До последней капли крови

Ночью они говорят буквально ни о чём — и обо всём сразу в том числе. — Мне нравится рэп, — нежно улыбается Минги, зная, что Чан его не видит, и этим пользуясь. — Знаешь, с кого я слушать начал? С Эминема, классика! Чан в ответ смеётся и хрустит чем-то съедобным. Прожевав, отвечает: — Я как раз рэп не очень, но сцена диктует, сам понимаешь. Да и тоже смотря какой и как, конечно. Идеально было бы как у Беннингтона и Шиноды, чтобы сочетание и чтобы рэп читал кто-нибудь, кто не я, но, видишь, у нас сложный состав, и далеко не всегда получается так, как хочется. Минхо, например, ненавидит английский, но в половине случаев ему английские строки и достаются, потому что голос сахарный, не Чанбину же петь. Я бы пел, но такой же тембр у макне, а, кроме как петь, он ничего не умеет, ниша занята. Минги, честно говоря, кто такие Беннингтон и Шинода, не знает, но на ходу гуглит, благо за ноутбуком как раз сидит и разговаривает по громкой связи. Linkin Park, конечно, он слышал. Но, пока он разбирается, кто это и что именно слышал, большую часть речь пропускает и включается только на упоминании макне. «Кроме как петь» звучит странно, и Минги предполагает, что речь о том, что будет после того, как закончится карьера айдола. — А ты что умеешь? — непринуждённо спрашивает он. — А? — не понимает, о чём речь, Чан. — Ну, кроме как петь. — Рэп читаю, — смеётся тот. — Что ещё можно делать на сцене, если у тебя группа… как группа, а не музыканты? Когда можно, я с собой тащу миди-клаву, на всякие живые выступления, типа Immortal songs, но это тоже не на постоянной основе, ты же понимаешь. Минги не понимает, но гуглит. «Миди-клава» — штука, на которой в процессе выступления наигрывают заранее записанные звуки. Как фортепиано или калькулятор, но звуки любые, а не ноты. В принципе, Минги такое у всяких диджеев видел, но не знал, как называется. — Хочешь, чтобы всё было иначе? — предполагает он. — Выступать так, как хочется? — Да кто ж не хочет, — тоскливо отзывается Чан. — Вот я сейчас в студии за лэптопом сижу, а в баре свежий трек, который вообще здесь никому не зайдет, его только вживую играть, да на куче гитар и клавиш, настоящий рок. И куда его девать? Нет, буду завтра весь день переделывать в попсу. Или, может, хубэ отдам по-тихому, вроде был у мелких кто-то с похожим репертуаром. Чан, в общем, говорит совсем не о том, про что думал Минги, но Минги всё равно внимательно слушает. Интересно же, как будто занавеску за кулисы сцены приоткрыли и позволили посмотреть туда, где не включаются камеры. — Полтретьего, — со смешком отзывается он. — И ты в студии. Не спится? — Не спится, — грустно соглашается Чан. — И даже если вернусь сейчас и лягу, всё равно не усну. Думаешь, почему я об укусах задумался? Ликс при таком же графике и нелюбви к кофеину скачет как розовый заяц из рекламы батареек, а я дохну на второй день недосыпа. С одной стороны, Минги очень хочется сказать, что с ним-то Чан спал, причём в самом наибуквальнейшем смысле, с другой… — Феликс тебя младше вообще-то, — сдаёт он свою фанатскую душу одной фразой и сразу с потрохами. Признаёт, что знает не только, когда Чан родился, но и остальные из группы, и, более того, помнит эти даты сходу, без поиска в сети. — На два года всего вообще-то, — обиженно возражает Чан и вдруг смеётся: дошло, по-видимому. — Минги-я? Ты знаешь, когда у меня день рождения? Минги обиженно хмурится. — Почему нет, хён, — ворчит он, и это даже не вопрос. — Ты не запрещал себя гуглить. Даже когда я в прошлый раз прямо сказал, что это делал. — Да я и не против, — хихикает Чан. — Я просто не ожидал, что ты действительно запомнишь. Минги-я, а когда твой день рождения? Минги отвечает. Чан тут же огорчается: — Ещё не скоро, чёрт. Я-то думал, подарю тебе песню, но, пока до конца лета дойдёт, она не только выйти успеет, а и надоесть уже. Даты выхода синглов строго регламентированы, — тут же поясняет он. — И пока место есть только на начало года. Ладно, я ещё что-нибудь придумаю к тому