До последней капли крови

Чан улыбается. Боже, какая же прекрасная у него улыбка, думает Минги, пока тянутся длинные, отчего-то тоскливые гудки. Несмотря на то, что звонит он Сонхве, трубку берет всё равно Уён. Не то чтобы в этом есть хоть что-то новое, но только его шуток Минги сейчас, честно говоря, для полного комплекта и не хватает. — Слушаю, — коротко, сухо, отзывается Уён и молчит. — Эй, — тупо говорит ему Минги, больше от неожиданности. — Я вообще-то хённиму звонил. — Его нет, — ещё суше отвечает Уён и молчит. Не шутит, не спрашивает, что ему передать, не называет Минги «Манги». Краем глаза Минги видит, как нервно начинает хмуриться Джисон, и наконец тревожится сам. Странное. Кто бы мог посметь стряхнуть с Уёна его веселье? Хённим бы этому человеку (или вампиру) голову бы оторвал ведь. Без лишних колебаний. — Ты чего такой мрачный? — он с сожалением улыбается Чану, разводит руками и отворачивается: прости, чувак, сам видишь, тут эксцесс. — Поссорились? — Нет, — коротко отвергает Уён его предположение. Вот тут Минги окончательно напрягается. — Ён-и, — зовёт он. — Колись, что случилось? Где хённим? — Его нет, говорю же! — злой и жалобный смешок Уёна срывается в всхлип, и всё, плотина сорвана, поток несёт: — Его забрали, Манги! В шесть утра! Мы только легли спать, Хва уже расслабился, и они ворвались! Я не знаю, что делать, Ёсан тоже не отвечает! У меня больше ничьих номеров нет, а Хва их и не записывает никогда, запоминает! — Кто забрал, Ён-и? — спрашивает Минги первое, что приходит в голову. — Охотники, — плачет тот. Джисон рядом, у которого слух точно такой же хороший, как и у самого Минги, громко охает от неожиданности и затыкает себе ладонью рот. Только сидящий, считай, между ними Чан недоумевающе сдвигает брови и поочерёдно вопросительно смотрит на них обоих. *** Уён открывает им дверь, и первое, что Джисон делает — бросается к нему, ужасно удивлённому, на шею. — Чанбин уже едет, — обещает он Уёну. — Ещё минут десять. Как ты сам? Не пострадал? Из-за его плеча Уён поднимает брови в немом вопросе, и догадливый Чан тут же тянет Джисона за плечо: — Сон-а, я понимаю, что тебя Ликс приучил думать, что все любят объятия, но это не всегда так, оставь человека в покое, а? — Да нет, — спохватывается Уён, но уже поздно, до Джисона тянуться слишком далеко, и вместо этого он обнимает Минги, сцепляет у него на спине руки и ненадолго утыкается носом куда-то между грудью и шеей, звуча уже куда глуше и невнятнее: — Я не против, просто удивился сильно. Правда. — Мы можем пройти? — решительно спрашивает Чан; кажется, что он всего лишь разряжает обстановку, но быстрый взгляд на пальцы Уёна, яростно вцепившиеся в ткань кардигана Минги, желваки на скулах — и Минги кажется, что тот попросту хочет, чтобы они двое разошлись друг от друга как можно дальше. В каком-то смысле задумка Чана работает, но не до конца: Уён отодвигается, однако Минги не выпускает и тянет его за собой за руку в квартиру. И даже там, махнув рукой в сторону дивана, заставляет Минги остаться стоять и сжимает чуть ли не до травм ладони. Был бы человеком — ну, знакомая песня. Впрочем, даже несмотря на ужасно приятную реакцию Чана, Минги всё равно считает своё текущее местонахождение куда более уместным. Уёна он знает давно, и тот ему как брат. И переживает тот искренне, сильно, от всей своей человеческой души — как и Чан, впрочем; только они с Джисоном выглядят спокойными. Но утешать и поддерживать Уёна Минги сейчас хочет чуть ли не больше всего. Больше всего — чтобы Сонхва