По делам их

Волнение Роше за собственное будущее было легко понять — в свое время он, пользуясь покровительством сюзерена, творил страшные вещи и, оставшись без защиты, мог столкнуться с необходимостью ответить наконец за содеянное. И пусть его действия были совершенно оправданы с точки зрения политики — назвать многие из них бесчеловечными было бы страшным преуменьшением. Неудивительно, что Роше не желал, чтобы дошло до часа, когда каждый получит по делам своим. Но также Геральт совершенно не удивился тому, что Роше наутро не захотел продолжать вчерашний разговор, хотя и не прибег к топорной лжи о том, что выпил слишком много и потому сболтнул лишнего. Сказано и сказано. А теперь не мешало бы поесть. Парень по имени Вит, рябой и улыбчивый помощник повара, принес ведьмаку и Роше завтрак. — Чем моих ребят кормил сегодня? — поинтересовался Роше, беря из рук Вита миску. — Кашей с колбасой, — отозвался тот. — Полный котелок ушёл. Жрут что твоя саранча — подчистую. — Ну-ну, не ворчи. Дай им отъесться. — Да я что, против что ли? Вы их, кажись, собирали по всем разоренным деревням от Соддена до Марибора, а там-то на пепелищах жрать нечего, сам знаю. Они расположились во внутреннем дворе замка, укрывшись в затенённой галерее. Во дворе как и всегда царила многоголосая сумятица. Как-никак, замок это центр жизни любого города, а уж если речь идет о столице — тишина здесь наступить попросту не может. Вопросы престолонаследия и возможного раздела уже разрезанного и частично съеденного пирога привлекли в Вызиму множество уважаемых людей, которые в свою очередь привели с собой дружины. Всю эту орду надо было кормить и обстирывать, за всеми ними надо было убирать. К тому же приезжали они верхом, а значит ухаживать и убирать надо было еще и за лошадьми. Поэтому во дворе было людно как на сельской ярмарке — и так же шумно. Не знакомый Геральту офицер костерил человек двадцать за неумение стоять в карауле, не отвлекаясь на проходящих мимо прачек и посудомоек. Лязгая клинками, тренировались рекруты (Геральт заметил полосатые повязки на их предплечьях). За ними наблюдала кучка громил с гербами графа Майенна на спинах дублетов, они громко переговаривались, показывая пальцами на солдат. Запыхавшийся, красный помощник конюха тянул за собой тележку с навозом, то и дело получая в свой адрес проклятья, если, оступившись, толкал кого-то, кого не следует — и отвечал громкой бранью, если статус собеседника это дозволял. То и дело слышались протестующие женские взвизги, когда кто-нибудь из солдат уважаемых людей хватал ту или иную служанку за выдающиеся места. Впрочем, уважаемые люди также редко отказывали себе в этом удовольствии. И тем те менее Геральта не покидало ощущение, что замок стал куда тише по сравнению со временами правления Фольтеста. — Стервятники выжидают, чем закончится дележка, — объяснил Роше, прежде, чем Геральт задал вопрос, — им хочется быть поблизости, чтобы урвать долю получше, но они боятся попасть под горячую руку, когда дело запахнет жареным. — Чью это горячую руку? — Того, кто победит в этих крысиных бегах, — пожал плечами Роше. Быстро расправившись с похлебкой, Роше объявил, что в первую очередь представит ведьмака королеве. — Вы знакомы, но сам знаешь, так полагается. А потом — иди куда хочешь. У меня дел по горло, но думаю, ты найдешь, чем себя занять. Ну а у королевы урок танцев, так что придется нам идти в тронный зал, — добавил он, всем лицом красноречиво выражая своё отношение к такой глупости как танцы. *** Залу окрашивал многоцветный свет, льющийся через высокие окна с витражами. Такое, конечно, больше пристало в храме и светские мастера обычно не брались за подобные заказы, боясь прогневать