времени. — Ты хочешь сделать мне подарок?.. — Минги застревает уже на этом этапе и дальше вроде слышит всё, но пропускает мимо ушей. — Что?.. Почему? Несколько мгновений тишины, за которые Чан обдумывает вопрос, почти заставляют Минги испугаться. Он уже открывает было рот, чтобы извиниться, но не успевает буквально секунду. — Почему нет? — отзывается наконец Чан. — Слушай, давай проясним ситуацию, ладно? Сам понял уже, наверное, что я не из тех, кто вокруг темы ходит и боится спросить. Минги-я, я не занимаюсь случайным сексом со всеми подряд. Конечно, я и сам бы тебя нашёл после, хоть через того же Джисона, но ты просто успел первым. Ты мне нравишься. Как чело… то есть вампир, и, даже если у нас ничего не выйдет, мы можем быть неплохими друзьями. Так объясни мне, Сон Минги, птенец Пак Сонхва, — его голос становится неумолимо прохладнее, — почему бы мне не думать над подарком другу? Разве что если этот друг против? Но тогда ему придётся сказать мне об прямо. Минги ошарашенно молчит. Какое «сказать», он и переварить-то ещё не переварил. Умеет же Чан приложить, оказывается. И вроде бы ничего особенного не сказал, что не было бы очевидно к текущему моменту, если дать себе труд задуматься (Минги не дал), но прозвучало это всё… крайне горячо. Минги же не виноват, что его возбуждают собственники. Ну, наверное, не виноват. Это не точно. В том, что член в штанах не то чтобы твердеет, но явно уже не мягкий, он тоже не виноват. Наверное. — Ты тоже обо мне информацию искал?.. — вместо прямого ответа растерянно спрашивает он. — Не я, Джисон, — отзывается Чан и молчит. Почему-то в этом молчании Минги явственно чудится ожидание. И он даже знает, какое и чего, просто боится себе в этом признаваться и боится признавать, что боится, потому что вообще-то Минги ненавидит принимать серьезные решения. Страшно. — А Джисон не против? — Кажется, он говорит что угодно, только не то, что нужно. Впрочем, по потеплевшим и очень решительным интонациям Чана становится понятно, что вопрос почему-то оказывается правильным. — Сказал, что решит завтра, но на самом деле это совершенно не его дело, — отрезает Чан так, как будто снова с Джисоном говорит, но в конце хмыкает: — Ну так что, Минги-я? Есть мне смысл вообще думать над подарком? — Есть, — сдаётся под давлением Минги. Хоть он и сидит, не напрягается вообще, но, стоит ему открыть рот, по телу проносится горячая волна, от которой буквально передёргивает. И, ответив он так и сидит дальше: глупый, потерянный, с трясущимися коленями и ладонями. М-да, кружку ко рту лучше и не пытаться подносить сейчас, пожалуй, точно разобьёт. Это даже не паника, это просто дурацкая реакция организма на всплеск адреналина, на какую-то мысль, которую он сам даже не успевает осознанно обдумать, а вот испугаться успевает. Ну зато хоть проблема стояка от одного разговора по телефону пропадает, и то уже радость. — Отлично, — воодушевлённо смеётся Чан, и от звуков, которые тот издает, Минги определённо становится легче, по крайней мере, в душе, даже если колени пока всё ещё трясутся. — Так о чём мы? О сне, да? Я хорошо если к пяти усну, понимаешь? И для меня это нормальный график. Минги не спрашивает, сколько времени в среднем спит Чан в принципе. Вместо этого всё-таки выдаёт то, что крутилось на языке ещё несколько минут назад и сейчас кажется ещё более уместным — насколько, что сомнений в голове как будто даже становится меньше. Ненадолго. Пока не договорит. — У меня ты заснул часа в два где-то, не позже, — замечает Минги. — И проснулся от звонка, ты сказал… во сколько? — В половину десятого, — после паузы признаётся Чан. — Говорю же, в жизни столько не спал, то ли ты меня укатал, то ли укус подействовал, то ли оба варианта сразу. — Очень хочется предложить проверить… — задумчиво тянет Минги, и это почти шутка. Но в каждой шутке, как говорится, есть только доля самой шутки. — Но… — Но не сегодня, Минги-я, — быстро перебивает его Чан. — За второе опоздание на встречу с этими людьми меня четвёртуют. Завтра, если