"Меня царапают твои вздохи Мне режут слух твои слова И будешь бить так сильно в душу Чтобы ранить острей меня (Но мне так больно)"
агония — ailie
В доме слишком тихо. Каждый думает о своем, не в силах начать разговор, не в силах разрушить повисшую в воздухе гнетущую атмосферу, которая душить начинает почти тут же, давит на плечи грузом и наливает в тело свинец, желая довести всех до края обрыва и скинуть вниз без единого сожаления. Кажется, ни у кого нет даже малейшего представления, как можно все исправить, как можно все наладить и привести в нормальный вид, либо, хотя бы, в его подобие. Можно ли вообще как-то исправить все это? Можно ли найти способ все повернуть в нужное русло, когда их машина летит вниз с обрыва, когда их Титаник несётся навстречу айсбергу на всех узлах? Олег боится думать о том, что нельзя. Боится думать о том, что это просто невозможно нормально исправить, что все они будут помнить об этом постоянно, не забудут никогда его поступка, не выкинут из головы его грязные слова. И, наверное, будут правы, если не забудут и не простят. От самого себя противно настолько, что тошнит, что ком в горле встает от воспоминаний, от собственных слов громких и ужасных поступков. Как он мог так поступить? Руку жжет фантомное ощущение от той пощёчины, которой он так жестоко наградил Диму. Разве тот заслужил к себе такого отношения? Разве заслужил подобных слов в свой адрес? Олег уверен и знает, что нет, но время назад не отмотать, слова обратно не вернуть, а руку не опустить. Перед глазами мелькает момент, разрушивший все, что они так старательно пытались выстроить, в груди что-то вновь обрывается и скребёт когтями по клетке из ребер, заставляя обращать на себя внимание и думать, думать, думать о том, какой же он придурок. Взгляд сам цепляется за дверь на кухню, где, скорее всего, сидит Дима, не выходя к нему, не желая видеть того, кто сделал ему больно, кто разрушил хрупкое доверие и заставил потухнуть блеск прекрасных глаз. Олег вспоминает, как совсем недавно Матвеев со слезами бросался ему на шею, соскучившись из-за расставания всего в несколько часов, как обнимал его, словно утопающий спасательный круг, как цеплялся своими руками ледяными за его плечи и дышал еле-еле, боясь, что это сон и он скоро проснется, а Олега рядом не будет. Сейчас же Дима даже не вышел к нему и, в целом, был прав, оставляя его наедине с собственными мыслями и всепоглощающим чувством вины. Олег смотрит уже на Влада, который пальцами ткань толстовки сжимает и глазами в пустоту упирается, почти не дыша. Парень выглядит потерянно, выглядит болезненно и слишком апатично, совсем не похож на себя обычного. От этого в груди сердце ноет ещё сильнее, от этого ком в горле стоит удушливый, почти осязаемый, как и густая атмосфера в доме, напоминающая на ощупь слизь или деготь, напоминающая что-то вязкое и противное, ядовитое и смертельное. Олег понимает, что все это его вина, и от самого себя становится в разы тошнотворнее. Кажется, он пальцами может ощупать воздух в гостиной, схватить его и сжать, кажется, он впервые может задохнуться им, задохнуться тем, что должно давать жизнь, но сейчас оно его медленно, но верно, убивает. И сколько бы его гордость не пыталась найти оправдания ужасающему поступку, у нее не получалось, потому что Шепс тут же ее затыкал, закрывал ей рот, понимая, что это не соревнование и не спор, где ему надо доказать свою правоту — это огромная ошибка, вольность, которую позволил себе Олег и получил в ответ разрушенный замок мечт и доверия, темные глаза, наполненные горечью и молчание. Он заслужил. Заслужил отвращение и недоверие со стороны Димы, заслужил гнев и злость со стороны Влада. Заслужил все, чем ему отвечали на его поступок. Око за око. Зуб за зуб. Неожиданно Влад встаёт с дивана, отвлекая Олега от собственных мыслей, взгляд кидает на друга, смотрит так, что ноги подгибаться начинают, что внутри все сдавливает болью и судорогой, хочется сразу за сердце схватиться, выдрать его из грудины, потому что слишком сильно ранит его этот взгляд. Влад выглядит живым мертвецом, в его глазах не мелькает больше привычной искры, изо рта не вылетают колкие, но забавные шутки, а губы не растянуты в такой раздражающей, но такой родной ухмылке. Олег не хочет думать, что это он стал причиной этих изменений, но не получается, потому что все это так ярко врезается в его больной виной мозг, что забыть об этом было бы просто невозможно. Как вообще можно забыть о том, что твои действия сломали двух твоих самых близких людей? Ему не вспоминается ни одного момента, когда бы Влад выглядел таким убитым, от этого сердце еще сильнее сжимается, хотя казалось, что больше некуда, что дальше оно просто лопнет от перенапряжения. Был ли Влад вообще когда-то таким? Видел ли Олег хотя бы раз такого друга? На лице Череватого всегда была улыбка, всегда губы его растягивались в усмешке, даже когда их ожидал неминуемый пиздец в жизни, глаза сверкали вызовом, который он бросал не только другу, но и всему миру, а сейчас все его лицо выражало лишь смертельную усталость и мертвенную бледность. Олег на секунду думает, что именно так выглядит Влад без привычной маски шута, и тут же все внутри него