богов, но если Фольтест чего-то желал — никакие возражения «так не полагается» его не трогали. От переливов витражных стекол люди казались видениями. Два музыканта, удивительным образом совершенно незаметные на своем помосте, негромко играли на лютнях, и легко было представить, что мягкую музыку издает сам свет. Мать королевы, баронесса Мария-Луиза Ла Валетт, кружила по зале в черном платье, закрывая глубокое декольте пелериной из черного же кружева (траур трауром, но о красоте она не забывала). Пару ей составила худая женщина с длинным носом, который минимум единожды ломали. Из-под разрезов на пышных синих рукавах до локтя виднелась белая нижняя рубашка. На поясе висел кинжал в грубых, но узорчатых ножнах. Похожие на солому жесткие волосы она, кажется, этим же кинжалом и стригла. Её Величество Анаис — Королева Темерии, княгиня Соддена, правитель Понтарии, сюзерен Махакама и сеньор-протектор Бругге, Ангрена, Заречья и Элландера, — поминутно и с явной тревогой оглядываясь на мать, танцевала с ровесником, бледным пажом в лиловом бархатном камзольчике. Она то и дело наступала кавалеру на ноги, что тот терпел со стойкостью мученика за веру. Волосы Анаис заплели в косы, которые уложили вокруг головы точно корону. Геральт не был искушен в дворцовых интригах, но всё же его не покидала настойчивая мысль, что это неспроста, ведь настоящей короны на девчонке не было. В низеньком кресле недалеко от подножия трона сидел пожилой мужчина с белыми как снег волосами. Воздевая костлявые, истощенные руки, похожие на лапы огромной птицы, он громко восхищался и Анаис, и ее матерью. — А это еще кто? — тихо уточнил Геральт. Всё же память на лица порой подводила его, а запомнить всю пышную свиту Фольтеста мог, казалось, только сам Фольтест. Ну и, быть может, Роше. — Граф Симон де Брие, кастелян замка, — вполголоса объяснил Роше. — Был в совете Фольтеста с первых дней его правления. Вот уж кому возраст пошёл на пользу. Перестал-таки считать солдатню грязью из-под ногтей. Должно быть это чудесное превращение случилось, когда мои ребята вырвали его из лап Врихедд. От ранений он так полностью и не оправился, но голова у него на удивление ясная. Геральт перевел взгляд от старого графа на баронессу Ла Валетт. — Вот уж не думал, что Мария-Луиза будет здесь. — С чего бы ей тут не быть? Она мать королевы. — Вы вообще ладите? — А почему мы не должны ладить? — парировал Роше. После смерти Фольтеста Мария-Луиза оказалась почти в такой же ситуации, как и сам Роше. За исключением такой ничтожной мелочи как-то, что у Роше оставались его солдаты, на которых он мог положиться, и какое-никакое расположение Наталиса, на участие которого он рассчитывал. А вот у Марии-Луизы не осталось никого (Анаис не в счет, всё же девчонке, пусть и коронованной, до совершеннолетия еще лет десять). Остальная семья, потрясенная и возмущенная такой наглой изменой мужу на глазах у всего двора, не принимала больше участия в жизни баронессы. Да, измена была с королем, а не с каким-то конюхом, но во всем должен быть порядок! Жена вассала не жена сюзерену! Единственный, кто защищал Марию-Луизу от мира, погиб. К тому же её прилюдно назвали «коровой, которую следует вернуть в стойло». Что ж, вернули, и теперь лучшее, на что могла рассчитывать баронесса, было прозвище «фрейлина-мать», правдивое, но унизительное. *** В Вызиму Мария-Луиза возвратилась ночью в карете без гербов и под конвоем из отобранных Роше солдат. Согласно информаторам Роше Мария-Луиза хотела попросить приюта в Нильфгаарде, но весть о том, что ее дочь жива и — более того — коронована, немедленно изменила планы и баронесса отправила посланца к Наталису с просьбой позволить ей вернуться ко