Пёс и Тигр

      Спокойствие, образовавшееся в Чжанцю, сопровождается лишь пением птиц и редким людским перешептыванием.       После произошедшего ночью была укреплена стена Чжанцю; купол над Кланом Цянь также был усилен, а механизм снятия перенесен в строжайшей секретности. Клан Тысячи Троп затих. Новостей оттуда не поступало — известно лишь, что глава клана, Дун Сычен, занят подготовкой похорон. Горе застряло где-то в середине горла, временами перекрывающее кислород от тяжелого осознания. Хуан Ичен старался не вспоминать и лишний раз не встречаться взглядом с Лю Яняном. В ученике Клана Цянь что-то окончательно перемкнуло; он оставался привычным глуповатым собой, но временами просто умолкал, пряча лицо за расписным веером. Невозможно было сказать, что за думы томились в молодой горячей голове.       Уцелевшая часть людей императора из Клана Джинцзы с самой полуночи отправилась на истребления скрывшихся в городе остатков Цветущей Пустоши. Ежечасно приходили оповещения о количестве убитых темных заклинателей; живыми этих тварей уловить было нельзя. И даже в обстановке вечной битвы мирные времена, как рассветное солнце, поднимались мал-по-малу над Чжанцю.       Ночью спалось плохо, и оба заклинателя, гостящие в Клане Цянь, просыпаются с первыми петухами. Прохладное утро со слабым ветерком врывается в помещение, голубое солнце пробегается тонкими лучами по западной стене. Веки кажутся тяжелыми. Сон шел темный, без сновидений, и даже эта темнота не успокаивала. После использования темных сил в большом количестве, сердце ощущается каменным и тяжелым. Тело поднимается с футона через силу.       Шен Гуанчжуй первый выходит из гостевых покоев, сообщив, что Хуан Ичену пока стоит заняться сборами за двоих; последний может только кивнуть. Это первый раз, когда они перекинулись парой фраз, с момента их столкновения с Цветущей Пустошью у разрушенной стены. Разговор просто не шел. Хуан Ичен видел смерть много раз, близких людей — тоже, и пускай понимал всеобщий траур и не меньше переживал из-за смерти юной ученицы Клана Тысячи Троп, которой герои теперь навсегда обязаны жизнью, но решительно не мог понять, почему тяжелое настроение особенно сильно коснулось Шен Гуанчжуя.       Герой редко грешил яркими эмоциями. Часто спокойный, Шен Гуанчжуй привычно себе не стал рассуждать о случившимся; взамен, он перестал рассуждать вовсе. На его лице застыло одинаковое выражение, схожее с холодом, но с напряженными чертами лица. Все тело героя напоминало натянутую струну старого гуциня; заденешь не верным образом, и лопнет со скрипящим звоном. Хуан Ичен думает, что если начнет допрашивать, сделает лишь хуже.       В полдень им стоит окончательно покинуть город. А пока нужно собрать скудные пожитки и еду, сложенную в многочисленные тарелки и судки. Клан Цянь, ожидающий, что герои вскоре продолжат свой путь, заведомо вежливо позаботился о пропитании, которое стоит взять в дорогу. Очень мило со стороны людей, днями ранее желавшим их смерти.       А Шен Гуанчжуй в то утро направился прямиком в покои главы Цянь.       Утро стоит светлое, мягкое и прохладное. Облака затянули с ночи небо, спрятав окончательно холодное от раннего часа солнце. Лишь редкие его просветы блеклыми тенями падают на землю. Деревянный дом, с украшенной золотыми рыбками крышей, встречает тишиной и богатым запахом сандала. Стража пропускает героя внутрь, не задавая ни одного вопроса.       Как и ожидалось, глава Цянь давно не спит — кажется, не спал еще с прошлой ночи. Он с ровной спиной восседает за длинным столом, перебирая стопки книг. Некоторые остаются открытыми лежать подле рук. Завидев гостя, Цянь Кун поднимается и кланяется. Шен Гуанчжуй кивает.       — Как вы себя чувствуете, глава Цянь? — интересуется Шен Гуанчжуй.       Жестом руки Цянь Кун указывает на один из табуретов, стоящих неподалеку от письменного стола. Герой занимает место, еще раз благодарно кивнув. В недолгом молчании Цянь Кун откладывает еще пару книг, прежде чем обращает взор к своему гостю. Будучи взрослым заклинателем, всю жизнь постигавшем многовековую мудрость и искусство учтивого этикета, он ведет себя сдержанно, не давая внешности выдать беспокойств, томимых в душе. Но Шен Гуанчжуй не был бы собой, если бы не прочел страха, вынуждающего энергию в теле Цянь Куна трепетать при взгляде на героя.       — Темные времена настали и для нашего города, — рассуждает глава Цянь. — Беда шла через Боян, теперь Цветущая Пустошь направила взор на Чжанцю. Если бы мы не получили помощь от Шен-гунцзы и Хуан-гунцзы, кто знает, что могло бы приключиться… Теперь, когда мы знаем, каковы умыслы Цветущей Пустоши, я не вправе задерживать вас более. Возможно, мне стоит извиниться за столь долгое заключение и клевету.       — Что Вы, — уголки губ Шен Гуанчжуя складываются в мягкую улыбку. — Глава Цянь лишь желал мира для родных краев. Разве это грех? Я не смею и не смел противиться. Лучше заботиться об общем благе, чем добиваться милостей для одного себя.       — Лучше втайне творить добро, чем стремиться прославить свое имя, — согласно продолжил глава Цянь. Его почти не тронутое возрастом лицо слегка просияло, как неосторожное солнце в дождливый день выглядывает из-за туч. — Уважаемый герой. Позволишь ли ты задать мне вопрос, на которой я долгое время не могу найти ответа?       Шен Гуанчжуй кивает.       — Ни раз я видел, как ты и твой спутник двигаетесь в бою, — проговаривает Цянь Кун своим ровным, громким голосом. — Я понял, что духовная энергия в твоем теле слаба, и ты пользуешься техниками талисманом нескольких школ. Однако, я склонен считать, что это лишь результат твоих упорных познаний в этой области.       — Верно, — вновь соглашается герой.       — Но вот твой друг… — Цянь Кун опускает взгляд, смиренно улыбаясь. — Не думал я, что вновь увижу похороненную технику Клана Медного Листопада. Славная была школа, их уникальный стиль известен каждому в цзянху. Мне не было ведомо, что остались выжившие после произошедшей в их краях трагедии. Скажи, как ты нашел Хуан Ичена и его ученика?       — Лишь воля случая, — отвечает Шен Гуанчжуй, не раздумывая, но и не спеша. — В те годы, когда не стало Медного Листопада, я был слишком молод и глуп, чтобы понять, как помочь Бояну и заклинателям в их краях. Но когда я встретил Хуан Ичена, я понял, что могу предложить ему странствовать со мной. Вы правы — мои духовные силы ничтожно малы. Наверняка, судьба располагала к нашему союзу.       Цянь Кун недолго молчит. Шен Гуанчжуй ждет, рассматривая уставленные книгами полки. Среди сандала просачивается запах застоявшихся чернил. С улицы доносятся голоса некоторых старших заклинателей, приносящих вести с территории Чжанцю. Что-то шипит тихо-тихо, как если бы за дверями обозлилась бесхозная кошка. Никто не придает звуку значения.       — Но ведь ты пригрел змею на груди, не так ли? — спрашивает Цянь Кун, сталкиваясь с героем взглядами. Шен Гуанчжуй слегка поднимает брови, но удивленным не выглядит.       — О чем вы, глава Цянь?       — Темные силы текут по меридианам Хуан Ичена. Я уверен, что великий герой в курсе о том, по какому пути ступает его спутник, — глава Цянь слегка меняет тон на более аккуратный. — Я не в праве осуждать твой выбор. И все-таки, кому как не тебе, Шен-гунцзы, известно, что происходит с заклинателями, умов которых касаются запретные писания?       — Глава Цянь, — вежливо несоглашается Шен Гуанчжуй, — Хуан Ичен лишь кажется дураком с флейтой в руках. Я знаю, что в нем есть потенциал. И этот потенциал можно раскрыть, как только я смогу убедить его, что темные силы — неверный путь. В силах Хуан Ичена спасение всего цзянху.       Цянь Кун медленно кивает, находя решительные слова героя пророческими. Псевдо-отцовские нотки в голосе рассыпаются в обычный тягучий тон, с которым глава Цянь выступал перед своими людьми.       — Я вижу, герой верит в спасение каждой души, которая встречается на его пути, — Цянь Кун расправляет рукава. — Достойно похвалы. Ты сделал достаточно для Чжанцю, чтобы в тебя верили, а посему и допрашивать не собираюсь.       — Благодарю, глава Цянь. Позвольте откланяться — боюсь, Хуан Ичен, несмотря на бурлящую в нем силу, глуповат, а от того и натворить может… Глупостей, — Шен Гуанчжуй едва удержался, чтобы не сказать «всякой бесовщины».       — Конечно, ступай, — Цянь Кун поднимается с места. — Ближе к полудню прибудет карета, с которой вы отправитесь в Орден Инин. Извозчиком я выбрал надежного заклинателя из Клана Джинцзы. Он будет вам и соратником, и знающим путеводителем. За вами поедут еще две повозки, и заклинатели в них так же помогут вам в освобождении ученика Хуан-гунцзы.       — Благодарю, — кланяется Шен Гуанчжуй, прежде чем удалиться.       А в рукаве ханьфу зажимает украденное нехитрым талисманом письмо.       В гостевые покои он возвращается с тем же непоколебимо-спокойным лицом, с которым их и покидал.       Хуан Ичен отвлекается от маленького сражения с узлами на походных мешках и поднимается, слабо улыбнувшись герою. О настроении Шен Гуанчжуя все еще сказать сложно: то ли все вернулось в норму, то ли герой до сих пор погряз в тихой печали. Поэтому заклинатель не торопится открывать рот, молча наблюдая, как Шен Гуанчжуй закрывает окна, причитая негромко о стоящем в помещении холоде.       — Глава Цянь, насколько мне известно, оставил нам теплые плащи. Сейчас найду, — сообщает Хуан Ичен, желая угодить. А получает щелчком по лбу. От растерянности забывает даже выказать недовольство.       — Погляди вот на что, бродяжка, — шепотом произносит Шен Гуанчжуй, выуживая из рукава маленькую деревянную дощечку.       «Лотос, прорастающий из крови, дает побеги лишь раз.»       Иероглифы острые, как лезвие изогнутого меча, глубокими вырезами высечены в тонком куске дерева, очерченным позолотой вдоль краев. Хуан Ичен узнает почерк и знает, что делать дальше. Не обращая к Шен Гуанчжую и взгляда, он подносит пальцы к поверхности дощечки, и их обжигает ледяным покалыванием. Взмах ладони — темная энергия легко растворяется в воздухе маленькими черными облачками. Письмена меняют форму. Они неразборчиво искажаются, в воздухе растворяется запах гари.       Не следует ничего. Игра высеченных букв усмиряется, надпись принимает прежний зловещий вид.       Шен Гуанчжуй отправляет дощечку назад в рукав и слегка одергивает белую ткань. Он без толики эмоции оборачивается к Хуан Ичену, позволяя выносить приговор о дальнейших действиях ему. Заклинатель выдыхает.       — Я знал, что просто так Клан Цянь не отделается, — шепчет он. — Как думаешь, понимают ли они, что это не просто милая открытка от дальних родственников?       — Но воздействие не помогло, — отмечает Шен Гуанчжуй. — Возможно, Цветущая Пустошь меняет стратегию. Вопрос лишь в том, что делать будем мы?       Хуан Ичен складывает руки на груди. Такого рода письмо получал когда-то и Клан Медного Листопада. Стоит передать ему лишь каплю темной ци, как послание трансформировалось в короткий текст о приближении Цветущей Пустоши и выдвижении сделки. Хочешь жить — плати заклинателями, обращаемыми в слуг Я Вана.       — Я думал, мы сумели припугнуть этих тварей. А они и проиграли, и удочку забросили. Откуда ты вообще взял это?       — Оно лежало за книгами, — отвечает Шен Гуанчжуй, присаживаясь за стол. Заваренный чай еще дымится, и герой наливает себе немного травяного отвара в чашу. — В покоях Главы Цянь. Быть может, Цянь Кун еще не успел обнаружить весточку от Короля Темных Сил.       — Это ты как понял? — привыкший к смекалке своего друга, Хуан Ичен не удивляется. Он садится напротив и капает в чашу чай: там ничего не остается. Со вздохом заклинатель отодвигает сосуд подальше.       — Книги были покрыты малым слоем пыли, — объясняет герой. — Не похоже, что их касались последние десяток дней. Я привык тягаться с письменами из-за талисманов, и потому почувствовал скопление темной энергии на одной из полок. Или Клан Цянь получил письмо довольно давно, или существует заклинание, способное перемещать предметы от места к месту.       — Такого не было в «Десяти обратных путях ци», — качает головой Хуан Ичен. — Значит, оно там довольно давно. Думаешь, Цянь Кун его специально спрятал?       Шен Гуанчжуй молчит. Он медленно отпивает чай, а Хуан Ичену остается только ждать, пытливо раздумывая о ходе ситуации. Если Цветущая Пустошь положила глаз на Клан Цянь, то отъезд героев будет сулить лишь последующие ее ходы в Чжанцю. Даже запечатанный, город остается под угрозой.       Точно.       Заклинатель поддается вперед и ударяет рукой по столу. Сервиз вздрагивает, Шен Гуанчжуй недовольно хмурится, беззвучно осуждая импульсивность товарища по оружию. Хуан Ичен же выглядит как никогда восхищенным своей же находчивостью.       — Письмо оставил Сумеречный Волк! — громким шепотом оглашает Хуан Ичен. Шен Гуанчжуй цокает языком.       — Поразил наповал, — саркастично отзывается герой, который от внезапного выброса энергии Хуан Ичена чуть не обжег пальцы. — Я думал об этом. Но обычно письмо отправляется напрямую главе клана или ордена. С чего бы вдруг Ван Исяню прятать его за книгами? Оно или уже было прочтено и утаено, или…       — Он собирается вернуться! — заканчивает Хуан Ичен. Шен Гуанчжуй кивает. — Но он на наших глазах бежал из Чжанцю, поджав хвост. Разве есть способ проникнуть назад? Я своими руками укреплял стену, а сейчас туда еще вложена еще и сила десятков императорских заклинателей. Сомневаюсь, что Цветущая Пустошь в пару ударов разнесет барьер.       — Бежал, — согласно произносит Шен Гуанчжуй. — Или нет. Часть заклинателей Цветущей Пустоши остались внутри города. Они шли одной процессией в обе стороны, глупо будет делать вывод, что сбежали все. Но, в конце концов, нам стоит мыслить в другую стезю вопроса.       Хуан Ичен вопросительно молчит. Шен Гуанчжуй вздыхает, который раз рассуждая о том, что связал судьбу с идиотом.       — Письмо, — напоминает герой. — Цветущая Пустошь всегда вручала весточку прямиком в руки главы школы. С чего бы вдруг им прятать ее в покоях главы Цянь?       — Это в самом деле странно.       — Это значит, что Цветущая Пустошь, как я уже говорил, поменяла тактику. Они поняли, на какой риск пойдут, если посмеют ворваться в Клан Цянь, пока здесь есть мы с тобой. Из-за этого письмена и не отреагировали на выброс твоей энергии: значит, письмо уже прочитали. Среди заклинателей Клана Цянь есть тот, кто принял запретные писания в свои руки.       — Ты хочешь расследовать это? — погодя, спрашивает заклинатель.       Он нехотя оборачивается к закрытому окну. За ним — бескрайние широты его государства, высокие горы и бурные реки. За ним, где-то в другом регионе, в заключении находится его ученик. Хуан Ичен смиренно опускает взгляд к собственным ладоням, лежащим на столе. Шен Гуанчжуй хочет помогать людям; быть может, он и прав. Но ведь прежде, чем спасать других, полагается убедиться в безопасности ближних.       — Нет, — просто отвечает Шен Гуанчжуй, заставая Хуан Ичен врасплох. — Оставим это дело Клану Цянь. Я сообщу главе Цянь о происходящем.       Шен Гуанчжуй встает, одновременно с ним подскакивает и заклинатель. Он преграждает путь и тупо замирает, не особо понимая хода мыслей своего спутника. Еще вчера ночью он говорил про всеобщее благо и помощь другим. Сегодня настрой меняется, будто бы возникший ими спор был выигран Хуан Иченом.       А герой в белых одеяниях только расправляет рукава, чтобы после спрятать за спину руки.       — Вчера я пообещал, что это будет последний наш подвиг внутри Чжанцю, — напоминает он. — А дальше мы отправимся на поиски твоего ученика. Юджина нужно спасти, пока Орден Инин и Цветущая Пустошь еще хранят терпение.       — А как же Клан Цянь?       — Они мудры и, если воспримут мои слова правильным образом, смогут уберечь себя от трагической судьбы.       Хуан Ичен не сдерживает улыбки. Шен Гуанчжуй умел скрывать, недоговоривать, умалчивать, но не лгать. Даже сейчас, когда, казалось бы, лишними бы они в помощи другим не были, герой выбрал сдержать данное им обещание.       Известие о приближении Цветущей Пустоши глава Цянь слышит в строжайшей секретности незадолго до отъезда героев. Он получает от Шен Гуанчжуя установки о том, как препятствовать Цветущей Пустоши. Тайное расследование о нахождении предателя остается на плечах особо талантливых заклинателей из Клана Тысячи Троп.       Солнце пляшет между густых облаков, тепло стелется по городским, пускай и тихим улочкам. Обычно живой и шумный, Чжанцю притих, как наказанный за недобрый поступок ребенок, способный лишь на негромко брошенные обыденные фразы. Торговая площадь встречает непривычной пустотой и покинутостью. Уличные собаки большими, голодными глазами провожают героев, будто знают о тех делах, что они совершали в Чжанцю. Пришел момент покидать насиженное место и наконец двигаться в путь.       Повозка из темного дерева уже была запряжена двумя спокойно выжидающими конями. Извозчик, юноша едва ли старше Хуан Ичена, расправил при виде героев черно-золотые одежды и легко запрыгнул на свое место, не удосужив их ни поклоном, ни приветливым взглядом: один только край соломенной шляпы остался выглядывать из-за повозки. Может, Клан Джинцзы до сих пор переживает из-за обильной потери братьев по оружию.       — Настало время прощаться, — произносит глава Цянь. Он глубоко кланяется героям. Хуан Ичен повторяет жест. — Если вы надумаете вернуться в Чжанцю, Клан Цянь безоговорочно примет вас.       — Благодарю, глава Цянь, — кивает Хуан Ичен. Улыбнувшись, он поворачивается к Шен Гуанчжую и кивает на повозку. — После тебя?       — Вперед принято пропускать дам, — отмечает Шен Гуанчжуй. Сначала Хуан Ичен думает обернуть это в шутку, но не находит вообще никаких слов, когда к повозке подходит взявшаяся, будто из ниоткуда, девушка, лицо которой прикрыто сетчатой темно-зеленой вуалью. Не поворачиваясь на заклинателей, она заходит внутрь.       