Пёс и Тигр

      Шен Гуанчжуй тенью мелькает по раскидистому полю, останавливаясь лишь в тени одиноко стоящего в нем дерева.       Мирно стрекочут насекомые, упивающиеся благоуханной зеленью. Прохлада скользит вдоль высокой травы, нежно оглаживая волнистые от ветра просторы. Волосы путаются, стоит подвижному воздуху прикоснуться к ним самыми кончиками призрачных пальцев. Шаги шуршат тихо, испуганно, медленно. Шен Гуанчжуй обращается к своему преследователю, не оборачиваясь, прекрасно зная, что за человек замер за его спиной.       — Уважаемый заклинатель Клана Джинцзы, — вежливо произносит он, — поведай, зачем ты вынудил меня покинуть повозку.       Молчание. Герой медленно поворачивается, встречаясь взглядом с парой напуганных глаз. Шен Гуанчжуй слабо щурится, вглядываясь в юношеские черты лица, искаженные томительным волнением. Руки извозчика слегка трясутся, золотистые одежды трепещут под тяжелым, ледяным взглядом.       — Я лишь хотел… — запинаясь, дрожащим голосом объясняет заклинатель. — Я хотел поговорить с… Вами.       — Говори, — Шен Гуанчжуй взмахивает рукой. — Мы ушли достаточно далеко, чтобы наша беседа не была услышана моими спутниками.       — Вы… Герой, — будто одернув себя от неучтивого обращения, мямлит извозчик. С каждым словом его глаза будто становятся все крупнее и яснее. На лбу выступает холодный пот. — Этот скромный слуга желал…       Ничто не предвещало беды. Шен Гуанчжуй взмахивает рукой резко, выпуская припрятанный талисман, который взрывается в том месте, где мгновение назад стоял императорский посланник. Самого юноши там не оказывается. Он исчезает вместе с качнувшейся тенью дерева бесшумно, и даже запаха живого тела за собой не оставляет. Шен Гуанчжуй высвобождает меч. Редко способное узреть солнечный свет и воздух живой природы, лезвие блестит, отражая в себе даже те краски мира, что недоступны глазу человека. Герой наносит удар в направлении одной из ветвей, прорезая взявшуюся там из ниоткуда темную гущу тумана. Следующий удар заносит за спину.       Шен Гуанчжуй плавно танцует в незримой битве, руководствуясь отбрасываемыми мечом бликами. Не проходит много времени, прежде чем из черного тумана брызгает кровь, и за ядовитыми парами возникает тело заклинателя. Меч прорезал черные одежды на плече и юноша, не способный устоять на ногах, припадает на одно колено. Он завороженно смотрит на героя, возвышающегося перед ним с ледяным оружием в ладонях. На лезвии меча легко повторяется скрытая за иллюзией звериная маска, искаженная не меньшим восторгом, что плескается на глубине радужки.       — Полно тебе будет, — Шен Гуанчжуй остается непоколебимо спокойным. — Прояви свою истинную личность, пока я позволяю тебе оставаться в живых.       — Шен… — тревожно сипит заклинатель. — Ваше Высочество…       Со звоном меч ныряет в ножны. Шен Гуанчжуй прячет ладони в белоснежные рукава и ограничивается кивком. Юноша, поняв, что за приказ ему был отдан, вновь взрывается черным облаком дыма. Когда оно рассеивается, знакомая маска появляется перед героем. Он брезгливо поджимает губы, но продолжает молчать.       — Ваше Высочество! — в чувствах выкрикивает заклинатель Цветущей Пустоши. Он рывком водружает весь вес на колени и склоняет спину в глубоком, почтительном поклоне. — Вы все же овладели Шэнхуань… Меч принял Вас, а Вы — его…       — Вон Кунхан, — Шен Гуанчжуй не сводит с него глаз, будто бы заново впитывая его облик. — Чего тебе надо от меня и моих спутников?       — Я… Этот скромный слуга ни в коем случае не хотел вредить Его Высочеству принцу Цветущей Пустоши, — эмоционально объясняется заклинатель Цветущей Пустоши. — Я предан Его Высочеству, пускай Вы покинули отчий дом… Этот слуга искал Вас так долго, и я так рад, что Его Высочество в порядке…       — Поднимайся, — строго отзывается Шен Гуанчжуй. — Ну же, вставай…       Герою приходится подойти ближе и руками ухватиться за плечи его бывшего слуги, а потом с силой потянуть вверх. Даже приняв вертикальное положение, заклинатель не смел поднять головы, опустив алую маску к земле. Шен Гуанчжуй вздыхает и качает головой.       — Ты не изменился, А-Хан. После бури встречаются с радостью.       Когда-то давно, в далеком детстве, будучи настоящим принцем Цветущей Пустоши, Шен Гуанчжуй тяжело справлялся с выживанием при дворце. Каждый день, как пытка, повторялся раз за разом одинаковым сценарием. Больше всего хотелось покинуть этот мир, если уж бесталанный сын не может исполнить отцовской воли. И в один из таких же одинаковых дней, к юному тайцзы темного пути рукою Его Величества был приставлен стеснительный, слишком мягкотелый с виду слуга.       Вон Кунхан говором и телосложением едва ли дотягивал до двадцати лет, а в своем поведении и вовсе, казалось, застрял глубоко в подростковом возрасте. Он был мнителен и будто бы вечно смущен перед пропитанными злобой взглядами своего господина. Шен Гуанчжуй никогда не пытался сблизиться со слугой, назначение которого казалось бессмысленным. В своей ситуации сын Его Величества не был готов заводить друзей, ненавидя каждого встречного с одинаковой силой. Он любил своего отца — то была любовь из выбитого плетью уважения, любовь из страха, любовь из абсолютной пропасти отчаяния, в которую Шен Гуанчжуй с каждым днем обваливался все глубже. Робкий Вон Кунхан только мешался перед глазами.       Пока однажды Шен Гуанчжуй не узнал об истинных способностях мямли-слуги.       Они сошлись в спарринге… случайно. Шен Гуанчжуй был особо взбешен после очередного «урока» Нин Иджуо, и руки желали подхватить ближайший ученический меч, чтобы в битве взвалить всю злобу на соперника. Вон Кунхан, бродивший за ним по дворцу преданной собачонкой, просто попался под горячую руку.       И в тот день Шен Гуанчжуй не смог коснуться даже подола его одеяний.       Кукольник — мастер марионеток. Заклинатель, что достиг ранга бессмертного, а после исчез в следствие ожесточенной битвы за собственный орден. Тогда Цветущая Пустошь нанесла удар по старинному Ордену Дженъи, глава которого, в обмен на жизнь своих людей, протянул руку темным силами. Орден распался, а про Кукольника больше не слышал никто. Народ мог лишь слагать легенды о невиданном мастерстве заклинателя, который из обычных тряпичных марионеток мог создать целую армию жестоких солдат. То было десятки лет назад.       Сражаясь с Вон Кунханом, Шен Гуанчжуй столкнулся с этим таинственным мастерством лицом к лицу.       Вон Кунхан не был личным слугой Шен Гуанчжуя — он был сторожевым псом, который никогда бы не позволил навредить своему хозяину, но так же и не мог выпустить его из треклятой дыры страданий под именем Цветущей Пустоши. Он подчинялся Яньло-Вану по давнему договору, но одновременно с этим бесконечно проникся тяжелыми стараниями ни в чем не повинного ребенка. Шен Гуанчжуй, духовные силы которого, еще растущие, грозили стать куда могущественнее, чем собственные, оставили на Вон Кунхане неизгладимое впечатление. Он поклялся самому себе спасти жестокого мальчишку, похоронившего свою детскую наивность в собственной пролитой крови.       Слуга, бессмертный заклинатель, глава Ордена Дженъи — обычный человек с огромным сердцем, который умел смотреть куда глубже, замечать куда больше. В юном тайцзы темного пути он видел свет настолько яркий, что не сумел противиться собственной растоптанной добродетели.       Когда Шен Гуанчжуй, повеляемый силой Шэньхуаня, бежал из дворца прочь, он лишь мельком заметил огромные, грустные глаза Вон Кунхана, который не смог удержать своего господина от бегства. Или же он просто не захотел.       