***
Первый учебный день нового семестра начался для Альтаира ибн Ла-Ахада начался очень рано. Будильник прозвенел ровно в шесть утра, и парень вскочил, как в армии, мигом застелил постель, плотно позавтракал овсянкой с кофе, принял душ, побрился и надел свою новую рубашку, купленную пару дней назад в торговом центре. Умар и Мод выпали в осадок, когда в один прекрасный день любимый сыночек заявил, что очень хочет стать хорошим адвокатом и что отныне он будет учиться так усердно, насколько будет хватать сил. Для этого он купил аж целый пенал с ручками, карандашами, маркерами и прочей дребеденью, большую толстую тетрадь, куда могли вместиться все лекции по всем предметам, и парочку блокнотов поменьше на всякий пожарный. И когда Альтаир попросил у родителей деньги на парочку новых рубашек, чтоб в университете выглядеть солидно, Умар, начавший думать, что его сына подменили на клона или робота, но решивший не обрезать крылья дитятке, с чистой совестью свою кредитную карту. Так что, захватив с собой Рауфа и Милу, Альтаир закупился несколькими новыми рубашками, а еще теплым шерстяным джемпером. А под конец шопинга Ла-Ахад попросил Милу выбрать ему крем для рук и "какую-то мазюкалку для потрескавшихся губ", чем вызвал просто неимоверное удивление Рауфа, который никогда не видел, чтоб друг так старался хорошо выглядеть. Ясно, как Божий день, что дело тут нечисто, но Альтаир только отшутился на все предположения парня. Мила только намекнула своему бойфренду, что, мол "cherchez la femme", и хитро усмехнулась. Поход по магазинам закончился походом в кофейню и детальным объяснением девушки, как, что и куда нужно мазать. Итак, надушенный, выбритый и одетый в новую одежку Альтаир спокойно себе ехал в автобусе, но не в универ, как можно было подумать, а в цветочный магазин. Он, конечно, очень хотел купить цветы для самой прекрасной девушки на свете, но парень понимал, что Мария просто не примет букет, а что еще хуже, у нее может быть аллергия на пыльцу, а у него больше нет права на ошибку. Так что, пока ухаживания нужно отложить в сторону и заняться чисткой своей кармы, посему Альтаир купил маленькую опрятную бегонию в горшке и уже с чистой совестью отправился в храм знаний грызть, ну, или для начала хотя бы полизать гранит этих самых знаний. Подходя к университету, Альтаир заприметил впереди знакомый женский силуэт. Мария была великолепна: нежно-голубой твидовый костюм великолепно сидел на ней, а высокие замшевые сапоги подчеркивали ее стройные ноги. Девушка шла, погруженная в свои мысли; она сильнее куталась в теплое пальто, когда поднимался холодный февральский ветер. Ла-Ахад подумал, что будет выглядеть крайне странно, если он, как заморышный сталкер, будет плестись сзади, поэтому он на небольшом расстоянии обогнал Марию, чтоб чуть позже по-джентльменски открыть ей входную дверь. — Доброе утро, мисс Мария, — мило улыбнувшись сказал Альтаир, придерживая дверь и пропуская преподавательницу вперед. — Дамы вперед. — Ты сама галантность, Альтаир, — ответила девушка. — А ты знаешь, почему сложилась традиция пропускать женщин вперед? В первобытные времена женщина шла перед мужчиной в пещеру, и если там был какой-нибудь саблезубый тигр, он, как ты выразился, даму съедал, а у кавалера была возможность удрать. — Уверяю вас, мисс, — искренне рассмеялся парень, от чего напуская язвительность девушки тут же испарилась; она поймала себя на мысли, что у ее студента очень приятный смех. — Самая большая опасность в стенах этого заведения - это мой многоуважаемый куратор, и то, он охотится исключительно на меня. Так что, вы в безопасности! Мария улыбнулась и зашла внутрь, чувствуя, как внутри разливается приятное тепло. Альтаир же, все это время трогательно обнимавший свою бегонию, быстро отставил пальто в гардеробе и побежал по своим очень важным делам. Перед тем, как начнется лекция, кажется, у господина Абу, он должен успеть замолить свои грехи перед герром Сибрандом. Немца Альтаир застал в своем кабинете. Когда нерадивый студент появился на пороге, у преподавателя немного перекосилось лицо, а Ла-Ахад, увидев тот самый принтер, закусил губу и потупил взгляд, вспоминая весь тот испанский стыд, который учинил на паре. Впрочем, именно поэтому он здесь и стоял. — Здравствуйте, господин Сибранд, — Альтаир глубоко вздохнул и, заглянув в глаза немца, спросил: — У вас есть минутка? — Э... Ну, да, есть, — сказать, что препод был поражен, не сказать ничего; видеть ученика, регулярно трепавшего нервы и выкидывавшего уж совсем не смешные приколы, в таком опрятном и приличном виде крайне, как бы это сказать, шокирующе, а еще более странно смотреть, как он мнется. — Ты что-то хотел? — Да. Я бы хотел извиниться перед вами извиниться, потому что я вел себя недостойно, — аттракцион невиданных чудес только набирал обороты, и Сибранд просто откровенно сидел с открытым ртом, завороженно, будто мантру, слушая слова Альтаира. — Шутки про нацизм, Гитлера и прочее дерьмо... Ой, простите... В общем, мне искренне жаль, что я обидел вас, правда, очень-очень жаль... И поэтому, примите этот цветочек в знак моих самых искренних извинений. Вот... Альтаир поставил Сибранду на стол бегонию и теперь ждал ответа от своего преподавателя, которого просто-напросто парализовало такое поведение Ла-Ахада-младшего. