Становление целым

      Он пришел в себя от звука воя.       Всё вокруг него, со всех сторон, создавало безумную воющую какофонию звуков. Визги машин, боевые кличи его людей, мучительные крики раненых, отчаянные команды сбегающих Карха.       Он был в замешательстве. Как…? Почему его прижало? Почему он лежит здесь? Бой всё ещё продолжается — ему нужно подняться, но его ноги… Десятые, проклятый Секач!       — Коталло! — чья-то рука схватила его за плечо.       Агония. Агония, какой он ещё никогда не испытывал. Боль, пробирающая до костей, в левом плече, пока чьи-то татуированные руки пытались вытащить его из-под мертвого Секача, обрушившегося на его ноги…       Глухой звук стрелы, входящей в плоть. Руки, державшие его, пропали, и горячая ярость затопила его грудную клетку. Не так. Я не закончу вот так. Он зарычал и толкнул Секача обеими руками.       Спасите его Десятые, опять эта боль, боль в левой руке, настолько острая и обжигающая, что ослепляла, но там не было руки. Его рука исчезла, его рука… Он оказался в ловушке под Секачом, который сожрал и раздробил его руку так легко, словно она была не из плоти и крови.       В десяти шагах от него ещё один Секач, оставшись без управления, рухнул на землю и проскользил по вздыбленной траве.       Насторожившись, он вытянул шею, чтобы посмотреть. Наездница, одна из мятежников Регаллы, слетела с Секача и неуклюже приземлилась на бок, и прежде, чем она успела встать, в её горло вонзилась стрела.       — Варл, по левому флангу! Помоги Карха!       — Понял, Элой!       Чужеземцы, подумал Коталло и ещё раз толкнул Секача здоровой рукой. Он толкал и выкручивал бедра, пытаясь стащить мертвую машину со своего тела, но у него не получалось хоть немного поднять это чертову штуку и освободить ноги настолько, чтобы вырваться из-под неё. Он не мог поднять машину, он не мог… лишь с одной рукой он не мог освободиться сам. Он не мог защищаться сам, он не мог сражаться, он не мог помешать мятежникам Регаллы убивать его собратьев-Маршалов, он не мог… только с одной рукой, как он мог… как он должен был…?       Странный металлический гул и стук клинков снова привлекли его внимание. С трудом он расправил плечи и запрокинул голову назад, осмотривая поле.       Битва была окончена, но вместо неё он увидел поединок — поединок между Груддой и чужеземкой с волосами цвета крови. Несколько секунд Коталло был вынужден наблюдать. Огневолосая женщина достаточно хорошо держала оборону, но у Коталло не возникло сомнений, что она всё равно умрет. Навыки Грудды снискали славу даже раньше, чем Коталло стал Маршалом. И, похоже, что он был вооружен чем-то вроде… щита, сделанного из света.       Женщина умрёт, подумал Коталло и вернулся к своей насущной проблеме. Он тщетно пытался отпихнуть Секача, боль и разочарование росли одновременно с количеством безуспешных попыток. Я должен освободиться, я не могу закончить так, я не могу…       — Твой черёд! Спускайся, сразись со мной!       Он снова поднял и повернул голову. Огневолосая женщина была… Десятые, она была жива. Она тяжело дышала, стоя над трупом Грудды, и была забрызгана кровью. Держа подбородок высоко поднятым, она вызывала Регаллу на бой один на один.       Однако Коталло знал, что это бесполезно. Чужеземка не знала их обычаев, а значит и того, что её победа над Груддой означала, что её жизнь пока принадлежит ей. Поэтому Регалла откажется от боя с ней в этот день.       И теперь Регалла уезжала, а ее люди, оставшиеся в живых, следовали за ней на зараженных красноглазых машинах, и все, что осталось — это боль.       Боль. Теперь не только в руке, но и в ногах, и в туловище: боль от того, что его придавил металлический зверь, сожравший его руку. Это была невыносимая, изнурительная боль, и она поднималась к его загубленной руке, пульсируя в ней как бешено бьющееся сердце. Боль была наполнена гневом, наполнена неудачей, пульсирующим напоминанием обо всём, чего он не сделал. Он не помог вождю Хекарро добиться мира. Он не защитил своих собратьев-маршалов от неожиданной атаки Регаллы. Ему даже не удалось с честью умереть на поле боя.       — Он жив! Маршал, он… Десятые, его рука!       — Не глазей, солдат, вытаскивай его.       Оставьте меня. Смутно плавала мысль в его голове, но он не смог найти в себе силы, чтобы изречь слова. Его окружили несколько солдат — он не был уверен, кто именно, разглядеть было трудно. С его ног исчезла тяжесть, и чьи-то руки, схватив его подмышки, вытащили его наружу.       Оставьте меня. Я должен был умереть. Зрение поплыло. В руке колотилась горячая тупая боль, будто в больном сердце.       — Маршал! Маршал Коталло, сэр, не засыпайте!       — Он потерял много крови…       — Несите его в лагерь!       Оставьте меня, хотел он завопить, но у него не получалось двигать губами. Он едва мог держать глаза открытыми. Он не мог… его рука, его честь остались там, на поле боя…       Я должен был умереть, подумал он.