Судьба этого человека была неизвестна Шен Гуанчжую вплоть до сегодняшнего дня. Поэтому сейчас, выглядывая все такие же бесконечно печальные глаза за алой маской, герой не может отказать себе в доброй улыбке, которую редко выпускал на свет.       — Почему ты притворялся императорским заклинателем? — мягко спрашивает Шен Гуанчжуй. Прошли долгие годы, но в нем сохранилась та твердая уверенность в доверии этого, казалось бы, перепуганного внешним миром человека.       — Этот слуга лишь пытался обмануть своих братьев по оружию, — Вон Кунхан вдыхает по-больше воздуха. — Это против воли Его Величества Яньло-Вана, но я предан Его Высочеству Шен Гуанчжую, и не посмею встать против него даже перед страхом смерти. Ваше Высочество… Где же Вы были все эти годы?       — Неужели Яньло-Ван ничего тебе не говорил? — хмуро спрашивает Шен Гуанчжуй. Вон Кунхан пристыженно опускает голову.       — Первые четыре года после Вашего исчезновения я провел в заключении. Лишь недавно я смог вымолить прощение и доказать свою преданность Цветущей Пустоши, чтобы отправиться на поиски Его Высочества… Я… Все, что было пройдено. Этот слуга ни о чем не жалеет, Ваше Высочество.       — Хватит, — Шен Гуанчжуй взмахивает рукавом. — Не нужно меня так называть. Я отрекся от престола и позорно бежал. Прошу, обращайся ко мне проще, А-Хан.       — Да как я… — выдыхает растерянно заклинатель. Кажется, щеки звериной маски становятся еще более пунцовыми, чем были до. — Этот скромный слуга… Не… Ваше…       Герой отворачивается, изображая усталость от бесконечного заикания слишком преданного слуги. Он некоторое время молчит, позволяя Вон Кунхану вспомнить, как люди дышат. Только после, уловив относительно спокойное дыхание собеседника, Шен Гуанчжуй возвращается к сути разговора.       — Раз уж ты на моей стороне, — предполагает он, — то и дальше будешь на ней оставаться?       — Ваше… Шен-гунцзы! — восклицает заклинатель, чуть было снова не упав на колени. Его вовремя подхватывает Шен Гуанчжуй, попутно слегка пнувший кулаком по плечу. Вон Кунхан прочищает горло. — Я всегда буду следовать лишь за Вами, если Вы позволите, и исполнять лишь Вашу волю. Если прикажете, я тут же сдамся императорской страже — наказания мне не страшны. Я готов ко всему. Но если Ва… Шен-гунцзы смилуется и проявит терпение к непутевому слуге, то я клянусь защищать Вас во что бы то ни стало, и пускай даже Яньло-Ван будет против моего выбора, я… Позвольте мне остаться.       Шен Гуанчжуй молча выслушивает взволнованную речь Вон Кунхана, раздумывая о том, как поступить будет лучше. Они уже немало времени провели вне повозки. Итоговый вердикт лежит лишь на плечах героя.       — Я не против, покуда ты не будешь мешаться, А-Хан, — мягко соглашается Шен Гуанчжуй. — Но ты должен перевоплотиться назад в императорского заклинателя и пока не раскрывать своей личности перед моими спутниками. Они не знают всей правды обо мне. Так же… Раз уж ты хочешь уберечь меня, в той же мере приглядывай за моими спутниками. Особенно за мальчишкой — он плохо ладит со своей головой, и даже я не всегда могу вовремя за ним поспеть.       — Конечно! — без раздумий соглашается Вон Кунхан. Щелчок пальцев — и перед Шен Гуанчжуем вновь вырисовывается императорский заклинатель в соломенной шляпе. Полные доверия глаза, кажется, остаются прежними. Рваная рана на плече его будто вовсе не беспокоит.       — И еще одно правило, — наказывает герой все так же без всякой строгости в голосе, — ты не можешь использовать темные силы. В теле убитого тобой заклинателя не мало ци, пользуйся ей, как можешь. Я уверен, что навыки ты не растерял, я прав?       — Можете не сомневаться во мне, — заверяет Вон Кунхан и отвешивает средний поклон, замирая в его нижайшей позиции. — Я ни за что не подведу вас, Шен-гунцзы! Но… Шен-гунцзы, позвольте спросить…       Шен Гуанчжуй утвердительно кивает. Беспокойный взгляд заклинателя падает ему на грудь. Герой без труда догадывается, какой вопрос готовится задать старый друг, и отвечает прежде, чем Вон Кунхан успевает открыть рот.       — Мои духовные силы в норме, — произносит Шен Гуанчжуй. — Просто временно я не могу использовать все. Это цена за… Впрочем, пока тебе рано знать. Я в порядке, не беспокойся, А-Хан.       — Что же Вы… — растерянно шепчет Вон Кунхан. Его губы дрожат, не способные прикрыть беспокойства. Внешность, отобранная у бедного императорского заклинателя, хорошо сочетается с истинным нравом Кукольника, и потому тревожная мимика выглядит естественно. — Вы ведь в опасности… Такой сильный заклинатель, и…       — Не стоит беспокоиться почем зря, — заверяет его Шен Гуанчжуй. — Когда я завершу свою миссию, все вернется в норму… Если, конечно, я не умру раньше.       Большие глаза покрываются влажной пеленой от этих слов. Накатившие эмоции бьют по, казалось бы, бесконечно храброму и жестокому сердцу Кукольника, превратившегося в обычного переживающего мальчишку, не способного вынести мыслей о потере дорогого человека. Шен Гуанчжуй улыбается. Его собственный путь не был приятным, и сердце очерствело, замерев на далекие тысячелетия в непреклонности к чужим страданиям. Вон Кунхан жил куда больше, повидал не меньше, и все равно беспокоится так искренне и открыто, что герою могло бы стать грустно за столь ранимые чувства заклинателя. Но Шен Гуанчжуй лишь качает головой.       — Не бойся. Я сам верю в успех. Пойдем — грядет час, и Хуан Ичен по собственной глупости выберется на наши поиски.       Псевдо-слуга императора послушно ступает чуть позади героя. Он быстро успокаивается, и лицо принимает спокойный, но такой же непосредственный вид. У погибшего заклинателя черты лица дружелюбные сами по себе, невинные. Наверняка это была его первая вылазка из собственного клана — и тут же провальная. Вон Кунхан трепетно относится лишь к одному человеку в Поднебесной, и вряд ли бы смог даже на мгновение посочувствовать отобранной жизни этого мальчишки. Кукольник умел убивать быстро, искусно, так, чтобы душа жертвы, покидая тело, даже не успела бы понять, что именно произошло.       Когда они возвращаются к повозке, Хуан Ичен, лишь заслышав шаги, высовывается наружу и счастливо улыбается, обнаружив, что Шен Гуанчжуй цел и невредим. Потом смотрит на пропавшего извозчика и округляет глаза.       — Где же вы пропадали? — спрашивает он, изучая глубокую рану на плече Вон Кунхана. Тот, вспомнив о ранении, лишь прикрывает поврежденное плечо рукой и молчит.       — Какой-то своевольный заклинатель подумал, что мы беглецы из Цветущей Пустоши, и хотел остановить повозку. Братец А-Хан помог мне выйти из битвы целым и договориться с этим странником, — лжет без доли стыда Шен Гуанчжуй. Он, не давая Хуан Ичену проронить и слова, протягивает вперед открытую ладонь. — Талисман.       — О… Верно, — заклинатель находит темную бумажку в рукаве ханьфу и протягивает своему спутнику. Хуан Ичен чуть хмурит брови. — Больше не используй эту технику! Если бы вы не успели в срок, ты бы лишился доброй части своих духовных сил.       — Мы успели, — оправдывается Шен Гуанчжуй и сжигает талисман. Мягкое тепло растекается по телу светлой энергией, что покоилась внутри темного заклинания. — Барышня Ван не спит?       — Нет, — качает головой заклинатель. — Все время, пока вас не было, болтала про Чжанцю… А что?       — А-Хан, — зовет извозчика герой. Тот послушно подходит ближе. — Меняетесь с Хуан Иченом. Барышня Ван излечит твою рану. А ты, бродяжка, поведешь повозку.       Хуан Ичен охотно усаживается и хватает в руки поводья. Если с Шен Гуанчжуем проводить много времени бок о бок никогда не было проблемой, но страшный нрав Ван Ирон уже успел привести к очередной ссоре. Не вернись герой вовремя, они могли бы скрестить мечи. Когда все занимают места, повозка вновь трогается с места.       