Нити судьбы

      Было тихо. Слишком больно и невыносимо тяжко. Она осторожно ступала на сырую землю, чуть дыша и еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать. Она долго осматривалась по сторонам, всё ещё надеясь увидеть хоть намёк на жизнь, одну пару притаившихся в тени деревьев глаз, но в глубине души знала, что её надежды пусты.       Часами напролёт она бродила по всё тем же лесам, выходила на берег бурлящего от ярости моря, вглядывалась в воздушные облака в неизмеримом небе. Но слышала звенящую, давящую тишину. И больше ничего.       От боли и сковывающего страха она начала напевать себе что-то под нос. Никто не понял бы её горя, не разобрал бы и слова, ведь она пела на древнем, понятном только ей одной языке. И это было к лучшему, ведь иначе любого бы захлестнуло это чувство скорби и страданий.       «Это было только начало», — отчего-то проскочила яркая мысль, и девушка схватилась за голову, качая ею из стороны в сторону. «Нет, этого не может быть».       Вдалеке она услышала знакомые голоса. Они яро о чём-то спорили, но в этот раз девушка была благодарна им за это, ведь такую мёртвую тишину она еле выносила. Она медленно вдохнула и выдохнула, поправила растрепавшиеся длинные волосы, вытерла непрошенные слезы, пару раз шмыгнула носом и пошла навстречу громким голосам. Выйдя из тёмной лесной чащи, она прищурилась от яркого солнечного света, но уже через пару секунд смогла разглядеть обретающие чёткость силуэты. Это были её братья и сёстры.       — Что у вас происходит? — задала ласково вопрос она, но её голос оказался осипшим.       Несколько любопытных и сочувствующих взглядов были направлены в её сторону. Ей казалось, её братья и сёстры уже вечность смотрят на неё, хотя она знала, что это совсем не так. Никто не ответил ей, и она поняла, что задала слишком глупый вопрос. «Конечно они говорят о том, что волнует сейчас почти весь пантеон. Да что уж там пантеон…».       Один из братьев тяжело вздохнул, окидывая быстрым взором остальных.       — Иасо, сестрица, неужели ты не знаешь, что делать?       Девушка пренебрежительно фыркнула, расправив складки на платье.       — Нет, мой дорогой брат, тебе ли не знать, как меркнут наши силы и способности, когда мы снова оказываемся в тени нашего отца?       Телесфор обиженно буркнул себе что-то под нос.       — Боюсь, сейчас мы вряд ли увидим тень нашего отца, не так ли? — чересчур злобно процедила Панакея, перекинув свои длинные тёмные волосы назад. Лямки её платья еле держались на плечах, грозясь сползти в любой момент, но её это особо не волновало. Как, впрочем, и всё, что происходило вокруг. — Гигея, милая, разве не ты была рядом с отцом, когда это случилось?       Гигея поморщилась. Перед глазами до сих пор плескалось мертвое море, тёмный лес и непоколебимое небо. «Ты не должна быть слабой перед ними. Отец бы никогда этого не одобрил».       — Да, я была в том лесу рядом с ним, я знаю, почему он пропал, где его искать, и кто виновен в его исчезновении, — лица братьев и сестёр загорелись надеждой. Махаон и Подалирий переглянулись в недоверии, но затаив дыхание. Даже притаившаяся в самом углу Эгла неожиданно встрепенулась.       Но Гигея не хотела их радовать этим. Она тяжело вздохнула, на секунду прикрывая глаза. Ей так не хотелось говорить дальше.       — Но вы же знаете…знаете, что нам не позволено вмешиваться, — послышался смешок Панакеи, но Гигея через силу продолжила: — Даже если речь идёт о нашем отце.       