Семнадцать столетий бессмыслицы

У Мюллера опять был взгляд, не предвещавший ничего хорошего, хотя только что, когда они заканчивали партию в нарды, группенфюрер был вполне в духе, хоть и в очередной раз проиграл Штирлицу. — Представляете, Штирлиц, — заговорил он нарочито небрежно, — я захожу к Айсману отдать кости, а эти двое… тоже в нарды рубятся. Застал их, можно сказать, с разбросанными фишками. «Это провал», — подумал Штирлиц. Полный провал для Айсмана и Холтоффа. Последствия чрезмерного употребления коньяка настигли их, пускай и с небольшим отставанием от графика. И, скорее всего, то же самое подумали нерадивые игроки в нарды, потому что через полчаса после того, как Штирлиц ушёл от Мюллера к себе в кабинет, к нему опасливо заглянул Холтофф. За это время он успел привести себя в порядок, хотя яркий засос у основания шеи выдавал об Айсмане куда больше, чем он сам сдал бы даже на самом строгом допросе. Вид у Холтоффа всё ещё был настороженный, но Штирлиц оценил, в каком отчаянном положении находился оберштурмбаннфюрер, раз набрался храбрости и лично явился к нему. — Это всё вы виноваты, Штирлиц, — с порога бросил обвинение Холтофф. Штирлиц отбил его, как бывалый теннисист ракеткой: — Не я клал вас на стол Айсмана. Холтофф скрипнул зубами. — И Мюллера тоже не вы подослали, так? — Так. Более того, я как мог затягивал с ним игру, чтобы вы успели окончить свою партию, — невозмутимо отозвался Штирлиц. Холтофф набрал воздуха, чтобы обложить его отборной немецкой бранью, но, раздувшись до предела, скис, так и не произнеся ни звука. Подкрался к Штирлицу поближе и заглянул ему в глаза. — Шеф жизни нам не даст. — Кажется, он вполне не против, чтобы люди играли в нарды. — Он против служебных романов, — прохрипел Холтофф. — В любом случае, это не мой роман, — отрезал Штирлиц. — Но вы всё равно чего-то от меня хотите, нет? — Вы же Штирлиц. С вас всё как с гуся вода, — Холтофф наклонился к нему, заглядывая в глаза ещё преданнее. — Вы же можете… что-нибудь придумать? Как-нибудь всё это замять? Если не ради меня, то хотя бы ради Айсмана. Он сам к вам не пошёл бы, у него принципы… Но вы, кажется, с ним друзья, нет? — перенимая манеру Штирлица, он предпринял неудачную попытку улыбнуться. Вышло криво и вымученно. — …Если я верно понял, та позиция, в которой вас застал Мюллер, даёт вам довольно мало пространства для манёвра, — приподняв бровь, заметил Штирлиц. — Вы выкрутились, даже когда пришли в кабинет к фюреру и на его глазах сфотографировали секретные планы контрнаступления, — Холтоффу больших сил стоило держать себя в руках. — Вы выберетесь даже из самой глубокой задницы. — Во-первых, не мне судить о размерах задницы, куда вы с Айсманом угодили, — отчеканил Штирлиц. — Во-вторых, вообще-то я заходил к фюреру принести апельсины. Их забыли подать к ужину, а между тем апельсины — богатый источник витамина С и неотъемлемая часть вегетарианской диеты фюрера. Холтофф стиснул кулаки. Его очередная улыбка вышла ещё более вымученной и жалкой, чем предыдущая. — Пожалуйста… — выдавил он едва ли не по слогам. — Если вам плевать на меня… Отмажьте хотя бы Айсмана. Это всё, чего я прошу. Штирлиц выдержал театральную паузу, за которую с Холтоффа сошло семь потов, а затем бросил: — Я посмотрю, что можно сделать, — и жестом пригласил Холтоффа покинуть кабинет. Ради Айсмана и правда можно было что-нибудь сообразить, хотя ситуация, как ни посмотри, была плачевной. Что-то соображать надо было в тот момент, когда Мюллер только заходил в кабинет и ещё не успел осознать, что значила развернувшаяся перед ним немая сцена. А сейчас… сейчас Штирлиц ничем не мог им помочь. Зато он мог усугубить. На следующий день лицо Мюллера носило всё тот же нехороший оттенок задумчивости. Возможно, он всю ночь придумывал кару для уличённых в служебном непотребстве подчинённых. — Вчера вы даже ничего не ответили мне, Штирлиц, — сказал он, видимо, решив, что яда, который он припас для Айсмана с Холтоффом, и Штирлицу хватит на сдачу. — А между тем, думается мне, что вы обо всём знали. Если вовсе не поспособствовали — авантюра вполне в вашем духе. — Вы о том, что Холтофф трахается с Айсманом? — решив не ходить вокруг да около, напрямую озвучил Штирлиц. — Да. В рабочие часы. В кабинете, отведённом для работы, а не для развлечений, — тон Мюллера стал суше и строже. — Вынужден в этом усомниться. — Вы ставите под сомнение остроту моего зрения? — Мюллер метнул на Штирлица взгляд, но тот уже по привычке ловко уклонился: — Нет. Об ваши глаза всё ещё можно порезаться. Я сомневаюсь, что Холтофф трахается с Айсманом. — Чем же подкреплены ваши сомнения? Штирлиц вдохнул поглубже и совершенно убеждённо выпалил: — Потому что на самом деле Холтофф трахается с вашей женой. В повисшей паузе было слышно, как громко и недоуменно моргает Мюллер. — Вы расспросите-ка свою благоверную, вы же умеете. Ведь гораздо меньше вероятность, что вдобавок к тому, что Холтофф — совратитель чужих жён, он ещё и злостный бисекссуал, не так ли? — подкрепил своё утверждение Штирлиц. — Ещё меньше вероятность, что он ко всему прочему ещё и отъявленный некрофил, — наконец отмерев, проговорил Мюллер. — Моя жена упокоилась три года назад, Штирлиц. — Но и Холтофф не вчера родился, — парировал Штирлиц. — И моё предложение допросить вашу супругу остаётся в силе. После этого Мюллер направил распоряжение Айсману и Холтоффу, согласно которому им предписывалось перекрасить доску для игры в нарды в доску Уиджа. И хотя группенфюрер не закладывал в это никакого двойного дна и скрытого смысла, они считали намёк верно и впредь пили коньяк исключительно в свободные от работы часы, дома и за закрытыми дверями.