двору. Совет при регенте дал разрешение при условии соблюдения инкогнито во время поездки. Баронессу проводили в те же покои, в которых она жила раньше, будучи королевской фавориткой, и, как и всегда около полуночи проверив охрану на постах, Роше направился в тот флигель замка. Выставленная у дверей охрана пропустила его без вопросов. Мария-Луиза беспокойно ходила по комнате. Она не притронулась к еде и питью, что специально для неё оставили на столе — не то волнение заглушило голод и жажду, не то она руководствовалась желанием показать себя куда более встревоженной, чем есть на самом деле. Когда же женщина обернулась на звук открывшейся двери и откинула с лица черную вуаль, Роше понял, что всё же дело в волнении. Тяжелая, яркая красота баронессы нисколько не потускнела, но под глазами и вокруг алых губ заметна была легкая припухлость, которая появляется у женщин после долгих рыданий. Марию-Луизу это не уродовало, но придавало её лицу выражение отчаяния и испуга. Впрочем, неудивительно, что она сейчас боялась за свою жизнь. Многие ополчились против баронессы: сторонники Фольтеста держали на нее злобу за то, что при ее участии разгорелась война, а бывшие союзники по заговору не могли простить свою неудачу. Её любимый был убит, старший и младший сыновья погибли — этого хватило бы для того, чтобы рухнуть в бездонную бездну отчаяния, когда впору наложить на себя руки. — Ваше благородие, — Роше не стал утруждать себя поклонами. К чему сейчас церемонии? Если баронесса рассчитывает на соответствующее её титулу обращение, лучше бы ей предложить взамен что-то стоящее. — Дозволено ли будет мне увидеть дочь? — сразу же спросила Мария-Луиза. — Час поздний, королева уже спит. Но завтра она будет рада встретить вас. Женщина кивнула, нервно сплетая бледные пальцы. Помедлила немного и только потом заговорила, то сжимая одну ладонь другой, то вцепляясь в кружевную оторочку рукавов: — Я не буду каяться и молить о прощении. Я всё равно его не получу. Но я хочу помочь. Я хочу участвовать в жизни Анаис. Это мой долг как матери и способ загладить вину. Роше знал, что действительно не простит баронессе взбалмошность и дурость, толкнувшие её на путь заговора, но не видел уже смысла карать за прошлые грехи. Постоянным напоминанием о своих ошибках ей будут три могилы (одна из которых пустовала, ведь останков Бусси так и не нашли). Но юной королеве всё-таки нужна мать. Роше может научить Анаис сражаться, Наталис может объяснить, как управлять армиями и отправлять войска на битву. Но кто научит её правилам выживания при дворе? Куртуазности и вежливости? Умению использовать свою красоту? (в том, что Анаис вырастет первой красавицей страны Роше не сомневался — с такими-то родителями!) Это не поручишь Бьянке, та скорее расскажет, как прорыгать гимн Темерии, после чего поделится великой мудростью: сначала бить в пах, а потом — задавать вопросы. Это не доверишь чародейкам — всё их колдовское племя предателей слеплено из одного теста и при дворе Вызимы им больше не рады. Даже жрицы не справятся с таким делом — откуда им, запертым в их безопасных храмах, знать о том, какое змеиное кубло живет при дворе и как выживать среди высокородных мерзавцев? Как эти целомудренные святоши расскажут о мире человеческой любви? Анаис всего семь, но она вырастет и будет не просто жить в этом сложном мире страстей, политических игр и битв — но править им. Еще только узнав о просьбе Марии-Луизы допустить её ко двору, Роше знал, что согласится, с той только оговоркой, что она будет под постоянным присмотром доверенных людей. Однако сейчас его затянувшееся молчание баронесса восприняла как сомнения. Хотя ей следовало бы догадаться, что будь он или