Всё тише ветерок шумит. Дождь льётся, солнышко молчит. Всё тихо, на душе покой. Однажды встретимся с тобой. И ветер снова запоёт. Когда-нибудь…
*** Ким не чувствовал ничего, кроме съедающей всё нутро пустоты, держащей в крепких тисках лихорадочно стучащее сердце. Глаза ощупывали стены древней комнаты, закутанной в паутинные лохмотья, свисающие отвратительными кусками. Кимхан с трудом вздохнул затхлый воздух, и тело снова пронзила боль, побуждая влипнуть в гнилые доски спиной, ища спасительной прохлады. Он мечтал, чтобы холод пробрался в каждую клетку, замораживая и отрезая от надоевшей способности чувствовать. — Не дёргайся, заблудший воин, — успокаивающий голос привлёк внимание Кимхана, и он предпринял неуклюжую попытку приподняться на локтях. — Будда, что ж Вы такие упрямые! Сразу видно — из одной глины слепили! — зазвучал плохо скрываемый гнев, и младший Тирпанякун ухмыльнулся, отмечая горячность нового знакомого. — Порчэй, зачем оставил меня в живых? — задушено просипел парень, когда над ним склонился задумчивый юноша. Секунда, и Ким ощутил себя парящим в воздухе, обхватившим руками сильную шею и прижавшимся к жаркому телу демона. — Твой брат — тот, кого так долго искал мой любимый братик. Теперь Кинн —неотъёмная часть нашей семьи. А вместе с ним и ты, Кимхан. Так почему бы нам не подружиться? — Порчэй обворожительно улыбнулся, осторожно укладывая Кима на груди, заключая в тёплый плен. — Сейчас тебе нужно успокоиться и поспать, — младший Тирпанякун лишь покачал головой. — Я хочу знать, что будет с Кинном? — юноша долго смотрел в глаза, будто силясь прочитать ответ на волнующий его вопрос, а потом, крепче стиснув дрожащего парня, заговорил приглушённым пеленой прошлых жизней голосом: — Ты ведь уже понял, кто мы, не так ли, Кимхан? Твоя способность складывать то, что, казалось бы, сокрыто от глаз простых смертных восхищает меня, — Ким смущённо заёрзал, тут же скривившись от боли. — Лежи тихо, а то мне придётся тебя связать! — угроза, впрочем, была шутливой, полной заботы. Чэй замолчал, не в силах подобрать слова. Ким поднял голову, внимательно вглядываясь в лицо напротив, читая на нём тоску и дряхлую печаль. Он хотел знать причину столь глубокой грусти кровожадного монстра из легенд, скрывающегося под иллюзией неземной красоты существа. — Расскажи, почему Кинн имеет такое большое значение для Порша? Подтверди мои догадки! — мягко шепнул парень в приоткрытые в немом удивлении уста. Порчэй медленно вздохнул, продолжая любоваться прекрасным воином, льнувшим к его теплу, как подсолнух на рассвете, раскрываясь перед ним и становясь уязвимее. Изначально Чэй планировал осушить дурманящий голову восхитительным запахом сосуд, наполненный живительной влагой. Но стоило ему понять, что Ким тесно связан с их слугой и возлюбленной брата, Порчэ возжелал заполучить доверие и, главное, привязанность. А потому… — Веришь ли ты в реинкарнацию, Кимхан? — спросил он, усмехаясь озадаченно поднявшему брови парню. — Ну же, Кимми. Ни на что не наводит? — Ким попытался сглотнуть разбухающий в горле комок озарения. Да, он уже собрал всю картину, теперь осталось только самому поверить в это. — То есть Кинн… — реинкарнация… Ситы? — парень не замечал, как между словами судорожно хватал ртом воздух, пока Порчэ не начал спокойно вздыхать и выдыхать, молча напоминая, как это делать. Когда он немного успокоился, приведя дыхание в порядок, юноша вновь заговорил: — Всё верно, Ким. Теперь ты знаешь всё. И настало время сделать непростой выбор, — младший Тирпанякун, не отрывая взгляда, подтянулся выше, игнорируя яростные вспышки боли по всему избитому телу. Их лица близко-близко. Ким ощущал холод дыхания демона, чьи