Бродяга. Копьё Света

Шадар Почти весь путь до Зандра, в компании авантюристов, выдался спокойный, непринужденный, не обремененный неожиданностями и сюрпризами. Но вот Айону он давался тяжело. Эмоции его, до этого топи подобные, поднимались на поверхность вулканическими пузырями и опаляли темное, вот уже более ста лет сердце тоской и печалью, отражаясь в глазах витиеватой, ведущей в никуда тропой, готовой разломиться под ногами, утягивая вниз. Он был почти одного оттенка с гнетущим небом, готовым вот-вот обрушить водопад на наши головы. — Айон, — моя рука ложится на плечо мальчика, вздрогнувшего, как только я назвал его по имени, — может, ты вернешься в гильдию? — Нет, Шэд. Я должен этот страх преодолеть. Сто лет прошло, а все никак не могу забыть тот день… — криво улыбнулся дьяхэ, временно отгоняя наваждение, вызванное пасмурным небом и налетевшими с гор ветрами. Айон — один из сильнейших и опаснейших темных созданий северного государства. Ему не страшны даже Непревзойденные звери, как моя Нарисса, дракон громового принца, или феникс Этиора. В списке Светлого Храма на уничтожение, он пятый, за его голову назначена баснословная награда с семью нолями, за которой гоняются его же подчиненные. Дьяхэ неведом страх перед ликом Жрецов, будь они хоть трижды высшего уровня силы. Он не знает поражения и всегда находит выход даже из патовой ситуации, а тут… хандра и тоска в глазах, полных печали и обиды. — Не грусти, мальчик, — вмешалась в наш заглушенный заклинанием разговор Жрица, не слыша слов, но видя печаль в глазах, давая моему Генералу наставление: — отринь страх в твоей душе, дай золотому лучу света, дарованному благодатью Пресветлого, наполнить твою душу и указать путь! Руки ее, как и всегда, сложены в молитвенном жесте, взгляд устремлен в серое, заволоченное тучами небо. Она чувствует его дыхание и слышит речи даже сквозь занавес дождя и раскаты грома. Чистая вера, но слепая, не видящая оттенков и полутонов, разделяющая все на черное и белое. А в этом и проблема. Истинный Светлый, а не воспитанный лишь на пении птиц, благоухании цветов и журчании горного родника, видит всё так, как оно есть, может различить оттенки и не разделяет всех по противоположным сторонам. Поэтому: — Луч света, майнэ Жрица, не пробьет сталь туч по одному вашему желанию, — мои слова для нее — режущая ладонь трава, когда собираешь цветы в венок, или упавшая за ворот одеяния капля, опалившая теплое тело неожиданной прохладой, выводит из привычного мира, нарушает равновесие, погружает на миг в темноту тоннеля. Одним словом — бесит. Но она воспитанная, наученная учеными мужами дева, не поддающаяся на провокации. — Сир Риат, вы хотите сказать, что вера в Пресветлого, молитвы к нему, это пустая трата сил, слов и времени? — вот тот самый вопрос, который я ожидал от нее слышать. Ведь я так давно хотел дать на него ответ. Только планы мои были услышать его не в таком тоне. — Я хочу сказать, майнэ, что вера — это удел избранных. Или воспитанных, как вы, в чертогах, наполненных Его… — палец мой указал вверх, имея ввиду Светлого Владыку, — …благодатью и вниманием. Простым смертным, варящимся в суете дней, не до слов и молитв. На каждое мое слово, бьющее, словно разрядами молний, тело Жрицы содрогалось, руки, сложенные в молитве, оцепенели, а губа все сильнее поджималась, что еще чуть-чуть и хлынет алая кровь. Казалось, еще немного, или меня испепелят светлой энергией, или пошлют в мои же земли. Но я ошибся. Жрица, пусть и желала обрушить на меня весь свой праведный гнев, все же сдержалась, сказав фразу: — Дорогой слез выложен путь, шагами скорби отмерено время, ударами боли окутано сердце, таков путь! И на этом все. Слова ее, призывающие к вере всех рядом находящихся, больше не сотрясали воздух, ладони, сложенные у груди, опустились на колени, а взгляд серебряных омутов, смотрящих в душу, направлен вперед. Привал закончен, ноги, гудящие от долгого пути — отдохнули, а это значит, что мы двигаемся дальше. И на пути, в трех часах пешей ходьбы, у нас первый населенный пункт — Миршта. Городок небольшой. Всего тысячи три