Наталис против её присутствия — ей бы не дозволили вернуться в Вызиму. — Вернон, выслушай меня! — глухо воскликнула баронесса. Обращение по имени на мгновение обескуражило. Слишком уж дешевый трюк, чтобы поверить, что баронесса сделала это нарочно. Впрочем, Роше промолчал и сейчас. — Ты был верным другом Фольтеста и спас его дочь от ужасной участи. Я знаю, что между вами царило глубокое понимание. Фольтест мне тоже был близок и дорог. И пусть мы с тобой раньше не были особо хорошо знакомы, сейчас я хотела бы изменить это. Ведь не будет дерзостью сказать, что мы на одной стороне. На стороне Анаис. — И пока вы придерживаетесь этой стороны, с вашей головы волоса не упадёт, — негромко ответил Роше, и увидел, как лицо баронессы озаряется надеждой. Что ж, теперь она точно знает, кто этот единственный человек, на чью поддержку она может сейчас рассчитывать. Пусть он и пользуется славой вспыльчивого ублюдка, но этот ублюдок держит слово. — Я пришлю к вам девушку, которая будет вас охранять. Она не так уж ловко заплетает косы, так что не просите её помогать с туалетом, но вы можете положиться на нее — она не подпустит к вам никого, кто мог бы затеять недоброе. — Бьянка Вес? — сразу же спросила баронесса. — Лучший боец женского пола в отряде. «Вот стерва, — со спокойным уважением подумал Роше, — разузнала заранее». Лицо его впрочем оставалось совершенно равнодушным. — Бьянка охраняет вашу дочь. Не думаю, что вы захотите поменяться стражами. — Мария-Луиза не стала спорить. Впрочем, как будто у неё имелся выбор! — Пока же — восстановите силы и подкрепитесь. Я пришлю прислугу и вашу телохранительницу. Утром вы встретитесь с Анаис. Мария-Луиза замешкалась, не зная, как этикет предписывает прощаться в данной ситуации, но приняла верное решение и по-мужски протянула Роше надушенную мягкую ладонь. Вернон пожал её руку, отмечая про себя, что кожа нервически-холодна и чуть липкая от испарины. Женщина боялась. Шутка ли — протянуть руку цепному псу, который известен тем, что слушался лишь одного человека. А ну как вопьется клыками в ладонь, прокусывая до жил, до костей? Представив баронессе её нового стража, Роше отправился проверять караулы, как делал всегда перед сном. Точнее, перед противостоянием кошмаров и усталости. «Верный друг», как же! «Глубокое понимание»! Интересно, сколько она уже знает? И когда выведала? Пусть баронесса и никогда особо не заговаривала с Роше, но, прожив при дворе столько лет, она не могла не услышать все варианты шуток на тему королей и псов. Да, Мария-Луиза показала себя дурой в вопросах политики, однако в остальном она таковой не являлась. Дуру, даже завораживающе прекрасную, Фольтест к себе бы не приблизил, по крайней мере надолго. «Тело? А что тело? У всех оно есть. Глаза, руки, требуха, — ничего особенного. Главное и самое интересное — здесь. — Указательным пальцем Фольтест коротко коснулся лба Роше, а потом положил ладонь на его грудь, туда, где под татуировкой герба часто и взволнованно билось сердце. — И здесь.» *** Музыканты закончили мелодию несколькими энергичными аккордами, прозвучавшими весьма неуместно, и танцующие замерли. Анаис выпустила руку кавалера и Геральт даже через всю залу увидел, что вся её фигура поникла как растение в засуху. — Видишь, уже гораздо лучше, — сообщила дочери Мария-Луиза. — В следующий раз надо будет собрать побольше людей, и попробуем разучить шаги паваны. Это очень торжественный, медленный танец, без него на важных событиях не обойтись. В отличие от всех этих ножей и кинжалов, что тебе Вернон подарил. — Ваше Величество, позвольте Вас отвлечь, — громко произнес Роше. Анаис резко подняла глаза. Разумеется Геральт не ожидал, чтобы она засеменила