вернулся. — Рассказывай, — наконец просит он Уёна, растирает ему по-нервному ледяные ладони, чтобы согреть хоть как-то. — Как это случилось? Почему? Почему ты у себя? Сонхва человейники — муравейники — попросту ненавидит и живёт сейчас в частном двухэтажном доме на самой окраине города. Жильё Уёна же почти в центре, и в другое время он тут почти и не бывает. Но сегодня позвал их именно сюда, в тёмный, старый, заплесневелый гошивон. — Там всё… плохо, — Уён сжимает челюсти и молчит несколько секунд, пальцы трясутся мелкой дрожью. — Очень плохо, Манги. Хва порвал двоих, там кровь… Тело они забрали. Минги ошеломлённо пялится ему в лицо. Сонхва напал на охотников? Почему? Как? Разве хённим мог? Он же уравновешенный, как… как… как хённим! — Они угрожали тебе, — уверенно говорит с дивана Джисон. Это не вопрос, но Уён всё равно кивает. — А ты даже не вампир. — Да, — дрожащим голосом соглашается тот. — Они ворвались, и я был в коридоре — в туалет перед сном пошёл. Как раз утреннее солнце, Хва уже вырубило, и я просто шёл, а потом вдруг дверь о стену, на меня кричат, нож к горлу, — он сглатывает, — и Хва стоит напротив с бешеным взглядом. Я думал… я думал… Не в силах договорить, Уён принимается плакать, и Минги притягивает его к себе, в защитный кокон, позволяет прижаться лицом к груди, и плевать на возможное со стопроцентной вероятностью мокрое пятно. Бедный ребёнок, вдруг думает он и сам морщится от того, как это звучит в его голове; но теперь он вдруг понимает отчего-то неумышленное превосходство, так и сквозящее в поведении Сонхвы каждый раз, когда тот явственно в своей голове ощущает разницу в жизненном опыте между собой и остальными. Бедный ребёнок: Уёна так жаль, и так непонятно, почему Сонхва оказался под прицелом, куда его забрали и зачем — подробностей бы, но тот не в силах говорить. — Почему его забрали? — недоумевающе спрашивает Чан, который в произошедшем понимает явно ещё меньше, чем сам Минги. — Ты чем слушал? — фыркает Джисон. — Он двоих порвал за то, что его пару тронули. — «Пару»? — Ну, добычу. Донора. Кого-то, с кем он спит и считает своим во всех смыслах. Да не тупи, — отмахивается от Чана тот, — всё так же, как и у людей, без лишних извращений, но с увеличенным желанием защищать. Как я Ликса, понял? — А зачем они его тронули, Уёна, я имею в виду, зачем ворвались вообще? — въедливо продолжает прояснять непонятные моменты Чан. Минги тоже ответ на этот вопрос хочется знать, честно говоря. Очень хочется. — Да хрен знает, — отзывается Джисон. — Уён-а, они что-нибудь по этому поводу сказали? — Н-нет… — отрывается от Минги тот, оставаясь, впрочем, в кольце его рук, и быстро вытирает внешней стороной ладони щеки. — Точнее, не то чтобы. Как же это… А! «Везунчик ты, теперь до старости доживёшь! Как же ты с ним связался-то?» Манги, это что, получается, я его больше не увижу, он что, меня не обратит никогда, он что, теперь… Манги-я!.. Изумлённо пытаясь отцепить от себя бешено трясущего его за ворот Уёна, Минги вынужденно прикладывает несколько больше силы к попытке его оттащить, чем обычный человек, и этот ворот всё-таки на себе рвёт. Только слыша треск ткани, Уён приходит в себя и, охнув, отшатывается прочь. — Манги… — затыкает он себе рот рукой. — Манги-я… — Ты что, испугался, что мне вред причинил, что ли? — недоумевающе смотрит на него Минги. — Человек вампиру? Ён-а, не идиотничай, иди сюда обратно. Ничего нашему Хва не сделается, я тебе клянусь, мы его вытащим, обещаю. — Вытащить-то вытащим… — это бормочет себе под нос Чан. — Только откуда, куда