red thread on your wrist

Джисон не понимает уже вообще ничего. Еще вчера его чуть ли не волокли по полу в комнату, которую по сути правильнее назвать камерой, а сейчас все с ним носятся, будто у него скоро сольное выступление на престижной премии. Услышав, что он свободен, Хан хотел было сразу рвануть на выход, – а то мало ли эти психованные передумают, – но ему пообещали, что через минут сорок приедет Чан. А пока предложили быстрый душ, кофе, в отличие от вчерашнего горячий и ароматный, и легкий перекус. Это все вызывает определенные подозрения, но голодный мозг отказывается мыслить разумно, и Хан с радостью принимает любые предложения. К приезду Чана Джисон расслабляется окончательно, искренне уверовав, что все это обходительное отношение ничто иное как попытка загладить вчерашний конфликт. Миловидная девушка с холодными голубыми глазами заходит в комнату и просит следовать за ней. С легкой улыбкой сообщает, что за Ханом приехали. Шумно втянув трубочкой остатки кофе, Джисон резво встает с диванчика, на котором устроился на время ожидания Бана, и потягивается. Настроение в принципе нормальное, от вчерашней панической атаки не осталось и следа, – видимо, он переоценил серьезность ситуации, и это был просто легкий приступ от стресса, – и Джисон даже почти передумывает устраивать разнос менеджерам, отвечающим за его безопасность. Легкой походкой он идет вслед за семенящей впереди девушкой, то и дело ощущая на себе любопытные взгляды других работников. Неужели они наконец-то признали в нем айдола? Ноги становятся ощутимо тяжелее, когда Джисон видит Чана. Лидер бледный, с еще большими, чем обычно синяками под глазами, и таким напряжением в плечах, какого Хан не видел у него даже во время особенно сложных тренировок с Чанбином. Запоздало Джисон понимает, что не одному ему было тяжело. Мемберы тоже явно провели не лучшую ночь в своей жизни. – Чани-хен! – Джисон с разбегу впечатывается в грудь лидера и виснет у него на шее. – Как же я рад тебя видеть! Чан машинально приобнимает в ответ, но взглядом будто отсутствует. Джисон списывает все на усталость. Стоило бы, конечно, дать Чану отдохнуть, но стресс от пережитых эмоций берет верх, и Джисон, не сдержавшись, вываливает на друга все свои переживания за вчерашний день. Абсолютно бессистемно, действительно серьезные вещи вперемешку с откровенным нытьем, так быстро и бессвязно, будто читает замысловатый реп-куплет, но Хану от этого становится легче. Он без умолку болтает все время, пока Чан отдает какие-то документы на проверку, – Джисон не контролирует, он свою жизнь доверит Бану, не то, что бумажки, – пока они выходят из здания, пока идут в сторону парковочных мест, и замолкает только лишь тогда, когда Чан открывает брелоком какой-то незнакомый автомобиль. Он только что чуть не лишился жизни, Крис явно не спал, причем гораздо больше, чем одни последние сутки, а им даже водителя не выделили? Он ведь отчисляет агентству львиную долю своих гонораров, почему нельзя хотя бы такие базовые вещи обеспечить? Джисон недовольно выдыхает, и тянется к ручке передней пассажирской двери. – Сядь назад, пожалуйста, – голос у Чана еще более уставший, чем вид. Джисон послушно замирает и переводит непонимающий взгляд на лидера: – Что, почему? Чан смотрит в ответ тяжело и даже как-то мрачно. Обычно этот взгляд ничего хорошего для Хана не означал. А ну да, им всем явно влетит за отмененный вчера концерт, да и на сегодняшний они, видимо, тоже не собираются, и агентство уже должно быть промыло Бану мозг по этому поводу. – Да, конечно, я сяду назад, – выпаливает Джисон, не желая накалять атмосферу ни на йоту больше. – Прости, конечно, я должен был сразу об этом подумать. Хан поспешно прячется в автомобиле, – каком-то откровенно тесноватом и не блещущем удобствами, – и, нервно постукивая ногой, ждет взрыва. Он слишком хорошо знает Криса, точка кипения там уже почти достигнута. Но Чан молча садится на водительское место, также молча закрывает за собой дверь и заводит машину. – Я не очень хорошо чувствую себя сегодня и не полностью уверен в своем вождении, поэтому