Внутри ее Ван Ирон аккуратно снимает слой ткани с плеча извозчика и осматривает глубокое ранение. Впервые она видит столь тонкий и искусный разрез, как если бы паучья нить обрела остроту и была жестоко пропущена через слой плоти. Удивляет цвет крови императорского заклинателя. Привычный рубиновый отливает голубоватым, как делают некоторые уникальные виды нефрита. Быть может, кровь каждого из Клана Джинцзы необычна, а оттого девушка принимается за лечение молча, поглядывая лишь иногда на закрывшего глаза Шен Гуанчжуя. Кто же мог быть их врагом, раз на теле бедного извозчика покоятся столь страшные раны?       Вслух она не решается произнести и слова, продолжая изображать из себя простую целительницу.       Лечить достаточно сильного заклинателя — плевое дело. Привыкшая к травмам людей вне мира цзянху Ван Ирон справляется за какие-то пару минут, прежде чем занимает свое место. Извозчик благодарно кивает и опускает взгляд в пол. За все время лечения он ни разу не взглянул на героя, так же хранившего молчание.       Шен Гуанчжуй становится первым, кто прерывает долгую тишину.       — Нам стоит отдохнуть, пока есть возможность, — предлагает он. — Ближе к вечеру А-Хан сможет снова подменить Хуан Ичена.

— — —

      — Соберитесь, твари вы позорные! Вы же не на похороны идете, хотя я вам легко смогу их устроить, если не пошевелитесь, — кричит на своих прислужников Цай Бин. Сегодня она не в настроении.       Близится час расставания с их милым заложником. Ученик Хуан Ичена, как и ожидалось, молчал, подобно рыбе, и мог лишь несвязанно выдавать в рыданиях какие-то клятвы. Обычно такие персонажи легко раззадоривали интерес Цай Бин, желающей расколоть столь крепкие и одновременно нежные орешки, но в случае с ребенком вместо радости в сердце зародилось тошнотворное чувство презрения. Этот малыш оказался не меньшим дурачком, чем его наставник, но более умным, раз уж помалкивал и позволял событиям просто происходить, не препятствуя и не соглашаясь одновременно. Избавиться от него и получить Шен Гуанчжуя — прекрасный план. С Белым Тигром уж точно будет, о чем побеседовать.       Цай Бин проворачивает в руках полученное от Его Величества зеркальце. «Черное Зеркало Лотоса» из своей медной поверхности вычленяло силуэты душ на расстоянии тысяч ли. Стоит приложить лишь какую-то вещицу или капельку крови жертвы, как она невольно становилась объектом наблюдения владельца зеркала. Раньше эта безделушка была одним из ценнейших артефактов Яньло Вана. Прошли годы, и ее выкинули прочь, обозвав наградой за выполненные дела. Цай Бин злобно проводит по реликвии рукой, между пальцами зажимая окровавленный кусок белых одежд.       Шен Гуанчжуй прекрасен даже в кривом отражении. Цай Бин определенно упадет в колени Его Величеству, чтобы лично отправиться на пытки этого человека.       Повозка, в которой едет ее жертва, будет ехать еще с день, и утром следующего дня она наконец-то узрит прославленного героя и бездарного сына лицом к лицу. Ну что за зрелище ожидает мрачный Орден Инин! Прекрасный повод закатить пир, усадив вдоль стола обугленные трупы! Цай Бин хихикает, но быстро прекращает: к ней приводят бесполезного ученика. Слабое тельце безвольным куском израненной плоти падает подле ног.       Увитая кольцами-когтями рука нежно проводит по черным волосам, испачканных в высохшей крови. Его пытали лишь двое суток, но малец все равно выглядит так, будто в любую секунду умрет. То дышит, то не дышит, то дрожит, то превращается в каменную статую, и все время сцепляет зубы плотно настолько, что они сами готовы раздробиться.       — Надо было тебе их выбить, — фыркает глава Ордена Инин, отталкивая от себя обрушившееся на землю тело мальчишки. — Ты на меня не злись, малыш. Мне приказано было тебя только удерживать, но вот Белый Дух… Разве плохо, что ему захотелось с тобой поиграть немного? Я впервые увидела на его смазливой мордашке столь злобное выражение! Красота, как прекрасна красота!.. Ах, да что с тобой болтать?       