Парадокс

***

      Солнце уже давно поднялось над городом, роняя золотистый свет, проходящий сквозь пелену облаков, на стены комнаты. Встав с кровати и дойдя до выключателя, он погасил люстру и взглянул на часы. Семь утра. Этой ночью сон не шёл, так что он вовсю погрузился в реализацию своей новой идеи. Довольно долго он, даже несмотря на то, что судный день подкрался уже совсем близко, метался из стороны в сторону, сомневаясь по поводу задуманного. Это абсолютно точно было самым странным и неожиданным, из всего того, что он предлагал за последние пару недель. Валера принялся за дело, внушая самому себе, что делает это не для Лёвы, стремительно погрязшего в депрессии. И отчасти, это было правдой. Задуманное было важно и для него лично. Рано или поздно, проживая состояние отчаяния, ты приходишь в точку невозврата, где дороги вперёд, от которой можно ожидать хоть каких-то изменений в лучшую сторону, уже нет. Именно в этой точке Валера окончательно забил на здравый рассудок.       Сейчас, сидя на полу своей комнаты спустя несколько часов бесконечных трудов, он решил вернуться к тому, чем занимался до этого — к перечитыванию дневника.       Он открыл тетрадь на одной из последних страниц. Буквы на слегка пожелтевших листах казались уж слишком мелкими. Сделано это было из желания уместить и сохранить всё в одном месте, но несмотря на экономию, общая тетрадь подходила к концу, оставляя место лишь для парочки записей. Он прислонился спиной к кровати, прожигая взглядом рассказ о вылазке в секту. При малейшем упоминании того дня, воспоминания стремительно захватывали сознание, заставляя Валеру, готового практически ко всему, ужасаться от всплывающих а голове картинок. Они казались слишком яркими, будто всё произошло только десять минут назад.       Серый подъезд пятиэтажки. Плечи дрожат и он подхватывает Хлопова под колени, другой рукой крепко вцепившись в чужую футболку. Он идёт пешком, не осмеливаясь садиться в транспорт. Внутренности сдавливает навязчивое желание навредить самому себе, например — кинуться под рельсы трамвая. Он старается размеренно дышать и опускает взгляд вниз, но при виде Лёвы в отключке нервы сдают ещё сильнее. Лицо того безмятежно расслабленно, слегка отросшие русые волосы раскинуты по лицу, а тело будто бездыханно. Сам того не осознавая, Валера погружается в мысли о том, что через несколько дней обморок Хлопова действительно станет смертью. Слёзы начинают бесконтрольно вытекать из глаз, и осознанной частью своего больного мозга он ставит себе диагноз — нервный срыв. С новой истерикой накатывает волна унизительной слабости, разогнать которую смогут только таблетки. Лёва не настолько тяжёлый, чтобы Лагунов почувствовал усталость, таща его в сторону дома, но сейчас все тело, будто под давлением пресса, начинает тянуться к земле. А ещё он чувствует острое желание кого-то ударить. Себя, Хлопова или трупы мёртвых стратилата и ведьмы? Непонятно. Да кого-нибудь. Он не может спокойно вздохнуть, ощущая, как в этот вечер былая тревога, преследовавшая его с первых дней в Буревестнике, накатывает с новой силой. А как же неплохо всё шло. Он выпивает таблетки и сидит рядом с Лёвой, читая глупый любовный роман до тех пор, пока тот не приходит в себя. Только после этого немного расслабиться всё же получается.       Он помотал головой, будто стараясь сбросить с себя навязчивые образы. Перемалывать одно и то же по сотому кругу было не лучшей идеей. Чтобы отвлечься, он наугад пролистал тетрадь назад и, оказавшись на одном из первых листов, прочитал: — Это не самое приятное в моей жизни зрелище – наблюдать, как невинных школьников обращают в монстров, но к сожалению, вмешиваться в это я не имею права. — К сожалению, даже вмешавшись, я ничего не смогу изменить. — Валера поправил самого себя и мрачно нахмурился, вспоминая, как писал эту запись.       В первые дни он ходил по лагерю в абсолютном одиночестве, наполненный злостью и страхом. Всё его существо будто исказилось, оставляя лишь оголённый нерв, болезненно реагирующий на любую мелочь. Сейчас, оглядываясь назад, он чувствовал только отвращение. Появление Хлопова в тот самый день теперь казалось скорее благоговением, чем трагедией. Хотя, с другой стороны, он все ещё мог эту мысль оспорить.       Он перелистнул страницы дальше. Запись четвертого июля, нацарапанная на коленке в автобусе до Калинина. Пятого — в поезде, после драки с пиявцами. Шестого — дома у Рамиры. Он писал абсолютно каждый день, не прекращая. Приближающийся конец тетради казался теперь чем-то символичным. Простыми словами — очередным напоминанием о судном дне.       И если Лёва на пути к этому дню, как упорно считал Валера, скатывался в сторону безумия, то он сам, даже в условиях отсутствия таблеток, ощущал себя более менее нормально. Это, конечно, если не брать во внимание полнолуние, обещающее изрядно подпортить последние дни его жизни.       Посередине тетради, на отдельном развороте, Валера вёл список того, что предпринял, стараясь найти путь к чёртовой плите. Сейчас, вернувшись туда, он подводил конечные итоги. Пробегаясь по странице глазами, он в очередной раз признавался самому себе, что умолчал от Лёвы слишком многое. Причиной неизменно оставалось то, что все его действия так и не принесли пользы. Зачем ему говорить о том, что в конце концов оказалось безрезультатным? Тем более, он все ещё не доверял Хлопову настолько, чтобы впустить его в свой мыслительный процесс. Мозг эту идею активно отвергал.       Дней пять назад, окрестив себя безумцем, он всё же подумал о варианте с проникновением в КГБ и о поиске других частей. Значительно помогла ему в этом Рамира, переписку с который он не прекращал с того самого первого письма. Наплевав на секретность, она доходчиво объяснила, как и где предположительно спрятан артефакт. Однако, даже повторно оценив шансы и положившись в большинстве пунктов такого плана на невероятную удачу, он был вынужден признать — проникнуть в хранилище было невозможно.       Рамиру он заставил перерыть архив, найти все упоминания о плите и её свойствах, но даже это не помогло узнать хотя бы предполагаемые города, где стратилат спрятал остальные части.       И всё-таки было то, в чем он преуспел немного больше, чем могло показаться на первый взгляд — в поисках Куйбышевских ведьм. Он нашёл множество упоминаний о чём-то магическом, и это действительно могло сработать, но выйти на имена и адреса всё-таки оказалось слишком сложно. В своём родном 85-ом он знал всё о городе и его жителях, включая странных лиц, подозреваемых в магии. Но как назло, в Куйбышеве 80-ого этих людей ещё не было. Стараясь убедить себя в том, что не только приезжие, но и местные ведьмы должны в конце концов найтись, он вышел на одного единственного человека — на рыжую ведьму из секты.       Но теперь она была мертва, и эта мысль заставляла его чувствовать отголоски подутихшей злости. И не столько на Хлопова, бессовестно наплевавшего на его план, сколько на самого себя за то, что он вообще позволил себе поверить, будто разобраться в этой ситуации возможно. Если взращиваешь внутри себя надежду, или ещё хуже — веру, откат в случае неудачи будет намного больнее. Валера почти физически ощутил подзатыльник, который влепила бы ему Рита, услышав эти мысли. Она бы пошутила, что он ведёт себя как девчонка, напомнила бы, что его статус не позволяет разводить сопли, а потом выслушивала бы и успокаивала. Даже если бы он рыдал и ныл часами.       Валера внезапно как никогда сильно ощутил себя всего лишь беспомощным подростком в дерьмовой ситуации, а не каким-то там влиятельным лицом, успешно решающим проблемы налево-направо. Да и эти проблемы, как правило, не были связаны с тем, чего он так сильно в глубине души боялся — с магическим миром.       Ругая себя за эти мысли, он пролистал тетрадь дальше, до последней записи, чтобы посчитать число. Не местное число, которое было и так известно — семнадцатое июля, а то, которое сейчас открыто на календарях в 1985-ом. Они с Лёвой на днях выяснили, что их время, вроде как, идёт параллельно со временем в будущем. Тот попал в прошлое на третий день, исчезнув в ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля, а Валера оказался в самом начале смены, принесённый в жертву ночью десятого. В их случае перерыв в будущем был таким же. Конечно, это нельзя было принимать за аксиому, но ему, почему-то, очень хотелось верить, что всё и правда так. Возможно, с помощью этого вывода он держал хотя бы какую-то связь с настоящей реальностью.       Двадцать шестое апреля. Время близится к первомаю. А ещё к полнолунию. В груди болезненно кольнуло, когда он вернулся к одной и той же навязчивой мысли — если его друзья не нашли выход, то Рита может умереть пиявцем. А заставили ли они его родителей уехать из города, пока в нём орудует Серп? Вслед за переживаниями о близких следовали и более глобальные — что вообще происходит с Куйбышевом в его отсутствие? Ему категорически не нравилась идея того, что кто-то из близких, очевидно, что Рита, как самая знающая, будет заниматься разруливанием накопленных за месяц проблем. А не накопиться с масштабом его деятельности они не могли. Он поправил себя — это всё имело важность лишь при условии, если они все ещё живы, а не лежат в земле на местном кладбище, убитые Серпом.       Отложив тетрадь в сторону, Валера залез на кровать и лёг, уставившись взглядом в потолок. Подобные рассуждения навевали ненужную панику. Смысл бояться, если изменить ничего не можешь? Вообще-то, как бы страшно это ни звучало, он уже почти согласился с тем, что им с Хлоповым уготована смерть. Эта мысль все ещё казалась гадкой, потому что ассоциировалась с ведьминским заговором и Серпом, когда-то вынудившим его сделать ужасный выбор и изломать себе жизнь, но при этом всё равно ощущалась чем-то обыденным и логичным.       Однако согласиться с тем же самым, когда речь идёт о самых близких людях… Это невозможно. Так что минуты слабости в нынешней ситуации он готов был себе простить.       Валера грустно усмехнулся, представив реакцию Риты на то, что с ним произошло за последние недели. Не такую, как если бы она прочитала ужасное прощальное письмо, а такую, как если бы он вернулся назад. Посмотрев на дверной проем, он на секунду представил, будто в дверь сейчас постучатся знакомой азбукой морзе — три коротких, три длинных, три коротких. Рита как-то придумала этот шифр для того, чтобы быть узнаваемой. Это было забавно и могло пригодиться в крайнем случае, но в бытовом плане не несло никакой пользы, потому что Риту с Игорем он с лёгкостью различал по шагам.       Валера завис, будто всерьёз надеясь на какое-то чудо и появление его друзей в 1980-ом. Он вслушался в тишину и вдруг уловил слабые шорохи прямо за дверью. Все тело мгновенно напряглось, будто приготовившись к тому, что за дверью стоят призраки его друзей. Он автоматически отпрянул немного назад, ближе к окну. Но внезапно раздавшийся стук все равно заставил его подпрыгнуть от неожиданности. — Ты здесь? — Из-за двери послышался голос Хлопова, и он облегчённо выдохнул, падая обратно на кровать и радуясь, что не сошёл с ума. — Заходи.