тебе будет безопаснее сидеть сзади, Джисон, – тихо говорит он, поймав взгляд Хана через зеркало заднего вида. – Пожалуйста, не нервничай еще больше. Джисон старается выдавить улыбку и прижимает дергающееся колено к сиденью, пока автомобиль медленно выезжает на дорогу. – Они могли бы не просто машину тебе выдать, а еще и водителя, – тянет Хан, слегка насупившись. – Да, я понимаю, что мы… что я облажался, но это уже совсем ребячество. Твое водительское удостоверение вообще тут действует? Чан будто не слышит половины из сказанного. – Это не машина агентства. Если бы я попросил, они, наверное, прислали бы водителя, но все получилось как-то слишком сумбурно. – Ты ее угнал? – Джисон вымучивает из себя смешок. – Мог бы присмотреть что-то более комфортабельное. – Это машина Минхо, – Чан говорит ровно и как-то даже слегка холодно. Хан отвечает долгим затяжным мычанием, будто бы ответ лидера на самом деле как-то прояснил ситуацию. У Минхо есть своя машина тут, на Лисьих территориях? Джисон знал, что в Сеуле у старшего есть небольшой седан для личного пользования, – они пару раз катались вместе на непродолжительный отпуск в пригород, – но чтобы иметь автомобиль еще и тут... Джисон такой горячей любви к машинам за Минхо как-то раньше не замечал. Впрочем, Ли был лисой, так что, вероятно, он ездил на Лисьи территории во время отпусков или рестов по здоровью, тут где-то, наверное, жили его родители, а автомобиль, возможно, и вовсе был семейным. Все это звучало складно, но как-то странно. Пусть Хан и знал, что Минхо лисица, но никогда на самом деле его всерьез в этом ключе не воспринимал. Для него старший был самым человечным человеком из всех. Глаза выхватывают небольшую игрушку, висящую над приборной панелью, и Джисон с удивлением узнает в ней серого котика, которого когда-то еще во времена их стажировки выиграл для Минхо в автомате. Только вытащив игрушку, Хан заметил, что у кота отсутствует одно ухо, – да и весь он как-то кривовато сшит, – но Минхо все равно был рад, будто Джисон презентовал ему ключи от личного пентхауса в элитном районе. Хм, видимо, это действительно машина Минхо. – А почему хен сам не приехал? – вопрос вырывается сам по себе, и Джисон, не желая обижать Чана, спешно добавляет. – Я очень рад тебе, Чани-хен, правда, просто интересно. Чан не отрывает сосредоточенного взгляда от пустой дороги и сжимает руль до побелевших костяшек. – Минхо занят. До дома они едут в удушающей тишине. Чан не включает радио, а сам Джисон решает не предлагать, боясь, что музыка может отвлекать и так уставшего лидера. Шуршание гравия под колесами почти тянет на асмр, но не успевает Хан вслушаться, как машина останавливается у их временного жилья. Он был тут буквально вчера, но кажется, что с того момента прошла вечность. Джисон выходит из машины и разминает затекшие ноги, – стоит подкинуть Лино идею купить машину получше, – и ждет пока Чан первый пойдет в сторону дома. Никто их не встречает, и это даже как-то обидно. Ну, ничего, он еще расскажет всем про свои приключения, и как минимум Хенджин будет сражен наповал. На входе в дом Джисон почти спотыкается о груду обуви, – видимо, все мемберы сейчас здесь, даже Феликс не смог бы притащить с собой столько всего, – и неосознанно ищет глазами поношенные адидасы Минхо. Не находит. Никто из мемберов не выходит навстречу, и Хан на секунду замирает в дверях, не зная, что делать дальше. Как-то слишком много всего случилось за последнее время, стоит, наверное, как-то заземлиться. Посмотреть фильм, закрывшись в своей комнате от всех и вся, звучит вроде бы неплохо. – Джисон, подойди сюда, пожалуйста, – голос Чана слышится со стороны кухни. – Нам нужно поговорить. Ну, вот да. Вот она и точка кипения. План побега от всего мира откладывается. Джисон сдерживает разочарованный вздох и идет в сторону кухни. Чан уже сидит на одном из барных стульев, и Хан, слегка подпрыгнув, садится на соседний. Воцаряется тишина. Подумав, что, возможно, Чан хочет провести не совсем типичную воспитательную беседу, а что-то скорее похожее на сеанс раскаянья, Джисон все же