До последней капли крови

Утром Минги просыпается один, в пустой, холодной, постели, поверх скомканных, перемазанных засохшей человеческой кровью пелёнок, не сразу понимая, что происходит. Почему-то кажется, что должно быть как-то иначе, как-то… не так, непонятно, но… Чан, резко вспоминает он. Сначала ощущение терпкой, вкусной крови, привкус которой всё ещё, кажется, остаётся на губах, затем удовольствие, возбуждение в паху — и там, кажется, чешется, как будто, как мальчишка, накончал в трусы. Трусов на нём, кстати, нет. И ничего вообще нет. Кровь из воспоминаний наконец соединяется с тёмно-бурыми пятнами на пелёнках, и в кои-то веки Минги осознаёт одновременно две вещи: во-первых, он укусил Чана в шею, как абсолютно несдержанный первообращённый, а потом ещё и трахнул. Как… как… Как Сонхва Уёна — пьяно, не сдерживаясь, как животное, как вампир, которым Минги вообще-то и является! Неудивительно, что Чан сбежал, как только очнулся. Минги, пожалуй, почти даже не разочарован: это то, чего он где-то в глубине души и ждал с самого начала. Кому может нравиться этот ужас? Ну, кроме Уёна, разумеется, Уён псих и слишком без ума от Сонхвы, Уён не считается. Кроме того, Минги в глубине души подозревает, что последний пункт является решающим, и на самом деле тому вампиризм тоже особого удовольствия не доставляет сам по себе, как таковой. Сонхва же, как представитель старой гвардии из тех, кто раньше без стеснения выпивал людей полностью и злился, если при этом хоть одна капля крови посмела испачкать белоснежный рукав, вообще в расчет, если что, не принимается. В общем, мало того, что Минги причинил человеку боль, Минги сделал это грязно, обидно и, пожалуй, побыл немного насильником. С этим всё, разобрались, думает он и заставляет себя подняться с кровати. Уборку никто не отменял. Да и в душ надо бы, потому что на груди, вперемешку с кровью, у него действительно размазана засохшая сперма. Причем, кажется, ещё и не своя. Это несколько колеблет его уверенность в только что навешенном на себя клейме — однако не слишком, потому что, по мнению Минги, не высказанное заранее четко согласие плюс-минус равно отсутствию этого согласия. Нет, конечно, даже у него бывали случаи, когда вся эта фигня с согласием абсолютно не совпадала с реальностью — но в те разы и он, и его одноразовые любовники совершенно четко и ясно посылали невербальные сигналы, зачем вообще пришли в клуб, где они встретились с Минги, зачем те к нему подходили — или зачем не делали вид, что заняты, когда он подходил. В конце концов, если твои руки на чьём-то члене уже на танцполе, то, если этот кто-то радостно зовёт тебя домой, вряд ли он соберётся вышивать с тобой крестиком. Кстати, именно таким образом Минги с Уёном и встретился. И с Сонхвой, с которым жил по соседству с самого детства, сам же его и познакомил, пока тащил на себе это полупьяное тело от такси. Тело тогда каким-то невероятным образом осталось ночевать у Сонхвы, а Минги остался без секса, о чём, впрочем, жалел редко и недолго. Сонхва же, видимо, просто не устоял перед восторженным «Оаоуэ, зу-у-у-у-убки, зубоньки, какие ми-и-илые, ч’вак, отп’сти, д’й п’трогаю!». (Потом Минги переехал и они с Сонхвой потерялись, пока в какой-то момент не встретились снова в какой-то подворотне, куда Минги ввалился на последнем издыхании незадолго до окончательного старта болезни, но это для истории уже не так важно). Минги бы кто зубки потро… кхм. Хватит, останавливает он себя. Потрогали уже вчера. Хватит. Хорошо хоть живым человек ушёл. Собрав пелёнки, он зло складывает их в прямоугольники — так лучше умещаются в мусорные пакеты и так меньше бардака — и слоями укладывает на