***

      Лёва открыл дверь, смеряя Лагунова растерянным взглядом. — Почему на кухню дверь закрыта? Я думал, ты там. — Он указал куда-то за спину, непонятливо моргая. Мозг ещё не успел прогрузиться после недавнего пробуждения, а в груди до сих пор колотила необъяснимая тревога.       Валера, лежащий на заправленной кровати в своей белой домашней футболке, выглядел довольно усталым. Растрёпанные волосы падали на покрывало, темнея в пробивавшемся сквозь прозрачные шторы солнечном свете. — Раз закрыта, значит так надо. А сюда ты зачем пришёл? Решил проверить, не раздвоился ли я на две комнаты? — Вроде того. — Неуверенно ответил Лёва. — Ты нормально, Хлопов? — Настороженно спросил Валера, глядя на него с подозрением. — Наверное, нет. — Сдался он и аккуратно, будто стесняясь заходить в комнату, сделал пару шагов вперёд. — Ты зачем так рано проснулся? Семь утра. — Продолжил засыпать его вопросами Лагунов. Он произносил это с таким лицом, будто не был уверен, является ли Лёва Лёвой, а не кем-то ещё, скрывающимся под маской. — А ты? — А я вообще не спал, у меня ответ простой. И здесь нечего больше добавить. — Валера поднялся на ноги, по привычке отправляясь в сторону окна. — Ну так?       Лёва потоптался на месте, не отводя взгляда от спины Лагунова, внимательно изучающего улицу. — Я проснулся в панике и с ощущением, будто произошло что-то ужасное. Я вскочил, побежал в сторону кухни. Сначала остановил себя у дверей, подумал, что ты там, не стал врываться, а потом понял, что там тишина гробовая. Решил зайти в комнату, проверить. — Последовательно объяснил он. — Проснулся в панике? — Лагунов обернулся, удивлённо поднимая брови. — Да. — Сдался Лёва, всё-таки заходя в комнату и усаживаясь на угол кровати. Ни за что. Ни за что он не расскажет Лагунову, что ему снилось. Ему снилась смерть. Он на мгновение задумался о том, стоит ли подкрепить сказанное своими мрачными мыслями. В последние пару дней они приследовали его по пятам ещё больше обычного. — И это было отвратительно. Честно говоря, я хочу, чтобы это всё уже просто закончилось.       Слова вырвались будто сами собой. На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Валера нахмурился и отошёл от окна, вставая прямо по центру комнату и оглядывая его каким-то разочарованным взглядом. — Закончилось? Хочешь, чтобы всё закончилось? — Воскликнул он в разы эмоциональней, чем обычно.       Лёва едва заметно содрогнулся, услышав в его тоне что-то ледяное и незнакомое. Наконец столкнувшись с чужим взглядом он тяжело выдохнул, не понимая, стоит ли вообще отвечать на поставленный вопрос. Смены настроения Лагунова порой были необъяснимы, и как ему казалось, абсолютно хаотичны. Предсказывать, к чему приведёт этот неприятный диалог, не хотелось, как и ссориться с утра пораньше. — Вроде того. Я не знаю. — Лёва продолжал смотреть Лагунову в глаза, даже несмотря на то, что давалось ему это крайне тяжело. Он вдруг почувствовал себя как перед Валентином Сергеевичем, когда тот начинал ругаться и отчитывать его за какую-то ошибку. — Зато я знаю. — Раздражённо проговорил Валера. — Как у тебя прямо сейчас с желанием искать плиту? — Издеваешься? — Изумлённо произнёс он. — Никак. — Да ладно, всего одно проваленное дело. — Всего пятнадцать дней в прошлом. — Огрызнулся Лёва, не понимая, чего Валера пытается добиться своими глупыми расспросами. — Знаешь, что это значит? — Спокойно продолжил Лагунов. — Ты суицидник. — Чего? — Ты перестал искать выход и сдался обстоятельствам. Смирился со смертью.       Лёва напрягся и отвёл взгляд, стараясь не злиться и не тратить нервы лишний раз. — Ты сам ни капли не лучше. Так что не тебе судить. — Я, во-первых, не отрицаю этого, а во-вторых, не осуждаю тебя. Просто информирую. — Немного погодя он добавил, — Я много раз проебался за это увлекательное путешествие.       Такое признание заставило Лёву выпрямиться и снова посмотреть на него, замечая в голубых глазах бурю эмоций: от насмешки, до печали. — Но это не похоже на тебя. Может на меня — да, но не на тебя. — Серьезно добавил Валера. — Я меняюсь. — Пожал плечами Лёва. — Нет. — Лагунов горестно улыбнулся, мотая головой. — Ты умираешь. И от такой смерти даже живая вода не поможет. — И что ты предлагаешь, Лагунов? Я слушаю, говори. Ты же у нас, как всегда, самый умный! — Съязвил он, не в силах больше сдерживать бурлящее внутри раздражение. — Почему ты побежал именно на кухню после своего кошмара? — Валера, вдруг, широко улыбнулся, мгновенно сбивая его с толку и стирая царящую вокруг наряженную атмосферу. — О чём ты? Я не знаю. — Ты же веришь своей интуиции? Вот теперь иди и посмотри, что там. — Не давая шанса ответить, он поднял руки вверх и одним рывком вылетел из комнаты.       Лёва закатил глаза, мысленно отмечая, что Лагунов в очередной раз выделывается своей вампирской скоростью, и поднялся с кровати, выбегая в коридор. — Ты объяснишь мне, что же там такого, раз я проснулся в панике?       Валера обернулся, вставая рядом с закрытой дверью кухни. — Волнуешься? — Ожидаю увидеть там бомбу или что похуже. — Покачал головой Лёва, неосознанно делая шаг назад. Логика подсказывала, что Лагунов прикалывается, и там, скорее всего, вообще нет ничего необычного. Но фоновая тревога, не отпускавшая его ни на секунду с момента пробуждения, вновь начала трубить об опасности. — Да не ссы ты. — Он улыбнулся, открывая кухню и буквально заталкивая туда Хлопова.       Лёва рефлекторно оглянулся в поисках чего-либо, способного доставить ещё больше проблем, чем у них есть на данный момент. Кухня была настолько же чистой и убранной, как и раньше, но всё равно чем-то отличалась от своего будничного состояния. Казалось, что пока его не было, Лагунов здесь что-то переставил или поменял местами. — Это что? — Лёва указал пальцем на накрытую тарелкой тару, стоящую посередине стола. — Не знаю, проверь. — Лагунов состроил невинный вид и насмешливо пожал плечами. — Только аккуратно. Вдруг убьёт. — Ну тебя нафиг с такими приколами. — Мрачно проворчал он, глядя на чрезмерно радостного Валеру.       Он подошёл к столу, аккуратно поднял тарелку и вдруг замер, в первые секунды абсолютно не понимая, как реагировать на увиденное. Валера тоже остановился, стараясь считать его реакцию на гениальный подарок. Но вместо ожидаемых слов благодарности тишину кухни разбил нервный смех, вызванный, судя по всему, не столько весельем, сколько близостью Лёвы к нервному срыву. Хлопов сел на стул и прикрыл лицо ладонями, выдавая страдальческий стон и даже не предпринимая попыток произнести хоть слово. — Чего ты ржёшь, дурак? — Обиженно протянул Лагунов, на лице которого было написано, что происходящим он явно доволен. — "С днём рождения, придурошный?" Ну спасибо! — С днём рождения. — Произнес он, как бы подтверждая свои слова и ожидая ответного “спасибо”, но Хлопов все ещё бился в странной истерике, игнорируя поздравление.       Валера махнул на него рукой и подошёл плите, чтобы с невозмутимо серьезным видом поставить чайник на плиту. — Как ты вообще пришел к тому, чтобы написать эту хрень шоколадом? — Покачал головой Лёва, всё ещё стоя над тортом, ставшим причиной этого веселья. Судя по всему, Лагунов сделал его сам, что в принципе было не так удивительно, как факт того, что он сделал этот торт для него. — Это не оскорбление, а твоё второе имя. — Усмехнулся Валера. — Я же не написал, что ты еблан. А мог бы. — Он сделал небольшую паузу, а потом добавил, — На самом деле я просто хотел съесть что-то очень сладкое. Твой день рождения подвернулся поводом, вот и всё.       Лёва внимательно посмотрел на него, достающего чай с самой высокой полки и параллельно матерящего кухонный шкаф за острый угол, и не смог сдержать глупой улыбки. Напряжение, возникшее с утра, вдруг отошло на задний план, расчищая место для лёгкости, приходящей при взгляде на явно изрядно заебавшегося с этим тортом Валеру. Усевшись за стол он ещё раз осмотрел торт с оскорбительной шоколадной надписью. — Это что, наполеон? — Говорил же, что хочу наполеон. — Да понял я. Режем?

***

— Это значит, что мы будем отмечать твой день рождения, а не депрессивно сидеть в комнате или депрессивно ходить кругами вокруг дома, как ты планировал. — Лагунов бережно вытер помытую чашку, выставляя ее в ряд вместе с остальными.       Удовлетворившись идеальным результатом и сделав вид, будто не сказал только что ничего странного, он повернулся к Лёве. — Я такого не планировал. — С плохо скрываемым удивлением на лице замотал головой Хлопов. — Ну да, ну да. — Мне нужно кое-что тебе сказать. Это связано с нашей вылазкой в секту. Я кое-что вспомнил, и это важно. — Нет. — Отрезал Валера, нравоучительно тыкая пальцем в его сторону. — Сегодня никаких обсуждений плиты, судного дня и ебучей магии. — Это невозможно. — Он чувствовал, что рассказать о детали, всплывшей в его сознании этим утром, было необходимо. Зацепкой она не являлась, да и оказать реальную помощь в расследовании, от которого Лёву уже изрядно тошнило, не могла. Однако он все ещё ощущал потребность высказаться, в глубине души боясь упустить что-то важное. — Послушай, Хлопов. Возможно, я больше никогда никуда не смогу пойти. Завтра начнется вся эта херня перед полнолунием, так что сегодняшний день — последний шанс хорошо провести время. Я не буду плакать, если ты предпочтёшь драматично прожигать драгоценное время дома. Я тогда пойду один. Но подумай. — Он гордо задрал голову и как всегда закончил свою речь язвительным комментарием. — Второй такой возможности уже не предоставится. — Ладно. — Смиренно кивнул Лёва, поднимаясь вслед за ним. То, что предлагал Валера, было неожиданно и совершенно не вписывалось в планы Хлопова на этот день. Хотя, если честно, планов у него толком и не было. Лагунов был прав. Задумавшись о чужой идее, он ощутил, как потребность в том, чтобы жить, а не трагично сгнивать, гоняя сокрушительные мысли по кругу, в нём всё же просыпаться. И во многом благодаря Валере с его тортом, значительно улучшившим начало дня. — Но мы вернёмся к этому вопросу. — Собирайся. — Кивнул Валера, вновь покидая кухню. — Через час в коридоре. — Нафига тебе так много времени? — Лёва, наконец, решился задать вопрос, который мучил его на протяжении всего их общения в прошлом.       Валера развернулся, глядя на него, как на глупого, и запустил руку в свои волосы. — Видишь? Это, как минимум, отнимает у меня немало времени. Потом нужно будет понять, во что одеться, мы всё-таки выходим в общество. — Почему это так важно для тебя? Такие глупости же... — Для меня нет. — Перебил его Лагунов. — Вот что ты делаешь, чтобы не ебнуться, Хлопов? — Ну, — Лёва задумался, стараясь найти ответ на поставленный вопрос. — Занимаюсь спортом, гуляю. — Эти вещи уже давно стали частью рутины, анализом которой он обычно не занимался. — Вот. А я делаю это. Как ритуал. Просто смирись. И вообще, я не собираюсь отчитываться перед тобой о каждом аспекте своей жизни. — Словно опомнившись, быстро проговорил Валера и отвернулся, в мгновение исчезая. — Ладно, смирился. — Пожал плечами Лёва, обращаясь к пустоте. Он задал этот вопрос из чистого интереса.