падает, разбиваясь хрустальной вазой на тысячи осколков, потому что верить в это совершенно не хочется. — Я курить. Только попробуй подойти к Диме, станешь моим следующим заказом, — слова парня даже в малой степени на шутку не похожи, в голосе Влада и тени иронии или юмора не проскальзывает, он говорит слишком серьезно, отчего Олег губу прикусывает, взглядом провожает друга до двери и выдыхает только тогда, когда за ним она захлопывается. Хочется следом пойти иррационально, обнять, по спине похлопать и извиниться столько раз, сколько потребуется, лишь бы стереть это ужасное выражение с его лица, лишь бы Череватый вновь улыбнулся и сверкнул глазами. Но Олег с места не двигается, смотрит на дверь и не может заставить себя и шагу сделать, потому что знает наверняка, что ничем сейчас Владу не поможет, лучше никак не сделает. Остается только дать Владу время прийти в себя, привести мысли в относительный порядок, собраться с силами, а потом подойти и спокойно все обсудить, как бы больно не было и как бы не было сильно желание просто сбежать. Долго расслабляться, однако, ему не дают, дверь на кухню скрипит предательски, оповещая, что кто-то оттуда собирается выйти. И тогда Олег видит Диму. Он бледный, глаза, красные от слез, выделяются на белом полотне и выглядят как огромные впадины, щеки мокрые, губы искусаны до крови алой, а костяшки разбиты и немного уже опухли, покрывая бледную кожу ссадинами и синяками. Олег не хочет думать, что все это из-за него, но не получается. Они сталкиваются взглядами, Шепс видит слишком четко, как Дима вздрагивает, как шаг назад делает неуверенно, боясь то ли Олега, то ли того, что он может вновь ударить его, сердце в груди у каждого сжимается с новой силой лишь для того, чтобы потом пуститься в бешеный галоп где-то на уровне горла. Между ними повисает удушливая тишина, но Дима все же находит в себе силы, взгляд отводит в сторону и идёт на второй этаж, не говоря парню ни слова и больше не удостаивая его и секундой своего внимания. Олег же срывается за ним следом через пару секунд, понимая, что не может оставить все так. Резко становится плевать на все угрозы Влада, потому что Дима важнее, потому что он должен извиниться, должен исправить все, хотя бы попытаться наладить то, что было сломано и разбито его неосторожными руками и грубыми словами. Он не знает, сможет ли, поможет ли это хоть чем-то, но уверенно шагает за Димой, а после и вовсе бежит, когда видит, что парень собирается закрыться в комнате. Олег в последний момент успевает остановить его, дверь удерживает и заходит в помещение, видя, как Матвеев тут же шаг назад делает, губы закусывает алые и взглядом ищет пути отхода, но в ловушке оказывается, а значит, поговорить все же придется, чтобы, как минимум, заставить Олега выйти и оставить его в покое. Дима совершенно не хочет с ним разговаривать, рана слишком свежа на сердце, а чужой потерянный внешний вид лишь больнее бьёт под дых, ведь глупому сердцу не прикажешь, кого любить и кого прощать. Правда, здравый смысл и голова все ещё понимают, что такое прощать себе чревато, особенно так быстро, поэтому берут все бразды правления в свои руки и отталкивают глупый орган подальше, лишь бы тот не решил дать Олегу второй шанс. Дима просто не переживет, если подобное повторится. Он шагнет из окна, наглотается таблеток, ляжет под поезд, вены себе вскроет, потому что такую боль терпеть станет просто невыносимо. Ему удалось пережить одну попытку суицида и кучу передозировок, но вторую попытку он не переживет точно. Все сделает, лишь бы не пережить. — Дим… — от чужого голоса тошно. Дима морщится, отходит ещё на пару шагов назад, руками обнимает себя за плечи и голову опускает, пытаясь как-то изолироваться от чужого присутствия, пытаясь хоть как-то скрыться от серого взгляда любимых глаз, пытаясь убежать и спрятаться хотя бы в себя, если сделать это в реальности невозможно, — Я… Мне очень жаль… Я такой придурок… Я не должен был говорить все это… Я… Я ведь даже так не думаю на самом деле! Я же знаю, что ты не такой! Я… — Знаешь?.. — голос Димин звучит слишком тихо по сравнению с Олегом, но этого хватает, чтобы последний замолчал, глазами вцепился в худой образ напротив и дар речи потерял на какое-то время. След от пощёчины слишком ярко выделяется на его щеке, разбитый нос вновь начинает кровоточить, хотя казалось, что спустя столько дней должен был уже зажить, но Дима совершенно внимания на это не обращает, взгляд своих темных, пустых совершенно, омутов поднимает на Олега и головой машет еле заметно из стороны в сторону, — Ты не знаешь… Что мне с твоих извинений? Чем они мне помогут? Что они исправят, Олег? — чужое имя из горла вылетает с хрипом и свистом, будто говорить его больно, будто каждая буква раздирает его кожу и колет язык. Олег замирает словно статуя, смотрит на него и даже слова вставить не может, боясь очередной истерики и слез, боясь, что испортит все ещё раз, хотя кажется, что дальше уже некуда, что все и так слишком плохо, — Не думаешь так… Тогда почему так сказал? Почему позволил себе так сказать обо мне, раз не думаешь, что я такой? — на губах пухлых расползается горькая усмешка, и Олега всего передёргивает, потому