дно мусорки. Следом летят найденная на кухонном кучка грязных — тоже в крови — бумажных салфеток, принесенные и забытые вчера у двери рекламные буклеты из почтового ящика, и всё, на этом разбросанный мусор у Минги кончается. Только тут до него доходит, что упаковку от презерватива он так и не увидел, и сам презерватив тоже не нашёл. При проверке той самой коробки Уёна пачка презервативов оказывается до сих пор запечатанной. Стыдно-то как, боже. Не просто изнасиловал, но ещё и без защиты. Не то чтобы, правда, они могли бы заразить друг друга ЗППП, но физическое неудобство под названием «раздражение внутри жопы в буквальном смысле» Минги человеку наверняка доставил. Или… Повинуясь дурацкому импульсу, Минги тянется за телефоном и звонит Уёну. Не Сонхве, потому что вот прямо сейчас это точно не тот случай. — Мням? — отзывается тот в трубку, чавкает чем-то вкусно-вкусно. Минги вдруг адски хочется сожрать чего-нибудь человеческого. Жирного, вредного. Уёна, например (шутка). — Слушай, дурацкий вопрос, — без предисловий начинает Минги. — Вот вампирская слюна повышает регенерацию, да? — Угум, — соглашается тот. — А сперма? Уён не смущается вот ни на секунду. Длинно мычит, но по интонации слышно — думает. Прикидывает. Почему Минги, собственно, именно ему и звонит: как раз Уён должен лучше Сонхвы знать, какие там последствия были у того или иного решения для его собственного организма. — Я имею в виду, если кончить внутрь человека, — спохватывается Минги, а то тут уточнять надо. Это же Уён. — В задницу. — Вообще, если подумать, — неожиданно радостно начинает тот, — то, когда Сонхва в меня кончал, то у меня жопа никогда не болела! Слушай, Манги, спасибо за вопрос, я сегодня ещё раз проверю и скажу, лады? — Лады, — ворчит Минги. «Манги» — это отсылка на возраст, это только Уён так шутит, потому что на него не действуют попытки нарычать и угрозы укусить. В общем, Минги уже смирился, что его за три (или сколько там) месяца разницы в возрасте стариком обзывают, так реально проще. Уён кладёт трубку. Отложив телефон и утешая себя тем, что, возможно, от его необдуманных действий все равно будет не только вред, а ещё хоть какая-то польза, Минги идёт в душ. И замирает, не дойдя, перед зеркалом. Красавец, оценивающе глядя на отражение, с иронией думает он. Весь в засосах, особенно шея — уже наполовину поблёкших, правда, ещё несколько часов — и исчезнут совсем; однако тот факт, что их до сих пор видно, показывает, что человек очень, очень постарался его отметить. Или, возможно, просто мстил. Минги почему-то даже приятно вне зависимости от первоначальной цели, стоявшей перед человеком. Он, вампир — и отмечен вот так, как какой-нибудь Сонхва, как какой-нибудь айдол, как из рассказов Чана, как кто-то, кого действительно хотят оставить себе!.. Грудь, правда, в засохшей крови и действительно в сперме. Но это ничего: всё смывается водой. Больше — Минги вертится перед зеркалом — никаких следов, никаких улик, ничего. К вечеру будет как новенький, только разве что сил окажется как у зайца из рекламы батареек. Как раз кровь допереварится окончательно и усвоится. Он шагает под воду — горячая, хорошо — и жмурится, моясь, не смотрит на себя. Насмотрелся уже, всё. Зато шампунь, гель для душа — всё по линеечке. И кабину ополоснуть сразу после. Минги знает, что иногда придаёт порядку слишком большое значение, но дело не в бактериях или чем-то подобном: нет, ему кажется, что, когда вокруг нет хаоса, в голове его тоже нет. (Не помогает, но всё равно каждый раз кажется). Уже потом, после душа Минги ставит на плиту томиться сковороду с замороженным полуфабрикатом чапчхе, засекает три минуты на таймере и тем временем, сдаваясь любопытству, лезет в интернет гуглить человека. Что он знает? Что тот известен в Корее. Что состоит в группе. Что в его группе есть как минимум ещё два человека (точнее, вампир и человек): Джисон и Феликс. Память у Минги, к слову, очень даже неплохая, особенно когда ему это нахрен не сдалось. Важные вещи он частенько запоминает так себе. Гугл — в навер он даже не пытается — сходу решает его проблемы, ему за глаза хватает этих трёх имён. Записав себе название группы, Минги тыкает на свеженькое, на первой странице поиска, высветившееся видео группы. Это какое-то живое выступление на шоу, если верить дате — снятое дней пять назад. Под какой-то забойный то ли панк, то ли фанк восемь человек танцуют что-то достаточно простенькое; хотя хорошо танцуют, не соврать. Чана он узнает с первого взгляда и, узнав, смотрит дальше только на него, отвлекаясь лишь, только когда камера переходит целиком на кого-то другого. В общих же сценах Минги снова ищет Чана. Человек выглядит… плохо, если не сказать хуже. Тени на лице, скорее всего, дань сценическому гриму, но даже они не в силах замаскировать синяки и мешки под глазами, излишнюю худобу, которую Минги помнит пальцами и губами — а откровенная одежда показывает всем. Кожа человека откровенно сухая, на лбу и шее нездоровый пот и бледность, даже несмотря на активные физические нагрузки, из-за которых тому бы раскраснеться, а не… Ткнув паузу, Минги торопливо отматывает назад на несколько секунд, запускает видео вновь и встревоженно хмурится. Ну да, человеку бы отдыхать, а не, закончив танец, шататься от усталости, в буквальном смысле с трудом держась на ногах! Не моргать так, как будто глаза сейчас закатятся и тот в обморок упадёт! Утешает только то, что съёмка старая. По крайней мере, снятая до их встречи. Минги от всей души надеется, что если не вампирские бонусы, то хотя бы совместный сон человеку помогли. Во рту — неприятно-ржаво. Зло облизываясь, Минги осознает, что во время просмотра видео случайно потерял контроль и прокусил себе губу. Учитывая уровень регенерации, это, конечно, не проблема, но больно и обидно. Сам себе придурок, уже полгода эксцессов не было, а тут поди ж ты… Следующие несколько часов после того, как поест, Минги начинает играть в сталкера. Благо группа Чана действительно оказывается очень популярной и юные девочки-фанатки неустанно собирают о ней любую информацию и приносят в клювике на фанатские форумы, главное тут — уметь искать. Минги умеет. (Ещё Минги свой на реддите, но это вопрос вообще отдельный, там слишком много двоякой и неверной информации. Но, правда, её там в принципе много). Биография человека — и этих его Джисона, который оказывается почтенным малайзийским вампиром постарше Сонхвы, с Феликсом, совсем юным мальчишком, — биография группы, графики выступлений, фанкамы, фотографии, сделанные сасенами, закадровые съемки, слухи, намеренные сливы информации, хейт фанатов — Минги собирает всё, сам ещё не понимая, зачем это ему. Он же не собирается Чана преследовать с дурацкими вопросами? Ведь не собирается же, да? Конечно, он не собирается, но отчего-то не то чтобы зачисляет себя в фанаты группы, но ведёт себя достаточно схоже. Под женским псевдонимом подписывается на несколько блогов, листает твиттер и смотрит, смотрит, смотрит, как Бан Кристофер Чан себя убивает день за днём. Интересно, думает Минги, а на днях тот будет где-то выступать? Насколько он изменится внешне? Вообще интересно, что там происходит у человека. Как отреагировал вампир в его группе? Отчего-то Минги не сомневается, что очень территориально. Однако он сам в глубине души надеется, что слишком отметил Чана, слишком заметно