***

      Через пару часов они шли по улицам Куйбышева где-то в центре. Асфальт уже успел высохнуть после прошедшего ночью ливня, солнце весело играло своими лучами, заставляя стёкла прилавков ослепляюще блестеть. Лёгкий ветерок стабилизировал июльскую жаркую погоду, чему Лёва был очень рад. Мимо пролетали машины, унося с собой спешащих по делам людей, а запах Куйбышева, к которому он уже успел привыкнуть — свежесть, подаренная протекающей здесь Волгой с привкусом чего-то жёсткого и в то же время приятного, душистого— привычно заполнял лёгкие, стоило им оказаться на улице. Он постарался абстрагироваться от всего, ныряя в настоящий момент с головой и слушая непрерывные комментарии Валеры, полившиеся нескончаемым потоком, стоило ему ненарочно взять Лагунова на слабо. — Я просто покажу тебе город. — Я уже видел город, пока ты сидел в комнате. — Не удержался Лёва, шутливо упоминая начало их путешествия.       Валера громко фыркнул, мгновенно реагируя на это заявление. — Хлопов, ты не знаешь о Куйбышеве ничего. — Он обогнал Лёву и развернулся к нему лицом, не прекращая шагать вперёд. — А я знаю его едва ли не лучше всех. — Так он начал свой рассказ, размахивая руками налево-направо и вспоминая странные истории буквально о каждом столбе.       Лёва удивлённо слушал, поражаясь степени его осведомленности. Он время от времени накидывал вопросы, и Валера, будто ходячая энциклопедия, с гордой улыбкой отвечал. В каком году было построено здание, кто из знаменитостей приезжал в город, что предположительно означает цитата на бетонной стене и по какому маршруту гуляют местные бабушки — Лагунов знал всё.       И в течение всего дня он чувствовал, как, несмотря на неприступные границы и отнекивания, он постепенно узнает Валеру. Тот молчал, если они оказывались в поле разговоров о прошлом или личном настоящем, кидал хмурые взгляды и мгновенно менялся в лице, когда Лёва ненароком залезал в его сокровенное. Но настороженные отмашки Лагунова и мастерские смены тем, навыку которых Лёва даже завидовал, не значили ничего. Потому что Валера рассказывал о себе без печальных повествований о тяжёлом детстве и длинных монологов о своих грехах. Он узнавался в жестах, широкой улыбке, освещающей город с какой-то особой любовью, в своих колких ответах, холодной решительности и собранности, когда это было необходимо, нравоучительных интонациях и чрезмерной тревожности по поводу обыкновенных бытовых моментов. Сам Валера говорил о себе больше, чем слова, которые он произносил.       И это, как ни странно, было сродни глотку свежего воздуха в этот тяжёлый период. Лёва постоянно ловил себя на том, что не может отвести взгляда, неотрывно наблюдая за Валерой, будто стараясь навсегда запечатлеть эти моменты в своей голове. Внезапно он понял — сложный и самовлюблённый Лагунов необходим ему сейчас, как вода всему живому. И он проживал каждое мгновение, раз за разом расплываясь в искренней улыбке и опуская взгляд к полу, чтобы, не дай бог, не быть замеченным в своем странном, чрезмерно радостном настроении.        История, связанная у Лёвы с Лагуновым — это история из разряда тех, о которых принято молчать, закрывать далеко в сердце, выкидывая замок с обрыва, и стыдиться, стараясь забыть. Но теперь всё иначе. Хлопов смело сделал вывод, что чувства, которые он испытывает, характеризуются лишь невербальным пониманием и безмятежной радостью. Он задвинул всё, что может помешать этому выводу существовать, на задворки подсознания и продолжил идти вперёд, абсолютно не представляя, куда ведут незнакомые Куйбышевские дороги. Лёве очень нравилось, что в его запретной истории всё в итоге сложилось именно так. Поэтому сейчас, уцепившись за согревающую грешную душу мысль, он забивает на то, как принято поступать. — Ты хоть что-то запомнил? — Спросил Валера, толкая его плечом, когда они оказались у входа нетипично большого для этого города здания.       Лёва картинно опустил взгляд к полу, стараясь не засмеяться. — Всё ясно. — Закатил глаза Лагунов. — Ну, может эта экскурсия всё же поможет твоим мозгам заработать. — Ага, а твоей памяти расшевелиться. И не думай, что я забыл, как ты оговорился, рассказывая про институт. — Не остался в долгу Лёва, наклонившись и погрозив ему пальцем. — Экскурсия на троечку, Лагунов. — Вынес вердикт он, безбожно соврав. — Троечка из трёх? Ладно, я согласен. — Кивнул Валера, проходя внутрь кафе и оглядываясь. — Самое интересное только впереди. Но для начала же неплохо, признай. — Это начало? — Удивлённо воскликнул Лёва, поражаясь обилию информации в чужой голове. Казалось, что о своём родном Калинине он не сможет рассказать и трети того, что знает Лагунов. Теперь стало очевидно, почему тот так рвался домой. Судя по всему, Куйбышев в 85-ом был его личным царством, не меньше.       Красивые коричневые занавески висели на окнах небольшого помещения, заставленного простыми круглыми столами. Несмотря на внешний вид здания, заведение больше напоминало столовую, чем ресторан. В воздухе приятно пахло чем-то вкусным и домашним, напоминающем о доме бабы Нюры и днях в заброшенном Буревестнике. — По моей оценке это лучшее кафе в городе, хоть и не самое престижное. Честное слово, лучше ты ничего не найдешь в городе. — Эмоционально заговорил Лагунов. Он всегда становился более эмоциональным, когда рассказывал о чем-то своём, близком к сердцу.       У Лёвы в очередной раз сложилось ощущение, что с этой экскурсией, проходя по интересным точкам и любимым местам Валеры, он аккуратно вторгается в его личное. Как будто каждое произнесённое сегодня слово и каждая увиденная локация имели за собой подтексты и эмоции, скрытые от внимательных чужих глаз.       Делая заказ, Лагунов вежливо улыбался подошедшей девушке-официантке. Выбирать особо не пришлось, оглядев всё меню, он остановился на комплексном обеде. Наклонившись к Валере и сообщив о своем решении, он в ожидании посмотрел на того, замершего на пару секунд со странным выражением лица. — Знаете Забытого? Фила? — Произнёс он, взглянув на девушку.       Та мгновенно изменилась в лице, нервно поджав губы, и переложила блокнот для записи заказов в другую руку. — Знаю. — Сделаете нам скидку? — Почти утвердительно произнёс Валера.       Девушка замялась, сомневаясь. Её лицо выдавало разрастающуюся с каждым мгновением тревогу. — Если хотите, мы можем позвонить. — Спокойно продолжил Лагунов, почти поднимаясь со стула, но официантка перебила его. — Нет! Всё в порядке, я вас поняла. — Она коротко кивнула и практически улетела в сторону кухню.       Лёва вздохнул, понимая, что не сможет просто так закрыть глаза на эту ситуацию. — Кто такой Фил Забытый? — Тихо пробормотал он, поворачиваясь к Валере. Было очевидно, что если первая попавшаяся официантка так испугалась произнесённого имени, то кричать об этом на всё кафе не стоит. Лагунов усмехнулся. — Имя, которым можно аккуратно пугать всех вокруг. Видимо, за пять лет здесь ничего не изменилось. И не смей расспрашивать меня по этому поводу, я всё равно ничего не скажу. — Добавил он, заметив, как Лёва мгновенно оживился.       Валера буквально взял и обломал его, скрывая самое интересное. Хлопов разочарованно отвернулся, спрашивая самого себя — что за Фил Забытый, почему его боятся в Куйбышевском кафе, и почему Лагунов говорит об этом так спокойно? На загадки Лёва был падок. Он не мог спокойно жить, зная, что от него что-то скрывают. В такие моменты он чувствовал, как внутри возрастает решительное желание раскопать всё и даже больше.       Отодвигая еле ощутимое чувство вины по поводу очередного вторжения в чужие дела, он сделал мысленную пометку постараться разузнать об этом Забытом как можно больше.       Однако то, что произошло после обеда, заставило его отвлечься и забыть о своих идеях.       Обещанная вторая часть экскурсии оказалась ещё интереснее. Они побывали в месте, напоминающем то ли клуб по интересам, то ли просто точку сборов для скучающих подростков. Небольшое здание было наполнено громкими звуками неутихающих разговоров и время от времени скрипящих деревянных дощечек пола. Лёва удивился, что нелюдимый Лагунов, заседающий в своей комнате, привёл его сюда.       Проходя по расписанным яркими цветами коридорам, он из раза в раз отмечал, что гулять по неотреставрированному двухэтажному зданию, которое все вокруг почему-то называли “Башней”, было интереснее, чем по любому музею. В открытых комнатах собирались разные компании. Кто-то пел и играл на музыкальных инструментах, кто-то рисовал висящие на стенах плакаты, а кто-то просто болтал или устраивал настоящие побоища, раскладывая на полу настольные игры. — Почему “Башня”? — Спросил Лёва, когда какой-то парень с фотоаппаратом щёлкнул вспышкой прямо им в лицо.       Лагунов настороженно нахмурился, когда тот сделал ещё несколько фотографий и сбежал. — Это ирония. — Пробормотал Валера. — Кажется, сегодня здесь какое-то мероприятие. И нас сфоткали в прошлом. — Да никто никогда не найдет эти фотографии, не парься. — Поспешил успокоить его Лёва, хоть и не был до конца уверен в сказанном.       После посещения “Башни” Лагунов потащил его на другой конец города. Прямо по траве они побежали сквозь парк в сторону местного кинотеатра. Высокие деревья свешивали свои кроны почти до земли, будто здороваясь с ними, а редкие цветы одиноко пестрели яркими красками. Под блаженную тишину, нарушаемую лишь пением птиц, они вышли к полупустой улице. На окраине силуэты проезжающих мимо машин мелькали всё реже, уступая пространство свободе. Оглядев небольшое здание кинотеатра, Лёва задался вопросом, почему Лагунов притащил его именно сюда, игнорируя остальные кинотеатры, которых по его словам в городе было немало.       У входа стояли знакомые серые автоматы с водой, просящие три копейки, а рядом с дверью расположились скамейки, возле которых сновали ожидающие следующего сеанса подростки. Валера внезапно, будто что-то подметив, обернулся и ринулся в сторону одной из скамеек, игнорирую его вопросительный оклик. — Какая хорошая. — Он присел на корточки где-то на углу здания и протянул руку вперёд, изобразив на лице истинную невинность.       