Удивительно, но никто, кроме Хуан Ичена, странного ничего в таинственной незнакомке не находит. Шен Гуанчжуй легко ныряет следом за таинственной барышней. Хуан Ичен хмуро глядит на главу Цянь, но мужчина так же не спешит давать ответов, отвлеченный на вернувшихся с задания членов клана. Хуан Ичену ничего не остается, как последовать за Шен Гуанчжуем и затворить дверь повозки. Не медля и секунды, извозчик погоняет лошадей. Заклинатель занимает место рядом с героем.       Их внезапная спутница, стоит повозке тронуться, легко скидывает с лица вуаль и с холодом смотрит на Хуан Ичена пару мгновений. Самому заклинателю много времени не требуется, чтобы узнать в ней Ли… Ван Ирон. Хуан Ичен нервно смеется.       — Когда любезнейший герой сообщил мне, что позже мы свяжемся вновь, я не думал, что барышня Ван поедет вместе с нами, — признается он. Барышня впивается в него негодующим взглядом, будто бы хочет что-то ответить, но в итоге просто отворачивается. На слова заклинателя отзывается Шен Гуачнжуй.       — Барышне Ван не безопасно оставаться в городе в ее положении. Куда лучше будет, если мы сопроводим ее из города. Взамен же, барышня Ван поделилась со мной некоторой информацией о Цветущей Пустоши и ее двоюродном брате.       — Вот как, — Хуан Ичен улыбается. — В таком случае, мне стоит поблагодарить барышню Ван за сотрудничество.       Их спутница хмыкает на благодарность, произнесенную, как ей показалось, пренебрежительным тоном.       — Я помогаю не тебе, Хуан Ичен, а Шен-сюну. Не бери чужие заслуги на свой счет — это легко можно счесть за детскую эгоистичную легкомысленность.       — Извольте…       — Более того, — вклинивается Шен Гуанчжуй, — барышня Ван — искусный лекарь, и если мы столкнемся с преградой на пути, она поможет нам восстановиться.       Хуан Ичен выбирает молчать. Судя по тому, какую реакцию он на речь получал, его слова не будут сочтены за что-то осмысленное, покуда его сопровождают два человека, мастерски умеющие его затыкать. Он только выпускает из легких воздух и садится удобнее: путь предстоит долгий.       Цокот копыт по каменным дорогам города сменяется глухим шуршанием. Колеса редко ударяются о маленькие дорожные камни. Волна холода накрывает тело лишь на мгновение, прежде чем повозка минует городские стены. Они покидают жилую часть города, выезжая в широкие поля, ведущие к территории горного, ухабистого Личена.       Хуан Ичен давно не задерживался на одном месте столь долгие сроки. Он и Юджин могли засесть в каком-нибудь лесу, где юному ученику было удобнее тренировать свои боевые навыки, но люди там встречались редко, и лишь шепот листьев мог обрывать их мирное обывание. Те дни были полны легкости, спокойствия бытия, в которых цели становились тверже, в которых вся жизнь превращалась в далекую, извилистую дорогу к конечной, мрачной цели. Эта цель возникала глубоко в сознании вспышкой-осознанием. Они живут, чтобы отомстить за родной дом, за людей, что просто желали выжить и сохранить ту любовь, что взращивали на чужой земле. Зуб за зуб — это даже не было преступлением, обычным следственным уроком, который следовало бы предоставить грязному поселению Цветущей Пустоши.       