что Дима выглядит слишком разбито, потому что таким он не был ни после встречи с Сашей, ни после встречи с Костей. Таким он не выглядел никогда за все время их короткого знакомства, и Олег не хотел бы видеть его таким. Он думал, что сделает этого парня счастливым, что весь мир положит к его ногам, а, в итоге, разрушил его, сломал своими неосторожными словами и действиями, растоптал чужое хрупкое доверие грязными ботинками и унизил на глазах друга, решив, что ему дозволено в этом мире все, — Ты думаешь так, поэтому и сказал. Я открылся тебе, рассказал все, что со мной произошло, каждую деталь, каждый скелет из шкафа вывалил, чтобы ты посмотрел! Прямо в лицо тебе ими потряс! Держи! Смотри! А ты это использовал, чтобы я просто замолчал и отстал от тебя, чтобы позволил тебе воплотить в жизнь твой ужасный план! — усмешка лишь шире становится, Олег не может найти ни одного слова, чтобы оправдать себя, смотрит на то, как Дима перед ним ломается, как разрушает себя медленно и планомерно, и не может ничего сделать, чтобы прекратить эту ужасающую сцену. Чужие слова больно бьют под дых, но Олег прекрасно понимает, что он сам во всем виноват, поэтому жалости к себе не испытывает, заслужил такое отношение, заслужил страх и пустоту, заслужил недоверие и отвращение, но никак не любовь, — Я в твоих глазах нытик, парень, заигравшийся в жертву, шлюха, готовая на все ради очередной дозы… Я такой грязный в твоих глазах, что мне самому тошно становится от этого. Как ты можешь быть рядом с таким человеком? Не боишься утонуть в моей грязи? — по щеке бледной Диминой скользит слеза, руки стискивают плечи, наверное, до синяков, пока взгляд пустой вцепляется в чужие, наполненные болью и сожалением глаза, заставляя Олега руки безвольно в кулаки сжать, потому что это он во всем виноват и грехи ему искупить эти не удастся никогда. — Дим… Я… — Олег делает шаг ближе, затем второй, затем третий, когда понимает, что Дима не отходит назад. Он просто не может, нет сил убегать и прятаться, нет сил сопротивляться, потому что все силы уходят на то, чтобы закрыть сердце внутри грудной клетки, не дать ему простить парня так быстро, не дать ему второго шанса так стремительно, как оно этого хочет. Все силы уходят на разрушение себя, все силы уходят на добивание полумертвых мотыльков где-то в брюшной полости, которые все еще пытаются крылышками шевелить и лететь на смертельный свет, на пылающий огонь чувств. Их любовь всегда была проклятой, всегда была обречена на страдания и боль, и, наверное, Дима слишком сильно понадеялся на судьбу, когда сблизился с Олегом, слишком сильно доверился вселенной, которая никогда его не любила, и, закономерно, слишком сильно ошибся, — Дим, мой хороший, прости, пожалуйста, прости меня… Я такой придурок, — Олег падает перед парнем на колени, смотрит так, что сердце екает в грудине, закрытое ребрами, словно клеткой, но Дима лишь головой машет из стороны в сторону и крохотный шаг назад делает, пока в его глазах плещется непринятие, страх и всепоглощающий ужас. Он вспоминает тут же, как Женя так же стоял перед ним на коленях, прося принять первую в его жизни дозу, как он плакал и умолял, лишь бы Дима согласился. Он вспоминает, как на коленях стояла Лина, прося его не губить себя, прося его не совершать очередной ошибки, когда застала его в палате с горстью таблеток в руке. Он вспоминает ее огромные, наполненные слезами, почти что прозрачные глаза, и еле сдерживает себя, чтобы не всхлипнуть позорно от того, как больно делают эти воспоминания. Дима смотрит на лицо Олега, видит, как оно меняется то на лицо Жени, то на лицо Лины, и чувствует, как к горлу подкатывает ком тошноты. Кажется, его вот-вот вырвет. Но Олег не замечает, кажется, позеленевший цвет лица и дрожащие руки, пальцами хватается за бока Димы и смотрит так потерянно, так просяще, что Матвеев еле удерживает в себе очередной приступ тошноты, — Пожалуйста, Димочка, пожалуйста… Не отталкивай меня… Я знаю, что я полный придурок, мудак, гандон, что я самый ужасный человек на этой планете, но, пожалуйста… Не отталкивай меня… Только не ты… — в глазах Олега слезы застывают пеленой, а голос на последних словах срывается и дрожать начинает. Дима понимает сразу, что эти слова не пустые. По крайней мере, последние. Он видит, как Олег боится, как трясется весь, стоя на коленях перед ним, как пытается прощения вымолить, но ничего с собой сделать не может. Боль не уменьшается, тише не становится и не заглушается, как бы этого не хотелось, а благоговейное прощение не приходит в его сердце и голову, не вырывается из губ таким спасительным «прости». — Я не прощаю тебя, — Дима смотрит в чужие глаза, видит, как в глубине серых радужек что-то ломается и рушится с грохотом, но не может сказать ничего другого, не может дать никакого другого ответа, потому что простить такое невозможно. Не так быстро уж точно. Дима видит, как Олег теряется, как смотрит на него умоляюще, неверяще, но в глазах темных лишь колкий холод и боль, лишь апатия и горечь, пустота и тьма непроглядная, — Не прощаю… — он слова повторяет словно в бреду, смотрит в чужие глаза и с места не двигается, замечая, как руки Олега перестают хвататься за его