Только подойдя ближе и оказавшись прямо за спиной склонившегося к асфальту Лагунова, Лёва увидел маленького серого кота, скорее даже котёнка, наивно подставляющего голову под ладонь Валеры, способного разорвать его на куски в мгновение. Он присел на корточки, неотрывно наблюдая за сложившейся милой картиной.       Лагунов же, казалось, его напрочь игнорировал, отдавая всё свое внимание маленькому пушистому комочку. Валера лёгким движением сгрёб котёнка на руки и подошёл к скамейке. Казалось, что тот получал какую-то нескончаемую любовь, какую Лагунов уж точно не был способен проявлять к людям. Это удивляло и вновь растворяло все прочно сложившиеся представления о личности Валеры. — Любишь животных? — Очень. — Серьезно ответил Лагунов, прижимаясь к кошке щекой. — Да? У тебя нет хозяев? — Обратился он к котёнку, и эти слова прозвучали как-то слишком грустно.       Лёва вдруг признался самому себе, почему обычно не подходит к бездомным животным. Дело в том, что ему всегда становилось их жаль. — Надеюсь, Агна в порядке. — Кто это? — Это моя кошка. — Лагунов вдруг помрачнел, по всему видимому, возвращаясь мыслями к 1985-ому.       Лёва поёрзал на скамейке, старясь понять, что стоит сказать в такой ситуации. Они условились не думать о своей всеразрушающей судьбе, но время от времени эта тема, как связующая нить, по которой они следовали все прошлые дни, всплывала наружу. — Ладно, пойдём. — Валера резко поднялся со скамейки, опуская котенка на асфальт.       Лёва проследовал вслед за ним внутрь здания, упорно подавляя ненужные мысли. Отказавшись внутри, он вновь отметил, что Валера, несмотря на все свои понты, повёл его не в самые лучшие и дорогие места, а именно туда, где было что-то особенное и уютное. Этот факт приятно грел душу. Кинотеатр был обклеен изнутри большим количеством плакатов и афиш. В небольшом холле толпились посетители разных возрастов, обсуждающие просмотренные картины. Кто-то смеялся и гулял по холлу, а кто-то, в основном родители с маленькими детьми, стояли в очереди к буфету, судя по всему, отвечая на многочисленные просьбы своих чад о покупке мороженного. Те тыкали пальцами в фургончик, пристроенный прямо к витрине буфета и что-то громко восклицали.       Остатки депрессивного настроя улетучились, когда Лагунов привёл его в соседний зал и объявил, что это место и является целью их визита. Оглядев помещение, Лёва приоткрыл от удивления рот, а затем повернулся к Валере, не сдерживая хитрой улыбки.       В зале, по всему периметру, друг за другом, стояли игровые автоматы. Он отметил, что их было в разы больше, чем обычно ставили в кинотеатрах. В Калинине их можно было найти от силы по два-три на кинотеатр. А тут отдельное помещение, выделенное для игрового зала. Предвкушая то, что сейчас будет, он так и завис, глядя на Лагунова. — Ну что, Хлопов? Примешь мой вызов? — Валера прищурился, искренне заинтересовавшись его реакцией. — Ты ещё спрашиваешь! — Воскликнул Лёва, поворачивая налево, прямо к одному из автоматов. — С чего начнём? — С простого, чтобы ты не облажался в первые десять секунд. — Усмехнулся тот. — Не стоит недооценивать меня, Лагунов. Я в этом профессионал. — Смело заявил он. — С простого — это с чего? Только не говори, что с Морского боя. Он для восьмилеток. — Тогда начнем вот с этого. — Валера подошёл к автомату и похлопал по нему. Красная надпись гласила “Сафари”.       Лёва вдруг весело усмехнулся от нахлынувшего чувства ностальгии. — Я его чинил, кстати говоря. — Серьёзно? — Лагунов удивленно приподнял брови. — Ты чинишь игровые автоматы? — Я много что чиню. — Поправил его Хлопов. — Это моя работа. — Занятно. — Так что, мы играем?       Они играли долго и увлёченно, больше часа. И на этот раз Лёву захватило одно единственное желание — сделать Валеру в этих дурацких игровых автоматах. Это желание было настолько сильным, что он, до какого-то момента старавшийся держаться в состоянии адекватности, в итоге забил на всё и стал обходить правила. Понимая, что теряет позиции в игре, Лагунов начинал отталкивать его локтем, пытаясь сбить, на что Лёва без зазрения совести пинал его в ответ, практически отрывая чужие руки от кнопок. С колонок, перекрикивая звуки автоматов, орали популярные в 80-ом попсовые песни, пока они ржали, уже в открытую жульничая. Так Лёва не играл в автоматах ещё никогда, и это казалось чем-то особенным, их с Лагуновым фирменным. Хотя вряд-ли нормальный человек смог бы назвать чем-то особенным игры, в которых вы орёте друг на друга и чуть ли не дерётесь по тысячному кругу, не обращая внимания на заглядывающую время от времени в зал билетёршу и толпу зевак, собравшуюся вокруг. Потратив неприличное количество денег и, наконец, не без Лёвиной инициативы, заключив ничью, они пошли смотреть первый попавшийся фильм. В конце концов, Хлопову пришлось признать, что в плане глупых игр за пятнадцать копеек Валера оказался ещё азартнее, чем он сам.       Кинозал был меньше, чем можно было представить. Рассчитанный мест на сто, он с трудом вмещал в себя всю ораву, собравшуюся к сеансу. Степень заполненности начинала напоминать забитые автобусы в час пик. Осмотрев освещённое беловатым светом помещение, Лёва подумал, что их могут просто напросто выгнать, оправдавшись тем, что продали слишком много билетов. Подобное случалось в небольших кинотеатрах и было обычной практикой. Однако ничего такого не произошло. Они с Лагуновым, тихонько прошмыгнув в зал, уселись на ступеньках, по правую сторону от зала, и принялись ждать. Этим вечером в кинотеатре крутили детские фильмы. “Три весёлые смены“ — Лагерная тематика. Круто и как всегда вовремя. — Саркастично отметил про себя Лёва, покосившись на Валеру, который всматривался в картинку на экране чрезмерно внимательно и увлечённо.       Уже через час они, вытерпев только одну из трёх серий, вывалились на улицу. — Дай сигарету. — Настойчиво произнёс Лёва, протягивая руку вперёд. — Седьмая за день, Хлопов! Теперь я понимаю, почему ты вообще не куришь. При срывах тебя не остановить. — Нахмурившись, нравоучительно произнес Валера, а потом закатил глаза и всё-таки вытащил из кармана пачку, кидая ее Лёве. — Мне и самому от этого не круто. — Недовольно пробормотал он, вытаскивая сигарету из коробки. — Зажигалку дай.       Валера послушно передал ему и зажигалку. — Ты случаем не миллионер? — С чего ты взял? — Испуганно спросил Лагунов. — Ты пользуешься зажигалкой, а не спичками. Тот выдохнул, усмехаясь. — Я так привык.       Лёва зажал сигарету между губ, оглядывая зажигалку, судя по всему финскую. Подробное и в 85-ом считалось чем-то элитным. И в этом был весь Валера. Он надевал на себя дорогие шмотки, брал с собой дорогую зажигалку и ехал сидеть на ступеньках вместе с восьмиклассниками в кинотеатр на окраине. Он поджёг сигарету, уже в который раз затягиваясь и глядя на прожигающего его взглядом Лагунова. — Куда теперь? — А чего ты хочешь? — Валера ответил вопросом на вопрос.       Лёва вздохнул, отходя от кинотеатра к асфальтированной дорожке. Его мозг воспринимал этот вопрос совсем не так, как должен был. “Чего ты хочешь?” Он хотел домой, в 85-ый, хотел забыть произошедшее и забыть то, как сильно облажался здесь, упёрто принимая смелые самостоятельные решения. Он хотел избавиться от чувства вины и желания себя жалеть. Он хотел бы не думать о том, что впервые в жизни сдался. Этот список мог продолжаться бесконечно. Лёва одернул себя, осознавая, что глупо молчит, шагая куда-то вперед и глядя себе под ноги. Вновь ощутив в груди знакомую пожирающую чёрную дыру, он мысленно выругался и перевёл взгляд на Лагунова. Тот шёл рядом и терпеливо ждал ответа. И только когда они свернули на соседнюю улицу, Хлопов, наконец, заговорил. — Я не знаю. — Фраза прозвучала намного более растерянно, чем он планировал. — Знаешь. — Кивнул Валера. — Ты просто дурак. — Это ещё почему? — Судный день скоро. — Внезапно нарушив их договор об игнорировании опасных тем, Лагунов спокойно произнёс, — А ты все ещё в ловушке собственного разума и не можешь разрешить себе делать то, что хочешь. — Всё у меня нормально. — Заявил Лёва. — Ты безумен, Хлопов.       Он нервно усмехнулся. Столь знакомая фраза прозвучала снова, но уже в другом контексте. — Почему ты так считаешь? — Ты не можешь жить без того, чтобы убивать вампиров. А в обычной жизни делаешь вид, будто самый добрый и великодушный из всех. — Опять умничаешь? Забить на самоконтроль означает безответственность, не все могут позволить себе такое. — Раздражённо произнес Лёва. Его дико бесил тот факт, что в чём-то Лагунов всё же прав. И ещё то, что он читает его, как открытую книгу. К чему тот снова завёл все эти неприятные разговоры, было непонятно. — Я хотя бы лицемерю осознанно и с определённой целью. — У меня тоже есть цель. Просто тебе такого не понять. — Твоя цель деструктивнее, чем ты думаешь. — Поймав на себе недовольный взгляд, он добавил, — Ладно, я просто хочу получить ответ на свой вопрос. Чего ты сейчас хочешь? — Ёбнуть кому-нибудь очень сильно. — Пробормотал Лёва, ускоряя шаг. — Отлично! — Воскликнул Валера, догоняя его. — Иди и ёбни кому-нибудь, выбери прям любого. Ты сделаешь это и мы убежим. — Он внимательно обвёл взглядом улицу, а затем вернулся к Хлопову, улыбаясь. — Или ты хочешь ёбнуть мне за все эти тупые вопросы? — Хочу. — Кивнул Лёва. — Но не буду. — Об этом я и говорю, ты ничего не можешь. — Замолчи. — Ты просто трус.       В следующее мгновение Хлопов всё-таки выполнил его просьбу, легко пройдясь по бледному лицу кулаком и мгновенно давая себе отчёт в том, что сорвался. Вспышка агрессии ещё не утихла, но здравый рассудок всё же вернулся к нему. Валера немного пошатнулся, даже не стараясь уворачиваться. — Доволен? Этого ты хотел? — Воскликнул Лёва, не зная, что ещё сказать и мгновенно утопая в чувстве вины за содеянное. — Это было слишком легко. — С этими словами Валера двинул ему в ответ. — Ну, давай, за что там? За то, что нахер тебя посылаю, игнорирую, за то, что всерьёз тебя не воспринимаю и за то, что ты недоохотник.       Лёва терпеливо замер, хотя слова Лагунова и действовали на него именно так, как должны были. Внутри разразилась настоящая буря, грозящая разрушить всё на своём пути. Он изо всех сил сжал кулаки, стараясь её сдержать. “Недоохотник” действительно было для него худшим оскорблением. Побольше любых матерных слов.       