До последней капли крови

Минги пересматривает видео выступления человека, кажется, буквально десятки раз, каждый раз всё находя и находя незамеченные им ранее детали. То, как Чан двигается, перекатывается с пятки на носок, как вскидывает руку к небу, выгибая пальцы, как устало усмехается камере, как его качает чуть ли не до обморока на последних, завершающих движениях — хочется телепортироваться в прошлое и поймать его там. Разу к десятому Минги начинает обращать внимание на остальных; и вот тогда он понимает, что, исключая этого самого Джисона, чьё лицо он запоминает до такой степени, что даже в темноте, наверное, узнает — все остальные члены группы кажутся если и менее уставшими, чем Чан, то не слишком. Да даже и Джисон этот… дышит как-то тяжеловато, и в паре кадров светловолосый Феликс смотрит в его сторону почти испуганно. Оказывается, и тысячелетние вампиры могут уставать. Удивительно. Он до сих пор удивляется, что никто из фанатов до сих пор по этой идеальной мордашке так и не заподозрил вампира. Хотя, если прикинуть на холодную голову, то Феликс в этой группе куда сильнее кажется идеальным и, кажется, вообще на фотосессиях не гримируется в отличие от того же Джисона и какого-то там главного торговца рожей группы. Минги, честно говоря, кроме этих двоих, Минхо и своего человека, ещё никого не запомнил. И то Минхо периодически с другим каким-то парнем путает. С другой стороны, Джисон на видео вовсе не тянет на тысячелетнего вампира, каким представляет себе Минги типичного представителя Ковена Хан… Тьфу, не ковена, поправляет он себя, вот же нахватался у Сонхвы всякого говна, а Клана Хан. Стаи Хан. «Стаи» Сонхву бесят, потому что, видимо, когда-то того слишком много дразнили в молодости. Или в юности, поди пойми, как это правильно называть. Но человеческие представления о вампирах как о животных берут своё, и худшее оскорбление для вампира — это вовсе не сравнение с монстром, нет. Худшее — это назвать его животным. Тупым кровососом. Комаром, если угодно, но безмозглым — это обязательно, это самая обидная часть. Недаром многие вампиры сами себя исторически элитой считали и держались вместе, несмотря на свою хищническую конкурирующую природу — кто поймет лучше, как не такой же, как ты сам? Так вот, слово «стая» Сонхву бесит, но остальные варианты перевода достаточно древнего термина ещё хуже, а единого, устоявшегося, банально не существует. Прайд («Гордости, что ли?..» — возмущается тот). Двор. Гнездо. Род. Товарищество — говорят, на Севере живущих вместе вампиров называют именно так. По-русски и с непередаваемым корейским акцентом. Самому Минги нравится слово «клан», но Сонхва сразу начинает занудничать, что технически вампиры друг другу не родственники, даже если птенец часто называет обратившего его отцом. После этого Минги прыгает ему на шею с громким «Папочка!» под слегка истерический смех Уёна, и больше Сонхва эту тему не поднимает в принципе. «Ковен» его устраивает, хотя это и про ведьм. В общем, Клан Хан, который малайзийский, не то чтобы легендарен, но в нем вроде как нет ни одного молодого вампира в принципе. И под «молодым» Минги имеет в виду вовсе не сто лет. И даже не двести. Сонхва по сравнению с ними сосунок. Минги же вообще в этом смысле не стоит упоминания, Джисон его сожрёт и не подавится. Поджилки, честно говоря, немного трясутся, но не слишком сильно, потому что Минги успешно себя отвлекает разными видео с участием его человека. Кстати, когда именно он начал его называть «своим» человеком, он даже не понимает и в принципе замечает только сейчас. Просто-напросто все остальные — обычные люди, а вот этот, ярко и уверенно усмехающийся с экрана — его. И как можно перестать на него смотреть?.. Уже закончив под утро с работой и собираясь лечь спать, Минги вместо этого смотрит то видео снова. А потом ещё штук пять из рекомендаций. А потом включает музыку и, ругаясь себе под нос и подпевая слишком легко запоминающиеся мотивы, наводит в квартире порядок. В тот момент, когда на телефоне Минги оказывается штук пятнадцать фотографий его человека (в папке «личное», защищённой паролем, где до этого он хранил только фотки своего члена и некоторые материалы, касающиеся вампиризма, которые не позволено видеть людям во избежание… ну, скажем так, непреднамеренного испуга), потому что на чистке ванной он отвлекается, пока