навстречу — Анаис этого и не сделала, вместо этого она замерла, складывая ручонки перед собой на уровне пояса. Мария-Луиза же поторопилась встать за её спиной. Женщина в синей куртке также держалась поблизости. — В Вызиму прибыл человек, которого вы наверняка хорошо помните, — продолжал Роше, подчеркнуто не смотря на Марию-Луизу. — Разумеется, Её Величество помнит тебя, ведьмак Геральт из Ривии, — ответила вместо дочери Мария-Луиза. — Королева рада приветствовать тебя в Вызиме. Анаис снова оглянулась на мать, та кивнула, и Анаис протянула руку для поцелуя. Геральту пришлось опуститься на одно колено. Он едва ли успел дохнуть на руку Анаис, как девчонка тут же отдернула её, точно боялась обжечься, однако при этом сохраняя торжественно-постную мину. — Королева желает сообщить, что после того, что ты сделал для Темерской короны, ты всегда желанный гость в замке, — добавила Мария-Луиза. — Мне было бы приятно, если бы королева лично сказала о своей радости, — вырвалось у Геральта. Роше коротко пнул его носком сапога по щиколотке. — Её Величество надеется, что это посещение Вызимы оставит у тебя наилучшие впечатления, ведьмак Геральт из Ривии, — совершенно спокойно, будто и не услышав Геральта, ответила Мария-Луиза, после чего обернулась к дочери. — А мы, пожалуй, продолжим, да, Ваше Величество? Анаис кивнула, и паж, на время разговора укрывшийся в тени одной из колонн, поспешил к ней. Женщина в синей куртке снова встала в пару с Марией-Луизой и, положив руку на её талию, бросила на Роше полный самодовольства взгляд. — Потуши глаза, — одними губами произнес Роше, и женщина потупилась, не переставая, впрочем, лукаво усмехаться. — Музыку! — скомандовала Мария-Луиза. — Это что за красавица со сломанным носом? — поинтересовался Геральт, уже покинув залу. — Извесса. Из Полосок. — Она относится к беженцам или городским беспризорникам? — Она относится к тем, кто порой забывает, что она лейтенант, а не командир всея армии, — поджав губы, Роше оперся руками о поясницу и чуть потянулся. — Однажды с таким отношением допляшется, конечно, но пока — у меня нет лучше человека для её задачи. — Какой такой задачи? — Знай я тебя хуже, Геральт, я бы решил, что ты явился шпионить… — Но?.. — Но сейчас тебе самое время заняться своими делами. Ты же не думал, что я весь день буду тебя сопровождать? — И в мыслях не было. *** Ведьмак в большом городе всегда найдет, чем заняться — починить оружие и доспехи, продать всё, что умудрился нажить, заготовить зелий впрок, подыскав для этого тихий угол. Последнее Геральт решил отложить на потом, — в замке уж точно будет куда удобнее, чем на постоялом дворе или пустыре. В первую очередь — доспехи. Бронник попался на редкость разговорчивый, так, осматривая куртку из клепаной кожи и повреждения, оставшиеся на ней после стычки с кикиморами, он успел рассказать Геральту все последние сплетни, половину из которых Геральт уже слышал днем на рынке. Заметив по реакции собеседника, что далеко не все его новости в прямом смысле новые, бронник хитро прищурился и, склонившись над прилавком, объявил: — Вы, мастер ведьмак, осторожнее ночами, у нас призрак завёлся. — Неужели? И давно? — Месяца два с половиной как, — очень довольный собой ответил бронник. — И что же делает ваш призрак? — А что они обычно делают? Бродит, воет, чем-то гремит. А то и встаёт у окна и ждет, точно слушает. Сердце ажно ёкает. — Это точно не кутилы буянят? На пьяную голову и не такое устроишь. — Не знаю насчет пьяниц, мастер ведьмак, но вы кого угодно спросите — вам расскажут, что он тута ходит везде. — А людей он не трогал? — Не трогал, нет-нет, мастер ведьмак, простых людей он не трогал. На этом запас сплетен