И только когда Лагунов замахнулся во второй раз, он рефлекторно дёрнулся в сторону, ударяя первым. — Называешь себя охотником? — Лагунов обожал цитировать самого себя. — Всё-таки, кишка тонка у тебя, Хлопов.        Теперь Лёва врезал ему вполне осознанно. А потом ещё раз. И ещё. Лагунов шагнул назад, скривился и схватился за щеку, сплевывая кровь. — Чего ты пытаешься добиться? — Не парься, это, как раз, моя исповедь. — Насмешливо проговорил Валера, а затем отошёл на пару метров, показал ему язык и рванул вперёд по улице, заставляя чувствовать себя оскорблённым.       Хлопов нервно вздохнул, в очередной раз задаваясь вопросом, возможно ли вообще предсказать действия Лагунова. Недолго думая, он сорвался с места вслед за ним. Улица была не столь оживлённой, чтобы кто-то, кроме наблюдателей из окон окружающих их домов, мог заметить произошедшую недодраку. Он побежал вперёд, навстречу закатному солнцу. Каждый шаг, каждый удар об асфальт, ощущался выражением собственной обиды и злости на мир, нагло решивший за него, как и что необходимо делать.       Казалось, что пролетело уже метров триста, прежде чем он догнал Валеру. Тот остановился, сгибаясь пополам в попытке отдышаться. Надо думать — столько выделываться, беспорядочно петляя с одной стороны улицы на другую. — Полегчало? — Пиздец. — Помотал головой Лёва, стараясь насытиться воздухом. — Больше так не делай. Отвратительные провокации. — Где ещё ты испытаешь такое? — Рассмеялся Валера. — И да, готовься. Раз ты не знаешь, чего хочешь, мы поедем в еще одно моё место. ***       Они сидели на краю деревянной пристани, где-то у пляжа, на краю города. Лёва поёжился от прохладного ветра. Его ноги почти соприкасались с водной гладью Волги, отражающей свет заходящего солнца. Этот день прошёл слишком быстро, как и большинство дней до этого, однако сегодняшний хотя бы напоминал что-то счастливое и тёплое, по-детски радостное и насыщенное. Небо окрасилось в приглушённый оранжевый. Лёва улыбнулся, вспоминая все контрасты, которые испытал сегодня. Их вполне можно было сравнить с контрастом двух берегов Волги. Один, заполненный городскими зданиями, многочисленными оживлёнными улицами, и другой: почти пустынный, веющий умиротворением и природной чистотой.       Молчать сейчас было комфортно и необходимо. После всего произошедшего они с Лагуновым ещё долго спорили, в конце концов приходя к четким и адекватным выводам своих точек зрения. — Ты серьезно по поводу недоохотника? — Робко спросил он, когда они ехали в автобусе. — Только отчасти. Только из-за того, что ты раб этой идеи. И не подумай, обычно я не лезу вскрывать чужие мозги. — Почему тогда сейчас полез? — Интуиция подсказала, что нужно. — Съязвил Лагунов в ответ.       Несмотря на крайности формулировок, Валера во многом был прав. Всю свою жизнь он был ведом ощущением долга. Об этом ему говорила Рамира тогда, в Москве. Сейчас об этом упомянул даже Лагунов. Неужели он и правда настолько сильно себя обманывает, и более того, настолько сильно палится в своем самообмане? Сейчас было время обо всём подумать.       Лёва ловким движением убил комара, приземлившегося на колено. Всё-таки, порой, эти твари бесили побольше пиявцев и стратилатов. Согнув ноги и подняв их от воды, он уселся на пристань по-турецки. Лёгкий холод всё больше давал о себе знать. Глянув на Валеру, он заметил, как тот тоже мелко дрожит, но упёрто продолжает сидеть на деревянной поверхности и всматриваться в догорающий закат. Тот, видимо, выбрал какое-то особенное место. И после всплеска эмоций это место помогало восстановиться, обдумать всё, не впадая в суету. Гипнотизируя взглядом водную гладь, он всё больше синхронизировался со спокойствием природного течения.       Они сидели и сидели, пока солнце не зашло за горизонт. Тогда Валера поднялся и кивнул в сторону костра, горящего в метрах ста от них. — Пойдём посмотрим, что там?       Лёва, плавающий в потоке умиротворения, вдруг ощутил, как это предложение ложится на их день идеально. Он кивнул, поднимаясь вслед за Валерой.       Они шли и шли, пока не оказались неподалеку от костра. Вокруг него шумела большая компания. О чём-то переговариваясь, те под общие аплодисменты закидывали картошку в костер. — Есть охота. Может вольёмся к ним ненадолго? — Без доли шутки спросил Лагунов. Спросил Лагунов, который уже почти три недели совсем не производил впечатление общительного человека. Лёва подозрительно оглядел сначала его, а потом компанию у костра. — Почему бы и нет? — Задал он риторический вопрос. — У тебя есть план, как мы это сделаем? — Внутри возросла решимость делать сегодня вечером всё, чего пожелает душа. Вероятно, на это желание повлиял Валера, пассивно капающий ему на мозги в течение всего дня. “Осталось мало времени”. — Из раза в раз проносилось в голове. Но сейчас эта мысль не вгоняла в депрессию, а заставляла желать, чтобы всё то, что он испытал сегодня, никогда не заканчивалось. — Добрый вечер. — Валера развернулся в сторону костра и вышел из темноты, приближаясь к мгновенно обернувшейся компании. — Ребят, а вы чьи? — А мы ничьи, мы приезжие из Москвы. — Бабушку мою навестить приехали. — Звонким голосом объявила блондинка, сидящая ближе всех к костру. — Можно присоединиться? — Прямо спросил Лагунов. — А что вы предложить можете? — Шутливо выкрикнула девушка.       Лёва, внимательно оглянув собравшуюся на пляже тусовку и заметив небрежно лежащую на пледе гитару, решил, наконец, встрять в разговор. — Я на гитаре играю. Могу что скажете исполнить. — О! — Послышалось со всех сторон. Кажется, компанию предложение впечатлило. И даже Валера, стоящий рядом, посмотрел на него с интересом. — Давайте сюда садитесь, а то наш гитарист оказался никудышным. — Ответила девушка. — Эй! — Возмутился парень в очках, сидящий напротив нее.       Они прошли вперёд, присаживаясь на красный плед, прямо рядом с блондинкой, оказавшейся сегодня именинницей. Костёр, кидающий отблески на лица ребят, мгновенно пустил по телу согревающие струи. — Что играть? — Лёва принял из чужих рук гитару. Это была обыкновенная акустическая гитара, прямо как та, что лежит у него дома, в Калинине. Он в предвкушении замер, разглядывая её и ожидая идей для песни.       Ребята начали наперебой спорить, что же ему сыграть. Воспользовавшись моментом, когда все были заняты, сидящий слева Лагунов перегнулся через гриф гитары и без спроса взял себе походную тарелку, закидывая в нее пару картофелин. На насмешливый взгляд Лёвы он только пожал плечами и прошептал что-то вроде “они пьяные, все равно не заметят пропажи”.       В конце концов, оживленные голоса замолкли, давая блондинке возможность высказать окончательное решение. Та задумалась, а потом с улыбкой выдала, — Знаешь что-нибудь из “Машины времени”?       Лёва задумался. Какую из песен "Машины времени" он сможет сыграть и спеть по памяти? В конце концов, надеясь, что ребята оценят, он провел рукой по струнам и выставил первый аккорд. Песня “Костёр”, сидя у костра. Вполне символично. Он начал играть тихо, еле слышно, заставляя всех замереть в ожидании начала куплета. Всё отболит, и мудрый говорит: “Каждый костёр когда-то догорит. Ветер золу развеет без следа”. Но до тех пор, пока огонь горит, Каждый его по-своему хранит, Если беда и если холода.       Душевная, завораживающая мелодия разнеслась по пляжу, сквозь ночную тишину, нарушаемую лишь треском огня. Тот был умней, кто свой огонь сберёг – Он обогреть других уже не мог, Но без потерь дожил до теплых дней. А ты был не прав, ты все спалил за час, И через час большой огонь угас, Но в этот час стало всем теплей.       Он играл и играл, пропевая куплет и каждый раз возвращаясь к строчкам припева, отзывающимся внутри особым трепетом. Песня, которую он вспомнил, была чем-то печальным, но и мучительно радостным, дарящим веру в жизнь и себя. Ещё не всё дорешено, Ещё не всё разрешено. Ещё не все погасли краски дня. Ещё не жаль огня, И Бог хранит меня.       В конце Лёва ещё раз нежно провёл рукой по струнам, играя последний аккорд. Он очень соскучился по музыке и по своей гитаре. Каждый раз, когда он брал инструмент в руки, его сознание отключалось, оставляя только чувства. В такие моменты он всегда знал, что всё идёт так, как нужно.       От размышлений Хлопова отвлекли десять пар непонимающих глаз, уставившихся на него с немым вопросом. — Что? — С опаской спросил он. — Друг, это не “Машина времени”. — Как же? — Усмехнулся Лёва, чувствуя ощутимый тычок в плечо.       Он повернулся, сталкиваясь с настороженным взглядом Валеры. Тот наклонился вперёд, и не в силах оставаться серьезным, улыбнулся, — Дурак, она ещё не вышла!       Лёва удивлённо приподнял брови, осознавая всю неловкость сложившейся ситуации, и картинно прикрыл рот рукой, стараясь не засмеяться. — Да, ребят, простите. — Выдавил он. — Я перепутал.       Блондинка разочарованно похлопала ресницами, а потом мирно улыбнулась. — Ну ничего, это все равно было круто! Кто поёт? — Не помню. — Пробормотал Лёва. — Ну как так-то? — Сидящий справа от блондинки парень разочарованно вздохнул. — Я хочу эту песню на кассете. — Хорошо поёшь, оказывается. Зачем с Beatles позорился? — Шепнул ему Валера. — Там другая цель была. Не развлекать публику, а выбесить тебя как следует. — Серьёзно ответил Лёва.       Под всеобщие несерьёзные возмущения он взялся сыграть ещё несколько песен. Там были и Beatles, и ABBA, и ещё что-то из Машины времени. В конце концов, пока остальные увлеклись разговорами о Москве и олимпиаде, он не выдержал и тоже, вслед за Лагуновым, набрал себе картошки. Обмыв руки водой из бутылки, принесённой ребятами специально для этих целей, он разломал картошину и посолил её, мгновенно запихивая кусочек себе в рот. И сейчас это казалось самым вкусным, что он когда-либо пробовал.       Отвлекла его от поедания вкусной, приготовленной на костре картошки, та самая блондинка, протягивающая вперёд руку с какой-то банкой. — Это пиво? — Зачем-то уточнил он, хотя и сам понимал ответ.       