Цай Бин встает на ноги и тут же присаживается рядом с учеником Хуан Ичена. Тот лишь хрипло дышит, сжимая глаза плотно, лишь бы не видеть, какую пытку ему следует ожидать сейчас. Глава Ордена Инин качает головой и тыкает в лицо мальчишке зеркальце.       — Эй, глянь вот на что, — предлагает она. — За тобой едут твои родители.       Кажется, юный заклинатель не сразу осознает сказанное, особенно учитывая формулировку. Но через несколько мгновений его легкие тяжело вздымаются и тут же сокращаются, когда он открывает огромные, испуганные глаза и впивается взглядом в медную поверхность. Силуэт спокойного Шен Гуанчжуя перемещается по маленькой, сложно понимаемой комнате, а затем он выглядывает за ее дверь. Там Юджин различает и своего наставника. Оба заклинателя целы и невредимы. Что-то теплое впервые за несколько бесконечных дней растекается в сердце.       — Моя цель — это тигренок, а твой наставник… — Цай Бин смеется, убирая зеркало прочь. — Думаю, Его Величество отдаст и его, и тебя в подарок Белому Духу.       — А… сделка… — тяжело произносит заклинатель, которому огромных усилий стоит каждый вдох. Кажется, все его тело пронзают тысячу клинков, а сердце горит, как от ожога. Юджин никогда не страдал так сильно, и никогда не предполагал, что такие муки могут ждать его на жизненном пути. Страх сковывает движение вместе с постоянной агонией. Тлеющая радость легко превращается в пылающий ужас.       — Сделка? — Цай Бин выглядит до невозможного удивленной. — Не уж то ты веришь в честность тех, кто прибегают к инь? Малыш, да ты совсем наивен!       А ребенок задерживает дыхание, прежде чем из его рта с кашлем и глухим бульканьем брызжет кровь. Мальчишка теряет сознание — то ли от боли, то ли от страха. Глава Ордена Инин допускает мысль, что он может ненароком так и в самом деле умереть, а потому впивается в руку одному из проходящих мимо заклинателей Ордена Инин.       — Приведи лекаря. Этот мелкий все еще нужен нам живым, — шипит она.       Лекарь прибывает как по щелчку пальца и без труда прошептанными заклинаниями снимает с тела юнца сразу несколько опасных ранений. Спекшаяся кровь рассыпается белыми песчинками, легко уносимыми ветром. Ярко выраженная складка между бровей разглаживается, и ученик Хуан Ичена будто становится младше на несколько лет.       Когда Юджин снова приходит в сознание, он находит свое тело посаженным за один стол с главой Ордена Инин. Цай Бин с непокрытым маской лицом ярко улыбается, завидев испуганные глаза пленника. В ее улыбке всегда покоится что-то мерзкое, неприятное настолько, что долго смотреть не получается. Но стоит ему отвести взгляд, как кара ее же хрупкими женскими руками обрушится очередной волной издевательств. Юджин задерживает дыхание и молчит.       Заклинательница, будто не понимая чужой реакции, тихо смеется и толкает к нему ближе наполненную какой-то жидкостью чашу. Юджин хлопает глазами, посмев разглядеть в сосуде лишь обычный красный чай, аромат которого сильно контрастирует с привычной свежестью, стоящей в Ордене Инин. Эта свежесть никогда не складывалась в ту грязь, что процветала в этом проклятом месте.       — Пей, наверняка тебе хочется, — просто говорит Цай Бин. Сама женщина легко подхватывает и свою порцию, грациозно испивая немного чая. Дрожащие пальцы Юджина обхватывают чашу, но тело кажется слабым настолько, что даже отодрать ее от стола не получается. Цай Бин между тем продолжает, теряя внимание к выдуманной вежливости и этикете.       — Завтра на рассвете тебя выведут из Ордена Инин, — рассуждает она. — Так горестно и одновременно светло на душе! Я не буду скучать. Но мне будет так одиноко здесь, в этой дыре, без человечка столь светлого… Пускай-пускай… Уверена, ты и сам понимаешь меня, как никто другой.       Юджин не понимает этой сумасшедшей ни на секунду. Его губы дрожат, когда он находит в себе силы заговорить.       — Что… ч-что будет с шифу и с Шен-сюном?       — Чего-чего? Я не расслышала! Твой наставник не научил тебя рот открывать? — внезапно резко выбрасывает Цай Бин. Недолго молчит, продолжая раздраженно, но куда более тихо. — То и будет. А-Чжуй пойдет к Его Величеству, а ты и твой «шифу»… Наверное, отправитесь выбирать себе маску. Давно пора! Сбежали, как крысы, и культивировали дарованные вам навыки против кормящей руки! Два безмозглых дурака. Зачем вы вообще бежали, а? Ты видел сам Белого Духа — смиренно принял судьбу, и кем стал!..       — Ханбин-хен, — выдыхает Юджин. Его пальцы невольно крепче сжимаются на чашке, и сосуд внезапно трещит под силой не выпущенных наружу эмоций. Хлопок — осколки рассыпаются по столу. Сердце пропускает удар.       — Силен же ты, малыш, — отмечает Цай Бин. — Тебя бы я оставила…       — Х-ханбин-хен… почему он… — как в бреду лепечет Юджин, не разбирая, какие мысли остаются лишь мыслями, а какие выходят наружу хриплыми выдохами. Даже расцарапанные разбитой посудой пальцы остаются незамеченными. — Почему…       Глава Ордена Инин раздраженно вздыхает и встает с места. Она последний раз смиряет заключенного брезгливым взглядом, прежде чем уйти. Юджин, чувствующий, что начинает попросту сходить с ума от происходящего, остается один.       Они в ловушке. Даже если старшие заклинатели догадываются о том, что ученика так просто не вызволят, их силы все еще мизерны перед могуществом Цветущей Пустоши и Ордена Инин. По своей глупости Юджин приводит близких людей на верную погибель в лапах сумасшедших, которые только упиваются чужими страданиями. Слезы легко скатываются из глаз подростка, и он всхлипывает, не в силах совладать с собственной беспомощностью.       Вздох раздается за спиной столь внезапно и столь отчего-то громко, что Юджин подскакивает на ноги. Слабость берет вверх — не успевает он полностью обернутся, как падает назад на каменное сидение. Он ошарашенно смотрит на появившегося из ниоткуда мужчину, лениво оперевшегося о возвышающееся над ними дерево. Вмиг град слез сходит на нет.       Угольные волосы блестят багряным даже в тяжелых сумерках. Простые одежды сотканы из дорогой ткани, а от того струятся по телу мягко, почти нарисовано, как не увидишь в Поднебесной. Ему едва ли лет двадцать, судя по ровной, чистой коже, которую еще даже слегка не коснулись признаки старения, и телосложение еще неокрепшее, пускай и не хрупкое, как у Юджина. Однако что-то в его внешности навивает на мысли о том, что этот человек то ли мудр не по годам, то ли старше в десятки раз, чем есть на самом деле.       Все вокруг затихает. Даже бурное течение реки превращается в стоячее озеро. Звезды, лишь едва появившись на небе, прекращают сиять. Далекие голоса заклинателей Ордена Инин умолкают. Мир останавливается — а незнакомец приходит в движение.       — Как же скучны людские распри, — тихо рассуждает он, приближаясь ближе. Юджин не смеет двигаться. — Не бойся могущества и не забывай своего сердца, коли желаешь справедливости для тех, кого любишь, и для себя… Чушь.       Юноша останавливается прямо перед Юджином, высоко над ним возвышаясь. Ясный его взгляд падает на окровавленные пальцы мальчишки, и он качает головой.       — И почему я должен помогать этому дураку? — Юджин совсем перестает понимать, что происходит. — Ты. Хан Юджин, верно?       — Мхм, — опасно мычит подросток.       — «Мхм», — передразнивает незнакомец и усмехается. — Мхм… Что же с вами делать… Твои друзья сейчас делают все возможное, чтобы вернуть тебя назад, но тебе не дозволено сидеть сложа руки. И один человек… наш общий знакомый, будет верно сказать, признал мое могущество перед своей немощностью, извинился за собственное высокомерие и уговорил меня, благодетеля, оказать вам помощь.       