бронника, очевидно, истощился. Условившись заглянуть через несколько дней за курткой и наручами (их кикиморы тоже сильно потрепали), Геральт перешёл к следующему делу, которое обязательно ждет ведьмака в большом городе: повидать знакомых. Собственно, поэтому в замок Геральт возвращался уже затемно и не особенно трезвый. Благодаря ведьмачьим мутациям хмель выветривался быстро и чтобы опьянеть по-настоящему, основательно, до беспамятства ему было бы мало этих нескольких кружек. Для этого надо было вливать в себя бутылку за бутылкой, как тогда, во Флотзаме. В ту ночь, которая, как сейчас казалось, была целую вечность назад. Странный город, конечно, этот Флотзам. Как будто вылинявший под бесконечными дождями, промозглый и провонявший болотной тиной, забытый богами, но не королями, включившими это средоточие торговых путей в список важных стратегических пунктов. От мыслей ведьмака отвлек медальон — Геральту потребовалась пара секунд на то, чтобы в полной мере осознать, что меньше чем в квартале от него возле замершей неподвижно на цепях вывески портняжной мастерской стоит черная тень. Слишком похожая на человека, чтобы быть призраком, но слишком… темная, чтобы быть кем-то в полной мере этого слова живым. Похоже, то был именно тот призрак, о котором говорил бронник, однако он не парил над землей, как полагается их братии. Скорее ковылял, едва волоча ноги, точно уставший донельзя человек, измотанный работой и бессонницей. Эта тень шатко-валко перешла улицу, словно стремясь укрыться от слабого света луны в темноте возле стен домов, замерла ненадолго у закрытого ставнями окна, а потом таким же тяжелым шагом пошла дальше, прочь от Геральта. Геральт проводил призрака взглядом, рассудив, что пусть даже медальон и дрожит, но раз призрак не нападает и в целом пока что ведёт себя мирно, то не следует провоцировать первым, особенно когда ты только что отдал все доспехи в починку. Вместо этого следует расспросить Роше, тот лучше знает, как обстоят дела в столице, ну а затем подготовиться к следующей встрече с нежитью. *** Заспанный Роше, которого Геральт бессердечно разбудил, заявив, что им надо поговорить, выслушал пересказ истории и скривился, как от изжоги. — Лавочник кое-что забыл упомянуть, — он зевнул, поводя плечами. Снова заснув в кресле одетым, Роше сейчас, очевидно, сожалел о том, что не удосужился хотя бы от кольчуги избавиться. — Призрак есть, факт. Сам я его не видел, но видели те, чьей адекватности я доверяю. Простой люд он не трогает, это действительно так. А вот дворяне… у нас тут уже померло несколько. Один выглядел так, будто перепугался до смерти, а вот остальных забили кнутом. Двери закрыты, прислуга никого не впускала. — Брешут? — Может и брешут. Но когда в городе поговаривают о призраке, что ходит сквозь стены, а дворян кто-то жестоко убивает, несмотря на охрану и высокие стены особняков, ты невольно складываешь одно с другим. Когда ты явился, я думал, ты прослышал про призрака, и хотел обсудить это с тобой, но что-то к слову не пришлось. — Так значит, есть заказ? — Считай, есть. — А оплата? — В накладе не останешься. — И даже без задатка? — притворно возмутился Геральт. Роше с деланным равнодушием развел руками. — Располагаю только тем, что на мне. — Сойдет. Иди сюда. *** — Так, это мне без надобности, — усмехнулся Геральт, сдергивая шаперон. — Это — и вовсе преступление против здравого смысла, — он кое-как расстегнул пряжки ремней, державших налокотники, и кинул их на пол. — Может, это тебя устроит? — поинтересовался Роше, расстегивая пояс. — Не, слишком тяжелый. — Геральт швырнул ремень туда же, куда бросил налокотники, и потянулся к шнуровке гамбезона. — Впрочем, это тоже не годится. Слишком длинный. — Какой