Девушка коротко кивнула. — Нет, не стоит. — Он привычно отмахнулся от алкоголя, когда Валера снова толкнул его в плечо и поднял руку с абсолютно такой же, но открытой банкой. — Лагунов Валерий… — Возмущённо пропел он. — Ты когда успел?       Валера в ответ странно пожал плечами и опрокинул в себя банку, выпивая, как казалось, больше половины залпом. — Пиздец. — Покачал головой Хлопов. — Не отказывайся. Это Золотое кольцо. — Он наклонился ближе, прямо к его лицу, и тихо прошептал, — У нас его уже не выпускают. — Отодвинься от меня, пивом воняешь. — Лёва схватил его за плечо и подвинул обратно. — И не нужно спаивать меня. — Я и не спаиваю. Москвичи-богачи бесплатно предлагают. А ты умрёшь, не попробовав Золотое кольцо. Мне очень жаль тебя. — Что ты несёшь? — Нахмурился Лёва.       Он продолжил свой ужин, время от времени участвуя в диалоге ребят, обсуждающих учёбу, работу, музыку, кино, да и вообще всё на свете. В конце концов, когда прошло порядком десяти минут, компания “ этих алкашей”, как он прозвал всех его окружающих, всё-таки заставили его попробовать, это, будь оно проклято, Золотое кольцо. Окрестив себя малолетним дураком, легко попадающим под чужое влияние, он забрал себе банку и теперь спокойно пил его под рассказы чужих историй. — Если бы я был у власти, я бы вернул Золотое кольцо. Хотя я пиво не особо люблю. — Проговорил Лагунов.       Лёва окинул его оценивающим взглядом. Валера прижал колени к груди и прилёг на них, глядя в его сторону. Глубокие голубые глаза при свете костра блестели каким-то приторным весельем. Но несмотря на это, Лагунов был спокоен. Он запустил руку в волосы и провел по ним, то ли пытаясь расчесать их, то ли вытащить частички песка, которые несильный ветер приносил к их костру. — Сколько ты выпил? — Ну, две. — Немного подумав, ответил Лагунов. — Это с двух банок тебя так разносит?       Валера внезапно рассмеялся. — Меня вообще не разносит. — Да вижу я, вижу. Домой идём. — Идём. — На удивление сговорчиво кивнул тот.       Они попрощались с компанией и побрели в сторону дороги. Валера не то чтобы шатался из стороны в сторону, шёл он довольно прямо. Наверное, виной тому была выдержка, самоконтроль и превосходные актёрские навыки. Но почему-то, глядя на него, всё равно можно было легко определить, что он пил. Сам Лёва тоже ощущал этот сраный алкоголь. То, что его заставили выпить, оказалось достаточно крепким, по крайней мере более крепким, чем он ожидал. Но прямо сейчас ему было уже всё равно. В голове не осталось ничего, кроме навязчивого ощущения счастья. Оно разливалось по крови вместе с алкоголем, заставляя ещё больше желать повторения всего, что он пережил за этот день. Но краем сознания Лёва всё равно понимал — такое не повторится уже никогда. Лагунов не сделал ничего сверхъественного, но многочисленные воспоминания, сейчас плохо складывающиеся в общую картинку, мелькали перед глазами и заставляли забывать о чём-либо ещё.       Позитивные и негативные эмоции от этого дня смешались, создавая странное восторженное месиво. Это ощущение заполняло пространство вокруг, казалось, что выходило за пределы автобуса, Куйбышева и вообще всей вселенной. Но в Лёвином полу-пьяном мозгу крутилось ещё кое-что. Лишь одно слово, говорящее само за себя. Свобода. То, чего он так жаждал, а сейчас ощущает безгранично и всецело. Она формировалась внутри постепенно, с самого утра, а последним кусочком сложного пазла стал их с Лагуновым странный конфликт.       Почему он чувствует свободу, только когда оказался на краю? На краю ловушки, в которую его загнали безжалостные обстоятельства.       Это уже второй Парадокс, но не тот, который заставляет усомниться в законах физики, а тот, который заставляет задуматься о своей жизни. Размышляя об этом, он опрокинул в себя остатки пива из банки и смял ту рукой.

***

      Оказавшись в квартире, Лёва поспешил включить свет, но Лагунов цыкнул на него, вновь нажимая на выключатель. — Свет глаза режет. — Ты же грохнешься в коридоре. — Проговорил Лёва. — Я в своей квартире не грохнусь. — Раздражённо выругался тот и в следующую секунду споткнулся о порог гостиной.       Лёва искренне рассмеялся, закрывая лицо ладонями. Это было слишком странно и слишком смешно. Жаль, что он не мог записать этот момент на видеокамеру. — Валер, может всё-таки спать пойдёшь, а? — Стой, нет, нет! — Воскликнул Лагунов, размахивая руками и проходя в гостиную. Лёва подумал о том, что тот и правда слишком хорошо стоит на ногах. — У меня есть ахуительная идея! — О Господи, помоги. — Помотал головой Лёва. — Принеси чемодан. — Какой нахрен чемодан? — Непонятливо переспросил Лёва, пытаясь понять, что Лагунову от него нужно. Ей богу, разговор слепого с глухим. — Чемодан Серпа. — Зачем он тебе сейчас? — Ну принеси, пожалуйста! — Жалобно пропел Лагунов.       Лёва ничего не ответил, только глубоко вздохнул и отправился в свою комнату. Всё-таки сказанное Валерой “пожалуйста” значительно мотивировало. Признаваясь самому себе, что алкоголь всё же даёт о себе знать, он, наконец, вспомнил, где лежит чемодан и вытащил его из шкафа.       Может его сознание и притормаживало, не давая быстро соображать и принимать решения, но на то, что происходило в гостиной он среагировал быстро. Застыв на пороге, Лёва воскликнул, — Это что? — Это вино. — Невинно ответил Лагунов, показывая ему открытую бутылку. — Спиздил у Игоря. — Он снова захихикал. — Класс, теперь Игорь даже выпить не сможет, когда поймёт, что деньги пропали. — Открывай чемодан. Сейчас будет идея.       Лёва присел рядом с ним и откинул крышку, замечая всё те же книги. С вопросительным выражением лица он подтолкнул чемодан в сторону Лагунова.       Тот знатно отпил то самое вино Игоря прямо из горла, а потом достал из чемодана коробку с артефактами. Порывшись внутри, он не с первого раза, но нащупал нужный камень и достал его, демонстрируя Лёве. — Артефакт правды-лжи. — Неужели и тебе Рамира затирала про это? — Простонал Лёва. — Предлагала сыграть? О да.       Он отпихнул чемодан ногой куда-то к окну, а потом развернулся к Лёве, всё также прислоняясь к дивану, но теперь боком, и всунул ему в руки камень. — Как тебя зовут? — Лёва Хлопов. — Понятно. — Кивнул Валера. — Соври. — Меня зовут Юра. — В следующее мгновение Лёва ощутил, как по его руке прошла волна стреляющей боли. От неожиданности он вскрикнул и уронил камень на пол. Похоже, тот оставлял ожоги. — Тот, кто врёт или не хочет отвечать — пьёт.       Часть Хлопова уже хотела было отнекиваться, чтобы не дай бог не сболтнуть лишнего в таком состоянии, но другая была сильно против. В конце концов, интерес победил, заставляя его кивнуть и принять условия игры. Согласившись и ощутив лишь слабый, невесомый укол тревоги где-то в глубине души, он, наконец, спросил, — Кто первый? — Давай ты. — Отозвался Лагунов. — Тебе же больше всех нравится задавать вопросы.       Лёва почти оскорбился, мгновенно почувствовав себя навязчивым. — Неправда. Я был вынужден это делать, ты же знаешь. — Угу. — Кивнул Валера, не прекращая вертеть в руках бутылку с вином. — Не воспринимай всерьёз то, что я говорю. — Было не совсем ясно, к чему именно относятся эти слова, так что Лёва уверенно списал их значение на признание Лагуновым собственного алкогольного опьянения.       Хлопов напрягся, стараясь придумать и сформулировать вопрос. Копаясь в своей голове, он обнаруживал мысли, мучащие его на разных этапах их “путешествия” в прошлом. В конце концов, оказалось, что вопросов он придумать может достаточно. Вздохнув, он провёл рукой по волосам и спросил то, что беспокоило больше всего. — Ты меня ненавидишь?       Лагунов странно посмотрел на него, поднял камень, сжимая его в кулаке прямо перед собой и уверенно произнёс, — Нет.       В следующее мгновение не произошло буквально ничего. Когда Валера разжал ладонь, на ней не было даже малейшего покраснения. Было очевидно, что он не врёт. — А что тогда? — Заинтересованно спросил Лёва. Ему вдруг стало очень любопытно, что же Лагунов думает о нём. Настолько, что он и правда готов был забить на чувство такта и броситься задавать неприличное количество вопросов. — Это уже второй вопрос, Хлопов. — Покачал головой Валера и, прекращая крутить камень у себя в руках, кинул его Лёве. — И я не буду повторять твоих ошибок. Я буду умнее. — Он усмехнулся и повернулся к Лёве, разглядывающему артефакт. — Нормально возьми его.       Лёва послушно сжал камень в руке, к собственному удивлению обнаружив, что рана, которую тот оставил раньше, почти зажила. — Я попрошу тебя рассказать о том, как ты стал охотником. И не выпускай камень. — Чтобы он проверял на подлинность каждое моё слово? Действительно хитро, Лагунов. Ты сам ответил кратко. — Возмущённо воскликнул Лёва. Стало понятно, что одним словом здесь не отделаешься. Придется как-то рассказывать историю, обходя некоторые аспекты, раскрывать которые он не собирался. — Слушаю тебя. — Что ж. — Вздохнул Лёва, формулируя свои воспоминания в единое целое. — Я приехал в Буревестник в 1982-ом. — Зачем? Он же был закрыт. — А это уже второй вопрос, Лагунов. — Съязвил Лёва, ощутив прилив тревоги. Отвечать он не хотел. — Нет, вопрос был один — рассказать историю. А это уточнение, чтобы ты не сбился с пути и ничего не забыл. — Воскликнул Лагунов, весело улыбнувшись. — Мне было интересно посмотреть, что стало с лагерем. — Это действительно было правдой, но только на долю. Лёва надеялся, что это сработает. Но в тот же миг, как он произнёс фразу, его рука нагрелась, как июльское солнце, заставляя дернуться и выкинуть проклятый камень на пол. Осознав, что его попытка не удалась, он покосился на Лагунова, стараясь различить эмоции на точеном лице. Тот смотрел в ответ расслабленно и пьяно. В голубых глазах читалась насмешка и желание обидно пошутить, так что Лёва поспешил схватить камень, вновь холодный, как кусок льда, и спрятать его в ладонях. — Хрен с тобой. — Он выхватил из рук Лагунова бутылку, смущенно отводя взгляд куда-то в сторону и немного отглотнул. Алкоголь заставил его на мгновение скривиться. — Ты не пьёшь? — Нет. — Почему? — Потому что не хочу. — Он вскрикнул от неожиданности, вновь выпуская камень из рук. — Блять, я уже забыл, что держу его.       