Юджин снова не понимает не слова. Его собеседник легко это улавливает и снова хихикает.       — Брось, не пытайся искать смысла в моих словах. Моя мудрость никак не сравнима с людскими умами, — отмахивается юноша. — Я пришел помочь.       — Вы… Инин… — пытается спросить Юджин. Незнакомец оскорбляется до глубины души, отходя на шаг и театрально ухватившись за сердце.       — О, нет-нет, не приписывай меня к этим тварям! — в сердцах восклицает он. Юджин смущенно извиняется. — Я друг Бай… Шен Гуанчжуя? Какое глупое имя, а ведь строит из себя…       Юджин разбирает только понятную ему часть фразы и с надеждой спрашивает:       — В-вы друг Шен-сюна?       — Шен-сюна… — незнакомец давится собственным смехом. — Ну, дурак… Вот вернется в Звездные Вершины, и отчитается перед шицзе за свои непотребные идеи… Прости, Хан Юджин, не подумай, у нас свои проблемы… там. Дома, я имею в виду. На нашей…       Он умолкает, понимая, что сболтнул лишнего. К его счастью, подросток все еще смотрит на него испуганным котенком, и потому проблем не доставляет. Смирившись со всеобщей глупостью, незнакомец достает из внутреннего кармана ханьфу колечко. В драгоценном камне, которым оно украшено, бушует огонь, желающий вырваться на свободу. Пламя переливается всеми оттенками красного, бьется о стены драгоценного камня, но не может выйти наружу. Неизвестный протягивает вещицу Юджину.       — Надень или спрячь, как угодно, — наказывает он строго. — Оно защитит тебя, когда Б… Шен Гуанчжуй его активирует. Береги! Это не какая-нибудь безделушка, а настоящее перо Красной Птицы, превращенное в оружие! Будешь благодарен мне до конца своих дней.       — К-красной Птицы? — Юджин принимает кольцо. Оно согревает ладони своим теплом. Оставшаяся в теле ноющая боль расплавляется под мощной силой, скрытой в столь хрупком изделии. — Н-но… разве… Разве Зодиак не клялся…       — Я украл ее! — перебивает юноша. — Украл! Наглейшим образом по просьбе нашего друга! Верно-верно, так ему и передай: я каюсь и желаю отсечь ему хвост… волосы, в смысле, за то, на какие жертвы я иду ради нашей дружбы… На этом и закончим. Передай ему еще, что мы ждем его возвращения… дома. Пусть поторопится: шицзе теряет терпение.       — А Вы…       И прежде, чем Юджин успевает узнать хотя бы имя незнакомца, он чувствует, как его с силой тянут за плечо. Стоит моргнуть — и вот его поднимают из-за стола, за которым он уснул, и вновь становится слышимым течение реки. Ничего не говоря, стражи Ордена Инин ведут его в место заточения. Откуда-то появляется дождь, и помимо ледяного ливня вдалеке грохочет гром. Юджин холода не чувствует. До самого конца подросток не может разобрать, было ли явление ему таинственного незнакомца сном или искаженной былью.       Лишь оказавшись в своей пыльной, все еще пропахшей кровью комнатушке, Юджин нащупывает в рукаве горячее колечко и восхищенно наблюдает за танцем пламени в нем.       Кем бы незнакомец не оказался, он дал очередную надежду бестолковому ученику Хан Юджину.       А Красная Птица, взмахнув крыльями, устремляется в бесконечные небеса. Чжу-Цюэ ужасно злится, то и дело ударяя широким размахом крыльев по черным тучам, и его неукротимая энергия сыпется на землю вспышками молний, заполняет опустившуюся ночь пугающим грохотом.       Если бы Бай-Ху попался Красной Птице на глаза, все эти молнии были бы посланы в его белесую голову.       Шэн Гуанчжуй предлагает остановить повозку и переждать до конца шторма, спрятав лошадей под особо ветвистым деревом. Герой не может перестать улыбаться: сколько бы лет не прошло, Чжу-Цюэ будет бесноваться каждый раз, когда жизнь заставит его усомниться в собственной многовековой мудрости.