привередливый, — хмыкнул Роше, высвобождая руки из рукавов. — Кольчугу тебе не предлагать? — Ужасно тяжелая, — ухмыльнувшись, Геральт потянул Роше за собой к постели и тот с поразительной готовностью уселся верхом на его бедра. — А ведь выходит, мне решительно нечего у тебя взять! — Что ж, кажется, я знаю, чем возместить твои старания, — Роше толкнул его в грудь, заставляя улечься на спину, и взялся за завязки на его штанах. Всё это было всамделишной игрой, до неловкого непривычной — с Роше-то! — но оттого не менее возбуждающей, и, боги, Вернон был прав. Всё было удивительно легко, как будто за ними не тянулся кровавый след десятков смертей — а возможно именно поэтому — и, когда Роше без особого труда избавил его от штанов и усмехнулся с исключительно поганым видом, Геральт мог думать только о том, что через пару мгновений эти чертовы обветренные, сухие, мягкие губы окажутся на его члене. Однако в Роше очевидно скрывалось куда больше стремления мучить, чем он это признавал — он категорически отказался так быстро предоставлять Геральту желаемое, вместо этого он лишь обдавал его член жарким дыханием, еще даже не целуя, оставляя лишь невыносимое вожделение. Геральт попытался было схватить его за волосы и заставить перейти уже к делу, однако Роше остановил его, тяжело надавив обеими ладонями на бедра. — А ну смирно, — хрипло приказал он, и, холера, как же безумно горячо это прозвучало. Настолько горячо, что идея беспрекословно сдаться показалась Геральту вполне себе удачной. В конце концов, подобная неторопливость была далеко не худшим, что случалось с ним, и пожалуй, он сможет стоически вытерпеть и это. Окончательно расставшись с надеждой на пощаду, он распростерся на кровати, не пытаясь больше подаваться навстречу. Однако терпение его истощалось с каждой секундой этих мучительно-неспешных ласк, когда чертов ублюдок — как будто даже сжалившись — то скользил губами по самой головке члена, то касался её языком, распаляя, но и на толику не приближая разрядку. Вот тебе и неизбалованный выходец из трущоб! — Геральт со стоном запрокинул голову, — да королевского пса жизнь очевидно обласкала куда больше, чем некоторых ведьмаков! Иначе он ограничился бы чем-то попроще! А впрочем — не плевать ли Геральту? По совести плевать и еще как. Пусть только Роше продолжает! И тот продолжал, целуя, вылизывая, а еще — оглаживая сухими, загрубелыми руками везде, где только мог дотянуться, с таким усердием, словно сам заводился от этого (и наверняка так и было). А потом он вдруг отстранился и сел на голени. Пелена томного удовольствия исчезла, точно её сквозняком сдуло. Геральт недоуменно заморгал. — И как тебе задаток? — быстро облизнув губы, осведомился Роше, и Геральту потребовалась пара секунд на то, чтобы сформулировать ответ. — Не ожидал от тебя такой скупости, — выдохнул он наконец, и Роше поднял брови: — Что, хочешь сейчас поторговаться?.. Геральт хотел только одного — чтобы его член оказался наконец в этом чертовом рту, — и, кажется, Роше прекрасно его понял. Не размениваясь больше на такие не нужные сейчас разговоры, он склонился ниже, обхватил губами член Геральта и резко опустил голову ниже, принимая до самого основания — а потом почти полностью выпуская член изо рта. Взяв изумительно быстрый темп, он захлебывался собственной слюной и закатывал глаза, когда брал настолько глубоко, что кончик носа касался лобка. Геральту оставалось только лежать и получать удовольствие. Не каждый день такое увидишь: непреклонный темерский командир, с таким рвением отсасывавший проклятому богами и людьми ведьмаку, как будто то, что он делает, нравится ему не меньше, чем Геральту. Однако в то же время это зрелище не было