Письма из Кандагара. автор Вова Адидас

Вова сидел в тесной казарме, окруженный атмосферой строгой дисциплины и запахом дезинфицирующих средств. Его взгляд скользил по словам на бумаге, которую он держал в руках. Письмо от брата, которого давно не видел, было для Адидаса как луч света в серых буднях военной службы. «Братишка, привет! Не знаю где ты там конкретно и как ты, но надеюсь что жив и здоров. У нас здесь все по старому: с пацанами на сходках видимся, по немногу в движение включаюсь. В школе еще на отчисление не попал, и то хорошо, но контрольные уже заколебали. Жаль ты уехал, батя мне постоянно твердит, что мозготовитый старший брат помог бы. Не тужи там и не кашляй, мне бежать надо, тут Кащей наседает, чтоб помог машину помыть. Сам понимаешь! Пацаны передают привет. Обнял. Марат.» — Блять, а еще меньше написать не мог, что ли? — Вовка продолжал скользить глазами по строчкам, в надежде, что это развод, и младший брат написал что-то еще. В один момент сердце радостно подпрыгнуло, тут же захотелось улыбнуться, но и сказать пару неприличных слов. Печатными большими буквами, внизу листа, рукой мастера, который угадывался с первых секунд, было написано всего четыре слова: «ХВОСТ ПИСТОЛЕТОМ, БРАТ. КАЩЕЙ.» Вовка перечитывал письмо несколько раз, прижимал его к себе, даже нюхал, чтобы хоть немножечко уловить тот самый запах дома. Понятное дело, что мелкий мог писать (и скорее всего писал) это письмо везде, кроме дома, но все равно, каждое слово, написанное на желтоватом тетрадном листе, грело душу и теребило сердце. В этих нескольких строчках было все: поддержка, забота, память и любовь, которые помогли ему снова взглянуть на службу по-другому. Все это и правда придавало сил. Письмо брата стало зарядом бодрости, шаровой молнией. Это давало надежду, помогая справиться в трудные дни в Кандагаре, оно являлось напоминанием, что дома есть те, кто ждет его возвращения. В наряд он заступал окрыленным, раздумывая, что придумать в ответном письме. А еще нужно обязательно отдельно написать отцу, ему будет приятно получить весточку от сына. На тесной полевой кухне было жарко, что-то варилось, шкварчало, кипело. Шум военной базы за ее пределами был глухим, а запах готовящейся еды витал в воздухе. Алику с Вовкой не повезло отхватить сегодня наряд по кухне, но что поделаешь, служба она такая, разная. Сегодня окопы роешь и ФИЗО сдаешь, а завтра чистишь картошку на кухне. Вот сегодня им предстояло мудохаться с картошкой. Парни зависли, оглядывая объем работы. — Да ну, это нереально, — запротестовал Суворов, прикуривая припрятанную сигарету, пока их никто не видит. — Че? Все в наших руках, — хмыкнул Алик, устраиваясь на табурет около мешков с картошкой и жмурясь от бьющего в окно солнца. — Кто бы мог подумать, что наши героические подвиги в армии начнутся с чистки картошки, а? — И не говори, — дернул плечом Вовка, беря в руки нож, — охуительное приключение намечается. Ты-то думал, будем сражаться, а тут – кухня. — Ну что поделаешь, картошка тоже священна, да и жрать нам всем что-то нужно. Парни чистили картошку, переговаривались, слушали фоном музыку на кассетном проигрывателе, вроде бы «Мираж» и «Комбинацию». — Ты чего поник, старик? — спросил Волков и пихнул товарища коленом, заметив, что Вовка ушел в себя. — Задумался. — О чем? Или о ком? — Да так, — отмахнулся Вовка, — о жизни своей, о семье, о мелком. — У тебя есть сын? — удивился Алик. Товарищ был совсем не похож на глубоко семейного человека, да и о детях он никогда не говорил. — Да не, мелкий — это брат мой младший, сводный по бате, Маратик. Не писал совсем, а тут, прикинь, письмо прислал. Ну, думаю, нормальное че-то напишет, а этот говнюк пару строчек чиркнул и все, аля-улю. Еще и батя за него переживает, как бы не влез куда. — Понял. И сколько мелкому? — Самый шебутной возраст, четырнадцать, — Вовка тепло улыбнулся, вспоминая какие-то семейные моменты, про пацанов с района, про друга его закадычного, Кащея, который сейчас был на их земле одним из уважаемых авторов. А ведь по малолетке ему пришлось даже срок отмотать за шапку, которую они с Вовкой сняли с какого-то лоха в подворотне. Суворов был спортивным малым, удрать успел, знал каждый закуток на своем районе, а Кащей думал, что бога за бороду поймал, вот и попался. Как ни странно, душу грели и те несчастные четыре слова, начерканные тем самым корявым Кащеевским почерком. Не забыл… — А я в семье младший, — в свою очередь подал голос Алик. — Сеструха моя, Надька, мне мать заменила, нянькалась со мной как с маленьким, пока батя на работе был. А сейчас уже важная такая: муж, дети. — Он бросил неаккуратно очищенный клубень в таз и потянулся за следующим. — Племяши такие забавные, души не чаю в этих мелких спиногрызах, люблю их. Они как свет в конце тоннеля в этой суете. И Элька, маленькая моя. Иногда кажется, что это единственное, что дает силы продолжать что-то делать. — Алик улыбался, рассказывая про то, как девушка его в армию провожала, как он у бати мотоцикл угнал, чтобы на проводы с ней поехать, как тот про награды свои всегда ему рассказывал, про войну. А Вова, кивал, соглашался. Правда, кому сейчас легко? Времена такие: всех ебут, а мы крепчаем. — Как ты думаешь, кто из нас быстрее чистит эту картошку? — спросил он, кидая нож в ведро. Руки у обоих уже давно отсырели, замерзли, но картошки меньше будто бы не становилось. — Давай сделаем ставку: тот, кто первый свой мешок закончит, тому банка тушенки? — Алик хитро щурился, искоса поглядывая на Вовку. — Забились! Тушенка — это аргумент! И так, смеясь и болтая о семьях, о жизни на гражданке, о войне, Алик и Вова снова принялись за работу. Ночью, чтобы никто не видел, Суворов написал несколько писем на гражданку. Одно из них предназначалось брату, но в котором была и приписка для еще одного адресата. «Марат, ты, наверное, ждешь от меня длинного рассказа, что и как. А вот хрен тебе! Мой машину дальше, в следующий раз, может, дельное что-то напишешь. Из школы вылетишь — огребешь. Учись, пока можешь! P.S. ПРЯМО В ТВОЕ ОЧКО, КАЩЕЙ. Автор Вова Адидас».