бока и падают безвольно вниз. От вида такого потерянного Шепса внутри груди сердце заходится в бешеном ритме, сжимается до боли и просит, молит Диму сказать совершенно иное, но он не может, просто не может простить такое, — Но я даю тебе шанс. Шанс исправить все, показать, что я тебе действительно дорог, что все те слова… Неправда. — Спасибо… — голос Олега слишком тихий, но на губах еле заметная улыбка скользит, когда он обнимает парня, все ещё сидя на коленях, утыкается лбом в чужой живот и замирает, тихо и безостановочно продолжая говорить лишь одно простое слово. Дима не двигается, не может просто, замерев на месте словно статуя и дыша через раз. Он не знает, что творит, не знает, почему даёт ему шанс, но просто не может оттолкнуть Олега полностью, не может позволить ему уйти, ведь сердце от одной только мысли об этом заходится в рыданиях, вое, скребётся в грудной клетке раненым зверем и молит не делать этого. Дима надеется, что не пожалеет о своем решении, надеется, что Олег все поймет и исправит, не толкнет на грабли, не заставит станцевать танго на стеклах своего разбитого сердца. В голове еще раз проскакивает мысль о том, что еще одной ошибки Матвеев просто не переживет. Олег поднимается на ноги через пару минут, смотрит на парня красными от слез глазами и пальцами проводит по оставшемуся после пощёчины следу, на что Дима дёргается неосознанно, смотрит загнанным зверем, все ещё не в силах подпустить его к себе так близко. Хочется шаг назад сделать, но сил нет даже на то, чтобы дышать нормально, не задыхаясь через каждый небольшой вдох. Глаз Шепс не отводит, руки не убирает, смотрит молча, будто прося разрешения на своих дальнейшие действия, поцеловать хочет эти пухлые губы, но Дима не даёт, головой легко машет из стороны в сторону, чувствуя, как пальцы на его коже вздрагивают как от удара молнии. Он не простил, и все так просто не будет, как бы этого Олегу не хотелось. Дима дал шанс, но не собирается идти на поводу своих чувств, не собирается сдавать позиции так легко. Лина учила его отстаивать свои границы, учила биться за собственное счастье, какой бы ценой оно не было наделено. И, если для того, чтобы быть счастливым, ему нужно будет оттолкнуть от себя Олега, он сделает это. Правда, останется без сердца, останется без души, которую тот просто заберет с собой, оставив после себя лишь пустую оболочку в виде красивого тела. А такому Диме места в мире точно не будет, если он все еще будет взглядом искать в толпе родной силуэт и ждать сообщения, ждать встречи с тем, кто будет делать ему больно каждый раз лишь существуя где-то рядом. Лучше уж умереть. Олег хочет что-то сказать, но не успевает, потому что дверь в комнату распахивается, а в помещение залетает злой Череватый, от которого чуть ли пар не идёт. Глаза темные сверкают яростью, руки сжаты в кулаки, кажется, ещё немного и он разорвет Олега прямо на месте, не посмотрев на присутствие здесь Димы, которому такую картину вряд ли захочется видеть перед собой. Шепс замирает на месте, руку убирает от щеки парня и взглядом сталкивается с Владом, который подходит все ближе, дышит зверем разъяренным и молнии мечет в друга, который не послушал его угроз и все равно пошел за Димой. В грудной клетке все клокочет от ярости, на лбу венка вспухает, и действительно страшно становится за сохранность жизни Олега, потому что такой Влад может сделать все, что угодно, такой Влад разорвет голыми руками тело, глотку зубами раздерет и даже не поморщится. Такой Влад убьет, если того потребует ситуация. — Я как-то неясно выразился?! Что в моих словах ты не понял, придурок?! — Влад хватает друга за грудки, тянет на себя, всматриваясь в покрасневшие глаза парня и не может никак собственную ярость унять, зная, как больно Олег сделал Диме, как сильно подкосил того своим поведением. И сейчас они стояли в одной комнате непонятно сколько времени, Олег выглядел побитым щенком, а Дима еле-еле держался на ногах, обнимая себя за плечи и дрожа все заметнее и заметнее, — Тебе жить надоело?! Хочешь моим следующим заданием стать или что?! — Влад уже кулаком замахивается, чтобы ударить друга, но его останавливают. Дрожащая ледяная рука ложится на его плечо, сжимает слегка и заставляет замереть на месте. Две пары темных глаз сталкиваются друг с другом, Дима смотрит внимательно в чужие радужки, пытается одним взглядом сказать, чтобы Череватый остановился, отпустил Олега, и Влад слушается, руки убирает нехотя от друга и покорно отходит на шаг назад. Дима успокаивает его в считанные секунды, приводит в сознание прикосновениями еле ощутимыми и голосом еле слышным, но желание врезать Олегу меньше не становится, тут Матвеев помочь не может ничем. — Все хорошо, Влад, правда… Не трогай его, — Дима укладывает ладони на чужие плечи, отводит парня чуть в сторону, все ещё чувствуя, как сильно парень зол, как от него волнами исходит агрессия и весь воздух в комнате густеет, становится слишком плотным и тяжёлым. Бросив короткий взгляд на Олега, прямо говорящий о том, что тому стоит уйти из комнаты, Дима вновь возвращает все свое внимание к Владу, который пытается прийти в себя окончательно, пытается сдержаться и не набить лицо другу, поведение