грязным или каким-то по-дурному распутным. Это было… хорошо и до того контрастировало с выматывающей, бережной, мучительной неторопливостью, что Геральт не трудился больше сдерживать стонов. Услышат так услышат. Какое ему дело? Правда, Геральт не очень понимал, успевает ли Роше вообще дышать, и, кое-как удержав за коротко остриженные волосы, заставил его поднять голову. Взгляд у того был мутным, как у пьяного. Он тяжело и часто хватал ртом воздух, а от раскрасневшихся губ к члену Геральта тянулась нить вязкой слюны, и всё это выглядело до того горячо, что голова шла кругом. — Я кончу тебе в рот, — прохрипел Геральт, не то спрашивая, не то предупреждая, прежде чем взять Роше двумя руками за голову и рывком насадить ртом на свой член, и еще раз, и еще, засаживая в самое горло, пока наконец его не захлестнула жаркая волна. Как он и грозился, Геральт кончил глубоко в ласкавший его рот. То, что Вернон при этом вздрогнул и напрягся, но не попытался отстраниться и лишь несколько раз сглотнул, начисто стерло из разума Геральта любые остатки внятных мыслей. На мгновение он утратил представление о времени, но потом спохватился и немедленно разжал руки. Роше резко выпрямился и глубоко вдохнул, однако Геральт не собирался давать ему перевести дух — и немедленно притянул к себе, чтобы глубоко и рьяно поцеловать. А потом Геральт просто и безыскусно подрочил ему, второй рукой крепко сжимая яйца. Ублюдок с его варварскими представлениями о задатках не заслуживал решительно никакого милосердия! Впрочем, судя по реакции, Роше именно этого и хотел. Кончая, он едва лишь глухо застонал в поцелуй, и Геральт отстраненно подумал, что интересно было бы заставить его кричать… *** Конечности двигались словно сквозь толщу воды, но засыпать вот так, заляпанным семенем, было бы чертовски неприятно. Хуже было бы только просыпаться и с проклятьями приводить себя в порядок наутро. Использовав вместо полотенца нижнюю рубашку (он не успел разглядеть — его или всё-таки Роше), Геральт кое-как отер живот и грудь. В свою очередь Вернон растянулся на спине, закинув руки за голову, и прикрыл глаза, будто уже задремал. С ленивым интересом скользя взглядом по его телу и находя, что ему весьма нравится то, что он видит, Геральт не без удивления заметил вязь очередной татуировки на внутренней стороне правого плеча (на внутренней стороне левого красовалось пронзенное стрелой сердце, старое и уже основательно расплывшееся). Да уж, внимательности Геральту не занимать — только сейчас заметить такое! Интересно, что еще он умудрился пропустить? Может где-нибудь на голени всё-таки притаилась татуировка короны, окруженная розанами и уродливыми крылатыми младенчиками? Роше приоткрыл один глаз, точно почувствовал взгляд (всё-таки параноик оставался параноиком; впрочем, возможно поэтому он всё еще жив). — Чего тебе? — «Цель оправдывает средства», — прочитал Геральт, — еще и на Старшей Речи. — И что в этом такого? — Ты и Старшая Речь. — Я не ненавижу эльфов, если ты к этому клонишь. — Геральт недоверчиво помотал головой. — Я не убиваю эльфа, человека или краснолюда. Я убиваю врага. На остальное плевать. А если ты собрался болтать, лучше сразу проваливай, — с этими словами Роше отвернулся, ложась на бок и подкладывая руку под голову. Не сдержавшись, Геральт бросил взгляд на его ноги и, довольный, усмехнулся: ни корон, ни розанов, ни крылатых младенчиков на голенях не оказалось (только правую опоясывал рисунок разорванной цепи). Зевнув, Геральт улегся рядом и накрыл их обоих одеялом, уже чувствуя, как сон надвигается на него со всех сторон, и не собираясь ему сопротивляться. Надо же в конце-то концов хорошенько выспаться, прежде чем заняться заказом.