ждёт законные минуты действия отбеливателя, а в динамиках голос человека поёт что-то в духе «я фрик, я маньяк, я слежу за тобой», Минги вдруг свежим взглядом смотрит на то, что он делает, и медленно убирает палец подальше от кнопки «установить как обои». И экран блокирует от греха подальше. На том форуме, где Минги проторчал большую часть утра… дня… как проснулся, короче, потому что график у него то ещё дерьмо. В первую очередь из-за недостатка крови и слишком солнечной погоды, и только во вторую из-за того, что долбоёб. Поспать бы немного и всё-таки сгонять на пары, что ли… Несмотря на то, что у него свободное посещение — «по болезни» — сдавать всё равно придётся наравне с остальными. Ну, может, ночью, но это единственное преимущество. Нужно будет попросить у Чонхо конспекты. Чонхо, хоть и человек, очень понимающий и очень классный. Минги часто повторяет, что был бы тот не натуралом — позвал бы замуж. Но замужем, точнее, женат здесь только сам Чонхо, поэтому шансов ровно ноль. Но хоть дружит и списать даёт. А то, что не звонит — так это потому, что привык уже к его вечному отсутствию. И даже свою кровь как-то предлагал, но Минги не смог себя пересилить. Совсем оголодал бы — тогда да, а пока мог выбирать — фу. Прости, Чонхо-я, но это будешь не ты. Так вот, на том форуме, где зарегистрирован теперь Минги, это состояние называют «делулу». А если пойти торчать перед общагой группы айдолов — которая вроде как непонятно где, но технически проследить не проблема, от офиса компании-то — то это будет уже «сасэн», потому что подобное поведение переступает границы. Можно, конечно, ещё сделать алтарь, похитить айдола, возложить его и пустить на алтарь его кро… Блядь. Это будет «маньяк», договаривает про себя Минги и выключает музыку. Удаляет все фотографии с телефона. Отписывается от всех каналов на ютубе, появившихся в его подписках за сегодня; подумав, всё-таки оставляет один, официальный. Вроде всё. Вроде. Мессенджер. Минги не находит в себе сил отписаться и там. Деньги к этому нежеланию имеют самое последнее отношение; он не настолько беден. Дело в том, что это — его единственный контакт с его человеком. Последний. И то глубоко односторонний. Наверное, пора бы посмотреть правде в глаза и сказать себе, что человек не его, а свой собственный. В крайнем случае Джисона. И от этой мысли ему отчего-то так больно и горько, словно он с партнёром расстался. Конечно, это всего лишь физиология, всего лишь всплеск окситоцина и чего-то там ещё, призванный связать вампира с донором: из одного и того же источника пить безопаснее. Проверено эволюцией, бессердечной сукой, перефразируя Шелдона Купера. Если бы они с человеком не занимались сексом, было бы проще. Но эти гормоны в крови, эта реакция его тела, над которым Минги в тот момент буквально был не властен и которое — очень повезло — больше хотело высосать человека через член, чем через артерию… В общем, всё в организме Минги бунтует и хочет обратно своё. Ну или котяток. Тискать. Окситоцин, в конце концов, не хухры-мухры. Минги, конечно, в первую очередь собачник, но с горя и переизбытка гормонов его тянет поумиляться на всякое непонятно что. На фото челове… Блядь. Снова. Усилием воли он убирает телефон подальше от себя. Устраивается на кровати поудобнее и рычит в потолок. Просто так, от обилия слишком странных и непривычных эмоций. И засыпает уже буквально под самый рассвет, только каким-то чудом не забыв поставить будильник. *** Дни идут своим чередом. Минги немного подотпускает. На самом деле не слишком сильно; нет, Минги всё ещё следит за официальным каналом и запрещает себе заглядывать куда-либо ещё. Мессенджер упрямо молчит, новостей ноль. Все видео, на которых мелькает человек, старые, то есть на них он всё ещё ужасно устал и вымотан. Где-то, Минги кажется, у того даже температура. В постели у человека температуры точно не было. Ну, или была, но совершенно по иной причине. Хённим тему человека больше не поднимает. В отличие от Уёна, чтоб ему тоже икалось так, как Минги в эти дни. — Ну что? — жалобно спрашивает тот. — Ты ему так и не позвонил? — У меня нет номера, — уже в который раз за эти дни напоминает Минги. — Только этот их мессенджер. — Ну напиши туда свой, — предлагает Уён. — Да ты представляешь, сколько им фанатов свои номера присылают? — Минги морщится и делает первый