Свет души моей...

В особняке Основной семьи стояла безмятежная тишина. Огромные комнаты помнили времена, когда в них кипела жизнь. Раздавался радостный смех мальчишек, играющих и шутливо дерущихся. Шуршали бесконечные листы учебников старшего сына и документов отца. Теперь они пустовали, обрастая толстым слоем пыли. Мебель, укрытая белыми покрывалами, казалась чужеродной, крайне не вписывающейся в атмосферу засасывающей на дно бытия пустоты. И лишь в одной маленькой комнатушке тускло горел свет. Здесь было уютно и достаточно просторно. Простенькая, но крепкая кровать, круглый стол, под завязку заваленный непрочитанными деловыми бумагами, и кресло-качалка, в данную секунду монотонно двигающаяся взад-вперёд, своим скрипом точно отсчитывая секунды обращённой к закату человеческой жизни. Но человеку, сидящему в кресле, неизвестно о скором конце. Он наслаждался этим безжизненным молчанием, ощущая себя всесильным. Теперь никто не осмеливался ему перечить, идти против воли, ломая выстроенную за долгие годы систему. Господин Корн добился своей главной цели, наконец получив единоличную власть над мафиозным Бангкоком. Его ненавидели. Его презирали даже собственные партнёры, не говоря уже о телохранителях, несущих жизнь господина с трепетной осторожностью. И страшно боялись… О бессердечной жестокости Корна Тирпанякуна уже слагались легенды, которые, вполне возможно, позже уйдут в народ. Мужчина пропустил тот момент, когда дверь комнаты тихо отворилась. Была глубокая ночь, телохранители делали обход каждый час, ступая бесшумно, дабы не беспокоить господина. Корн никого не ждал. — Хм, а тут уютненько, — Корн вздрогнул от прозвучавшего прямо над ухом голоса, отпрянув, так что кресло едва не опрокинулось, удерживаемое хваткой незваного гостя. — Оу, папа, ты мог упасть и расшибиться! Зачем так подскакивать? — мужчина сильно зажмурился, пытаясь проснуться. Но, открыв глаза, снова столкнулся с смеющимся взглядом парня, присевшего на корточки и пристально глядевшего в ответ, точно выискивая искру узнавания. Вот только Корн узнал его с первого звука голоса и позорно вжался в спинку кресла, холодея от страха. — Это сон… Всего лишь сон, — бормотал он, не в силах, однако, отвести глаза, будучи загипнотизированным тем, кого давно считал покойным. Вдруг Корн будто очнулся, беззвучно шепнув: — Танкхун? — улыбка стала шире, но радости в ней не было. — Здравствуй, папа. Страшно видеть того, кого убил собственными руками и выбросил в овраг, не так ли? — Кхун встал, медленно обходя вокруг кресла, попутно снимая цветастую рубашку. — Смотреть на криво зажившие раны, нанесённые ножом, не знающим пощады, — вместе с тихим потоком слов на красивом теле прорисовывались безобразные узоры, опоясывающие впалый живот и поднимающиеся выше, охватывая бледную кожу лица, рваными клочками касаясь легко размыкающихся уст. — И опять встретить тех, кого обрёк на вечные скитания под взором Смерти, лишив права на жизнь, — мужчина ахнул, увидев за спиной Кхуна Анакинна и Кимхана, глядящих на него с жалостью. — Кинн… Ким! — Корн запнулся, с ужасом осознав, что не может двинуться с места. Он мог лишь поворачивать голову, глазами прося ему помочь. Остальное тело словно отделилось, лишённое возможности чувствовать. — Ужасно неприятно, правда, папа? — продолжал парень, оказываясь перед ним с хищным оскалом. — Именно так чувствовал себя я в ту злополучную ночь. Сначала молил о смерти, которая всё не приходила, а затем меня охватила жгучая ненависть и жажда мести. Я мечтал убить тебя, отец, уготовить долгую, мучительную кару. И с этой мыслью заснул. Потом проснулся в шкуре монстра. Я умер, папа, и воскрес, ведомый клятвой отмщения, — сквозь рычащий монолог шелестели бумаги. Корн следил за Кимом, с интересом пролистывающим документы, и Кинном, ходящим по кругу, разглядывающим висящие на стенах фотографии и горько ухмыляющимся. — Послушай, Кхун, — мужчине уже не было дела, что он говорит с воскресшим сыном. Не волновало полное отсутствие охраны, которая должна была прибежать на малейший шорох. Он сошёл с ума, и сейчас единственной целью было — выжить и не дать этим оборванцам добраться до власти. — Давай договоримся. Не нужно рубить с плеча. Чего Вы хотите? Денег? Власти? Я могу всё устроить… — Очнись, несчастный! — раздражённо рявкнули у двери, заставив Корна замолчать. Кхун склонил голову, с почтением отходя в тень. Перед ними стоял молодой парень в строгом бирюзовом костюме, постукивающий тростью в такт бьющемуся в тисках ужаса сердцу старика. — Многое я видел на своём долгом пути, но никогда не встречал человека, буквально одержимого властью. Готов был раскромсать оставшихся сыновей, лишь бы остаться у руля. И, — незнакомец обернулся через