По делам их

Новиград был из тех городов, которые едва ли спят. Даже ночью на его темных улицах кипела бурная, но негромкая, заговорщически-тихая жизнь. В порту хозяйничали контрабандисты, по переулкам шастали воры, жрецы молились в кельях, ученые склонялись над фолиантами, щуря уставшие глаза, ростовщики наживались на людских несчастьях, солдаты спали в караулах, чтобы уже скоро получить выволочку от офицеров, в кабаках пили, пели и буянили, в борделях занимались своим ремеслом. А в одном из постоялых дворов в дешевой комнатушке под самой крышей ведьмак Геральт из Ривии рассказывал своему другу Лютику историю о призраке, что бесчинствовал в Вызиме. Разумеется, он рассказывал далеко не обо всем. Слишком уж Лютик разговорчив, — да что уж там: он редкостное трепло! — чтобы поверить ему некую тайну и рассчитывать на то, что об этом через месяц не будет знать весь Север от монарших советников до последних попрошаек. Поэтому Вызимский призрак не был ни покойным королем Фольтестом, ни порождением униженной и оскорбленной женщины, ни мстительным духом, питавшимся скорбью одного конкретного командира. Это был просто… призрак. Мало ли их по свету мается. Геральт мог бы и не рассказывать вовсе, но ему просто нужно было поделиться. Он не хотел и дальше один нести эту историю. — Он — не герой романов, он — подонок и мудак… — чуть нараспев пробормотал Лютик, беря пару аккордов. — Хм, нет, не то. Грубовато. Тут напрашивается что-то более интересное. Осыпались лилии… здесь должны быть лилии. Как думаешь? Мне кажется, что просто обязаны. — Ты меня не слушаешь, да? — усмехнулся Геральт. — Ты что, конечно же слушаю! Буря сорвала лилий цветы… ты же меня знаешь: от таких историй мысль летит, аккорды приходят сами, но я тебя слушаю, Геральт, дружище. — Ага, конечно, — Геральт удобнее устроился в кресле, закидывая руки за голову. Он слишком хорошо знал Лютика и прекрасно понимал, что означает такое выражение его лица. — Дай мне еще буквально пару минут, — взмахнув рукой, попросил Лютик и мечтательно устремил взор на тот клочок неба, что был виден из окна. По опыту зная, что «пара минут» может означать как пару минут, так и пару часов, Геральт вытянул ноги к камину и позволил себе задремать. Потрескивали дрова, теплая слабость охватывала тело, мысли замедляли свой бег. Где-то цвели болотные лилии, где-то над топями летали призрачные огоньки, где-то командир Особого Отряда Его Величества учил юную королеву искусству фехтования, которое ей никогда не понадобится, — но которое так нужно ей сейчас… — Готово! — воскликнул Лютик спустя пару минут. Или пару часов. — А теперь: слушай! Увяли лилии, Угасли точно пламя. И мир померк В кошмаре черных снов. Из царства мрака Людям нет возврата. Лишь слышен голос, Слышен милый зов. Песня лилась и лилась, останавливая время. Звуки лютни выплывали в открытое окно и растворялись в ночи, заставляя остановиться случайных прохожих, зачарованных и бессильных перед музыкой, — пока не затих последний аккорд, трепещущий и нежный как девичий вздох. — Постарайся не исполнять эту песню в Вызиме, — попросил Геральт негромко. Лютик выпрямился, встряхнул головой и расправил кружевной шейный платок. — С чего бы мне ограничивать свою свободу и лишать людей удовольствия меня слушать? — Ты же не хочешь стать персоной нон-грата еще и там? — Вся эта политическая мушиная возня не способна остановить настоящего творца! — И почему только мне кажется, что ты первым делом направишься в Вызиму, чтобы спеть это? И обязательно при всем королевском дворе? — Оставь при себе свои инсинуации, Геральт! Зачем петь перед коронованными особами, если искусство должно принадлежать людям? — Как знаешь. Но я тебя предупреждал. *** Увяли лилии, Угасли точно пламя. И мир померк В кошмаре черных снов. Из царства мрака Людям нет возврата. Лишь слышен голос, Слышен милый зов. Пусть раны эти быстро не залечит время И не утихнет тягостная боль. Ты знаешь, что предназначенье — бремя Тех, кто войдет в огонь, коль так велит король. Злой рок навеки Разлучает души, И скорби панцирь Дух твой заковал. Ты слышишь голос милый С каждым днем всё глуше, Тот голос, что твоею Жизнью управлял. Пусть раны эти быстро не залечит время И не утихнет тягостная боль. Ты знаешь, что предназначенье — бремя Тех, кто войдет в огонь, коль так велит король. Но это пламя Преданного сердца Пылая, озарит Во мраке путь. И рухнут все преграды, Рухнут все сомненья. И снова лилии На топях расцветут. Пусть раны эти быстро не залечит время И не утихнет тягостная боль. Ты знаешь, что предназначенье — бремя Тех, кто войдет в огонь, коль так велит король. P.S. Лютик всё-таки прислушался к совету своего доброго друга Геральта и при следующем визите в столицу Темерии отказался от идеи исполнять «Лилии на топях». Вместо неё он спел песню, начинавшуюся со слов: «То было в черный, скорбный год, в кой Фольтест опочил, Когда жестокий звон мечей страну на части разделил. В Вызиму зачастил гость мрачный из теней, Чтоб лордов резать по ночам как будто поросей» И спустя несколько щедро начиненных похабщиной куплетов заканчивавшуюся словами: «На этом я окончу сказ. Коль стало веселей, Прошу подкинуть в мой кошель монетку поскорей. Хотел бы, право, с вами тут я задержаться, но, Там, кажется, стоит Роше, уйду-ка я в окно.» Песня имела большой успех.