в эту ночь глоток кофе. — Ты думаешь, он хоть кому-то звонил? Точно же нет. — Тогда… — тянет Уён. — О, придумал! Манги, хочешь, я спрошу у Ёсана, чтобы тот спросил у Сынмина номер твоего Чана? — Какого Сынмина? — искренне недоумевает он. — Хённим что-то говорил про Минхо… — Хва вечно людей путает, — смеётся Уён. — Впрочем, я бы не удивился… Манги, а правда, что вампиры естественным образом склонны заводить гаремы? — Откуда ты этого понабрался? — хмыкает Минги, но сам задумывается, потому что, честно говоря, звучит очень похоже на правду. Все эти чувства, которые он испытывает к человеку… Если он укусит кого-то другого симпатичного и возбуждённого, то привяжется к нему точно так же и будет у него два человека разом?.. — Ёсан сказал, — немедленно сдаёт источник тот. — Но ты знаешь же, тот мог и соврать ради шутки. Минги понимающе морщится. Единственный раз, когда Ёсан шутил над ним самим, ему лично запомнился, наверное, на целую вечность. С абсолютно серьезным лицом тот сообщил ему, что Уён бросил Сонхву и улетел в Европу, и что Сонхва теперь загибается от недостатка крови и секса. И что да-да, вампирскую кровь пить вампирам можно (нет, на самом деле в ней нет каких-то там веществ и она утоляет жажду примерно как обычная вода), она даже лучше кровавую жажду утоляет! Всё это Ёсан сделал только с одной целью. Посмотреть на выражение лица Сонхвы, когда к нему припрётся Минги с крайне охренительным предложением отпить из него и попыткой начать утешать с намёками на постель. Всё бы у того получилось, но Минги по традиции запорол шутку, потому что в процессе произнесения то ли второго, то ли третьего предложения споткнулся о лапу кресла и, попытавшись ухватиться за стол, уронил с него графин. Грохот, осколки, сбегающий со второго этажа перепуганный Уён, Минги понимающий, что его нае… э-э-э… Картина маслом, в общем. Ёсан долго извинялся, правда, почему-то перед Сонхвой и Уёном, а не Минги — после чего, собственно, Минги встреч с ним и начал избегать. — О да, — в конце концов отвечает он Уёну. — Но вообще… Слушай, ну тебе виднее должно быть, хённим тебя же таскает на встречи всякие? Был там кто-то, у кого больше одного человека было? — У одного было семь! — смеётся Уён. — И я точно знаю, что он не со всеми спал, потому что с одним из них точно спал сам Ёсан! — А, это тот Джисон. — Энтузиазм Минги стухает точно так же быстро, как и возник секундой ранее. — Чан сказал, что он спит только с одним человеком. Не со всей группой. И пьёт только одного. — Тогда не знаю, — дует губы Уён — слышно по голосу. — Больше никого не встречал. Да ты думаешь, меня Хва прямо так уж напоказ выставляет? Наоборот, прячет постоянно. — Ты что-то больно сильно расстраиваешься, — шутит Минги. — Что, уже присмотрел кого третьего? Уён молчит. В принципе, понятно, почему: если Сонхва дома, то неминуемо его слышит и тогда Уён замолчал даже слишком поздно. А вот если его нет, то… То тот смущён всерьёз. — Хённим дома? — торопливо спрашивает Минги. — Не-а. Ага. То есть да Уёну нравится кто-то, помимо хённима. Шутка Ёсана как-то подозрительно и извращённо начинает напоминать реальность. — Кто, Уён-а? — Ему нужно знать, откуда ждать опасности. Обязательно нужно. — Скажи мне, кто? Пауза. — Чанбин, — выдыхает тот совсем-совсем тихо. — Одногруппник твоего Чана. Тот, который с бицепсами… Чаша весов «хочу встретиться лично со всеми в этой группе» резко перевешивает в голове Минги чашу «держаться подальше». Сейчас, правда, ему хочется в защиту рода… клана… В общем, в защиту их безопасности перегрызть этому Чанбину горло. Превентивно, не дожидаясь, так сказать. — Откуда ты его вообще знаешь? — растерянно спрашивает Минги первое, что пришло в голову. Почему все всех знают, и только он один, как всегда, где-то в стороне?.. — Джисон вообще-то вампир, мы часто видимся на собраниях Ковена, — сам того не замечая, Уён передразнивает Сонхву. — И его одногруппников он тоже приводит. Я даже Чана твоего, между прочим, видел! И с Чанбином там и начал общаться, пока Хва своими делами занимался. Он такой милый, представляешь? Он уже сейчас почти наравне по силе с Хва! А он человек! Минги, честно говоря, его слышит, но не слушает. Не в состоянии как-то. После слов «видел твоего человека на собрании клана» ему хочется не просто вскочить, но буквально-таки начать убивать, хотя и