и как? — Ну «откуда» — вопрос простой, — Джисон пожимает плечами. — Товарищество по контролю за численностью и нуждами альтернативно живого населения города Сеула никто не отменял. Другой вопрос, что если ты подразумеваешь под «вытащить» — «устроить побег», то это идиотская идея. Так, как охраняется их здание, не охраняется ничто и нигде, и ни люди, ни вампиры туда просто так не проникнут. Кроме того, ну хён, ты серьёзно предлагаешь нам, айдолам, в друзей Оушена играть? Минги отсылку понимает, Чан — нет. Смешно. Ещё смешнее то, что эту отсылку произносит тысячелетний вампир, на секундочку. На фильм начала первого десятилетия этого века. — Тогда… — хмуро начинает Чан, но замолкает. И все они замолкают, потому что громкий стук в дверь — кто-то кулаком колотит — на мгновение заставляет вздрогнуть абсолютно всех, включая Уёна, и так трясущегося от нервов. Однако ещё секунда — и отпускает. Тоже всех, потому что до них доносится знакомый даже Минги по видео голос. — Уён-а, — кричит Чанбин. — Открывай! С лёгкостью вырываясь из рук Минги, Уён буквально бежит в коридор. На всякий случай — не то чтобы он параноик, но он параноик — Минги идёт по пятам. Один раз уже с утра постучали в двери. Хватит с него, спасибо. Однако снаружи действительно оказывается Чанбин, и первое, что тот делает — сгребает Уёна в кучу и притискивает к себе со всей дури, и что-то тихим шёпотом мычит ему в ухо. Уён тут же обмякает и на ногах стоит-то только, кажется, благодаря ему; стараясь ступать как можно тише, Минги разворачивается и возвращается обратно в комнату, ощущая, как горят уши. И чего смущаться, спрашивается? Когда тот же Уён с Сонхвой друг с другом чуть ли не сексом у него на глазах занимаются, ему нормально. Привык уже. А тут… Эмоции этих двоих настолько… чистые, что невозможно смотреть. Завидно. Чанбин не смущается буквально ничего и ведёт себя так, как будто просто любит Уёна, демонстрирует это каждым движением, заботится о нём, и, чёрт побери Минги, если он не хочет себе того же! Не от Чанбина, впрочем, который его присутствие, кажется, даже не замечает. А совершенно от другого человека, который сразу же вскидывает на него вопросительный взгляд. — Тш-ш, — прикладывает Минги палец к губам. — Дайте им немного времени друг с другом. Джисон кривится, но молчит. Чан молчит тоже, но с лёгкой улыбкой, и смотрит так, как будто точно знает, о чём Минги думает — хотя это абсолютно точно невозможно, учёными доказано, телепатии не существует. И, в общем, Минги любит Уёна, любит хённима — Сонхву, — ему определённо нравится Чанбин, но всё это… Когда вот так вот, из-под ресниц его изучает его чело… Чан, то почему-то вдруг кажется, что ничего чужого не надо. Своё будет, обязательно будет, куда больше, лучше, чище, нужно только протянуть руку… Хочется только лишь, чтобы рядом ещё и никого чужого не было, но эта мечта пока остаётся несбыточной, народу, наоборот, только добавляется, и, натискавшись, Уён с Чанбином наконец заходят в комнату. Оставляя им пространство, Минги присаживается на подлокотник дивана рядом с Чаном и послушно ждёт, когда те скажут хоть что-то. Чан, даже не стараясь казаться незаметным, вежливым, аккуратным или ненавязчивым, тут же вытягивает руку и укладывает её позади задницы Минги; пальцы сразу же тянутся к кармашку джинс, цепляются за него, дёргают то и дело, и, несмотря на всю серьёзность ситуации, Минги хочется улыбаться. В глазах Чана он видит тот же самый огонь, что и в своих, под маской внимания — жадный голод, как будто монстр здесь не Минги. Ну