Хозяину неспокойно. Вижу волнение в потемневших глазах и печаль в уголках улыбки. Хочется знать, что тревожит Тьму внутри прекрасного создания, но лишь молча иду за Ним по песчаному берегу, смотря на тёмно-зелёные волны, шумящие с ветром в унисон.
Беспокойство Хозяина всегда преображается в стихийное бедствие, принимающее облик сметающего всё на своём пути урагана или яростно смывающего цунами.
Сегодня же гремит гром, сверкают гигантские молнии, точно отражая затапливающий всё существо гнев, и ливень обрушивается на землю стеной, закрывая от непрошенных глаз.
Сквозь сгустившуюся темень проступают очертания точенной фигуры. Она медленно приближается к нам, рассеивая мрак тусклым светом, исходящим от бронзовой кожи.
— Брат мой, что с тобой? — рокот сильного голоса разлетается по берегу эхом, перекрывая громыхание вокруг. Юноша подходит к старшему брату и пристально смотрит в глаза. Осмеливаюсь поприветствовать Маленького Хозяина почтительным поклоном, получая в ответ успокаивающую усмешку.
— Ты рано проснулся, Порчэй!
— Почувствовал, что нужен тебе, Порш. Не то смоешь разгневанным Океаном всё, что мы выстроили с непосильным трудом, — шутливо щурится Порчэ.
— Любишь преувеличивать! — коротко ворчит Хозяин. Редко вижу его таким раскрытым, обуреваемым противоречивыми чувствами.
— Не отрицаю, — соглашается юноша. — И всё же… Что случилось?! — последнее он буквально восклицает, таким образом отрезая пути к отступлению. Тьма не может лгать себе.
— Я… боюсь, Чэй, — говорит тихо. — ОНИ так близко. Завтра войдут в наш бар. Я так жду нашей встречи и так страшусь.
— Почему?
— Потому что не считаю, что достоин! — на этот раз вместо голоса — рёв зверя, запертого в клетке. Вздрагиваю от ужаса, невольно прячу глаза, дабы не видеть разрывающую на части отчаянную неуверенность.
Но Порчэй остаётся невозмутимым. Только крепко обнимает брата, ласково целуя в мокрый от дождя лоб.
— Но Судьба решила иначе, — мягко шепчет он. — Отбрось беспочвенные страхи. ОНИ повиновались Твоему зову. А значит — всё так, как должно быть. Свет не потянется просто так к Тьме, запомни это. А теперь идём — скоро рассвет, — они удаляются.
Смотрю на затихающие волны, на ясное звёздное небо. Вздыхаю чистый прохладный воздух, любуясь постепенно светлеющим горизонтом.
Не представляю, какой сюрприз преподнесёт занимающийся день.
Только радуюсь, что путь Хозяина подходит к концу.
Хочется в это верить.
***
Вегас не соврал. К закату показалась синяя линия океана, а местность постепенно становилась пустыннее.
Было такое чувство, будто кто-то торопливо стёр с холста ранее прорисованные карандашом мелкие детали этого края, а потом начал резкими мазками кисти изображать выскакивающие редкие кафешки, старинные домишки с соломенными крышами и людей, провожающих путешественников круглыми от удивления глазами.
А ещё здесь почти не росли деревья, только кустарники.
— Захолустное местечко, — сказал Вегас, усмехаясь Киму, глядящему в окно с разочарованным выражением лица. — Но зато сюда вряд ли кто-то сунется, даже отчаянные, — Кинн одобрительно фыркнул, признаваясь сам себе, что он, чёрт возьми, счастлив. Хотя бы несколько дней можно никуда не бежать!
— Вег! Смотри-ка! — восторженно крикнул Пит. Братья пошли за кузеном, прилипнув к лобовому стеклу.
Алые лучи заходящего Солнца вобрали в себя чистый песчаный берег, создавая потрясающую иллюзию сцепленных между собой полос багряного и синего морей, разделённых белоснежной пеной.