непонятно, кого. Но… человека могли обратить. Могли укусить. Присвоить себе. Навредить, в конце концов. Сделать ему плохо, больно, и вообще… — Когда следующее клановое собрание? — резко перебивает он Уёна. — На той неделе, — автоматически отвечает тот. — Стой, что?.. Манги, ты что, собираешься туда прийти? Без Хва? — Э-э-э… Вообще-то с ним, как его птенец, — тормозит Минги, потому что он не самоубийца, бунтовать вот так против хённима. — А что? Уён издает ликующий вопль такой громкости, что у Минги тут же начинают болеть барабанные перепонки. — Что? — уже куда более раздражённо повторяет он. Ну не любит он эти собрания и никогда не любил! Обсуждают муть какую-то про управление городом, как будто могут влиять на людей на самом деле, количество прикорма и как ослабить наказания за убийство — и так раз за разом, проверено! — Теперь мы точно будем стаей! — ликующе заявляет он. — Своей маленькой стаей внутри большой сеульской! — Смотри, чтобы хённим не услышал с другого конца Сеула или где он там, — смеётся Минги неожиданно даже для себя самого. Стая, подумать только! Уён, хённим и он сам, неужели! «Стая», честно говоря, звучит вообще-то очень приятно. Почти как «семья». И ладно хённим, но Уён тоже хочет считать его семьёй? Радуется этому? Минги, честно говоря, не может поверить, хотя и очень хочет. Уён просто весь такой… гипертрофированный. Избыточный. Эмоциональный. Там, где Минги бы просто кивнул и сказал нечто вроде «привет, давно не виделись», Уён радостно кричит и бросается на шею. И в текущей реакции Минги, переводя её на свой диапазон чувств, видит «прикольно, ну хоть одному не скучно будет», вот и не верит. Но всё равно приятно. Однако, когда Минги кладет трубку, вдоволь наслушавшись всё-таки воплей про большие мышцы и красивую грудь, во рту у него всё равно кисло, а в груди холодно. Терморегуляция у вампиров вообще примерно такая же, как и у обычных людей, и если что-то и отличается — так это только как у тех же самых обычных людей с железодефицитной анемией. При недостатке гемоглобина во время неподвижных поз мёрзнут и немеют конечности, потому что им мало кислорода; Минги сейчас мёрзнет весь. Ему стыло в сердце, ледяно на душе, а в голове метель и хаос, которые он, зло поморщившись, снова идёт разгребать с помощью наведения порядка, в третий раз уже за сегодня перечищая бедную ванную и зеркала. Порядок снаружи — порядок внутри, снова повторяет себе он. Кажется, снова не работает, но приводит хоть к какому-то чувству успокоения, что даёт хотя бы относительный шанс заснуть. Вампир с бессонницей. Смешно. *** На пары он, конечно, в конце концов приходит. Получает набор конспектов от почему-то задумчивого Чонхо, и вот вовсе не тянет делиться с ним последними новостями из жизни, поэтому в ответ на «Как дела, хён?» Минги туповато смеётся: мол, жить буду. Ещё хорошо, что Чонхо не спрашивает типичное вроде как в Корее «Как поел?», иначе бы его вообще сорвало не то в хохот, не то в истерику. Но Чонхо опытный, Чонхо так не спрашивает. Состояние Минги… странное. Будучи абсолютно в порядке физически, морально он не то чтобы разваливается, но всё-таки находится в явном даже для самого себя беспорядке. Встреча с человеком стала не причиной, но ключом к запертой до того весь последний год двери, из-за которой на Минги лавиной теперь сыпятся злые, опасные мысли. Кто он такой? Как ему жить? Имеет ли он право жить? Бешеные кровососы — не шутка. Именно поэтому до сих пор существуют охотники, у которых в кармане выданный правительством официальный карт-бланш на уничтожение заведомо опасных для общества особей. Думая об этом, Минги ощущает себя тикающей бомбой с истекающим таймером на маленьком, полуслепом экранчике. Шизофреником, который в любой момент может схватить автомат и пойти стрелять народ и который заведомо не хочет идти лечиться. В случае Минги, правда, «лечиться» — это сразу сдаться тем самым охотникам. На опыты. Вампиры, как бы это смешно ни звучало, законодательно во всём мире признаны не-людьми, не-живыми, и а оттого и не подпадают ни под какие конвенции о защите прав человека. В современном мире у вампира только два пути: пить донорскую кровь и/или кровь живого с его согласия — или полностью уходить в серую зону, выпивать невезучих прохожих досуха и умереть, как только тебя найдут. Первое больнее, потому что дотаций не хватает