которого нельзя описать ни одним приличным словом в этом мире. К счастью, Шепс оказывается довольно понятливым и тут же шагает к выходу из комнаты, бросая на Диму последний виноватый взгляд, от которого по коже бегут мурашки, а на макушке, кажется, начинают шевелиться волосы. Как только Олег скрывается за дверью, Дима усаживает Влада на кровать, все ещё держа руки на его плечах, улыбается уголками губ, чувствуя неожиданно, что никакого страха и недоверия больше к нему не испытывает, что чужое желание защитить греет изнутри что-то оставшееся от сердца. Сев рядом, Матвеев берет руку Влада в свою и пальцами аккуратно оглаживает костяшки, пытаясь успокоить, пытаясь показать, что ничего страшного не случилось, что все нормально, пусть это совсем не так, пусть в груди все ещё рвется на части сердце, а в голове заевшей пластинкой звучат чужие слова. И, конечно, Влад все видит, но тактично молчит, позволяя себя успокаивать, позволяя делать парню все, что угодно, потому что оттолкнуть не может, сделать больно не в состоянии, ведь самого себя тогда не простит. Он совершенно не представляет, как Олег мог так поступить с Димой, как в нем нашлись силы сказать все это, как он только посмел поднять на него руку… Все это кажется настолько абсурдным, что до сих пор в голове не укладывается, как бы Влад не пытался все это осознать. — Ты же не простил его, принцесса? — Влад взгляд поднимает на Диму, видит на чужих губах горькую усмешку, а в темных глазах всепоглощающую пустоту. Наверное, многие бы могли подумать, что Влад может специально настраивать Матвеева против Олега, специально говорить ему, чтобы тот не прощал парня ни в коем случае, но Влад, смирившийся со своим положением, начавший хоронить свои чувства в самую глубокую могилу, не имел привычки ломать чужие отношения, лишь бы всунуть себя на место помехи. Он бы никогда не посмел разрушить счастье любимого человека, как бы самому больно не было. Сейчас Влад просто старался защитить Диму, старался оградить его от того, кто может причинить боль, кто может просто разрушить до конца и так еле держащийся посреди океана песчаный замок. — Не простил… Но дал шанс. Не знаю, пожалею ли я об этом, но… Я не могу просто отказаться от него, как бы он не поступил. Это глупо, да? — Дима глаза на брата названного поднимает, смотрит в такие же темные омуты и не замечает в них и капли злости, лишь горечь и боль за человека, который стал слишком близок за такой короткий промежуток времени. Влад лишь головой качает из стороны в сторону, улыбку тянет привычную на губы, а после обнимает так крепко и правильно, что Дима теряется в его руках, носом утыкается в изгиб плеча и глаза прикрывает, надеясь, что этот момент никогда не закончится, потому что впервые за последние часы он вновь чувствует себя умиротворенно. В нос бьет знакомый запах духов, его всего будто окутывает теплым пуховым одеялом, а сердце хотя бы на секунды перестает так бешено стучать в груди, желая взорваться от боли и несправедливости. — Не глупо, принцесса… Вы друг друга так любите, что этот шанс не может быть глупым. Правда, ведёте себя как придурки, но это исправимо, — Влад ладонью проводит по черным волосам, взглядом цепляется за какую-то несуществующую точку в пространстве и вздыхает тяжело. Он не может осуждать решение Димы, каким бы глупым оно ни было, потому что это его жизнь, его чувства и его любовь. Наверное, Влад бы поступил по-другому в такой ситуации, но он не Дима, у него другой опыт и взгляд на мир, поэтому Череватый может лишь поддержать парня в его решении и быть рядом, быть опорой, — Я боялся, что ты простишь его… Что он не усвоит урок, поймет, что ему все это дерьмо может сойти с рук. Я рад, что ты его не простил. По крайней мере, сделал это не сейчас. Пусть помучается, ему это пойдет на пользу. — Не знаю, смогу ли вообще простить его… Я рассказал ему все, доверился… А он… — Дима пальцами сжимает толстовку Влада, прижимается ещё сильнее, и последний чувствует, как сердце чужое бьётся остервенело, как замирает иногда панически, а после снова продолжает свой марафон. В какой-то момент Череватый начинает бояться, что оно остановится и больше не продолжит биться, что ещё чуть-чуть и оно взорвется от такого бешеного ритма. Ещё чуть-чуть и точно что-то случится, но ничего не происходит, сколько бы он себя не готовил к чему-то страшному, и Влад выдыхает облегчённо, прислушиваясь к сердцебиению Димы, считая стуки и паузы, кончиками пальцев оглаживая сгорбленную спину, — Лина никогда не использовала против меня то, что я ей рассказывал. Я так скучаю по ней… Даже написать ей не могу. Влад по волосам чужим вновь рукой проводит и вспоминает наконец о девушке, которая так же сильно, как и он, волновалась о Диме, старалась сделать все, лишь бы тому полегчало, когда тот после долгого воздержания сорвался и употребил наркотики. Наверное, она сейчас себе места найти не может, Матвеев уже несколько дней на связь не выходит, его телефон валяется разбитым где-то на дороге в Москве, наверное, даже симка в нем не уцелела, а значит, зайти в социальные сети возможности тоже нет, не то, что позвонить. Так оставлять ситуацию нельзя, тем более, у Лины дочка есть, ей нельзя