решается начать. – Я хотел извиниться за произошедшее вчера, мне правда стоило вести себя более осмотрительно, пусть это и не оправдывает всего того, что сделали эти психопаты со мной по итогу, – Хан на секунду тормозит, пытаясь вернуть монолог в нужное русло. – Ну, да, в общем, я правда понимаю свою ошибку, и мне жаль, что из-за меня возникли проблемы с расписанием, и вам всем тоже пришлось нервничать, и... ну вот, да. Извинения даются тяжело, потому что никакой особой вины за собой Джисон так по итогу и не чувствует. Наоборот-таки это он тут главная жертва, и его все должны холить и лелеять, а не вызывать на ковер и игнорить всей группой. Но Чан явно расстроен, у мемберов явно проблемы, и Джисон согласен переступить через свою гордость, чтобы загладить хоть часть своей, пусть и не осознанной, но все же вины. – Ты не должен извиняться, – Чан впервые за сегодня твердо смотрит прямо в глаза и выглядит при этом так, будто пытается что-то Джисону внушить. – В этом нет твоей вины, Джисон. Ни в чем нет. Пожалуйста, запомни это. Хан только непонимающе хмурится в ответ. В принципе, Чан прав, Джисон тоже считает, что он жертва обстоятельств, но зачем тогда вообще весь этот спектакль. Скинули бы ему просто в какао новое расписание и дали бы отоспаться, вместо того, чтобы мозги морочить. Джисон уже порывается попроситься уйти к себе, раз они вроде все прояснили и зла на него никто не держит, когда Чан вдруг как-то почти затравленно добавляет: – Это я должен извиняться, это все моя вина в первую очередь, я должен был следить за вами. Хан хмурится. Ему никогда не нравился этот Крисов синдром спасателя, пожиравший лидера изнутри каждый раз, когда давно уже взрослые и отдающие себе отчет в том, что делают, мемберы творили очередную дичь, которую, как Чану казалось, он мог бы предотвратить. Джисон уже почти заводит привычную шарманку, что Бан ни в чем не виноват, и один человек не способен контролировать все, как бы ему не хотелось, но плотину у Чана срывает раньше. – Я правда пытался сделать все, просто все, я звонил всем, кому мог, я просил за тебя всех, я пытался договориться, я ничего другого не умею, кроме как договариваться, – Чан загнанно тараторит, и Хан даже слегка теряется от настолько нетипичной картины. – Поверь, я испробовал все, но это ничем не помогло. Джисон молча сморит в ответ, не представляя, что на эту тираду отвечать. Да и как в целом вести себя с таким Чаном. Их лидер всегда был оплотом твердости духа и уверенности в себе и своей команде, к нему всегда можно было прийти за безусловной любовью и поддержкой, он всегда находил нужные слова, чтобы приободрить и утешить. А сейчас Чан выглядел так, будто стоит Хану до него неудачно дотронуться, и он разобьется на осколки. – Но все же закончилось хорошо, – Джисон старается придать своему голосу беззаботности, но на выходе получается почти что нервозный вопрос. – Со мной все хорошо, это все за пару дней забудется, не первый наш скандал, группа справится. Чан смотрит в ответ таким взглядом, как смотрят на неизлечимо больных. – Хани, – Джисона прошибает легкая дрожь от того, как непривычно милое прозвище звучит в исполнении лидера. – Никто тебя просто так не отпускал. За тебя заступился чистокровный Ли, и по местным правилам ты теперь почти неприкасаемый, поэтому тебе простили все вменяемые преступления. Джисон с трудом сдерживается, чтобы не состроить кислую мину. Ну, все понятно, они теперь задолжали какой-то шишке, – а вернее задолжал сам Хан, – и даже страшно подумать, что эта индустрия вытрясет из них в качестве расплаты. – Ну не знаю, – Джисон правда старается звучать не ядовито, но выходит не очень успешно. – Давай ему там личный концерт проведем, или фан встречу, или я могу понянчиться с его детьми или песиками, что там у него в наличии, а потом он сможет этим всем хвастаться. Кажется, их всех ждет увлекательный марафон кринжовых пожеланий с фанколлов в реальной жизни. – Джисон, это Минхо, – Чан произносит на выдохе почти беззвучно, его глаза вперены в столешницу, будто там нарисована Мона Лиза. – Что Минхо? Хан правда