Darari Do

— Тварь, которая жрёт наших клиентов априори не может приносить прибыли! Накамото Сэнсей стучит кулаком по столу так громко и страшно, что даже Секретарша и сидящий напротив неё Суетолог подскакивают на местах. А японец продолжает: — Ладно, что мужики и тёлочки развлекаются у нас неделями, но как объяснить, что они никогда не возвращаются домой? — Значит, им не к кому возвращаться, — холодно произносит Кащей, приправляя на ошарашенный выдох друга, — Меня эта 'тварь' не задела. Ещё как задела. Читтапон драл на себе волосы, когда только увидел новую… Птичку. Прежняя нравилась ему больше. На роль чудесной Птички в Darari Do издавна брали милых девочек с чарующими голосами. Они сводили с ума толстосумов пением грустных песен, легко разводили на деньги, сохраняя невинность до глубоких седин. Но время текло сквозь пальцы, миниатюрные японки, пышнотелые немки, грустные кореянки и фривольные африканки — никто не мог задержаться на должности Птички дольше полугода, рано или поздно надоедая здешней публике. Потому что публика пошла преимущественно женской. Когда сам Джонни был моложе, то женщины спускались к Святогору в мужской одежде, пряча лица за огромными масками, а потом, когда вдруг двое поняли, что их ровно столько же, сколько и мужчин, то стали открыто заявлять о своих желаниях, устраивать бунты и требовать не только мужских развлечений с нимфами, но и дивных Дионисов, фавнов, Гераклов. Разумеется, Птичка нужна тоже соответствующая. И среди прочих пацанов, которые пели ровными голосами, смазливо, оперно, с надрывом, под банджо или на ложках — Ким Донен выделился особенно. Он выделился уже своей внешностью и манерами. Пусть его рубашка была изношена до серости, до протертых локтей, а штаны покрылись катышками, его раскосые глаза и пухлые губы на молочной коже лица с лёгкостью очаровывали любого стоящего в метре от него. — Итак, исполняй песню, — прежняя Секретарша не поддалась его чарам, и Джонни даже не сразу понял, что именно не так с этим человеком. Когда же Донен затянул тоскливую песнь одиночества на кладбище, смутно-знакомую, душещипательную, пробирающую даже Кащея Бессмертного до костей, тогда-то Джонни и понял. Самая настоящая птичка, жутко голодная, уставшая от поиска безопасного себе места Сирен. Факт её сущности, родственности прекрасным нимфам и хищность натуры — всё это объясняло прелестность внешности Доёна, магию и силу его голоса, плеск крови в карих глазах. Джонни оставил его только потому, что захотел услышать, насколько прекрасен голос Сирены, когда она сыта и счастлива. Но Доёну не так уж и просто было угодить. Помимо отдельной комнаты, ему требовалось специфическое питание — и это всё требовало кучу затрат. Хотя его работа окупается сполна, Накамото Сэнсей каждый раз, когда кто-то заказывает Птичку в одну из вип-комнат, впадает в неистовство. Потому что Darari Do получает похоронные праздничные деньги одним счётом. Потому что в следующие месяцы после такого 'прикорма' Доён расцветает своей красотой до блеска, сводит с ума посетителей одним только взглядом, крушит планы на бои лишь приоткрыв губы в полуулыбке-полустоне… Как он стонет. Уединяясь с клиентом, подготавливая кровь того до нужной температуры, Доён сказочно красиво стонет. Эхо его голоса разлетается по всем коридорам Всенощного Царства, пробуждает телесное желание в каждом, тянет дальше и проникает глубже, покрывая пламенем каждую клетку тела. Сирен воскрешает похоть своими стонами в этом месте. И люди предаются греху беспорядочно, некрасиво, так что Гремлин и Гориллы на входе не успевают отслеживать по камерам уставших нимф, случайно зажатых гостей, и даже тех, кто не хотел принимать участия в оргиях.        Читтапон ненавидит Ким Доёна. Не способный пробиться через интерес Джонни, он травит мозги Накамото Сэнсею, умоляя избавиться от того под любым предлогом. Но все аргументы снова и снова разбиваются об одно и то же: — Меня его стоны не задевают, Юта, — смеётся Джонни, а потом, почесав челюсть, добавляет, — Позволь ему праздник и прими заказ на Птичку в эту субботу. Сколько там человек? — Пятеро, — устало выдыхает Юта, пролистывает бухгалтерскую книгу до нужной страницы и удручённо стонет, — Они уже перевели деньги. Все пятеро — мужчины. — Значит, Сирен будет стонать особенно громко, — на губах Кащея расцветает коварная улыбка, — Разреши нимфам тройной тариф и отпуск с возможностью увольнения. Горилл на входе научи, кого впускать, кого — взашей. Клурикона и Бэсе — в погреб. Секретарше я сам дам выходной. Никаких боёв в ближайшую неделю. Будем получать прибыль иным образом. Накамото Сэнсей привычно черкает приказы в отдельный блокнот, когда поднимает взгляд на друга: — А ты? А ты и я: куда мы пойдём? — Ты — к Баюну, — смеётся Джонни, наблюдая за тем, как кривится лицо Юты, — Я — к Тэну в отель. В конце концов, пока Доен работает, мы с тобой точно можем отдохнуть. Думай об этом в подобном ключе. Вместо того, чтобы согласиться, Накамото Сэнсей подрывается с места и выходит от Кащея в свой кабинет. Когда он уже набирает пароль, то замечает движение совсем рядом, делает выпад в сторону, закрывая спиной дверь и выставляя перед собой бухгалтерскую книгу и короткий кинжал, сталкиваясь глазами с алчущим взглядом Сирен. — Я слышал, намечается праздник? — с улыбкой тянет Доен, становясь ближе, и шёлковый халат нежно стекает с его левого плеча ниже, — Мой собственный праздник? — Да, давно тебя не слышали, — кривится Юта. — Я могу петь по средам только для тебя: моё предложение всегда в силе, — он становится ближе. Так что Юта замечает блеск крови на дне радужки сущности, спешно отталкивает того в сторону и скрывается за своей дверью: — Светлого Нового Рождения! И волосы японца становятся дыбом, когда по ту сторону двери по коридору раздаётся переливчатый смех Доёна. Юта дрет на себе волосы похлеще Читтапона.