волноваться и думать о Диме, беспокоиться о нем и места себе не находить, когда это может увидеть ребенок. Влад встаёт с кровати, аккуратно отстраняя от себя Диму, роется недолгое время в одном из ящиков стола, а после садится рядом на кровати, протягивая старенький кнопочный телефон, улыбаясь уголками губ на чужое недоумение. Возможно, это будет ошибкой, но Владу сейчас все равно. За ними уже давно могли начать следить, так что один звонок с одноразовой симки плохо им точно не сделает, зато успокоит Диму. — Телефон с одноразовой симкой. Ты можешь позвонить с него Лине, поговорить недолго, чтобы успокоить и ее, и себя. Уверен, она будет без ума от радости, когда услышит, что ты жив и здоров, — Влад видит, как глаза чужие загораются снова, как Дима дышать начинает полной грудью, и чувствует, как собственное сердце удар пропускает. Такого парня видеть намного привычнее. На губах пухлых улыбка расползается, он весь словно светиться начинает, когда осознает полностью, что ему предлагают, а после кидается вновь в объятия, шепчет тихое «спасибо» Владу на ухо, а после выхватывает телефон и номер начинает набирать судорожно, боясь, что все это сон, что скоро у него телефон отберут и больше не дадут возможности связаться с человеком, который сделал для него слишком многое, который вытащил из ямы, в которую его загнала жизнь, который научил его смотреть на себя под другим углом, который научил видеть в этом мире хоть что-то хорошее, который научил его просто жить. Дима чуть ли ногти грызть не начинает, когда подносит телефон к уху и ждёт, пока ему ответят. Он прекрасно знает, как Лина не любит принимать звонки с незнакомых номеров, как она сразу скидывает их, плюсом вспоминается неожиданно, что сейчас на улице глубокая ночь, а значит, вероятность того, что девушка ответит, — не так уж и велика. Но Лина поднимает трубку, сонно что-то мычит, а после всё-таки произносит тихое «Алло», от которого у Димы все внутри переворачивается, а сердце биться начинает ещё быстрее, сходя с ума от такого родного голоса, по которому уже успело соскучиться. Кажется, мир наконец встает на его сторону, потому что такая удача кажется просто нереальной, но об этом он подумает как-нибудь потом, сейчас возможность поговорить с подругой куда важнее. — Лина… — слов не находится, Дима просто улыбается широко, чувствует на своем плече руку Влада, взгляд на него бросает счастливый, а после замечает, как тот встать собирается, чтобы оставить его наедине с девушкой, чтобы не подслушивать и не мешать, но Матвеев хватает его тут же за эту руку и головой машет из стороны в сторону. Ему совершенно не хочется, чтобы Влад уходил, совершенно не хочется оставаться в комнате одному, да и рядом с парнем ему намного спокойнее, намного уютнее. Влад лишь глазами удивлённо хлопает, но тут же садится рядом и улыбается, радуясь в глубине души, что его приняли, что его не оттолкнули и вновь впустили в круг доверия, как бы это тяжело и страшно сейчас не было для Димы. Кажется, Череватый вытащил в этой лотерее счастливый билет. — Дим?.. — Лина своим ушам не верит, просыпается мгновенно и глазами ошарашенно по темноте комнаты водит, пытаясь осознать то, что произошло. Она с ума сходила все эти дни, когда Дима не выходил на связь, когда не заходил в социальные сети, когда не появлялся на работе, взяв отпуск и даже не связываясь ни с кем из коллег, а телефоны Влада и Олега молчали. Никто не отвечал на ее сообщения, никто не торопился объяснить ей, что происходит, и волнение сжирало девушку изнутри. А теперь Дима звонил с незнакомого номера, его голос звучал слишком разбито, и слышно было, что явно что-то произошло, но Лина была рада, несмотря ни на что, слышать родной голос. Безумно рада, — Дима… Димочка, золотой мой… Что с тобой? Где ты? Почему на связь не выходишь? — Все хорошо, Лин, — Дима улыбается, сразу слыша волнение в голосе подруги, пальцами телефон стискивает и чувствует, как собственное сердце сжимается в сладкой истоме. Как же она ему дорога…, — Со мной все нормально, просто… Проблемы. — Из-за него? Из-за Саши? — голос Лины становится тише, будто она боится, что их подслушают, от этого из горла смешок вырывается. Иногда она ведёт себя как ребенок, но на это злиться просто нереально, как бы первое время Дима не пытался. — Да, из-за него. Мне пришлось уехать за город, пока живу у Влада, но все правда хорошо. А телефон пришлось выкинуть, чтобы нас не выследили, но скоро все закончится, и я вернусь, честно, — Лина по голосу слышит, что все не так радужно, как Дима хочет описать. Его голос изломанный, дрожащий на некоторых слогах, и ни слова про Олега не проскакивает в их диалоге. Девушка параллели проводит легко, губы сжимает в тонкую линию и вздыхает тяжело. Она не хочет поднимать эту тему, если она приносит Матвееву боль, но должна. Правда, должна, потому что просто не может оставить парня в одиночку разбираться со своими проблемами и чувствами, которые постоянно жрут его изнутри подобно моли или короеду. Если его оставить наедине со всем этим клубком проблем, все может закончиться слишком печально. — Что-то случилось у вас с Олегом? Ты ни слова про него не говоришь и голос у тебя дрожит. Я знаю, как