А прямо по курсу маячило двухэтажное здание, по обоим сторонам которого
пылали два громадных факела, выплёскивающих в темнеющую лазурь огненные
языки.
Кирпичные стены украшали рисунки, и если начать их рассматривать, можно погрузиться в изумительную легенду.
На правой стене был изображён черноволосый мужчина, стоящий на коленях и склонившийся над невероятно красивым юношей, чья некогда карамельная кожа покрылась хладными поцелуями Смерти, стирающими горячие капли слёз. Боль в чёрных, как смоль, глазах поражала своей неописуемой силой, и только крохотный отблеск угасающей с каждой прошедшей секундой надежды сглаживал злые морщинки, пролёгшие меж аккуратных бровей. За широкой спиной — закат. Солнце исчезало в спокойных водах океана. В пушистых облаках — силуэт, отбрасывающий тени трав. Это — целая гора, принесённая на плечах сына бога ветра — летающей обезьяны.
На левой же — могучий воин, держащий изящными пальцами стрелу со сверкающим алмазным наконечником, тонким, как змеиное жало, и с усилием натягивающий звенящую тетиву. Золотая колесница, запряжённая четвёркой коней, неслась по полю с жутким грохотом, а впереди летела оперенная огнём вторая стрела, с разрушительной силой вонзаясь в огромное копьё. Навстречу воину мчался двадцатирукий ужасный демон, чьи многочисленные головы ревели от злобы и ярости. Его каменный панцирь, скрывающий мощную грудь, раскололся от пронзившей тяжелой стрелы. Вокруг царил хаос, и Смерть ждала своего часа.
— Оригинально, однако, — присвистнул Вегас, оглядываясь на застывших с открытыми от восхищения ртами кузенов и младшего брата. — А название-то какое! — добавил он, рассматривая горящую тёмно-синим вывеску: «
Ночная эйфория». — Вот тут мы и остановимся.
***
Тяжёлые двери под натиском Вегаса и Кинна гостеприимно распахнулись, и вся компания ввалилась в бар, с интересом оглядываясь.
Живая музыка разливалась по помещению, лаская своей успокаивающей мелодичностью.
Всё здесь было выполнено в тёмно-синих тонах. На стенах продолжалась серия красочных рисунков, повествующих о других увлекательных легендах.
Прямоугольные столы, выкрашенные в чёрный цвет, расположились ровной вереницей на почтительном расстоянии друг от друга, превращаясь в удивительно точный и пропорциональный спиралевидный лабиринт, оканчивающийся небольшим круглым столиком небесного цвета по середине зала. И он был пустым.
А в конце помещения приютилась сцена с бархатными чёрно-золотыми занавесами и стоящими по бокам причудливыми фениксами, пылающими синим пламенем.
— А вы знаете, что за легенда нарисована у входа? — протрещал Пит, идя к барной стойке.
— Конечно! — фыркнул Макао, недовольно выпятив нижнюю губу. — Это же Рамаяна! Причём изображены самые, на мой субъективный взгляд, важные события! — Вегас одарил младшего гордой улыбкой.
— Ким, иди, займи тот столик, — попросил было Кинн, но тут заметил неподдельный шок в широко раскрытых глазах брата, обращённых к… бармену.
— Этого не может быть! — шепнул он, слегка пошатываясь. Его начало трясти, и Кинну пришлось положить руки на плечи, чтобы чуть-чуть успокоить младшего. Хотя самому до спокойствия не близко.
Парню, ловко жонглирующему бутылками со спиртным, на вид лет пятнадцать. Короткие волосы аккуратно стрижены и покрашены в алый, в глазах — счастье и безмятежность, красивое лицо украшала азартная ухмылка, сияющая, казалось, на весь бар. Его движения мастерски легки, а завязанная узлом цветастая рубашка эффектно дополняла образ уверенного в себе и удовлетворённого жизнью человека.