Джисон не подгонит никаких сюрпризов, потому что в субботу у меня до обеда пустое расписание, и в моей студии как раз Чанбин будет писаться, то есть здесь я не потеряюсь до самого утра вместо проверки. Договорились? — Договорились, — ошарашенно соглашается Минги. Так и тянет переспросить: о чём договорились, потрахаться или крови ещё раз попить, или об обоих вариантах сразу. Джисон его точно убьет. Прямо завтра, прямо в первую же минуту, как об их дальнейших планах узнает. Без вариантов. — Тогда пойду я, попробую прикорнуть на диванчике, — прощается с ним Чан. — До завтра, Минги-я? — До завтра, — соглашается Минги и отчего-то тянет, не кладёт трубку. Чан делает это первым, отчего на душе тут же становится как-то тяжело и тревожно. Надо же, разговор сумел его отвлечь. Чан сумел. Заставил его забыть ненадолго о том, что сам он монстр, а Чан — человек — его слабая и беспомощная жертва. Особенно хорошо об этом помнилось, правда, исключительно в первый день, когда ещё следы с шеи и груди не сошли. Кусался, в конце концов, Чан так, что, стань тот вампиром — точно бы не пропал. Минги ловит себя на улыбке и вздрагивает. Перестает улыбаться, потому что додумывает мысль до конца и откровенно пугается: а Чан не мог стать вампиром? Не мог от него заразиться?.. В общем и целом это реально. Вампиризм передается через кровь, хотя шанс заразиться не слишком велик. Считается, что лишь около тринадцати процентов населения подвержены риску заражения, а остальных восемьдесят семь хоть целиком сожри — не превратятся. Причины, по традиции, до сих пор не выяснены; учёные блеют что-то там о генетических закономерностях, аллелях, мутациях… Минги не генетик, он всё равно ничего не понимает, кроме того, что вот так просто взять и сдать анализ на проверку, да или нет, нельзя, всё куда сложнее. Совокупности генов, наследие то ли кроманьонцев, то ли денисовских людей, которое вообще-то далеко не у всех есть, и, в общем, расшифровка генома на таком уровне пока ещё жутко дорогая, но Уён как-то, будучи откровенно не в настроении, предсказывал лет через пятнадцать поголовные проверки и чуть ли не расстрелы, как в Северной Корее. Хуже того, по его мнению, такой результат ждал всех вампиров в мире поголовно, вне зависимости от страны проживания. Звучал Уён, к ужасу Минги, подозрительно похоже на тех либералов-радикалов, что радели за уничтожение всех людей, даром что сам человеком был. Но то ли примерял на себя уже мысленно вампирскую сущность, то ли просто за любимого кровососа беспокоился. Минги так за себя не беспокоится, как Уён за Сонхву. Кхм. Пользуясь своим статусом (ночной хищник) и статусом Уёна (онлайн в катоке) Минги звонит ему прямо в эти самые три часа ночи. Можно было бы и хённиму, но эти двое без вариантов вместе, а у Сонхвы катока нет, только обычная звонилка, может говорить или нет — непонятно. — Манги! — радуется Уён. Извращенец. Три часа ночи же. Это для Минги белый, точнее, чёрный день, а этот псих звучит так, как будто спал весь день до того и очень-очень выспался. — Как дела? Как поел? — Хорошо поел, — бормочет Минги. — Уён-а, а как проверить, не заразился ли человек от тебя вампиризмом? Ты точно должен знать, по-любому тебя хённим проверяет постоянно. — А… — Уён нещадно тупит. — А зачем? — Знать хочу, не превратил ли Чана тогда в вампира случайно! — во весь голос рявкает Минги, потому что ну что это он такой непонятливый? Издевается? — Не… — тянет Уён. — Ты же его один… того, да? И он тебя одного? Только друг с другом в смысле? Я имею в виду… — Он имеет в виду, — отчего-то смеющимся голосом вставляет хённим, — что в твоём организме пока не идёт активная выработка вируса. Инкубационный период только закончился, и даже если человек выпьет твою кровь, то максимум температурой отделается, как после прививки от коронавируса. Да, Сонхва привит. От коронавируса. Да, Минги и Уён тоже; нет, с вампиризмом у вакцины никаких конфликтов. Зато конфликт есть у Сонхвы с инфлюэнца, от которой погибли его сестра и мать в лохматые