***

      Он не умер. Но жизнь, что ему осталась, была жалким ошметком того, чем она была когда-то.       Остатки его руки очистили. Мертвую плоть болезненно срезали, а рану затянули бинтами и тканевой повязкой. Ему дали лекарство от инфекций и обезболивающее, и в конце концов рана затянулась.       Травница и швея в Палящем Копье были удивлены. Его рана зажила быстрее и лучше, чем они ожидали — тем более, они действительно думали, что он умрёт. Хотя легче ему от этого не стало. Какой толк от залеченной раны, если она всё равно означает зияющую пустоту, которая никогда не восстановится?       Вернувшись в Рощу Памяти, он подвергся «испытанию боем», чтобы доказать свою силу и способность продолжать исполнять свои маршальские обязанности. Он сражался с Секачом на арене — с такой же машиной, что отняла у него руку, чтобы доказать, что той же ошибки не произойдет снова. И когда он наконец завалил машину, всё, о чем он мог думать — это о том, что Хекарро позволил ему отделаться слишком легко. Всего один Секач. Любой воин Тенакт может сразиться с Секачом в одиночку. А он должен быть Маршалом, сильнейшим из воинов и блюстителей законов Хекарро. Так почему ему позволили сохранить свою жизнь и должность после такого легкого испытания?       Он хотел другое испытание. Он был убежден, что Хекарро пожалел его, натравив на него такую простую машину. Однако, когда он рассказал о своем беспокойстве Хекарро, тот с ним не согласился.       — Если ты думаешь, что Секач — это единственное, с чем ты столкнулся на арене, тогда тебе стоит присмотреться поближе, — ответил он, — В тот день, на арене ты столкнулся не просто с машиной.       — Я не понимаю, — ответил Коталло.       — Ты поймёшь. Со временем.       — Вы меня не так поняли. — сказал Коталло. — Я не понимаю… почему вы до сих пор хотите, чтобы я оставался с вами? Я… — он с отвращением посмотрел на свою руку, затем указал на перевязанную культю. — Я — калека. Лишь тень того воина, которым был.       — Твоё «испытание боем» говорит об обратном, — сказал Хекарро.       — Я теперь для вас бесполезен! — огрызнулся Коталло.       Хекарро поднял брови, и Коталло тут же стало стыдно. Кричать на вышестоящего отвечать таким неподчинением… солдату не подобало. Это было на него не похоже. Во что он стал превращаться?       Он сделал глубокий вдох и склонил голову.       — Прошу прощения, Шеф.       — Твоя служба всё ещё необходима, Маршал. — отмахнулся Хекарро, — Как никогда ранее. На самом деле, у меня есть для тебя особое поручение.       — Особое поручение? — Коталло нахмурился. — Какое?       — Как тебе известно, предводитель Текотте ещё не отправил своих воинов на Кульрут.       — Я осведомлён. — вздохнул Коталло. — И не удивлён.       — Я думал о том, что так и будет. — Хекарро слабо улыбнулся. — Ты будешь говорить с ним от моего имени.       — Что, простите? — уставился на него Коталло.       — Ты отправишься к Валу и убедишь Текотте послать своих претендентов на Кульрут.       На мгновение он застыл, ошеломленный. Хекарро хотел, чтобы он убедил Текотте отправить претендентов? Он хотел, чтобы Коталло убедил Текотте… хоть в чем-то? Имея только одну руку?       Я не могу, подумал Коталло. Это невозможно. Никто не сможет этого сделать, и уж точно не я. Он склонил голову.       — Шеф, при всём уважении…       — Я знаю, что ты хочешь сказать. — оборвал его Хекарро. — Но ты, также как и я,       знаешь, что у тебя нет выбора. Ты — единственный, кто может это сделать.       — Потому что я — ваш единственный Маршал. — заключил Коталло.       — Да, но это — не единственная причина. — ответил Хекарро.       Коталло ничего не сказал, но был недоволен. Хекарро был без сомнения мудрым, но также мог быть поразительно загадочным временами.       Шеф усмехнулся. Ему казалось, что он может слышать, о чем думает Коталло.       — Ты не будешь выполнять это поручение в одиночку, Маршал. Я пошлю кого-нибудь тебе в помощь, так что твоя отсутствующая рука не должна стать помехой.       