ничего не понимает, весь этот разговор какой-то странный и слишком быстро меняющий направление, Джисон просто не поспевает за сменой тем. – Минхо взял на себя ответственность за тебя, – Чан медленно поднимает глаза, устанавливая зрительный контакт, и что-то во взгляде лидера мешает Джисону его разорвать. – Он лис из очень уважаемой семьи, и его слово здесь ценится очень высоко. – О, – Джисон не знает, что сказать, в голове только тупое облегчение, что не придется делать кучу раздражающего эгье. – Ну так и круто тогда. За последние сутки произошло слишком много всего, слишком много новой информации и потрясений, и мозг уже просто не в состоянии связать все воедино. Кто там за кого заступился, почему Чан продолжает смотреть так отчаявшись, где все, почему Минхо сам не поговорит с Джисоном об этом всем. Слишком много вопросов, все это надо сперва переварить. На поверхность выскакивает только одна мысль, на вкус горькая от обиды: почему Минхо никогда не говорил о том, что он какая-то крутая лиса? И вообще так мало говорил о себе с Джисоном. Разве Хан не заслужил его доверия? Джисон ведет плечами, пытаясь сбросить гнетущее чувство то ли разочарования, то ли обиды. Он поговорит об этом с Минхо позже. Наверняка у Ли были свои причины. Джисон соскальзывает со стула и, слегка нахмурившись, смотрит себе под ноги. – Я хочу поговорить с Минхо, – получается слегка злее, чем хотелось бы. – Хен, он тут? Или как я могу с ним связаться? Чан резко встает, и Джисон даже слегка отшатывается от неожиданности. – Послушай, я правда очень хочу все понять и разобраться, но я, как и ты, тут совсем чужой, – Чан хватает руки Джисона и сжимает так сильно, что даже слегка неприятно. – Я не понимаю эту систему, и мне никто ничего не хочет объяснять. Джисон руки не убирает и только медленно кивает в ответ. Чан воспринимает это как знак продолжать. – Минхо резко уехал, он отключил телефон, мы не могли с ним связаться. Сынмин говорил, что он не наделает глупостей, но по итогу он их, кажется, наделал. Джисон с каждым словом понимает все меньше. Нет, это действительно какой-то дешевый пранк, который явно выходит из-под контроля. Если это придумал Минхо, – а Хан в этом почти уверен, – то даже вся глубина снисходительного отношения к нему со стороны Хана старшему не поможет. – Минхо… он сказал им что-то, я не уверен, что именно, – Чан будто бы на грани того, чтобы расплакаться, и Джисона передергивает. – Но его арестовали, а Сынмин ничего внятно не объясняет, но выглядит так, будто бы все плохо. Джисон не замечает, как начинает делать дыхательные упражнения, которым его учил психотерапевт. Минхо что, типа с ним поменялся местами? Это так можно? Это что, какое-то сопливое реалити шоу про судебные процессы? – Бред какой-то, – Джисон озвучивает самое емкое описание происходящего вокруг. – Давайте еще найдите мне потерянного в детстве брата-близнеца, и все это представление даже для skz-code не сгодится. Его все разыгрывают, и пусть Чан не выглядит так, будто бы это все не в серьез, – ему бы в актеры податься на время вынужденного группового реста, когда большая часть мемберов заступят на службу, – пусть под ложечкой как-то неприятно посасывает, а тишина в доме давит слишком сильно. Такого просто не может быть. Да, по мотивам его жизни можно писать сценарий к подростковому фильму с призывом следовать за своей мечтой и никогда не сдаваться, но уж точно не стекольные дорамы с кучей сюжетных поворотов. Сейчас должен появиться Минхо, резко обнять его со спины, и посмеяться с растерянного лица Джисона. Но Минхо не появляется. Его обуви нет, он не приехал за Ханом сам или хотя бы вместе с Чаном, он не оставил даже какой-то незамысловатой записочки на дверной ручке. Минхо никогда не заставил бы его пережить то, что с ним было вчера. Минхо знает, как это может пошатнуть его нервную систему. И даже если Минхо и не заботится о Джисоне, он бы позаботился о группе. Хан шумно сглатывает. – Хен, это ведь все не серьезно, да? Чан молчит и сморит так, что Джисон понимает, что ответ отрицательный. В груди что-то болезненно трескается.