даже Сонхве, который из-за возраста потребляет уже меньше крови, не то что юному обжоре Минги. Второе — гарантированная смерть, зато, кхм, за свои убеждения. Это отдельная история в политических игрищах, которую Минги совершенно не понимает. Существует определенная часть вампирского населения, мечтающая о перевороте. О власти над людьми. Чтобы, как в историях про Дракулу и Седжона Великого, быть монстром, которому приводят людей как скот. Чтобы выпить всех живых и остаться главными в этом мире. Из этой логики неумолимо следует вывод, что пить им будет нечего и они тоже загнутся вслед за людьми, поэтому Минги не понимает, чем руководствуются эти отдельно взятые лю… вампиры то есть. Или нет, понимает — инстинктами — но не разделяет. Ему отчего-то не противна мысль зависеть от людей, зависеть от слабых. Сонхва, когда они говорят на подобные темы, со вздохом уверяет Минги, что он попросту ещё слишком человечен. Не то чтобы хённим относится к числу адептов свержения людской тирании, конечно, но, с его точки зрения, им могли бы давать и побольше вольностей. В отличие от него, Минги просто благодарен миру, что он легален. Что, с точки зрения закона, он — не монстр. Что ему раз в две недели привозят пару пакетов донорской крови бесплатно. Что после обращения в вампира ему практически не пришлось менять свой образ жизни. Да, регистрация, да, смена графика бодрствования на преимущественно ночной, да, нелюбовь окружающих — но его никто не идёт сжигать вместе с домом просто за то, кто он есть. Сонхва ещё предсказывал ему несколько кризисов осознания. Первый Минги прошел сразу после обращения: стадии принятия неизбежного, бла-бла-бла, но есть еще кризисы трёх лет, десяти, отдельный плавающий кризис где-то в районе пятидесяти лет — когда поголовно умирают твои люди — и, кажется, тысячи, когда ломаешься ты сам. Но так далеко Минги не читал, он не уверен, что и до пятидесяти-то доживёт, со своим слишком тревожным и депрессивным мозгом. Вообще он себя любит. Отдельно от вампиризма. Минги-вампир до сих пор заставляет его нервничать, и втайне он думает, что, кажется, не выходит в ремиссии между кризисами, а просто медленно и плавно, как вода в сообщающихся сосудах, переливается из одного в другой. Дни текут плавно, холодно и зло; Минги говорит себе, что он в порядке. Он получает пакеты с кровью, долго стоит перед ними на кухне, трогает пальцами маркировку «АВ» думает, что никогда раньше не обращал внимания на то, какая группа ему нравится. Не позволял себе. Интересно, какая у Чана? Затишье новостей о Чане наконец-то разрывается свежим интервью, оповещение о котором Минги видит ещё на парах и потом долго, мучительно трусит, боясь открыть. Ничего интересного в содержании; какой-то журнал про моду и образ жизни, где все ответы звёзд выверенные, безликие, часто написанные изначально не ими, а их пиар-отделом. Однако дата съёмки достаточно свежая, и даже лицо на заставке одной своей улыбкой делает так, что у Минги трясутся поджилки. Он запускает видео в три часа ночи, лёжа под одеялом, с полностью выключенным светом во всей квартире. В безопасности. Чан… другой. Яркий, сильный, свежий, вкусный — даже косметика не в силах скрыть, как он пышет здоровым жаром, даже сквозь строгий сценарий прорывается обилие энергии. По-человечески эмоциональный, Чан много улыбается интервьюеру, жестикулирует, счастливо щурится, рассказывая о своём творчестве, и Минги внимательно вслушивается в смысл слов, даже если говорил себе ранее, что не будет отслеживать всё и вся настолько явно. Не будет записывать себе на подкорку каждый, даже микроскопический факт, касающийся Чана. Минги надеется лишь, что полученной энергии Чану хватит надолго. Что тот вытянет, не сломается снова, что будет экономнее дозировать силы, что не станет в будущем так перенапрягать себя, чтобы ему ещё раз пришлось обращаться за подобной помощью. Чтобы Минги никогда его больше не увидел. От этой мысли снова стыло и студёно на душе, но он игнорирует собственную реакцию, потому что для Чана хочется лучшего вне зависимости от того, чем это обернётся для него самого. Противореча своим собственным мыслям, набросив на голову одеяло — никто не видит, значит, меня нету — Минги медленно открывает тот самый айдольский мессенджер. Печатает. «Ты хорошо выглядел на интервью». Точка. Отправить. Прочитано.