Семнадцать столетий бессмыслицы

В дверь Штирлица постучали. Но, так как дверь была не его кабинета, а всего лишь его дома, он не стал считать стуки и вслушиваться в полутона — достаточно было выглянуть в глазок. Всё ещё не осьминог. Всего лишь Холтофф. Открыв ему дверь, Штирлиц поинтересовался: — Добрый вечер, Вильгельм. Почему вы в каске? В прошлый раз у вас сложилось впечатление, что моё жилище нуждается в ремонте, нет? Холтофф, стоя прямо по струнке — видимо, молодцеватостью вида он пытался скрыть страх — парировал: — Добрый вечер, Отто. Я опасался, что вы всё ещё бегаете с топором. Он замер, неотрывно глядя Штирлицу в глаза и, казалось, желая пробурить в его черепе — несомненно, идеально-арийской формы — парочку дыр, чтобы невооружённым взглядом оценить, как выглядит и, главное, как работает содержимое штирлицевской головы. Штирлиц лишь приподнял бровь: — Топор? Ах да… Нет, домой я топор не беру. Согласно служебным инструкциям, после конца рабочего дня его надлежит запирать в сейфе. Они некоторое время помолчали. Холтофф поджал губы, но продолжал стоять на пороге. Штирлиц, устав ждать, когда тот наконец перестанет притворяться потерянным братом Галатеи, осведомился: — Так, если вы не хотите помочь мне с ремонтом, зачем вы пришли? От этого вопроса Холтофф вздрогнул и скрипнул зубами. Отвёл взгляд. — Я… это… — он зажмурился. — Можно… я… — цыкнув, он наконец выпалил: — Можно снова выпить с вами коньяку? В этот раз Штирлиц приподнял обе брови. — Нет, не отвечайте, молчите, — тут же зашипел Холтофф, мёртвым взглядом сверля теперь дверной косяк. — Вы думаете, что я сошёл с ума. Я тоже так думаю. Поэтому я пришёл к вам. Вы из всех моих знакомых главный сумасшедший. Может… может это мне поможет, потому что… коньяк, — он выплюнул это слово как ругательное, — он преследует меня весь день. Я говорил с Айсманом, и он сказал, что травмы надо прорабатывать. Вот… нальёте мне коньяку? — он поднял на Штирлица совершенно отчаянные глаза, которые и правда немного поблескивали безумием. Штирлиц хмыкнул и отступил вглубь дома. Холтофф, восприняв это как приглашение, неуверенно прошёл в прихожую, но голос Штирлица снова заставил его замереть: — Не трудитесь проходить, я сейчас вернусь. Сглатывая, Холтофф сцепил пальцы в замок, не зная, было ли это решение действительно выходом или оно сделает только хуже. Ещё раз нервно сглотнул он, когда Штирлиц вернулся с бутылкой коньяка — Холтофф даже думать не хотел, была ли она -та самая-. Но вместо всего того, что Холтофф успел себе нафантазировать, Штирлиц просто вручил эту бутылку ему. — Я неплохо разбираюсь в людях, — сказал он. — И что-то мне подсказывает, что Айсман любит пить коньяк. И, кроме того, ему нравится ваша компания. Так что распейте его с ним, а не со мной. И снимите наконец эту каску, никто не собирается рубить вам голову. Холтофф хотел что-то возразить, но вместо этого сжал бутылку и, промедлив лишь секунду, пулей вылетел из дома.

***

— Чего это они такие довольные, вы мне скажите? — прищурившись, поинтересовался на следующий день Мюллер у Штирлица. Не только они вдвоём, но и вся рейхсканцелярия уже успела с утра полюбоваться на Холтоффа, который больше не выглядел как забывший дорогу к своей могиле мертвец, и Айсмана, который никак не мог скрыть загадочную тень улыбки на обычно серьёзном лице. — Похмелье, полагаю, — пожал плечами Штирлиц. — Вот не вам бы и не мне бы такие сказки рассказывать, — фыркнул Мюллер. — Нам обоим прекрасно известно, что похмелье работает не так. — От того коньяка, что я дал Холтоффу, может, и так, — задумчиво возразил Штирлиц.