🦊🦊🦊

– Ли Минхо-щи, вы могли бы уделить мне чуть больше внимания? Минхо с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза. Какой смысл в его внимании? Его участие во всем этом процессе по сути и не нужно, и все это прекрасно понимают. Но Минхо сдерживается, а то вдруг его признают невменяемым и отправят на какие-то экспертизы или удалят за неуважение к суду, и заседание придется перенести. А это означает еще ожидание. Больше ожиданий он не перенесет. – Да, Ваша Честь, я вас очень внимательно слушаю, – Минхо выдыхает почти не раздраженно. – Прошу прощения, если могу казаться незаинтересованным, у меня просто лицо такое. Судья смотрит неодобрительно, но Ли предпочитает не обращать внимания. Всяко это лучше, чем ощущение тяжелого взгляда зеленых глаз, почти прожегшего в его профиле дырку. Как внезапно оказался полезен навык не устанавливать зрительный контакт с толпой. Была бы возможность, написал бы благодарственное письмо преподавателю по этике JYPE. – Раз вы меня слышали, то, возможно, все же скажете, где ваш адвокат? – судья нетерпеливо стучит пальцами по кафедре. Минхо только слабо пожимает плечами: – А у меня его нет. Я отказался от услуг защитника. Ему кажется, что со стороны мест для зрителей раздается сдавленный рык, и Минхо почти стреляет туда глазами, но в последний момент останавливает себя. – Могу я узнать причину? – Я очень сильно раскаиваюсь в содеянном и не хочу пятнать совесть честного лиса защитой такой низкой личности, как я, – Минхо звучит почти так расслабленно, как и планировал. На несколько мгновений воцаряется тишина, судья что-то перебирает в своих бумагах и, не поднимая глаз на Минхо, тянет: – Но вы же отдаете себе отчет в том, какой вердикт наиболее вероятен с учетом вашего преступления и бывших судимостей? Ли слегка наклоняет голову и пытается улыбнуться перед тем как почти пропеть: – Вполне. Улыбка выходит совсем кислой, а голос даже слегка дает петуха. Это явно было заметно. Минхо слегка кривится. – Вы хотите что-то сказать в свою защиту? – Нет. Ну вот и поговорили. Судья объявляет, что вердикт будет вынесен завтра, говорит кучу формальных фраз для протокола, даже читает Минхо нотации, – тут Ли уже не сдерживается и в открытую закатывает глаза, – и распускает собрание. Минхо бы должны конвоировать, но никуда он не сбежит, и все это прекрасно понимают, поэтому он в гордом одиночестве ждет, пока зрители покинут зал, чтобы выйти к сопровождающему его до камеры лису. Чем отчетливее зеленые глаза из толпы пытаются установить зрительный контакт, тем с большим интересом Минхо рассматривает потолок. Он выходит через пару минут, – на всякий случай вперив взгляд в пол, если вдруг Сынмин решил пойти против правил и поджидать Минхо у выхода, – но до камеры добирается без происшествий в молчаливой компании молодого лисенка-охранника. Камерой это, конечно, назвать можно с натяжкой, скорее комфортабельным трехзвездочным номером, но то, что он находится прямо в здании суда, слегка разбивает впечатление. С другой стороны, Минхо не нужно тратить много времени на дорогу. Он со вздохом падает на кровать и тянется за пультом, чтобы включить телевизор. Небольшая плазма с готовностью демонстрирует какой-то спортивный канал. Минхо в целом не большой фанат спортивных трансляций, а в правилах лисьего спорта он и вовсе давно потерялся, но шум на фоне успокаивает нервы. Минхо делает глубокий вдох и с удивлением понимает, что он-то в принципе спокоен. Видимо, психика сдалась окончательно, ну или же это просто затишье перед сильным откатом. В любом случае это уже не особо важно. Когда его увозили из полицейского участка, куда он пришел добровольно сдаться, Минхо был напряжен, но как-то скорее на адреналине. У него не было ни одной лишней мысли, он четко повторил приехавшим следователям историю про насильно присвоенного человека и твердой походкой сел в полицейскую машину. Он был все так же спокоен и прямолинеен сдавая анализы, чтобы подтвердить наличие крови Джисона в своем организме. Первое волнение он почувствовал на проверке внушением. Врать под внушением более сильной лисы не получится, как бы ни хотелось, но Минхо все заранее продумал. То, что он обратил Джисона насильно, было чистой правдой, – он никогда у Хана разрешение ни на что подобное не спрашивал, – а, увидев его личное дело, уставший следователь подтвердил обвинение без лишних вопросов. На самом деле все это не было для Минхо чем-то новым. Все то, что они с