Лагунов искренне рассмеялся, откидывая голову на диван. — Du trinkst nicht, aber du willst. — А можно без немецкого? Я ни черта в нём не понимаю. — Признался Лёва. — Nein, du musst unter deiner Unwissenheit leiden. — Ну хватит. — Говорю, всё с тобой ясно, не пьёшь, но хочешь.       Лёва закрыл лицо руками и страдальчески взвыл. — Это ещё один вопрос, на который я не должен был отвечать. — Рассказывай дальше. — Валера снова отпил из бутылки, приготовившись слушать его. — Я встретил в лагере Валентина Сергеевича. — Он произносил слова медленно, не отводя взгляда от собственной ладони, сжимающей камень. Перспектива снова обжечь руку совсем не радовала. — Он рассказал мне правду о Буревестнике. А потом рассказал правду о том, чем занимается. Со временем я к нему присоединился. Это всё. — Лёва поспешил избавиться от камня, перекладывая его на ковер.       Голова немного кружилась, так что он сделал глубокий вдох, стараясь насытиться воздухом за раз. В комнате было совсем темно, и лишь слабая лампа, стоящая в углу комнаты, давала ему возможность видеть Валеру. Тот сверлил взглядом стену ровно до того момента, как камень ни оказался на ковре. — Ну, спрашивай. — Что ты на самом деле обо мне думаешь? Развёрнуто. — Не раздумывая произнёс Лёва. — Жить без моей оценки не можешь, я смотрю. — Проговорил Валера. И прежде чем Лёва успел дать достойный ответ на эту колкость, начал говорить, — Ты просто другой.       Лёва непонятливо поднял брови. — Это не развёрнуто.       Лагунов махнул на него рукой и поднялся на ноги, направляясь прямо в середину комнаты. — Ты куда? — Сюда. — Пробормотал он и улёгся на ковёр, устремив взгляд в потолок.       Трактовать действия Лагунова сейчас не получалось от слова совсем. Лёва чувствовал, как им движет что-то невидимое, свободное и абсолютно безразличное к остальному миру, находящемуся за пределами стен этой комнаты. Он подполз ближе и прилёг рядом с Валерой. Прищурившись и также устремив взгляд в потолок, он попытался ответить себе на вопрос, что же такого Лагунов там разглядывает. — Ты такой, знаешь, — внезапно разбил ночную тишину Валера, — либо всё, либо ничего. У тебя всё либо светлое, либо тёмное, середины нет.       Хлопов нахмурился, не совсем улавливая смысл сказанных слов. Он удивился, что в таком состоянии у Лагунова получается неплохо философствовать. Он время от времени подмечал, как собственные мысли немного путаются. Алкоголь будто пытался перекрутить смыслы и стереть логичные выводы. — А другой почему? — А у меня не так. Я всегда болтаюсь где-то в серости, посередине. Так, конечно, было не всегда, но в последние пару лет — да. Ты удивительным образом сочетаешь в себе наивность и жестокость, страх и решительность, тьму и безграничный позитив, ты реагируешь на бытовые события эмоционально и порой импульсивно, но всё равно преследуешь свою высшую цель. Во всём всегда ты преследуешь цель и не можешь без знания того, что она есть. Поэтому ты и другой. Забавный, короче. — На последнем предложении Валера вздрогнул, выпуская камень из рук. Он поднял его, и будто злейшего врага, одарил осуждающим взглядом. — Ладно, в последнее время ты не забавный, а пугаешь меня. — Съязвив, он вновь сжал камень в ладони. — Почему пугаю? — Это уже следующий вопрос. — И всё же? — Лёва нахмурился, не собираясь отступать. Он поднялся на локтях, поворачиваясь к Лагунова всем телом. — Что тебя пугает? — Помнишь, как ты убил его? — Тихо проговорил Валера.       На мгновение в комнате вновь воцарилась мрачная тишина, бьющая по ушам сильнее любых Beatles. — Как такое забудешь. — Прошептал Лёва, уставившись взглядом в пол.       Убийство было той темой, которую он избегал ещё больше всего остального. Осознание того, что вампир и ведьма действительно умерли, да ещё и по его вине, никак не приходило. Лёве казалось, что как только они скрылись с места преступления, те поднялись и как прежде продолжили деятельность своей жуткой секты. Головой же он понимал, что это не так. И какими бы ужасными людьми они ни были, перед смертью все равны. Он отнял чужую жизнь, вонзив ядовитый шприц в вену стратилата. Лишая того возможности выбора и даже последнего слова. И самое страшное, что когда кол вошёл в сердце вампира, единственным, что он ощутил, было удовлетворение и спокойствие. Ведь так ему и надо, правда же? — Это было жестоко. И стрёмно. Ты не представляешь насколько. — Признался Валера. Лёва уловил в его голосе едва заметную дрожь. — Жестоко. —Кивнул он. — Дай сигарету.       Они молча закурили, осознавая, что возвращение к обсуждению тех самых событий заставляет их стремительно трезветь. Обстановка и ощущения вмиг изменились, принося с собой депрессивный настрой, тянущийся откуда-то издалека, из того самого дня и до настоящего момента. Жить как раньше всё ещё не получалось. Валера повернулся на бок, подкладывая локоть под голову. Он подвинул камень к Лёве, ожидая, когда тот заберёт его.       Хлопов взял камень в ладонь и сжал его, готовясь к следующему вопросу, который явно не обещал быть добрым и адекватным. Забивая на свою когда-то прочно укоренённую ненависть к алкоголю, он вновь потянулся за стоящей у дивана бутылкой. Валера, судя по всему, разделял его эмоции, потому что тоже охотно выпил. — Ты когда-нибудь убивал до этого случая? — Да. — Ответил Лёва, не увидев причин это скрывать. — Но не совсем. — Это как? — Я не должен был этого делать, но в последний момент, когда Валентин Сергеевич приказал мне, я это сделал. Я воткнул кол в сердце стратилату. — И как? — Буднично поинтересовался Валера, будто они и не обсуждают тему убийств. — Ужасно. Это было ужасно и очень повлияло на меня в дальнейшем. — Тогда почему ты так уверен в том, что должен быть охотником? — Не подумав, выдал Лагунов. Он повернулся к Лёве, выражая искреннее непонимание. Голубые глаза едва заметно выделялись в полумраке комнаты, а брови, забавно сведённые к переносице, будто кричали о том, что он занимается какой-то фигнёй.       Валера и правда завёл Лёву в тупик, заставляя вновь задаваться вопросом, почему тогда, в секте, он не смог просто убежать. Наверное, он смотрел на лица этих людей, знал о таящихся под дверями пиявцах и был не в силах бросить их на расправу жестоким хозяевам. Последние годы он только и делал, что боролся со злом, он убивал стратилатов, думая, что помогает людям, освобождает их. Но принесло ли это добро больше добра чем зла? Убийство ради отсутствия других убийств. Конечно же, он думал об этом и раньше. Хотя и старался игнорировать противный внутренний голос, приводя в аргументы высказывания Валентина Сергеевича. Но сейчас Носатова здесь не было, был только он, разбирающийся с грузом непосильно тяжёлых проблем самостоятельно. Ну и Лагунов, терпеливо ожидающий его ответа. — Я не могу иначе, вот и всё. — Ответил Лёва. — Что мне ещё делать? Притворяться, будто всё нормально? Я и так делаю это довольно часто. Когда я на охоте, я чувствую, что делаю то, что должен. — Он на мгновение замолчал, а потом озвучил новую мысль. — Вот ты делишь свою жизнь на периоды?       Валера на мгновение задумался, а потом с некоторым удивлением на лице активно закивал. — Вообще-то, да. — Ну вот и я. Приходит одна охота, уходит, потом приходит новая. И каждая, даже наполненная полным пиздецом, ощущается как глоток свежего воздуха. — Как я уже говорил, у тебя неисправимый комплекс героя. — Констатировал Лагунов. — А в чём проблема просто жить? От чего ты бежишь? — Я не знаю. — Ответил Лёва, но артефакт правды-лжи не подвёл и в этот раз. — Да блять. — Он схватился за собственную ладонь, потирая место ожога. — У меня скоро будет дыра в ладони. — Это магический артефакт, они заживают, какая дыра? — Не занудствуй. — Недовольно пробормотал он. — Получается, ты зависим от своей роли охотника? — Вдруг произнёс Валера. — Никогда не думал об этом в таком ключе. — Помотал головой Хлопов. — Это просто неотъемлемая часть жизни. — Но что-то же заставило тебя так жить. — Есть некоторые вещи. — Расскажешь? И кстати, почему ты не пьёшь? Ты уже раза два точно пропустил.       Валера смотрел в ответ уж очень понимающе, и Лёва ощутил, как неадекватное желание выложить абсолютно всё, до последнего слова, поднимается с каждой секундой.       Он отложил камень в сторону и поднялся, отпивая вино и возвращаясь туда, где разговор начинался, к дивану. Оперевшись спиной об мягкую поверхность, он отодвинулся в сторону, оставляя место для мгновенно последовавшего за ним Лагунова и начал рассказывать. — Во-первых, после Буревестника мне снились жуткие кошмары. Именно в тот период, с поехавшей крышей, я попал в Буревестник и встретил Валентина Сергеевича. В каком-то смысле он заменил мне отца. — Он на мгновение отвёл взгляд в сторону и задумался. — Хотя, я не знаю, как охарактеризовать наши взаимоотношения. Но я ненавидел то, что произошло. И возвращался в Буревестник каждый раз, когда закрывал глаза. Наверное, всё это — попытка откупиться за то, что я сделал.       Валера грустно усмехнулся. — Но ты же не виноват.       Слышать это от Валеры было странно. Время от времени Лёву посещали мысли, что тот ненавидит его из-за случившегося на олимпийской смене. Теперь же эта теория рушилась, оставляя в воспоминаниях сидящего на полу Лагунова, снимающего с него давно зашитое где-то внутри чувство вины за произошедшее. Лагунов, как справедливый судья, отправлял его на волю. Но только вот, он не знал и не узнает всех истинных обстоятельств. — Что ещё? — А? — Глупо переспросил Лёва, вдруг понимая, что абсолютно нетактично пялится. — Ты сказал, что кошмары о Буревестнике — это во-первых. — Ну… — Он замялся, стараясь понять, стоит ли в нынешних обстоятельствах заводить речь о “во-вторых”. Пьяный мозг нёс его речь, как скоростной поезд, сбивающий всё на своём пути. И остатки разума слабо препятствовали. — Ещё смерти. — Хочешь об этом поговорить? — На удивление вежливо спросил Валера. Не услышав протеста, он добавил, — Кто умер? — Все. — Прям вообще все? — Уточнил он, явно скрывая удивление. — Мама, отец и бабушка. — Теперь понятно, почему ты такой герой. — Почему же? — Пытаешься быть хорошим. — Пытаюсь. Но получается не всегда. — Да ладно, неплохо выходит. — Валера улыбнулся. — Даже вдохновляешь этим иногда.       