Хуан Ичен хотел мстить не только за Клан Медного Листопада и сгоревшую дотла усадьбу. В Бояне погибли такой же бесславной кончиной еще десятки семей, отчаянно желавших счастья, закрытого грозовыми тучами руками темных сил. Все они желали самосовершенствоваться и помогать миру поднебесной до самого последнего вздоха; некоторые из них не успели достичь даже возраста, в котором могли бы начать самосовершенствование. Вызванная несправедливостью ненависть темной энергией давила на сердце. Хуан Ичен тоже проиграл, но не пал в смертельном бою. Его руками должно было твориться возмездие, но вчера ночью мир легко рухнул, стоило человеку знающему открыть ему глаза чуть шире.       Жить ради мести — пустой мотив.       Хуан Ичен не желал следовать этой мысли. Он считал, что, как только Цветущая Пустошь падет, в установленном мире он без труда найдет новый смысл. Время есть — он обязательно успеет, обязательно ухватится за открывшиеся ему пути. Но разве были эти пути благодетели когда-то закрыты?       Нет, не были. Даже ведомый местью, Хуан Ичен оставлял за собой право выбора: разрушать любое темное присутствие на пути и скалиться от недобрых вестей, либо продолжать тренировки, не менее отчаянные, чем у Юджина. Он мог копить силы, мог бесконечно бросать вызовы судьбе в недосягаемых, казалось бы, высотах — но он этого не делал. Самонадеянно считал, что, овладев обоими сторонами сил, поймав сплетение инь и ян в огрубевшие ладони, сможет свергнуть любого врага, не глядя в будущее. Он был самонадеян и, — Шен Гуанчжую стоит отдать должное за эту мысль, — глуп.       Сейчас Юджина все еще нет. Сейчас всему цзянху грозит опасность. Сейчас Хуан Ичен как никогда чувствует ответственность за то, что не вклинился раньше, что не посвящал дни упорному труду, в ходе которого он мог бы спасти Боян, защитить семьи ни в чем не повинных людей. Но он этого не сделал.       Рядом с ним восседает человек без прошлого и без знаемого будущего. Шен Гуанчжуй не спешил раскрывать своих тайн, не спешил давать свое имя огласке, но рвался на защиту всего цзянху, готовый отдать сразу несколько жизней ради чужой безопасности. В нем благодетель расцветала тысячами сливовых цветков, бурлила в наполовину закрытых меридианах. Даже с ослабшими духовными силами он продолжал бороться, уверенно и бесстрашно. С каждым днем он увядал. С каждым днем он становился все более значимым в глазах такого дурака, как Хуан Ичен.       Заклинатель закрывает глаза, уставившиеся до этого в пустое пространство в середине повозки. Он понял, что ошибся. Понял, по какому пути стоит идти, если он хочет помочь себе и тем, кто является таким же человеком, как и он. Упорно часть его, мрачная и холодная, твердит: «поздно, уже слишком поздно». Хуан Ичен привык жить с бесконечной бездной инь в сердце, и потому не слушает. Поздно не будет никогда, покуда он знает, зачем и что делает в момент сейчас.       Повозка на мгновение вздрагивает, как дубовый лист от дуновения северного ветра, и продолжает свой путь. Хуан Ичен пробуждается от задумчивой дремы и прислушивается. Шен Гуанчжуй, вышедший из медитативного состояния, покидает свое место.       — Что-то случилось, уважаемый заклинатель Клана Джинцзы? — спрашивает он, выглянув за приоткрытую дверь. Хуан Ичен прислушивается, чтобы разобрать ответ.       — Дорога… ная… — только и воспринимает заклинатель, хмуро обернувшийся к их спутнице. Ван Ирон будто бы один лишь взгляд оскорбляет, и она недовольно поджимает губы и молчит. Вместо того, чтобы обратиться к Хуан Ичену, она оборачивается к вернувшемуся в кабинку Шен Гуанчжую.       — Что там? — спрашивает она.       — Дорога стала неровной, — оповещает герой. — Странно.       — Странно? — переспрашивает Хуан Ичен.       — Дороги в Чжанцю известны тем, что передвижение по ним не составит труда ни путнику, ни императорской страже верхом на лошадях. Пожалуй, мне стоит выйти, чтобы разведать ситуацию. Бродяжка, возьми.       Хуан Ичен принимает из рук героя талисман, которого еще не видывал. Заклинатель оглаживает пальцами непонятные письмена, иероглифы которых не складываются в понятные человеку слова. От обычных талисманов, помимо чужого языка, их еще отличает какой-то особенно темный оттенок используемой бумаги, будто шелк был пропитан в чем-то заранее, перед тем, как в его поверхность ввели кровавые символы.       — Что это?       — Талисман призыва, — отвечает Шен Гуанчжуй. Он снова приоткрывает дверь. — Остановите, пожалуйста. Я скоро вернусь.       Императорский извозчик послушно тормозит лошадей, и привычное дорожное постукивание сменяется опасной тишиной. Не давая Хуан Ичену задать следующего вопроса, Шен Гуанчжуй скрывается за пределами деревянной кабины.       Хуан Ичен переглядывается с Ван Ирон и извиняюще улыбается — раз герой ответы выбрал не давать, быть может, барышня Ван, состоящая с ним в тайном сговоре, расскажет больше? Девушка же, уловив чужие мысли, складывает руки на груди.       — Он активируется автоматически спустя какое-то время и переместит тело Шен Гуанчжуя к тому, у кого в руках этот талисман находится, — нехотя объясняет Ван Ирон. — Ты разве не из Медного Листопада?       — К чему же ты спрашиваешь?       — «Десять обратных путей ци», предисловие, — поясняет она. — Там написаны техники альтернативных выбросов инь, если заклинателю недоступна сяо. Ты даже это не усвоил?       — Усвоил, — упрямо отзывается Хуан Ичен. — Оберег падающей звезды, техника расщепления золотого ядра, талисман переноса энергии… Погоди.       Хуан Ичен чувствует, как кровь стынет в жилах, а гнев мешается с острым беспокойством.       — Шен-сюн только что… — бубнит он тихо, невольно сжимая пальцы на темной бумаге, медленно понимая, отчего обычный материал окрасился иным цветом. Кровь. — Он же может погибнуть, даже не столкнувшись с опасностью!       Талисман переноса энергии — сложное сплетение, высасывающее из тела некоторую часть духовных сил. Как только светлая энергия останавливает свою долгую концентрацию внутри талисмана, он воспламеняется и силой перетягивает душу и тело владельца на место возгорания. Вложенная в него вместе с кровью энергия рассеивается, и даже полный могущественной ци заклинатель легко может навредить себе, стоит потерять концентрацию на контроле зловещего талисмана.       Откуда Шен Гуанчжую вообще известно о темной технике из запретной книги?       Хуан Ичен хватает меч в руки и уже желает выйти из повозки, но его останавливает голос Ван Ирон — раздраженный и придирчивый, нарочно задевающий.       — Дурак, — произносит заклинательница. — Доверься своему другу хоть раз. Я уверена, что Шен Гуанчжуй лучше твоего знает, что делает, раз не позвал нас в качестве подмоги. Сядь и выжди, пока есть время на отдых.       — Но ведь он там один… — не унимается Хуан Ичен, глядя за приоткрытую дверь. Пустое поле, покрытое свежей, высокой травой. Ни единой живой души на далекие ли.       — Не один, — отмечает Ван Ирон. Она поднимается с места так, будто бы ее вынуждают это делать. Девушка становится на коротком расстоянии от Хуан Ичена и легко толкает дверь. После кивает в сторону, где смиренно дожидаются продолжения пути лошади.       — Наш извозчик увязался следом, — поясняет она. Хуан Ичен выглядывает наружу и действительно замечает, что императорский заклинатель исчез вместе с героем.