звучит твой голос, когда тебя что-то волнует, поэтому не могу не спросить… Что случилось, Дим? — Дима губы поджимает, взгляд на Влада бросает, не зная, стоит ли все рассказывать, стоит ли ещё сильнее омрачать долгожданную связь с подругой, но тот лишь пальцами сжимает ладонь свободную Димину и улыбается поддерживающе, говоря молча, что примет любое чужое решение, что пусть он поступает так, как велит сердце. От чужой поддержки внутри сердце вновь сладко сжимается. — Мы… Не знаю, как это описать. Произошел конфликт, и он… Ох, я рассказал ему все. О своем прошлом, — Лина ждёт, в рассказ не лезет, даёт Диме собраться с силами, и Матвеев ей за это безмерно благодарен, потому что не знает, как слова подобрать правильно, как все сформулировать в единый рассказ, чтобы не сделать больнее себе, но при этом правильно все пересказать подруге, — И, когда мы поссорились… Он использовал это против меня, назвал меня жертвой, которая хочет внимания, сказал, что я все делаю для того, чтобы вокруг меня бегали и… Ударил меня, — говорить последнее совершенно не хотелось. Он прекрасно знал, как Лина относится к насилию и в отношениях, и в жизни. Девушка и сама была в подобных отношениях, где поднять руку — обычное дело, но все же смогла собраться с силами, еле выбраться из этого капкана, сохранить жизнь себе и своей дочери. Она прекрасно знала, что это такое, когда на тебя поднимают руку дорогие сердцу люди, и никому подобного не желала. — Он… Что? — Лина явно шокирована. Девушка молчит какое-то время, дышит через раз, и Дима готовится к неминуемому взрыву, который происходит совсем скоро, не давая даже пары секунд на передышку, — Он, блять, сделал что?! Нахуй, все, я выезжаю. Говори адрес, я сейчас его так ударю, что он звёзды увидит, блять! Как он только посмел поднять на тебя руку?! У него эти руки лишние или что?! — Дима слышит, как девушка с кровати подрывается и ходить по комнате начинает, причитая все громче и громче, совершенно забывая о том, что маленькая Луна спит и она ее разбудить может. Но это сейчас совершенно вылетает из головы, потому что то, что рассказывает Дима, совершенно в голове не укладывается. Девушка бы никогда не подумала, что Олег может так поступить, хотя, вспоминая тут же, как он отстраненно вел себя, когда Матвеев в нем нуждался во время наркотического отравления, она может поверить уже во все, что произошло. Ей бы хотелось, чтобы это было сном, чтобы Олег не делал ничего подобного, но все не рассеивается в тумане, сколько бы она не терла глаза и не пыталась выкинуть из головы чужие слова, а значит, все это происходит наяву. Мир оказывается слишком жесток в очередной раз. — Лин… Спокойно. Не нужно никуда ехать, все… Все нормально, — говорить последнее язык не поворачивается, но кое-как Дима все же выдавливает из себя эти слова, чувствуя, как ком тут же в горле встаёт, а от самого себя тошнит. Ничего у них не хорошо и долго ещё таким не будет, но успокоить подругу надо, иначе она действительно найдет их и пропишет Олегу так, как никто ещё до этого. Уж Дима то знает возможности своей подруги. Лина же замирает на месте, глазами удивлённо хлопает, не веря в то, что услышала, а после спрашивает тихо, но так пронзительно, что по коже у Димы бегут мурашки. — Ты простил его? — … — Дима молчит какое-то время, сжимает руку Влада и пытается дышать начать, чувствуя все ярче ком в горле, но все же произносит, когда понимает, что девушка сейчас вновь взорвется в причитаниях. Будить Луну совершенно не хотелось, — Нет, не простил… Не смог. Но я дал ему шанс. Я… Не знаю, может пожалею об этом, но я не мог не дать этот шанс. — Блять, Дима… Я сейчас приеду и бить буду уже тебя! Какой ещё шанс!? Он унизил тебя, поднял руку! Я что-то не помню, чтобы ты был мазохистом, — Лина по комнате ходит, глазами не знает за что зацепиться, теребит край пижамы пальцами и надеется, что Дима действительно не пожалеет о своем решении. Хочется его обнять, хочется прижать к себе этого разбитого человека и попытаться вновь его склеить в единое целое. Как жаль, что они сейчас далеко от друг друга и ничего из этого она сделать не может, но попытается помочь хотя бы словами, хотя бы советом или молчаливой поддержкой. И Дима действительно очень сильно ценит то, что девушка всегда стремится помочь ему, насколько далеко бы не находилась. — Не надо его бить, иначе он совсем расклеится. А Олег от меня уже успел получить, — в разговор вклинивается Влад, который слышал все, о чем они говорили из-за довольно громкого динамика. Дима не возражает совершенно, ставит громкую связь и чуть ближе подносит телефон к парню, чтобы его точно было слышно подруге. — Влад, единственный адекватный человек во всем этом сумасшедшем мире! Надеюсь, ты съездил ему по лицу не один раз, а, как минимум, десять, — Лина вздыхает с облегчением, осознавая, что Дима сейчас не один сидит, не один варится в этом котле из чувств и мыслей. Хоть кто-то сейчас защищает его вместо нее, от этого на душе становится теплее и спокойнее, — Пропиши там ему ещё раз за меня, пожалуйста, пока я не могу это сделать лично. — Замётано, Лина, я только с удовольствием, — Дима лишь взгляд недовольный бросает на названного брата и