Лёва удивлённо вылупился на него. — Ничего себе признание, Лагунов. Зная тебя, ты только что назвал меня лучшим человеком на свете. — Он рассмеялся, поправляя спадающую на лицо челку и смущённо прикрывая рукой лицо. — Но ты хорошим не станешь. Никто не станет, и вот в чем разочарование. — Почему же? Аргументируй. — Легко. — Валера задумался. — Ты когда-нибудь любил?       Лёва дёрнулся. Внутри мгновенно собрался сгусток неподдельного страха. Валера смотрел так, будто знает всё о его прошлом. Всё, до последней детали и стыдной мысли. — Ну, допустим. — И ты был с этим человеком вместе? — Нет. — Ладно, но ты же был в отношениях? Никогда не поверю, что нет. — Это ещё почему?       Лагунов отмахнулся. — Ты из тех, кого обожают, такого быть не может.       Лёва усмехнулся. — И ты туда же. Валентин Сергеевич постоянно говорит, что мне нужно начать отвечать на звонки девушек. — И почему ты не отвечаешь? — Мне это не нужно.       Валера промолчал, о чём-то задумавшись. — Ладно, допустим, Лагунов, я был в отношениях. Но я её не любил. — Спустя несколько десятков секунд тихо произнёс он. Очередной грех его прошлого, всплывший наружу в этот вечер. — Ты был в отношениях, но не любил? — Я думал, что полюблю. Но в итоге только измучил её. Ещё и расстались мы крайне плохо. — Поток слов уже было не остановить. Он всё ещё ощущал себя свободным, когда на раз-два выкладывал Лагунову то, что обычно ото всех скрывал. Так легко и непринуждённо, будто в этом нет ничего странного. — И ты её, конечно же, ни в чём не винишь? — Спросил Валера. — По большей части — нет. — А она? — А она винит. — Вот видишь, всё правильно я говорю. — В каком смысле? — Был ли ты тогда прав или нет, она останется при своей точке зрения. Она обсудила это с подружками, они тебя обругали, и ты навсегда остался злодеем в её истории. Если не вездесущим злом, то всё равно образом злодея. И так у нас всех. Никто не сможет стать абсолютно чистым и безгрешным. И каждый злодей в чьей-то истории. — На одном дыхании выдал Лагунов. — Интересная мысль. Я сказал бы, что пытаюсь почувствовать себя хорошим, а не стать хорошим. — Ответил наконец Лёва. — Тюрьма в голове никогда не позволит. — Об этом ты тоже много знаешь. — Заметил Хлопов. — Вполне.       На некоторое время между ними повисло молчание. Было абсолютно не ясно, куда в итоге заведёт этот разговор. В воздухе витало что-то новое и сокровенное, принадлежащее только им двоим и никому больше. — Откуда у тебя оберег, кстати? — Валентин Сергеевич откуда-то достал его. — Произнёс Лёва, наматывая на палец цепочку, где кроме оберега, с недавних пор, висело ещё и странное кольцо от тёти Любы. — Ты же понимаешь, что он магический? Получается, твой Валентин в курсе? — Я не знаю. Я уже ни в чём не уверен, если честно. — Меланхолично помотал головой Лёва. — Я всегда думал, что это церковная история. Странно. Всё странно. — Да нет. — Спокойно ответил Валера. — Просто такие путешествия оголяют все слабости, которые есть в человеке. Поэтому мы оба чувствуем себя таким говном. Всё, от чего ты бежишь рано или поздно настигнет, если ты оказался взаперти в прошлом. — Ты прав. — Добавить Лёве было нечего. Наверное, эта фраза описывала всё, что с ними происходило за последние недели. — Интересно, что сейчас делают наши мелкие версии? Они же сейчас где-то там, в лагере. Это сводит меня с ума. — Ты празднуешь день рождения. Единственное, в чем я уверен. — Он снова выпил. — Терпеть не могу Буревестник. Так ненавижу это всё. — Вряд-ли я представляю, насколько. — Согласился Лёва. — С днём рождения, кстати, ещё раз. — Спасибо. Хоть он и не совсем мой. — Scheissegal. — Махнул рукой Валера. — Немецкий. — Поправил его Хлопов. — Похуй, говорю. — Он немного помолчал, прежде чем добавил, — А знаешь, что? — А? — День рождения — это как смерть. — Чего? — Вытаращился Хлопов, изумляясь этой странной формулировке. Конечно, ему не терпелось услышать объяснения, но такие мысли у Лагунова в голове порой пугали не меньше собственных. — Может тебе хватит уже вина, а? — Он попытался отобрать у Лагунова бутылку, но тот вцепился в неё всеми стратилатскими силами, прижимая к груди. Как только Лёва убрал руки, бросая свои попытки, он показательно отпил ещё и облокотился обратно на диван. — В день рождения ты как будто умираешь семнадцатилетним, а рождаешься восемнадцатилетним. А до судного дня осталось три дня. Понимаешь, что это значит? — Валера оживился, разворачиваясь к нему и вновь становясь больше похожим на активного алкоголика, чем на депрессивного. — Не понимаю ни слова. — Лёва расплылся в широкой улыбке, глядя на увлечённого очередной странной мыслью Лагунова. Какой бы жуткой она ни оказалась, хуже уже вряд-ли будет — успокоил он себя. — Иисус говорил: “Разрушьте храм сей, и я в три дня воздвигну его заново”. И знаешь, в чем прикол? — Нет, блин, тупой я, не знаю ничего, говори уже. — Без капли иронии ответил он. — Иисус в итоге был мёртвым три дня и переродился! С дня твоего рождения до судного как раз столько же, прикинь? Это высказывание ещё дословно трактуют как “За три дня может произойти многое,” круто, да? — Невероятно. — Помотал головой Лёва, все ещё не до конца врубаясь, о чем идёт речь. — И до судного дня, вроде как, четыре, а не три дня. — Ну и ладно. Всё равно Иисус с нами не сотрудничает. — Лагунов драматично вздохнул, а потом не удержался и рассмеялся.       Лёва внимательно поглядел на него и понял, что искренность Лагунова цепляет, заставляя в который раз за день удивляться и восхищаться тем, что ему досталась хотя бы её доля. Видеть Валеру таким — улыбающимся ему и только ему, пытающимся подбодрить и как-то отвлечь, было непривычно. Лёва наклонился к нему, смотря прямо в глаза и попытался незаметно отобрать бутылку. Тот отдал её почти без боя. И Лёва уже в который раз добровольно отпил вина. — Ты изменился. — Слова вырвались прежде, чем он успел их осознать. — Ты тоже. И не в лучшую сторону. — Улыбнулся Валера.       После этих слов он поднялся на ноги и, немного шатаясь, побрёл в сторону шкафа. — Господи, тебя всё-таки разносит. И намного сильнее, чем меня. — Усмехнулся Лёва. — Молчи, придурошный. Ты не знаешь, с какой целью я встал. — Очередная гениальная идея?       Валера вытащил из шкафа проигрыватель и коробку кассет. — Куда? Ночь на дворе. — Мне поебать! — Лагунов смешно поклонился, произнося эти слова как что-то торжественное, вроде тоста на праздничным столом.       Он поставил проигрыватель на пол и оглядел его, о чём-то серьезно задумавшись. Лёва не выдержал и заржал. — Забыл как включать? — Что? А, нет. Я выбираю момент. — Какой момент? — Чтобы включить музыку на всю громкость. — Не давая Лёве осмыслить сказанное, он быстро поменял кассету и начал мотать песни.       Происходящее казалось крайней степенью безумия в перемешку с отчаянием, когда из проигрывателя на весь дом заорала не двусмысленная “Gotta go home” от Boney M. Лёва снова засмеялся, захлёбываясь воздухом, и упал на пол, поднимая руки куда-то к небу. Когда песня, название которой напоминало девиз их путешествия в прошлом, наполнила помещение, он ощутил, как внутри снова растекается знакомое приятное чувство, ловко перебивающее тоску, порождённую их депрессивными разговорами. Гостиная стала ещё больше напоминать их личный вакуум. Лагунов поднялся на ноги и начал… Петь. Лёве казалось, что он не слышал и не видел ничего более изумительного, чем поющий Лагунов. Восьмое чудо света, ни больше ни меньше. И это чудо ещё каким-то образом умудрялось держаться на ногах и даже прыгать на припеве, выкрикивая одну и ту же фразу. Темные волосы постоянно спадали на его лицо. Лагунов поправил их, встречаясь взглядом с Лёвой и рассмеялся, падая рядом, прямо на пол. — Gotta go home? — Зачем-то ещё раз озвучил Лагунов. — And then we're ready for goodbye. — Незамедлительно процитировал Лёва. — Знаешь английский? — А ты немецкий? — Да я всё на свете знаю. — Ага, с греческим только не сложилось что-то. — Парировал Хлопов. — Да иди ты.       Разговор был ни о чём. Они перекрикивали музыку, кидая друг другу странные фразы и совершенно не парясь по поводу происходящего. Казалось, что этим вечером все стены рухнули, и Лёва совсем не хотел списывать это на допитую бутылку вина. Когда-то он думал, что стратилаты невероятно стойки к алкоголю и даже находил этому несколько подтверждений. Однако смотря на Валеру сейчас, он понял — исключения у этого правила существуют. И одно из них неизменно сидело рядом с ним на ковре и несло полную чушь. Валере алкоголь употреблять явно нужно было запретить. Хотя оглядываясь на сегодняшний день, думать об этом не хотелось ни капли.       Весь мир казался каким-то отдаленным и ненастоящим, когда они под стуки соседей сверху наконец вырубили проигрыватель. Они сидели, продолжая перебрасываться тупейшими шутками, пока не начало светать. Как ни странно, именно в этот момент Лёва почувствовал, как сонливость стремительно накатывает. Он бы хотел продлить этот чёртов день до бесконечности, но понимал, что не сможет. Лагунов, кажется, уставший ещё сильнее, в один момент просто упал головой ему на плечо. Лёва вздронул, боясь его потревожить. Он посмотрел на темную макушку и еле ощутимо провел рукой по чужим волосам, вытаскивая из них какую-то пыль, попавшую с пола. Вздохнув, он облокотился на Валеру в ответ. Возможно, с утра он будет шокирован этой ситуацией, но пока, даже в невероятной усталости, он чувствовал себя живее всех живых. И был парадоксально счастлив.

***

      Дрожащими руками Лёва наспех развернул сложенный в несколько раз лист бумаги. Внутри он был практически пуст. В центре красовалась лишь одна фраза, собранная из вырезок газетных букв. Прочитав написанное, он на мгновение застыл, чувствуя как ноги приросли к полу. Продолжая прожигать взглядом тот самый кусок бумаги, он медленно закрыл рот рукой. Внутри что-то вспыхнуло, разгоняя по венам приток изумления, смешанного со страхом. Это ощущение было настолько ярким, что в глазах невольно начали собираться слёзы.       Кажется, он никогда не бегал так быстро. Опомнившись, он сорвался с места, не замечая сменяющихся вокруг локаций. Ему нужно было найти Лагунова. Найти. Лагунова.       Потому что за три дня может произойти многое.