Вдруг бармен устремил взор на застывших около стойки незнакомцев, и в нём пронёсся целый спектр эмоций:
Шок, недоверие, удивление, осознание. Радость. Неудержимая. Искренняя. И боль от наполненных жгучими душу слезами глаз напротив. Секунда, и парень перескочил через единственную преграду, заключая братьев в крепкие объятия, захлёбываясь в немых рыданиях и шепча хриплым голосом почти забытые им имена:
— Кинн! Ким! О господи, вы так выросли! Мои малыши! — на что получил рваные, задушенные смешки и тихое, полоснувшее воздух страшным счастьем:
— А ты не изменился, Танкхун. Совсем.
***
— И теперь вы скитаетесь по Таиланду, скрываясь от Корна, — утвердительным тоном подытожил рассказ своих младших братьев Кхун, задумчиво подперев кулаком щеку, пока все остальные неотрывно смотрели на него, всё ещё не веря своим глазам. — Слушайте, оставайтесь тут. Корн вряд ли додумается приехать в эту местность, — Кинн и Вегас переглянулись, Макао предпочёл уткнуться носом в стакан с молоком, избегая прямого, будто гипнотизирующего, взгляда, а Ким, сделав глоток пива, тихо спросил:
— А что насчёт тебя, брат? Где ты был все эти долгие годы? Почему заставил нас думать, что тебя нет в живых? — голос младшего предательски дрожал от боли, гнева и обиды.
Он потратил полжизни, чтобы найти хоть какие-то зацепки, ведущие к старшему брату. Тогда как Танкхун, целый и невредимый, всё это время находился в пределах досягаемости, но даже весточку не послал. Такого Ким не понимал. Вернее, понимал мотивы брата, ведь он чудом остался жив и не желал быть мишенью для отца, но шифровку, блять, никто не отменял.
Танкхун пристально изучал лицо младшего брата, и печально-виноватая усмешка появилась на его губах, а тонкие пальцы принялись нервно касаться голой шеи, неосознанно поглаживая левую сторону.
— Я… не знаю, как остался жив, — честно признался Кхун, переводя глаза на Кинна. — Когда меня бросили в лесу с распоротым животом, я не хотел ничего. Ни бороться за жизнь, ни вспоминать о Семье. Я жаждал умереть. А потом очнулся в доме Хозяина, — голос смягчился, сочась любовью и безмерной благодарностью. — Он предложил мне дом, которого у меня никогда не было. Дал выбор, которого я никогда не имел. Подарил свободу и вдохнул тягу к жизни. И я бесконечно счастлив служить ему и защищать любой ценой, если потребуется, — младшие братья уставились на Кхуна с изумлением, граничащим с обмороком. Пит постарался отвлечься, дабы не пялиться с шокированным откровением, с любопытством прослеживая цепь настенных рисунков, пытаясь соединить кусочки в захватывающую историю.
— Ладно, — наконец, громко сглотнул Ким, кивая на юношу, сидящего на сцене и играющего на гитаре. — Кто он? — сменить тему, срочно, иначе его разорвёт от новостей и событий, навалившихся за последние дни.
Танкхун заговорщически подмигнул:
— Понравился? Это младший брат Хозяина — Порчэй. Красиво играет, правда? — Ким неопределённо хмыкнул, украдкой наблюдая за мальчиком, чьи длинные пальцы мягко перебирали струны. — Упс, мне надо отлучиться на пару минут, — опомнился Танкхун, упорхнув в направлении сцены.
Вегас, тем временем, исследовал здешних обывателей. Их было немного, поскольку бар маленьким, но каждый из них вытворял какую-то лютую дичь. Сидящая по соседству парочка затеяла бурную ссору, постепенно перерастающую в ожесточенный мордобой с кровавыми ошмётками и сломанными носами. Чуть поодаль два здоровенных мужика с остервенелым удовольствием чокались громадными бокалами с пивом, намереваясь осыпать всю округу осколками и каплями пенного.