фыркает еле слышно, все же насилие ему не нравилось ни в каком проявлении, пусть Олег, наверное, и заслуживал такого ответа со стороны Влада на свое поведение. Как там говорят? Око за око? Но не ослепнет ли тогда мир? — Дим, за тебя все так волнуются сейчас… Мне Илья уже весь номер оборвал своими звонками, спрашивал, почему ты на сообщения не отвечаешь, а я даже не знаю, что ему ответить, — Лина тему переводит наконец под облегченный вздох Димы, который тут же вспоминает про работу и бедного Илью, оставшегося почти наедине с кучей вызовов и собственными проблемами. Он не так долго работал, чтобы прекрасно справляться без поддержки, особенно, если происходили сложные или летальные вызовы. Воспоминания о друге, которого пришлось оставить одного, болью отдаются в сердце, заставляя прикусить губу и опустить голову. Не хотелось оставлять так Ларионова, совершенно не хотелось. — Волнуется… Скажи им, что я решил отдохнуть от социума и отлежаться в одиночестве. Придумай что-нибудь. Мы постараемся разобраться со всем как можно скорее, а потом я вернусь и все будет как раньше, — подруга на том конце лишь вздыхает тяжело, мычит что-то согласно, после замолкая. Они сидят в тишине, пока Влад сжимает прохладную ладонь в своей, пытается поддержать одним своим присутствием и теплым взглядом, говоря, что в обиду не даст и точно сделает все, чтобы они вышли из этой ужасной ситуации победителями и смогли жить в спокойствии. — Ты… Сможешь ещё связаться со мной как-нибудь? Я волнуюсь за тебя, — Джебисашвили наконец вновь заговаривает, а голос ее звучит совсем поникшим, еле звучным и слышимым. Дима взгляд бросает на Влада и ждёт его ответа, не зная, что правильно будет сказать и будет ли действительно ещё одна возможность связаться с подругой. Череватый явно знает все о том, правильно ли делать то или иное в их положении, поэтому полагается на него сейчас полностью. Как он скажет, так и будет. — Посмотрим, Лина. Я придумаю что-нибудь, если процесс будет затягиваться. В любом случае, Димка со мной, а я его в обиду не дам, — Влад улыбается, и эта улыбка слышится в голосе, что явно успокаивает девушку на том конце провода. Она вздыхает облегчённо, бормочет что-то сонно и зевает. Долго они не прощаются, потому что знают, если затянут с этим — потом вообще не смогут закончить разговор. Как только связь обрывается, Дима голову опускает и выдыхает облегчённо, понимая, что с подругой все хорошо, она жива и здорова. Конечно, было бы прекрасно ее увидеть, обнять крепко, дать пять малышке Луне, но сейчас это невозможно. И все, что может Матвеев сейчас — стараться изо всех сил найти выход, чтобы момент встречи с подругой наступил как можно скорее. — Ну вот, хоть на человека стал похож, а то совсем мрачным был, — Влад хлопает парня по плечу, тут же получая в ответ теплую улыбку. Ради нее стоило стараться, стоило из кожи вон лезть и себя переступать, потому что выглядел Дима, когда улыбался, просто очаровательно. От этой улыбки под кожей тепло расползается, кончики пальцев дрожать начинают, а сердце сжимается сладко, подсказывая, что еще не все потеряно, что все еще можно исправить. И очень хочется верить, что это действительно так. — Ты не представляешь даже, как я по ней соскучился… И по ребятам с работы, — на какое-то время парень о чем-то задумывается, а после его глаза на секунду сверкают искрами. Такими ехидными, такими заинтересованными, что у Влада что-то переворачивается в животе, а на губы ползет сама собой улыбка, — После всего этого, когда мы сможем жить спокойно, я познакомлю тебя кое с кем. Уверен, вы друг другу понравитесь. — … — Влад улыбается все еще, но в груди его что-то сжимается тут же, на этот раз совершенно не радостно, заставляя все силы приложить для того, чтобы лицо не показало то, что происходит внутри. Будет ли для него это "после"? Он не знает и загадывать не будет, прекрасно понимая, что с такими, как он, происходит, как такие, как он, выходят из бизнеса подобного, как заканчивают свой короткий путь, — Решил побыть Ларисочкой Гузеевой и свести меня с кем-то? — Поверь, он хороший парень, ты не пожалеешь, — Дима улыбается так широко, что Влад просто не может отказать ему, кивает, слишком театрально вздыхает, будто его на каторгу собираются вести, но соглашается, вызывая у Матвеева тихий смешок. Пусть пока все будет так, пусть пока все будет в будущем радужным и светлым. Диме не нужно знать о том, что ставит на кон Влад в этой игре. — Ладно, программа «Давай поженимся» прекращает свое вещание, у нас обеденный перерыв, — Влад поднимается на ноги, хлопает себя по бёдрам и смотрит на парня, который подниматься не торопится, но все также улыбается, сверкая темными глазами, — Что? 5 утра — отличное время для обеда. — Не хочу есть, я бы сейчас с радостью лег спать, — глаза у Димы действительно слишком опухшие и покрасневшие, поэтому Влад не настаивает, кивает головой, а после ворошит копну темных волос ладонью, желая ему сахарных пони во снах и уходя из комнаты, закрывая за собой еле слышно дверь. Дима остаётся в комнате один, ещё раз прокручивает в голове разговор с Линой и улыбки сдержать не может. Голова касается подушки и сознание окутывает спасительный сон.