да, правильно. Монстр. Минги отворачивается и, игнорируя стучащее сердце, принимается внимательно слушать Уёна, рассказывающего Чанбину всё то, что они уже слышали ранее. Правда, вот как раз Чанбин реагирует иначе: слыша о поведении Сонхвы, болезненно закусывает губы, и кажется, что вот он-то уж как раз переживает куда больше Минги и чуть ли даже не самого Уёна. Но и держится лучше: только обнимает Уёна ближе, снова целует его в щеку, тем самым крайне Минги удивляя: он-то думал, что эти двое всё еще ходят друг вокруг друга кругами, ничего не делая и ожидая реакции Сонхвы. Считается ли то, что Уён делает, изменой, ненадолго задумывается Минги, но тут же прекращает подозревать того в чём попало. От поцелуя бесстыдник Уён краснеет как варёная креветка, вырывается и отходит в сторону, прислоняется к плечу Минги и молча кусает губы. Чанбин следит за ним растерянным взглядом и не кидается извиняться, кажется, сугубо потому, что видит, как Минги качает головой. Не до того сейчас, думает Минги, тем более без Сонхвы это выглядит действительно нечестным. Пусть подождут и займутся пока делом. — Есть какие-нибудь варианты, как вытащить хённима? — спрашивает он, обращая внимание всех присутствующих на себя. Джисон прекращает наконец шептаться с Чаном и выпрямляется. — Нужен адвокат, это во-первых, — уверенно заявляет он. — Ага, у меня есть неплохой, — тут же подхватывает Чанбин. Задумчиво морщится: — Но он никогда не имел дела с вампирами… Чан поднимает руку, и тот сразу же замолкает. Рефлекс. Забавно. — Думаю, я знаю, у кого совершенно точно есть юристы, которые хорошо разбираются в вампирской тематике, законах и всем остальном, — вслух рассуждает он. — Конечно, я — мы — буду сильно должен, но пока Jyp-ним видится мне единственным вариантом. — Кто?.. — Чанбин резко разворачивается к нему. Минги уже знает, о ком речь — часы на фанатских форумах оправдывают себя — но реакция Чанбина слишком уж сильная. Джисон, впрочем, просто пожимает плечами в ответ на вопросительный взгляд и сам же отвечает: — Нам нужен кто-то сильный, хён. Кто-то, кто готов прижать охотников. Они совсем осмелели, подумай только! Врываются в дом без объяснений, провоцируют на агрессию, которую никакой вампир сдержать не в состоянии… — Погоди, — Чан, уже неизвестно когда начавший что-то лихорадочно строчить в телефоне, прерывается: — Как именно провоцируют? Вы действительно не можете сдерживаться в некоторые моменты? Джисон смотрит на него как на идиота. — Если ты скажешь, что хотел бы знать об этом до того, как согласился взять меня в группу, я тебя укушу, — с тихим смешком отвечает он. — Хён, ты сегодня на редкость тупишь. Пара. Они угрожали Уёну, а мы всё-таки звери. У нас тоже есть инстинкты, которым мы не в силах сопротивляться. — Но это никак не обозначено в законах? — щурясь, уточняет Чан. Быстро косится в сторону Минги — непонятно, о чём тот думает, но на всякий случай Минги ему улыбается. — Надо подумать, — признает Джисон. — Сам понимаешь, откуда мне знать вообще? Ликс только-только появился же, считай. — Можно было бы спросить у Ёсана, — задумчиво говорит Уён. — Но он так и не перезвонил. Манги, попробуешь ты? Я человек, может, он хоть тебе ответит? Минги морщится, потому что Ёсану он звонить не любит. И по тем причинам, о которых он вспоминал ранее, и потому, что Ёсан в принципе достаточно холодный и равнодушный чело… вампир, и сложно поверить, что и у него есть кто-то, о ком он заботится и волнуется, а не просто пьёт. Ко всем остальным, кто не этот его дылда (ну и не Уён