укусил, чтобы другой вампир понял, что опоздал. Что его добычу забрали. Ну да, ну да, ладно, собственник здесь, по-видимому, не только Сонхва, а все вампиры в целом. И Ёсан, которого Минги видел раз пять и который встречается с каким-то тоже юным мальчишкой чуть ли не на голову выше его самого, точно так же того ограждает даже от чужих взглядов. И сам, по-видимому, Минги тоже территориален. Моё, думает он лениво. Мой. Где-то внутри, в несуществующем «нигде» ворчит и скалится зверь. Даром что он вампир, угу. Даром что оборотней не существует. Ещё Минги собирает слухи об отношениях внутри группы. Человек — главный. Фанатки пишут, что у него проблемы со сном, что тот всё время работает, что у него отношения с… Нужное, в общем, подставить; но по видео Минги не видит ничего даже отдаленно похожего на тот взгляд, которым человек смотрел вчера на него самого. У человека есть специальный айдоловский мессенджер. Как настоящий сталкер, Минги немедленно на него подписывается — и удивляется цене. Однако дорого стоят односторонние сообщения айдолам, под пятьдесят тысяч вон в месяц уже, внушает. Разумеется, Минги платит и немедленно зависает с пальцем над кнопкой «Начать диалог». Останавливает его исключительно то, что человек даже не сможет ответить, только если в общей ленте сообщений, доступной всем фанатам. Однако, в любом случае, возможность оперативно следить за его жизнью, за той её частью, что человек осмелится показать, Минги всё равно очень какого-то хрена ценит. (16:03) Бан Чан: 오늘 난 아주 잘 잤다 I slept well tonight Минги нелепо пялится в экран, не в силах отвести глаза. Серьёзно? Серьёзно?! Хорошо спал?! Дальше он игнорирует английский текст и читает только корейские сообщения этого старательно переводящего абсолютно каждое предложение… человека. «Идиотом» его назвать у Минги язык не поворачивается. По крайней мере, пока он не видит, как человек гробит своё здоровье. (16:04) Бан Чан: Т/и, ты хочешь знать, что я делал вчера? Я встречался с другом. Да, мы хорошо посидели. Как ты спала? Не выдержав, Минги тыкает в поле ввода текста и лихорадочно печатает: «Я спал отлично, но было бы ещё лучше, если бы я проснулся после того, что было вчера, не один». Спустя всего несколько мгновений сообщение отмечается прочитанным. Чувствуя, как стискивает что-то в груди, Минги вдруг неожиданно для самого себя икает. А потом ещё раз. И раздражённо идёт на кухню — запивать икоту водой. Когда он возвращается, его уже ждёт новое сообщение. (16:05) Бан Чан: О, хорошо, я так рад, что ты тоже выспалась Т/и, представляешь, я проспал и проснулся только от звонка менеджера Пришлось выходить почти сразу, и я даже не успел умыться, ㅋㅋㅋㅋㅋ Я столько всего забыл сделать утром Извини за TMI, Т/и, но я знаю, ты любишь, когда я говорю много, да? ㅋㅋㅋ я постараюсь рассказывать тебе больше Минги подозрительно щурится. Ему кажется, или это выглядит… так, как выглядит? Как извинения? Как попытка объяснить, почему Чан свалил без предупреждения, без записки или сообщения?.. Чану, правда, по-видимому, объяснений недостаточно. (16:08) Бан Чан: Т/и, в последнее время я думаю о друзьях Как я могу отплатить им за то, что они для меня делают? У меня всегда так мало времени, и они подстраиваются под меня Я должен купить что-нибудь хорошее другу, с которым виделся вчера. Т/и, ты что-нибудь посоветуешь? Минги фыркает. Пожалуй, эта почти односторонняя переписка его начинает забавлять. Понятия не имея, как это всё работает, не зная, видит ли Чан, что сообщение от того же человека, что и в прошлый раз, он всё равно пишет ещё: «Не сдавай меня Джисону, и мы сочтёмся». Все свои размышления, сомнения он оставляет внутри. Нечего. Мало ли кто эти сообщения ещё видит, в том числе буквально через плечо Чана. В том числе буквально Джисон, кхм… В подтверждение его подозрениям чат просыпается снова. (16:09) Бан Чан: Вдалвркттудв😈щд.