неизвестно какие годы, поэтому, несмотря на свою древность, Сонхва вообще-то поборник медицины и даже Флеминга когда-то спонсировал, и вообще за прививки с тех самых пор, когда их только начали внедрять. Нет, Минги даже не знал, что пока не заразен. Так их и растак этих наставников, что самые важные вещи не рассказывают! — Точно? — хмурится он. — Чан меня нехило так покусал местами, а я пока не готов обзаводиться собственным птенцом. — Манги, для обращения иммунитет должен быть чуть ли не на нуле, — снова встревает Уён. — Но у меня перед походом к стоматологу не был! — быстро возражает Минги. — Значит, был, — равнодушно отрезает хённим. — Стресс, недосып… Знакомо? — Ладно, — отмахивается Минги, поглощённый уже следующей тревожной идеей. — Хённим, а раз так, то у меня слюна-то хоть эффект имеет или я из него просто так душу вытрахал и надо было заставить подождать лет пять? На этот раз хихикает Уён. — Судя по его виду в последнем видео… — тянет он, и ухмылка даже в голосе слышна. — То, я бы сказал, наверное, возможно, может быть… — Имеет, — перебивает хённим, и Минги, которого корчит от каждого намеренного затягивания Уёном предложения, с облегчением выдыхает. — Это вообще изменения чуть ли не первых часов после обращения, успокойся. Кусай своего человека спокойно, лет через через пять только о заражении можешь начать волноваться. — А как тогда защититься? — всё равно спрашивает Минги. Ну так, знаете, на будущее. Вдруг пригодится. Лет через десять. Или, может, даже пять. — Прививку сделаешь и на следующий десяток лет обойдешься без заражения. Ну, или в девяти процентах случаев умрёшь от аллергии на месте, — хмыкает Сонхва. И в ответ на потрясённое молчание комментирует, очень напоминая отчего-то своим лексиконом Уёна: — Добро пожаловать во взрослую жизнь, птенец. Здесь жопа. *** В кафе — с отдельными кабинками, всё для безопасности айдолов — Минги приходит раньше времени. На полчаса где-то. Это его личный рецепт против нервов: за полчаса он успевает обычно не то что задолбаться ждать, но и перестать испытывать вообще любые чувства, помимо раздражения, в первую очередь — на самого себя, идиота. И всё равно в следующий раз приходит снова рано. Потому что работает. Всегда срабатывало. Кроме сегодняшнего дня. Сегодня Минги успевает только сесть за столик и заказать себе любимый американо со льдом — даже заказ ещё не приносят — и посмотреть на часы: минус двадцать шесть минут в запасе. Отлично. А потом Джисон подтаскивает к столику за локоть Чана. — Ну вот, хён, — разоряется он так, что на всё кафе слышно. — Видишь, мы не опоздали? У нас ещё полчаса почти, ещё куча времени, вовсе не надо было меня выдёргивать из душа с воплем, что такси ждёт! — Но Минги уже пришёл… — пытается сопротивляться Чан. — И Минги твой… — Джисон пальцем другой руки тычет Минги в плечо. Если бы не вампиризм — точно синяк бы остался. — Тоже, конечно! Ты не мог вовремя прийти, придурок, — шипит он на грани слышимости, — мне теперь до ночи слушать, что мы из-за меня опоздали! Минги кажется, что брови у него физически не могут задраться выше. — Привет, хён, здравствуйте, Джисон-сси, — говорит он наконец. На язык не в тему без малейшего на то повода просится дурацкая современная песенка из тех, что играют сейчас на каждом углу из каждого динамика — что-то там про карты и королей, что ли, — очень хочется запеть, но под взглядом Джисона пока хватает силы воли сдержаться. По крайней мере, пока. Нужно же выглядеть адекватным человеком, в конце концов. Хотя бы попытаться. Хотя бы первое время. — Рад тебя видеть, Минги-я, — улыбается Чан. Джисон молчит — видимо, считает, что он уже поздоровался, и Чан пинает его ногой. Помогает: — Ну привет, привет, можно просто панмаль, — бормочет тот и падает на стул напротив. Зевает, вежливо прикрыв рот. — В конце концов, мы с тобой куда ближе друг другу, чем к нам этот, — он машет рукой, — извращенец и самоубийца. — Почему извращенец-то? — хмурясь, спрашивает удивлённый Минги одновременно с Чаном. Со вздохом