с Сонхвой) тот относится как к мусору под ногами, ну и, в общем, просто неприятно. Сонхва не раз говорил, что тот просто человек такой, малоэмоциональный и скрытный, что его просто нужно принять, но Минги всё равно не в восторге. Впрочем, на его-то звонок Ёсан как раз отвечает, и, повинуясь интуиции, Минги прикладывает телефон к уху, отключая громкую связь, и выходит в коридор, чтобы сохранить хотя бы иллюзию уединения. Джисон, конечно, всё равно услышит, но не остальные, если не повышать голос. — Минги-я? — Ёсан как будто морщится, когда это произносит. Как будто предпочёл бы безликую формальную вежливость, но положение обязывает переходить на панмаль. — Что случилось? — А ты ещё не в курсе? — удивляется Минги. — Почему тогда Уёну не отвечал? — Потому что… — Ёсан вздыхает. — Потому что сказал кое-что неудачное. Думаю, он ещё долго мне припоминать будет… — Хённима забрали охотники, — перебивает его Минги, как только понимает, что тот явно имеет в виду нечто незначительное. — Утром. Вот теперь он явно может собой гордиться: в голосе Ёсана слышно множество эмоций. Однако реагирует тот всё равно куда лучше, чем остальные. Продуктивнее. — Какой филиал? — уточняет тот почти — именно что почти — спокойным тоном после небольшой паузы, за которой следует длинная нецензурная тирада. — А там есть филиалы?.. — Понятно, — бросает Ёсан. — Я поспрашиваю пару знакомых, уточню. Насколько всё серьёзно? — Слишком. Он подрал двоих, когда они угрожали Уёну. — Он в безопасности? — вот теперь Ёсан точно тревожится и, только получив положительный ответ, решает: — Ладно, птенец, стой. Я приеду. Задрав брови, Минги смотрит на телефон, на котором гаснет уведомление об окончании разговора, и качает головой. «Птенец»? Ёсан? Семейные милые вампирские прозвища? Он точно не спит?.. Чужие вампиры, не из ковена, обычно предпочитают оскорбительное «сосунок», которое так нравится Сонхве, или лишь немногим более вежливое «вампирёныш». «Птенец» — это как «афроамериканец» вместо «негр», примерно такой же уровень толерантности, вежливости и заботы с учётом того, что вампиры и толерантность стоят на одной доске разве что где-то в Америке, да и то не слишком, уступая даже угнетению мексиканцев по цвету кожи. И чтобы Ёсан был так уважителен? Минги впервые в жизни такое слышит. Хочется верить, что тот слишком нервничал, вот и прорвалось истинное отношение, но Минги уверен, что на практике тот наверняка практикует какие-нибудь эротические игры со своим человеком и называет того «птенцом» перед тем, как прикусить, вот и сорвался ненароком. Одно дело — ласковое отношение со стороны Сонхвы, хотя хённим тоже к нему не слишком склонен, но со стороны Ёсана это ощущается ещё страннее. Отбрасывая всякие сомнения, Минги торопливо перезванивает ему, чтобы сообщить их текущий адрес. Будет неприятно, если Ёсан по привычке уедет за город. *** — Итак, — Ёсан наклоняется ближе, продолжая перебирать в пальцах пластиковую игрушку-головоломку, неожиданно современную для того старика, который смотрит на Минги его глазами. — Значит, они посмели тронуть Уёна. — Но это не наказуемо, — возражает Чанбин, большую часть прошедшего времени провисевший на телефоне с адвокатом Джисона на том конце. — У Уёна никаких значимых повреждений, так что нам не удастся обвинить их в превышении полномочий. Фактически, действуя в рамках закона, они просто пользовались всеми способами, что были в их распоряжении. Уён расстроенно притягивает к груди ноги и отлепляется от колена Минги, к которому прислонялся последние