жителей. Промышляют местные умельцы рукоделием, вышивками и росписями по ткани. А также выделкой и отделкой кожаных изделий. Именно мастера Миршта приглашались на ярмарки в главные города Сетии. Даже участвовали в конкурсах дельцов, занимали призовые места и были на слуху статных вельмож. Кроме вышивки по коже и росписи шелка, жители этого городка известны «любовью» к поэзии. Говорят здесь только стихами. Виноват в этом недуге, один заезжий, но ставший давно местным маг, экспериментировавший над разными заклинаниями и связками. Он вот уже пять лет пытается снять с города это, своего рода проклятие, но пока тщетно. — Шадар, а Ильтирим, как проводник, в курсе местной особенности? — спросил меня Айон, смотря при этом на эльфа, с упоением рассказывающего о местных изысках и красотах, мастерах и рукодельницах. — Без понятия, — развел руками и пожал плечами, — узнаем. Благо, от влияния стихотворной речи можно избавиться, поставив магический блок на восприятие. Кроме блока спасает еще уровень маны у путников. Если он выше уровня виновного в беде, то заклинание не возымеет эффект, а если ниже, то увы. Будешь плести речи только рифмующиеся. Жители города, страдающие рифмоплетством, предпочитают молчать. А если есть необходимость о чем-то поговорить, изъясняются или жестами, или обмениваются записками. А так, словно каждый из них воды в рот набрал. Как знающий, и не переживающий за привычное изложение мыслей, не отказал себе в удовольствии лицезреть выражение лица светлых авантюристов, когда речь их обратится стихами. Айону, как и мне, не грозит недуг местных земель, так как он на целую ступень выше горе-мага. Что уж говорить о светлых. Поэтому, войдя в город, пройдя пункт досмотра, пошли с дьяхэ дальше, на поиски постоя. — Шадар, разреши задать терзающий мои мысли вопрос? — в глазах мальчика, идущего рядом со мной, даже несмотря на предстоящие возгласы и негодование светлых, по-прежнему отражалась тоска и печаль, но улыбка все же тронула его губы, плечи чуть расправились, а вопрос обжог воздух: — С какой целью ты пытаешься сбить нимб с головы Жрицы? Что тебе с этого? — В отличие от местной особенности, моя игра со Жрицей, это не праздное веселье, Айон, а жизненный урок. И я не хочу сбить с ее головы нимб, наоборот. — Вот тут дьяхэ еще сильнее удивился, а я ответил на его недоумевающий взгляд: — Истинно-верующий в Светлого Владыку не тот, кто несет его свет в своем сердце и распространяет праведные речи и молитвы вокруг, а тот, кто принимает чужую тьму, живущую в душе и сердце, понимает ее и примиряется с ней, не пытаясь искоренить разящим мечом правосудия. — Солнце — это всего лишь дневной свет, а тень — его союзник, спасающий от жары! — сказал дьяхэ, оборачиваясь на светлую леди, — и ты хочешь донести эту суть до нее? До той, кому приказано найти и собрать Копье? А после убить тебя! — В этом и заключается мой путь подле них, Айон. Мне не нужно убеждать их всех в том, что тьма не значит зло, а свет — есть добро. Нет. Мне достаточно показать это ей, — смотрю на светлую деву, явно непонимающую, что здесь происходит. Ведь жители молчат, общаются жестами и записками. — Увидит она, увидят и остальные. Все просто. — Раз ты так говоришь… — не стал заходить в тему моих изысканий дьяхэ, а принял это как данное. А стоило нам с Айоном закончить обсуждение, как к Ильтириму, пылая взглядом полным праведного гнева, желая растерзать того на мелкие кусочки, обращается Этиор, говоря: — Скажи на милость, добрый друг, Как разорвать порочный круг? И до каких таких времен, Я буду рифмою пленен? Ильтирим ему отвечал: — Не ведал я до сели о недуге И нахожусь, как ты в испуге. Рифмуются сами собой слова И кругом завертелась голова! И вот, вступила в диалог Жрица: — Поднявши к солнцу взор, Небес услышим хор. То песню ангелы поют, И благодать нам шлют! К чему она это сказала, я так и не понял, да и речи ее остались без внимания. В данной проблеме вера в Пресветлого не поможет. А вот житель города, загнанный в те же рамки стихотворного изложения, что и они — да. Жителя, желающего разговаривать со странниками, да