любя.

девчонка верещит, когда сатору хватает её тонкое и хрупкое, почти детское, запястье. сначала кричит в сторону, подгибая ноги и приседая, отталкиваясь от пола и делая сильный рывок назад от него, дабы вырвать руку. затем яростно, уже назло, орёт в лицо мужчине, обдавая своим тёплым дыханием. — прекрати, — годжо страдальчески изгибает свои светлые, идеально очерченные брови; ничуть не ослабляет своей хватки. девка совсем ополоумела, видимо. та в свою очередь хрипит, плюхается тощей задницей на пол: выдохлась. руку отпустили. — ну сколько можно? голос пропадёт теперь на несколько часов, а виноватым опять я буду. — выпусти! — шелестят снизу. мужчина мягко, понимающе улыбается, отрицательно качает головой, мол, не-а, с какой стати? кормлю, одеваю, ласкаю ласкаемся друг с другом в своё удовольствие, что не так? все же девушки твоего возраста хотят этого, ну-ка, скажи...разве не так? ни учёбы, ни обязанностей. только большие тёплые мужские ладони на твоих бёдрах, да жадный рот на твоём клиторе. боги, ну что тебе ещё нужно? мелкая сучка. «вот именно, годжо, мелкая», – голосит здравый смысл где-то на задворках его мутнеющего сознания. ей же всего шестнадцать. — хотя бы к окну пусти, — снизу тихое рокотание, мольба, огромные слезливые глаза обращены на него, почти закатываются. — иди ко мне. — басит, потирая свою шею. — ну? в ответ только женское оцепенение, её глазища сразу верть, и в пол. — если поцелуешь, то пущу к окну. девушка неуверенно встаёт с пола, попутно держась за его штанину. кротко жмёт свои пухлые губы, уголки рта тянутся вниз, а бледное лицо на миг принимает какую-то неясную гримасу: то ли обиды, то ли боли. не разберешь. поцелуй выходит смазанным, но от этого не менее приятным. сатору ждал этого момента целый день. представлял. влажно причмокнув, он прытко проталкивает язык в чужой рот, но не глубоко – он знает, что такое ей не нравится. она не говорила, но он знает, не слепой. девушка судорожно выдыхает, чувствуя сильные руки на бедрах, хмурится. ненавязчиво пытается уклоняться от слишком откровенных и непривычных поцелуев, унимает дрожь в теле. прячется. а вот раскрасневшееся лицо никак не скроешь. — не пытайся сбежать больше. ну, чего ты супишься? я же любя. чуть позже сатору годжо действительно пустил её к окну. разрешалось смотреть только сидя у него на коленях. правда, разглядеть что-то более детально редко получалось: пока его пальцы внутри, девчонка трепыхается, словно птица.