Джисоном делали до этого, – лучший фансервис в его жизни, как любил мысленно выражаться Минхо, – было для Ли как для лисы из Центрального города чем-то на грани фола. Он платил регулярные штрафы за «развращение умов молодежи», за «непристойное поведение в общественных местах», за «порочащие имя семьи действия в медиа пространстве», и даже сокрытие происхождения Ли в Корее и полное прекращение промоушена как лисьего айдола в Центральном городе не принесло долгожданного покоя. Впрочем, продвижение до этого уже само сошло на нет – мало какая лисья компания хотела сотрудничать со стыдящимся своего происхождения Ли да еще и якшающимся с человеком. Ему много раз говорили, что это все закончится плохо. Вот и закончилось. В этот раз штрафом и очередным нагоняем от директора не обойдется. Осознание того, что он сделал, настигло Минхо в первую ночь в камере. Он просто лежал и смотрел какой-то дурацкий фильм по телевизору, когда вдруг голову будто обдало ледяной водой. Он так долго шел к тому, что у него есть сейчас, к этой карьере, к этой свободе, к возможности выражать себя. Он так долго работал над тем, чтобы утереть нос всем, кто в него не верил. Он так многого еще хотел достичь. И все это просто закончится в один момент. Лисы с кровью Ли не могут просто так связать себя с человеком, это грязно, это порочно, для таких похабных союзов существует целый ритуал. Про насильственную связь вообще и говорить нечего. Ли даже с другими лисами кровью не связываются, не то что с людьми. Это высшая форма неуважения к своему происхождению. А неуважение в их мире строго карается. Минхо всю первую ночь лежал, свернувшись калачиком, и смотрел на блики телевизора, отирающиеся в графине с водой. Впервые в жизни адски хотелось заплакать, но слезы как назло не шли. Жить самому вдруг эгоистично захотелось больше, чем спасать Джисона. Но сделанного не воротишь, и Минхо понимал, что его таймер уже запущен. Через пару дней ему вынесут приговор, и он определенно будет обвинительным. Минхо получит высшую меру пресечения. Они его просто чем-то отравят. Или пристрелят. Или повесят. Кто их знает, как нынче в моде казнить. К первому утру в камере Минхо слегка свыкся с мыслью о своей неизбежной кончине, обнаружив кое-что пугающее его еще больше. Ожидание. Лучше уж все случится быстро и скоропостижно, чем Ли медленно сойдет с ума, придумывая, что могло бы быть, не случись бы всего этого, или, что еще хуже, начнет во всем винить Джисона. Поэтому он отказывается от помощи присланного ему адвоката, максимально сотрудничает со следствием и нарочито вежливо просит ускорить процесс настолько, насколько это возможно. На первом же заседании Минхо выдает кучу компрометирующих себя фактов и отказывается от какой-либо помощи. И даже при всем этом относительно достойно держит лицо. Было бы, конечно, проще, не приди сегодня на заседание Сынмин, – Минхо слегка сбитый с толку непривычным количеством запахов лисиц вокруг сталкивается взглядом с младшим раньше, чем успевает почуять его присутствие и быть настороже, – но через какое-то время и от тяжелого взгляда Кима выходит абстрагироваться. Минхо знает, что завтра ему вынесут приговор, знает, какой, и в принципе уже даже и не очень противится. Он бы все равно рано или поздно плохо кончил. А так даже ради хорошего дела. Умереть ради Джисона это не то, что он всерьез планировал сделать в своей жизни, но перспектива терпимая. Да, возможно, Хана это все несколько выбьет из колеи, но рядом будут мемберы, они смогут поддержать и утешить. Джисон справится, он всегда справляется, и даже если он просто будет хоть немного счастлив в своей дальнейшей жизни, для Минхо этого достаточно, чтобы чувствовать себя удовлетворенным. Минхо не винит Хана, не винит менеджеров, что не объяснили Джисону правила, не винит Чана, что тот недосмотрел. Здесь просто такие правила, и хочешь или нет, но придется под них подстраиваться. Он ненавидит этот мир и Джисона он им не отдаст. Минхо засыпает даже как-то слишком умиротворенно, утром встает без особых проблем, со спокойной душой идет в зал суда в сопровождении все того же щуплого парнишки. Он зайдет туда с высоко поднятой головой и расслабленными плечами. Он не позволит им наслаждаться его жалостью к себе. И другим себя жалеть уж точно не даст. Минхо переступает порог зала суда, и нога вместо уверенного шага слегка подгибается. В нос бьет кислый запах, а на месте для свидетелей трясет неспокойной коленкой Джисон.