пббыжуббвюю🤣овб Прости, Т/и, Джисон пытался отобрать мой телефон, чтобы написать тебе от моего имени Он завидует ㅋㅋㅋㅋ Я защитил тебя! Ты скажешь «спасибо» своему рыцарю, Т/и? Пытаясь не смеяться слишком уж громко — непонятно, зачем, потому что никто не видит, но что-то его всё равно останавливает — Минги всё-таки отвечает (зря заплатил, что ли, теперь что, каждое сообщение строго по делу из себя выдавливать?): «Спасибо, о великий рыцарь! Я, конечно, на даму не тяну, но всё равно рад ㅋㅋ» На этом их непонятное общение заканчивается, потому что Чан больше ничего не пишет; зато оживляются все остальные члены группы. Конечно, за них Минги не платил, но, как истинный сталкер, подписался на несколько каналов, которые делают репосты каждого сообщения, поэтому оповещения ему всё равно приходят. И Джисон, и Феликс — последний пишет буквально по слову на строку, и из-за количества уведомлений Минги начинает его ненавидеть — оба упоминают вскользь, что «после хорошего сна» Чан выглядит «иначе». И из всех фанатов только Минги, снова отчего-то икая, точно знает, что под этим «иначе» подразумевается на самом деле. Боже, лишь бы шрам на шее вообще можно было нормально замаскировать, панически думает он. Иначе человек никогда не простит — учитывая, что среди фанатов этой группы и про Джисона-то никто не знает, донора вампира они тоже вряд ли примут со всем радушием. И что-то подсказывает Минги, за эти полдня уже успевшему проникнуться философией человека, что тот тем более не простит ему ещё и потери репутации всей группы. В завершение этого чудовищного дня, когда Минги только-только перестаёт икать второй раз и наконец-то идёт заниматься работой, звонит хённим. — Слушаю, — задумчиво отзывается Минги. — Как отдохнул? — лениво интересуется тот. — Почему сразу «отдохнул»? — обижается Минги. — Может, мне ещё нужна кровь. Дашь у Уёна отпить? Не сдержавшись, Сонхва рычит в трубку — это он-то, здравый, спокойный, двухсотлетний вампир, и Минги догадывается, что тот недавно сам, по-видимому, пил и всё ещё находится под воздействием гормонов, раз реагирует так неадекватно. — Судя по тому крайне интересному вопросу, что ты ему задал… — наконец взяв себя в руки, провокационно тянет Сонхва. — Ну? — спустя всего секунду не выдерживает Минги. — Хённим, вы проверили? На том конце слышно шебуршание, тихие, на грани слышимости, переговоры, и вместо Сонхвы доносится голос Уёна: — Манги, как ты думаешь, нам удастся запатентовать новое средство против кариеса?.. С перепугу Минги вновь икает. — Я не буду уточнять подробности, — быстро предупреждает он. — Так и знай! Снова шорохи; возвращается Сонхва. — Ах да, зачем я звонил, — бесстрастно напоминает он. — Ёсан час назад спрашивал, не знаю ли я какого-нибудь молодого, невоздержанного вампира, привыкшего брать чужое. Может быть, ты в курсе? Минги одновременно и паникует, и возмущён. Паника выражается в том, что он вскакивает на ноги, потому что злой Ёсан — не шутка, несмотря на его ангельский вид, ну и, разумеется, бьётся головой о полку в изголовье кровати. Скулит он так, что Сонхва слышит и даже, судя по несколько издевательскому смеху, сходу понимает причину. В конце концов, тот раз в неделю ему стабильно эту полку выкинуть предлагает, но Минги слишком нравится — но не в подобные моменты, разумеется. Возмущение же проявляется в том, что, проскулившись, Минги снова икает и, вложив в этот вопрос всю свою вампирячью сущность, всё своё недовольство, спрашивает: — В смысле «чужое»?! — В прямом, — забавляясь, поясняет Сонхва. — Ближайшее окружение вампира — это тоже часть его ковена, даже если это пока ещё необращённые люди. Вампир может использовать их как доноров… — Чана никто не кусал до меня! — зло возражает Минги и тут же прикусывает язык. Буквально. Больно, блядь. — Значит, я правильно понял, кто бы это мог быть, — отмечает Сонхва. — Как ты умудрился в том баре найти чужое, птенец? Вот так ещё — ну, помимо «сосунка» — хённим любит его называть, когда недоволен. Обидно. — Он сам подошёл и предложил, — незамедлительно начинает каяться Минги. Практика показывает, что хённим — он как мама, он знает лучше и всегда поможет, даже если перед этим выпорет и обругает. — Сказал, что ищет вампира, что знает про то, как укусы оздоравливают, что у него в группе есть вампир… — То есть ты знал?.. — медленно уточняет Сонхва. — Что этот Джисон его не отпускал сознательно? Нет, разумеется! — фыркает Минги. — Ах, «Джисон»… — судя по голосу, Сонхва улыбается. — То-то я думаю, чего Ёсан так старается, а это же дружок его Минхо!.. — Для меня это что-нибудь меняет? — кисло интересуется Минги. — Ну там Ёсан меня не съест хотя бы, а только Джисон этот, типа того?.. — Увы, — разочаровывает его тот. — Впрочем, я посмотрю, что можно сделать. У тебя ещё есть вопросы? Те, которые нельзя задать Уёну? Как будто это Минги ему позвонил в панике, ну да, ну да, хённим в своем излюбленном репертуаре. Впрочем, у Минги действительно есть что спросить, тут он прав. — Я сначала укусил его за руку, а потом не смог остановиться, укусил в шею и трахнул, — винится до конца он и выпаливает то, о чём боялся всё это время думать, но что висело на самом краю сознания, старательно отгоняемое прочь, и мучило с первой же минуты пробуждения: — Хённим, это то самое «кровавое безумие», да?.. «Кровавое безумие» — это стойкое аффективное состояние, сходное с агрессивным безумием психопата, которое случается только у вампиров и только из-за недостатка крови в организме. Легендарный Дракула, говорят, частенько в него впадал и даже специально себя в это состояние вводил перед сражениями, и вырезал и выпивал буквально сотни людей в одиночку. Седжон Великий, впрочем, тоже изрядно отметился, но даже в Корее как вампир Дракула куда известнее. Сонхва заливисто смеётся так, что в первое мгновение Минги кажется, что он слышит Уёна. Но нет, это хённим так реагирует впервые за всё время, что они с Минги вообще знакомы. — Добро пожаловать в мой мир, — в результате, более-менее успокоившись, сообщает ему Сонхва. — Мой птенец наконец-то стал настоящим вампиром. Спустя целый год, Уён-а, надо же!.. Издевательства заставляют Минги покраснеть от стыда, потому что хённим в очередной раз завуалированно указывает ему, как много он ещё не знает и вообще ни на что не годен. Что поделать, средневековые методы воспитания как они есть. — То есть это не безумие? — с облегчением, для гарантии уточняет он, верно ли понял. — Даже не близко, — с явно различимой улыбкой в голосе подтверждает Сонхва. — Просто он тебя хотел, в этом всё дело, а ты хотел его. Возбуждённые люди — редкий деликатес, м-м-м?.. Уён-а, стой, что ты делаешь?.. Минги торопливо кладёт трубку, даже не прощаясь, потому что по опыту уже знает, что, если промедлит, дальше будет слушать исключительно секс по телефону. В буквальном смысле. Причём совершенно не с теми людьми (или вампирами), которые бы его в этом отношении интересовали. Ладно, отложив телефон, позволяет себе выдохнуть он. Ладно. Он не сходит с ума. В следующий раз нужно просто удостовериться, что у человека на него не встал. Да, точно. Стоп, что? В какой ещё «следующий раз»?..