плечо, улыбаясь. — Убил брата своего. Вегас и Макао воззрились на дядю, не ощущая ничего, кроме ненависти и боли. В свою очередь Корн смотрел на них с догорающей злостью, предпринимая попытку поднять по-прежнему неподвижное тело. Танкхун удручённо вздохнул: — По прошествии стольких лет мой голод мести поутих. Не стану обрекать отца на то, что испытал сам. Есть те, чьи раны ещё свежи. Они кровоточат и желают ответной крови. Вегас, твой ход, — все расступились перед ним, освобождая путь. Кинн подошёл к мужчине, вручая ему пистолет — тот самый, которым был убит Кан, и ободряющие кивнул, похлопав по плечу. Вегас осторожно втянул воздух, боясь, что развалится на части. От страшных воспоминаний, лезущих в голову. От злобы, копившейся всю жизнь и наконец получившей выход. Он уже собрался шагнуть к креслу, когда его остановила маленькая рука. — Брат, позволь мне, — голос Макао ледяной и твёрдый, без тени сомнения. —Пожалуйста, — Вегас поднял взор на Порша, словно спрашивая, и он медленно кивнул, соглашаясь с желанием Макао. Аккуратно передав младшему оружие, Вегас молча сжал холодные пальцы, прося держать крепче. Макао шёл прямо с гордо поднятой головой, неотрывно глядя в глаза, наполненные бессильным страхом и заклинающей мольбой. В последние шаги племянника Корн снова почувствовал тело, пронизанное незатихающей болью, словно его насильно пришили к голове за мгновение на живую. И он сделал рывок, с грохотом падая на колени, так как ноги предательски подкосились. В взмокший лоб упёрлось дуло, обжигая стальной прохладой. — Я отомстил. За старшего брата. За дорогих кузенов. И за тебя, папа. Ты можешь мною гордиться. Прогремел выстрел. И всхлип ребёнка, ранее — свидетеля беспощадной Смерти, нынче — её причины. В тишине они покинули дом. Вегас прижимал к себе дрожащего от пережитых эмоций брата, успокаивая и слушая шаги идущих за ними тех, кто позволил сделать им выбор, разрешив отправить дядю под Небесный суд. Он знал наверняка, что Корну вряд ли светит снисхождение, ибо трупов, телесных и душевных, за его плечами не счесть. Корн умел ломать людей, как игрушки. Теперь же он сам остался сидеть в кресле-качалке, устремив стеклянный взгляд в окно, за которым забрезжил рассвет. И только стихающий скрип замедляющего покачивание кресла нарушал окутанную покоем комнату. Но вскоре и он замолк. *** — Что теперь? — спросил Пит Вегаса, забирая у него сигарету. Они всей компанией лежали на пляже, греясь под полуденным солнцем. Чуть поодаль Чэй и Ким, уединившись в тени, наигрывали наводящую сонливость мелодию, под которую хотелось забыть всё плохое и просто наслаждаться чудесным моментом. Кинн сладко спал, по-хозяйски закинув ногу на Порша, заботливо накрывшего его плечи рубашкой, чтобы нежная кожа не обгорела под солнечными лучами. Макао и Танкхун расположились в стенах бара, играя в шахматы. Было отчётливо слышно недовольное ворчание младшего, прерываемое хитрыми смешками старшего. Вегас пожал плечами. Сейчас, когда им больше не нужно было бежать от дяди, он понял, что совершенно не знал, как распоряжаться подаренной ему свободой? Конечно, он мог бы взять на себя оставшийся бизнес, ведь Кинн наотрез отказался снова ввязываться в это гнилое дело, приняв решение в пользу спокойной жизни с любимым человеком. Проблема заключалась в нежелании Вегаса возвращаться. Мафиозная эра семейства Тирпанякун завершилась. Пора начинать новую историю... — Знаете, — задумчиво прошептал Порш, заставив Пита повернуться к нему. — Я хотел бы повидать мир, освещённый Солнцем. Мы с Чэ много путешествовали, но это было давно и всё под покровом ночи, — он ухмыльнулся изумлённому парню, опуская голову и встречаясь с сонным взглядом Кинна. — Привет, огонёк. Выспался? — Вегас церемонно закатил глаза, ещё не привыкший к открытому проявлению любви. — Что ж, — после минутного молчания сказал он. — Это отличная идея! И главное — осуществимая, — Вегас задорно подмигнул вконец растерявшемуся Питу. — Средства есть. Желание на месте. И даже транспорт имеется, — перед лицами Порша и Кинна, смешно вытянувшимися от неприкрытого шока, зазвенела связка ключей. Кажется, их ждёт большая семейная поездочка с щепоточкой захватывающих приключений. Ожившие легенды прилагались в комплекте. Вегас довольно зажмурился от предвкушения. — Поехали?!

Закрываю глаза, надеясь увидеть красоту Тьмы. Чтобы моё сердце привыкло к свету твоих глаз. Я могу упасть с самых Небес, Может быть больно, но это ничего. Земля может расколоться, так что закрою глаза. Потому что знаю, очнусь в твоих объятиях. Даже распадаясь на куски, Этот мир никогда не заберёт то, что в наших сердцах. Не всё сразу. Просто закрой глаза, приготовься к полёту. И я сделаю так же рядом с тобой. Конец.