еще стихами, удалось найти только в трактире, ближайшем от главных ворот. Он-то и рассказал о произошедшем горе, в лице заезжего мага-экспериментатора высокого уровня, нечаянно наложившего на город связку из заклинаний, дающую защиту, но сопровождающуюся эффектом стихотворной речи. — Что же делать, как же быть? Чтобы рифмой не вопить? — в один голос, дружно, звонко, выдали братья Ситир. Еле сдерживал смех Айон, воспрянувший духом, откинув на время тоску и печаль. Ему эта ситуация, и льющиеся непроизвольно стихи, приходились по душе. Словно услада медом на сердце. — Шэд, я готов слушать это долго, очень долго, — шепотом, но со смехотворным надрывом, сказал дьяхэ, — спасибо тебе за это, — пряча привычный разговор в кулак, словно заходясь диким кашлем. — Всегда пожалуйста, друг мой, — опустил я руку на его плечо, чуть похлопав, обращаясь к трактирщику вполне обычной речью, не плетя стихотворных кружев и не подбирая рифм: — где я могу найти того мага? У меня к нему есть пара вопросов, — на мою обычную речь, а не приправленную ямбами и хореями, возмутился Этиор, но вслух высказывать свое негодование не стал, а написал на бумаге: «- Какого дьяхэ ты можешь нормально говорить, а мы нет?» — Потому что, майн Этиор, я по магическим способностям превосхожу мага, наградившего город стихотворной защитой. Вот и вся причина! — поставил точку, забирая написанный трактирщиком адрес экспериментатора, устроившего жителям и гостям города вынужденную игру в молчанку. — Скоро вернусь, — сказал я, покидая трактир. Эльф и дьяхэ хотели пойти со мной, но я разберусь с «подарком» лично. Да и надо убедиться в личности мага, создавшего такую прелесть. Есть у меня подозрения, что сей экспериментирующий с заклинаниями индивид, мне давно знаком. Слишком похож этот «нечаянный» эксперимент, на случай непроизвольно-льющейся правды из уст жителей города. Произошел сей инцидент в королевстве Рилия, в таком же небольшом городке, как этот. Странствовал я по своим владениям, чем мог, тем и помогал местным жителям, не важно: людям, зверям, духам, кто нуждался, тот и получал помощь. А плату, кто что даст, то и возьму. Еда, одежда, не важно. И проходя как раз мимо того городка, заглянул на огонек славной хлебницы, окутанной запахом свежеиспеченной выпечки. Там, за столом, потягивая чай с лимоном, заедая ватрушкой, получая наслаждение от воздушного теста и тающего во рту творога, услышал нескрываемые приличиями слова. Какие-то полные лести, какие-то насмешек, даже предложения откровенного и весьма непристойного характера. А виновником речей, не способных оставаться на уме, держа язык в узде, был он: — Максимилиан, сколько лет, сколько зим? — распахивая настежь дверь, приветствую мага. И с широкой, похожей на оскал пираньи улыбкой, интересуюсь: — Неужели ты забыл обо мне? — это был последний вопрос, перед тем, как наказать его за нарушенное обещание более не создавать мешающие людям спокойно жить связки из заклинаний. Под нос ему демонстрируется подписанный кровью и магией договор, обязующий держать экспериментаторские замашки в узде. В противном случае его ждет суд. — Милорд! Я больше никогда, клянусь! — упав на колени молил маг, пытаясь дозваться до моей милости, но я уже принял истинный облик, а значит пути назад не будет. Обнажив Ледяное Дыхание, выпустив на волю стужу и мороз, окутав все вокруг льдом, вынес приговор: — Жизнь без магии! Отныне и впредь! — произнес я, погружая лезвие клинка в узор его магической составляющей, проявившийся по моей воле. Ее он, как и гласил договор, вверял мне в руки. Клялся магией, и именно поэтому ее он и лишится. Теперь узор дара выжжен, источник более к нему не благосклонен, а та связка из заклинаний потеряла свою силу. Жители свободны от разговора ямбами, хореями, дактилями, и тому подобными стихотворными формами. Надеюсь, будет довольна и Жрица с Этиором. Я же, как и гласят мои обязанности смотрящего за порядком, наказал нарушителя спокойствия, покарав его лишением сущего. И со спокойной душой, а также чувством выполненного долга, покидаю дом Максимилиана, направляясь к трактиру.