тонкие пальцы вцепились в поясницу, несильно, но властно. — Я могу отпустить тебя. Устроить так, чтобы тебя больше никто никогда не нашёл. Ты будешь жить своей жизнью, прекрасной и свободной. Я знаю, как ты мечтал об этом, — Ким всматривался в красивое лицо, страшась и одновременно стремясь узреть монстра, безжалостно кромсающего тела посетителей бара, рыча от иссушающей жажды. Но видел лишь юношу, ставшего возлюбленным Смерти. Как и его старший брат. Смерть не забрала их, обратив в ужасных ракшасов с… по-прежнему человеческими сердцами. Они убивали, чтобы выжить и искупить вину за остальной людской мир, ведь те, кто заходил в бар по зову Тьмы, были чудовищами страшнее их самих. Ким понял, что хотел бы стать для Лакшманы тем, кто сможет разделить с ним вечность, принимая на себя часть тяжкого бремени. Он подвинулся, вплотную приблизившись к распахнутым устам. — Вот мой ответ, — голос Кимхана исходил точно из самых глубин сердца. Душа отчаянно желала остаться здесь. Быть для Порчэя всем: другом, готовым отдать жизнь за него. Любовником, знающим самые сокровенные фантазии. И кровью, дарующей силу. А затем Ким впился в пухлые губы, целуя страстно, голодно, задыхаясь от усилившейся хватки на талии, теснее прижимаясь к сильному телу. С каждым глубоким поцелуем Чэя боль будто вытекала из него, оседая на языке демона тонким слоем льда, а силы возвращались к Киму мощными толчками вместе с разгорающимся в крови желанием. — Кимхан, — сбивчивый шёпот юноши вызывал мелкую дрожь. — Пути назад не будет, — ответом на это стал нуждающийся стон и бормотание, пока парень рывками избавлялся от мешающей одежды, раздражающей покрывшуюся мурашками кожу. — Любите вы поболтать. Какие же вы вампиры после этого? — Порчэй рассмеялся, перекатываясь и подминая под себя Кима, доверительно раскинувшегося по постели и крайне соблазнительного. — Я не люблю болтать. Я люблю действовать, — игриво сощурился вампир, проведя длинным, шершавым языком по нежной шее, слизывая выступившие капельки пота и ощущая бешеную пульсацию. Кимхан протяжно застонал, разводя шире ноги, чтобы юноша удобнее устроился между них. Тем временем мягкие губы, неспешно путешествуя, спустились к груди, задевая острыми зубами торчащие соски и тотчас тщательно зализывая, словно извиняясь. Добравшись до выпирающих тазобедренных косточек и хорошенько обсосав, при этом издавая мурчащие звуки, от которых у Кимхана мутился рассудок, Порчэй заглянул в глаза, ожидая разрешения и получая его в виде вскинутых бёдер. Ким вызывающе прогнулся в спине, становясь похожим на вальяжного гепарда, готового в любой момент баднуть когтистой лапой. — А ты мне нравишься, Кимми, — довольно проурчал демон, грубо притягивая парня ближе. — Но не бойся, солнышко, со мной ты будешь петь. Твоё тело зазвучит неожиданной для тебя музыкой. Просто доверься мне и…, — Порчэ вожделенно смял в цепких руках гладкие ягодицы, тогда как Ким чувствовал холодящее дыхание на своих губах. — Не останавливай меня, — младший Тирпанякун затрясся от накатывающего возбуждения, ловя пьянящий, обжигающий неистовой страстью поцелуй. Юноша плавно стёк вниз. Ким проследил грациозное скольжение карамельной кожи по его, белоснежной, чуть порозовевшей, стараясь не упускать из виду похотливую улыбку на светящемся лице, прежде чем изнывающая от недостающих ласк плоть скрылась в жаркой тесноте рта, погружаясь по самое основание. Ким откинулся на подушки, пытаясь удерживать тело в спокойном положении. Хотя ему до чёрных мушек хотелось запутаться пальцами в кудрявых волосах, надавливая на затылок, и трахнуть этот сладкий ротик с несдерживаемой силой, упиваясь солью слёз в оленьих глазах. Но Порчэ схватывал желания Кима на лету, чутко реагируя на неосознанные просьбы, а поэтому движения ускорились, впуская аккуратный длинный член глубоко в горло. Он довольно порыкивал и не забывал обвивать языком, лаская малюсенькие венки. Кимхан плавился в этой эйфории, полностью теряя связь с реальностью. Только он, выгибающийся навстречу шаловливому языку, и тонкие пальцы, проникнувшие внутрь расслабленного входа и теперь разминающие узкие стеночки, нанося на них щиплющую субстанцию. Где-то на задворках убегающего сознания парень знал, что Порчэй использовал в качестве лубриканта свою кровь, имеющую обезболивающий эффект, а потому было лишь непривычное ощущение наполненности. Видя, что Ким приблизился к желанной разрядке, Порчэ выпустил орган изо рта, пережимая у основания, и навис над раздосадовано хнычущим парнем, хитро щурясь. — Какой жадный, нетерпеливый, — проворковал вампир, переворачивая своего человека на живот. Ким сам встал на четвереньки, выпятив аппетитную задницу и простонав имя, теперь уже въевшееся в разум. — Ты так тянешься за лаской, мой бедный мальчик, лишённый любви. Ты хочешь любую — грубую, нежную, унизительную. Даже побои для тебя ласка. Так ты можешь дотянуться до человеческого тепла в надежде растопить замёрзшую душу, — спина Кима вжалась в узкую, но сильную грудь. Смуглые ладони оглаживали каждый миллиметр млеющего тела, исследуя, убаюкивая, пронизывая раскалённым жаром. — Но со мной ты больше не станешь мёрзнуть. Ты будешь сиять для меня, согревая погружённый в вечные сумерки мир. Потому что я хочу твоего зимнего солнца, — демон вошёл в него одним мощным толчком, на ходу немного изменяя угол проникновения и со всего маха врезаясь в клок нервов внутри. Ким закричал от прошившего всё существо наслаждения, вжимаясь затылком в твёрдое плечо, раскрыв уста в немой просьбе. Порчэй накрыл их умопомрачительным, вылизывающим поцелуем, а руки крепко держались за бёдра, насаживая на себя сильными ударами, яростно вбиваясь в извивающееся тело, посылая по нему сеть электрических импульсов. Они не хотели терять вечность, созданную ими в одно мгновение. Кимхану хотелось чувствовать знойное пекло, растекающееся по венам после очередного движения стройных бёдер, а Порчэй безумно желал влиться огненной лавой в Кимхана, смешиваясь с бушующей сладкой кровью, и остаться там, поддерживая в нём жизнь. Пальцы Кима сдавили шею Чэя, привлекая к себе, а дрожащие ноги чудом не разъезжались в стороны, сохраняя равновесие. — Хочешь, чтобы я укусил тебя? — тихо спросил демон, пристально воззрившись в темнеющий туман и невольно ухмыльнувшись умудрившемуся скучающе закатить глаза Киму. — Понял. Меньше слов. Больше дела, — дёрнув голову парня на себя, он провёл кончиками губ по нежнейшей коже, мокрой от пота. Не прекращая вращать в быстром ритме бёдрами, вонзил зубы в податливую плоть, жадно слизывая стекающие алые капли и ощущая дрожь тела, трепещущего от незнакомого удовольствия, словно ветер, гуляющий по волнам. Вездесущий. Свободный от оков. Ким кончил с гортанным стоном, замирая и сваливаясь в постель, окунаясь в блаженную, тёплую опустошённость. Он возмущённо заворчал, на секунду утратив присутствие Порчэя, но сразу же облегчённо выдохнув, когда юноша закутал его в кокон из одеяла, устраивая в своих объятиях, жарких и любящих. — Ни о чём не волнуйся, ветерок. Твой дорогой брат также безгранично счастлив, как и мой. Они узнали друг друга спустя столько лет, и теперь ничто не посмеет нарушить восстановленное равновесие. Кузены в целости и сохранности спят в соседней комнате. И ты засыпай, Ким. А я буду хранителем твоего спокойного сна.Моё солнышко. Мой любимый и преданный друг — Хануман.