Это рассердило его ещё больше. Он и так сильно страдал от отсутствия руки, оставаясь наедине со своими мыслями. Но было бы хуже переживать это рядом с кем-то, кто всё время бы пялился на его культю и спрашивал не чувствует ли он себя получеловеком, полувоином без своей руки. И ещё хуже было бы путешествовать с кем-то, кто намеренно избегает смотреть на его руку или говорить о ней, будто это гниющий труп в углу, от которого никто не может избавиться.       — Мне не нужен помощник, — жестко сказал Коталло, — Я отправлюсь один.       — Не отправишься. — спокойно проговорил Хекарро. — Ты возьмёшь с собой напарника, это моё последнее слово.       Вот оно. Если Шеф решил настоять на своем, Коталло с этим ничего не мог поделать.       — Как скажете. — выдавил он. — Кто этот… напарник, который будет меня сопровождать? Один из вашей личной стражи?       — Не из стражи, нет. — ответил он. — На самом деле, она даже не Тенакт. Коталло нахмурился.       — Не Тенакт?       Хекарро покачал головой.       — Ты помнишь чужеземку, с волосами цвета крови, с Посольства? Ту, что зовут Элой?       — Да. — осторожно ответил Коталло. С тех пор как он вернулся в Рощу, он повсюду слышал разговоры среди Тенакт о подвигах воительницы Нора с востока, которой Фашав даровал право прохода. Говорили, что она помогала Утару исцелять машины, засеивающие их поля, что она пробиралась на аванпосты Регаллы и уничтожала их бойцов скрытно, как Ловчий. А один охотник рассказал ему, что ходят слухи, будто она может уложить Громозева в одиночку.       Судя по всему, эта женщина была грозным воином. Но всё это не имело значения, если она не была Тенакт.       Коталло прищурился.       — Вы правда хотите послать её? Но она… Вы сами это сказали: она — не из нас. Почему вы думаете, что она согласится помочь?       — Всё, что мы с Деккой слышали о ней, даёт мне веру в это. — сказал Шеф. — Она не откажет.       — Как вы собираетесь уговорить её? — спросил Коталло. — Вызовете её на поединок?       — Твоя травма сделала твой язык острым, как твой клинок. — улыбнулся Хекарро.       Коталло сжал челюсти. Хекарро был прав: он действительно был непростительно грубым, каким никогда не был до потери руки. Но травма так сильно раздражала: стреляющие боли, неприятные ощущения по ночам, будто под кожей ползают муравьи…       Прекрати жаловаться, отругал он себя и выпрямил спину.       — Простите меня, Шеф. — он стал серьёзным. — Я не собираюсь подвергать сомнению ваши методы. Но что заставляет вас думать, что она вообще придет сюда, в Рощу, чтобы вы могли просить ее о помощи?       — Декка верит в это. — ответил Хекарро. — И я верю. Это только вопрос времени. Коталло хмыкнул. В следующий момент Декка появилась в дверях с улыбкой на лице.       — Шеф, чужеземка здесь.       — Что? — выпалил Коталло.       Улыбка Декки стала шире, а Хекарро сжал его плечо.       — Пришло время для твоего поручения. — сказал он — Отправляйся к Скальному Кряжу. Я скажу чужеземке встретиться с тобой там.       Коталло хотел возразить. Он хотел отказаться от этого поручения, и хотел отказаться от компании этой незнакомой женщины, которая без сомнений будет презирать его так же, как и все остальные в племени, и не без причины. Но он был солдатом, Маршалом, и у него не было выбора, кроме как исполнить приказ Хекарро.       Он отдал честь Хекарро, затем вышел из стратегической комнаты. Вот так всё и начинается, подумал он мрачно. Так началось его первое задание после ранения, первое поручение, возложенное на него Хекарро: совершенно бесполезное поручение, которое он наверняка провалит. Ещё и в компании чужеземки, мотивы которой были совершенно неизвестны.       Вот так и начинается, подумал он, остаток моей разрушенной жизни. Возможно, он должен привыкать к неудачам, потому что впредь лучше не будет.       Его жизнь никогда не станет лучше. Его руки больше нет, и гордости воина больше нет. Неважно, что сказал Хекарро, Коталло знал правду: теперь он был не более, чем «поучительной историей», и когда Хекарро соберет новый отряд Маршалов, чтобы нести его слово, он больше не будет иметь ценности.       Не важен результат «испытания боем», не важно, что пытался сказать Шеф, Коталло знал правду: теперь его жизнь разрушена, и он никогда снова не станет целым.