На несколько минут в воздухе воцарилась тишина. Вдали потрескивал костёр, который от волнения случайно разжёг Яниск. Телесфор незаметно подкрался к огню, быстро соорудив подставку для горшочка с водой и травами. По поляне почти сразу пробежался лёгкий аромат отвара. А может все настолько были погружены в свои мысли, что не заметили, как пролетело несколько лет? На секунду Гигее захотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться от страшного сна, но она одернула себя, ведь в такую ерунду верили только глупые смертные. «Смертные…»       — Ох, непутёвый мой братец, ты всё ещё веришь, что способен на волшебство, что дано нашему отцу?       Телесфор шмыгнул носом, посильнее укутывая в свой плед, думая, что сможет скрыться от Панакеи в его плотной ткани.       — Сестра, прекрати, — звонко ответила Акесо. Гигея знала, как тяжело бывало той, ведь она всегда стояла позади Панакеи, которая и понятия не имела, что исцеление не происходит по щелчку изящных девичьих пальцев. Гигея видела не раз, как Акесо проводила сложные ритуалы и часами стояла возле больных, пока Панакея ярко улыбалась, говоря всем, что излечит от любого недуга. «А теперь мы все не знаем, что нам делать. Никто, кроме отца, не смог бы искоренить эту страшную болезнь». Тем временем Акесо продолжила:       — Он, в отличие от тебя, пытается сделать хоть что-то. Сколько живых существ уже погибло? Сколько лежит мёртвых дриад, нереид, вентусов? И сколько погибает прямо сейчас, пока мы бездействуем? Мы вечно спорим, ругаемся и что толку? Наш отец был бы очень недоволен нами.       «Но его здесь нет», — стало горько.       — Я не виновата, что он пропал, — едко ответила она, вновь обернувшись к Гигее. — Ты слишком тихая сегодня. Неужели тебе нечего сказать? Быть может, отец был бы здесь, если бы ты представляла из себя хоть что-то стоящее.       Она молчала, проглатывая каждое оскорбление сестры.       Раздались тихие шаги и над девушкой нависла тень её брата. Он по-прежнему был укутан в плед, но протягивал ей чашу с только сваренным отваром и молчал. Она так же молча приняла её, глядя на своё отражение в тёмно-зелёной жидкости, от которой шёл пар. Но она не чувствовала, насколько горячей была ёмкость, не ощущала покалывания в пальцах. Она пристально смотрела вглубь, пока ей не начало казаться, что внутри на самом деле нет ничего. И только сейчас Гигея поняла, что Телесфор всё это время варил свои снадобья в её чаше. Это был её сосуд, её символ, её знак, что дал ей однажды отец. Телесфор думал, что чаша ему поможет. Но она была такой же бесполезной, как и любая другая. «Может, сестрица права, и я такая же пустая, как моя чаша? В чём её предназначение, если в ней нет лекарства, способного уничтожить болезнь? Она способна приумножать уже созданное, но не помогать создавать что-то новое. Только отец смог бы создать эликсир и помочь всем. Вот только…кто поможет ему?». Гигея нахмурилась.       — И как же нам быть? — тихо взмолилась Эгла. — С каждым мгновением болезнь идёт всё дальше, становится сильнее и скоро доберётся и до нас. А мы даже не можем найти решение. И наш отец пленён и наверняка ждёт своей смерти, да что уж там, смерти всего живого! А всё потому, что мы не справились, не смогли подняться на ступень выше наших возможностей.       — Сестра, я бы не был так оптимистичен, — отозвался Махаон. — Быть может, Олимпийцы истребят нас раньше, узнав, что мы так глупы. Возможно, дедушка самолично выстрелит в наши головы из своего солнечного лука.       Подалирий невесело рассмеялся, а все остальные смотрели куда угодно, лишь бы не видеть укор во взоре Эглы.       И только Гигея решительно смотрела в глаза сестры, с силой сжав чашу в своих руках. «Смертные», — осенило её.       — Я знаю, что нам делать, — она позволила себе улыбнуться, увидев недоверие в лицах своих братьев и сестёр. — Нам нужны герои.