полчаса, сидя по полу у дивана. И на щеке, и на колене остаются крупные розовые пятна. Как Чанбин ещё не скончался от ревности, Минги понятия не имеет, потому что он бы на его месте уже давно да. Хотя он вампир, зверь, так что, вероятно, стоит сделать скидку на разницу психологий. — Уж извини, что я не дал им себя зарезать, — язвительно бросает Уён. Ну да, это как раз то, чего Чанбину сейчас и не хватает для хорошего настроения. Однако снова оказывается, что Минги Чанбина недооценивает. По крайней мере выглядит тот вовсе не раздражённым, а усталым и, пожалуй, даже нежным. — Уён-а, — ласково зовёт тот. — Мне жаль, что всё получилось так, как получилось. — И мне жаль, — остывая, бормочет Уён и вновь опускает голову на ногу Минги, обнимает её, как ребёнок игрушку, и его даже не смущает ни взгляд вернувшегося из коридора Чана, ни его же вежливый кашель. — Я поговорил с Чонгук-нимом, — в конце концов поясняет тот в ответ на скрестившиеся на его лице взгляды. — Так как PD-ним разрешил, он свяжется с нашим отделом по работе с альтернативно живыми и уточнит, что мы можем сделать с точки зрения закона с учётом того, что один из членов моей группы… кхм, заинтересован в благополучии задержанного. Да не смотрите на меня так, — вздрагивает он напоказ, — я просто цитирую! — Ладно, — отмахивается Чанбин. — То есть наши только завтра с утра ознакомятся с документами, а с твоими вообще в результате непонятно, что по срокам? — Ну да, — виновато кивает Чан. И ещё более виновато продолжает, не сводя пристального взгляда почему-то с Уёна: — Что ещё хуже, Бин-а, нам сейчас придется уехать к себе, съёмки перенесли. — Я не оставлю его! — повышает голос Чанбин, и, хотя он просто человек, Минги отчего-то не думает, что рык в его интонациях ему кажется. — Ты не отошлёшь меня, чтобы… — Всем троим придется, — быстро перебивает его Чан, и вот теперь и Минги удостаивается мгновенного внимания-проверки: не услышал ли, не надумал ли чего себе. Не понял ли чего лишнего. Минги не понял, Минги, честно говоря, в этом плане несколько туповат — или, как Уён говорит, просто «не читает контекст» — поэтому взгляд Чана он попросту игнорирует, в отличие от, собственно, самого Уёна. Тот вздёргивается на ноги и бросается на шею к Чанбину. — Не уходи, — шепчет Уён на самой грани слышимости. Минги старательно изучает собственное колено, делая вид, что его здесь нет и вообще не сидело, потому что этим двоим нужно будет как минимум выйти из дома, чтобы он их не услышал. В отличие от него, Ёсан такой стеснительностью не страдает и поднимается с другого конца дивана тоже. — Пойдём, Уён-а, — говорит он. — Отпусти этого человека, обними своего Манги и дай мне увезти тебя к себе из этого заплесневелого клоповника. При виде того, как на мгновение вспыхивает раздражением лицо Чанбина при словах «своего Манги», Минги очень хочется провалиться и деться куда-нибудь. Особенно когда Ёсан аккуратно отводит Уёна в сторону, подталкивает его к Минги и машет остальным, словно господин, позволяющий слуге удалиться прочь. Эти человеческие драмы и многоугольники так удивляют… Впрочем, Ёсан решает и это, хотя бы на некоторую часть. — Чанбин-а, — равнодушно бросает он вслед уходящим. — Передай мои извинения Сынмину за то, что я не смогу ему сегодня позвонить, и проследи, чтобы он хорошо уснул, пока меня нет. Мгновение помедлив, Чанбин решительно кивает и всё-таки уходит. Минги отчаянно, изо всех сил обнимая снова плачущего Уёна, не смотрит, как следом за ним, не оборачиваясь, без колебаний, покидает комнату и Чан.