И что поражало мужчину больше всего, так это ощущение полной, абсолютной безнаказанности. Как будто в киношный дикий запад попал.
Еда тут тоже на редкость экзотична, а всё дело в том, что, как понял Вегас из общего гула, меню менялось каждую ночь, и люди приходили сюда чисто из спортивного интереса, гадая, а что сегодня взбрело в голову странному владельцу?
Сейчас, к примеру, в меню были в основном сладости и парочка вторых блюд, и компания, пожав плечами, заказала несколько разных десертов. Потому что Вегас, чёрт его дери, накормил их своими кулинарными шедеврами перед приездом.
Всё стихло. Гости развернулись к сцене.
— Дамы и господа, прошу немного внимания! Оно стоит того шоу, которое сейчас разыграется на Ваших глазах! — Танкхун соскочил со ступенек, подбегая к ждущим родственникам. Они сидели в центре зала, за тем самым небесным столиком, и у них был самый лучший угол обзора.
Занавес медленно открылся, являя замершим зрителям неподвижную фигуру, освещённую тусклым, играющим бликами, пламенем. Порчэй, теперь растворившийся во тьме зала, ударил по струнам гитары, и завораживающая мелодия полилась по помещению, ускоряя сердцебиение людей.
А потом он запел:
Встречусь с ним наверняка,
Почувствуй лихорадку моей гибели.
Чую, смерть моя близка,
Падаю проваливаюсь сквозь пол
Из-под ног уходит пол,
Я стучусь в дверь дьявола, дааа
Дьявол в комнату зашел! Ееееее!
Его голос ошеломлял неземным звучанием, сжимал разум и тело в тиски непонятного, беспричинного ужаса, чтобы затем пронзить волной изнуряющей страсти и разбушевавшегося в крови лихорадочного возбуждения. Он шёл вслед за плавными движениями восхитительного мужчины, танцующего на сцене, лаская своей силой поблёскивающую карамельную кожу рук, увитых сверкающими тонкими браслетами, твёрдые мышцы поджарой груди, украшенной золотым торквесом, и заключая в колдовские объятия извивающееся обнажённое тело, оставляя на нём следы голодного вожделения, расплывшегося по залу.
Парень медленно обвёл томным взглядом присутствующих, попадая в плен бездонных очей сидящего неподвижно Кинна и счастливо улыбаясь, не прекращая двигаться. Он неспешно спускался, не прерывая зрительного контакта, пока пение Чэя будто прокладывало между ними искрящий от витающего в воздухе напряжения невидимый мост.
В адских я горю кострах,
Его имя на губах,
Даже если мир к чертям взорвать
Все равно он придет опять! Еееее!
Дерево столов тихо потрескивало от шагов незнакомца. Он ступал плавно, аккуратно лавируя между редкими стаканами, на мгновение замирая у небесного столика.
Следя пронизывающим взглядом за выразительным изгибом широких бровей, парень опустился на колени, грациозно, с чарующей сексуальностью, и его лицо приблизилось к лицу мужчины, отмечая нервные частые глотки в безуспешной попытке смочить пересохшее горло.
— Кинн, — алые губы произнесли имя беззвучно, но в этом была недоступная другим интимность, очаровывающая, дрожащая.
Кинн Тирпанякун думал, что сошёл с ума, и все события, произошедшие с ним — иллюзия охваченного безумием рассудка.
Но когда прямо перед ним рука взяла бутылку пива, неторопливо поднося её к устам, которыми Кинн бредил наяву, а тёмные лисьи очи смотрели с восхищенной радостью долгожданной встречи, мужчина осознал, что это — грёбаная реальность, блять!
А поэтому Кинн, не понимая, что творит, несильно перехватил руку вздрогнувшего от неожиданности парня и поднёс к губам. Глаза смотрели прямо, казалось, выпивая каждую пробежавшую эмоцию.
— Здравствуй, Порш, — прошептал Кинн, оставляя на костяшках нежный поцелуй.