Чан садится тоже — чтобы не торчать, видимо — и зовёт официанта, заказывает им тоже кофе. — А какого хрена у них на нас встаёт, скажи? — после его ухода вдруг воодушевляется Джисон, не обращая внимания на то, как Чан устало возводит глаза к потолку. — На смертельно больных людей, между прочим! Тоже извращенцев! Ну нездорово же возбуждаться от вида чужой крови, это ещё шаг — и дальше маньяк, всё! — Меня не возбуждает вид чужой крови, — испуганно мотает головой Минги и на всякий случай чуть отодвигается. Нет, он знал о разнице культурного восприятия с долгоживущими, но чтобы настолько?.. Действительно маньяки. И он сам со временем таким же станет — вот что страшно. — А как ты тогда… — хмурится Джисон. — Никак, — поспешно отвечает Минги, игнорируя внимательный взгляд Чана. — Извини, меня возбуждают сами люди, а не… — Йа, да я не про то! — фыркнув, отмахивается Джисон. — Вот скажи, с годами уже наработанный рефлекс на стояк появляется, когда кровь видишь, даже если из пакета пьёшь? Минги скептически изгибает брови. — Не нарабатывается, — говорит он. — Что? — Не нарабатывается, что. До, — он кивает на Чана, — до этого, из кого бы я ни пил, такого не было. — Справедливости ради, Сон-а, — тихо комментирует тот самый Чан, про которого Минги уже и не думал, что тот заговорит вообще, — Минги достаточно молод для вампира. — «Молод» — это сколько? — тут же послушно заинтересовывается Джисон. — Год. — Минги пожимает плечами, уже зная, что дальше последует. И не ошибается. — Год? — Джисон ахает и разворачивается к Чану со злостью в глазах. — То есть ты отказался идти ко мне, но попёрся к сосунку, чтобы он, не контролируя себя, тебя высосал до дна или порвал, да? Это было бы лучше, чем немного стыда перед Ликсом? — Эй, я себя контролирую! — раздражённо встревает Минги. — Он, между прочим, вообще прямо там, на заднем дворе бара, его тяпнуть предлагал, вообще никакого понятия о гигиене и безопасности! Чан, неожиданно для себя оказавшийся меж двух огней — Минги не нарочно, честное слово — недоуменно и жалобно моргает. — Я тебе что, мало рассказывал?.. — заходит на новый круг раздражения Джисон, и Чан поспешно выставляет руки: — Ты сам говорил, что, какая разница, где, что слюна всё исцелит! Джисон краснеет. — Вообще-то, — отводит он глаза, — если подслушиваешь, делай это нормально. Про «где» — это я Чанбину рассказывал, что неважно, откуда пить, а не что это можно в любом притоне делать. Из бедренной артерии, из ноги, да хоть из члена, если косметические последствия или боль в процессе неважны — закроется и заживёт примерно за одно и то же время, если за укусом ухаживать, а не!.. Против воли Минги заинтересовывается и встревает: — Чанбину — это же затем, зачем я думаю, да? Ему правда интересно? — Знать бы ещё, интересно ли это твоему хённиму, — вздыхает вдруг Джисон, резко ослабляя напор возмущения. — Ты не спрашивал, нет? Можешь спросить? Он мне уже все мозги сожрал, хуже Чана, честное слово. Его-то я хоть на тебя спихну… наверное, а Чанбин же просто так не угомонится. — Ну хочешь, — смеётся Минги, поддаваясь порыву: удивительно эмоциональный Джисон заражает своим настроением, видимо, — я позвоню хённиму и спрошу? — Только аккуратно, — азартно приказывает Джисон и, наклоняясь, прикусывает губу на удивление аккуратными клыками. Прямо как у самого Минги. Прямо как у молодых вампиров. Раньше зубы затачивали не так профессионально, куда грубее — у Сонхвы, например, вообще с первого взгляда очевидно, что он вампир, настолько острые у того клыки — и Джисон, видимо, как айдол вынужден был пройти визуальную коррекцию. Интересно, правда, как: коронки поставил, что ли? Ёсан — основываясь на чужом опыте вроде бы — говорил, что с коронками кусать очень неудобно. Нет, новые зубы у вампиров не вырастают. Даже если свежей кровью начать булькать. Тоже неудобно, но спасает от наплыва в желающие стать вампирами отдельной категории людей с плохими генами и привычкой жрать тонны сахара. — Не учи учёного, — смеётся Минги и набирает номер.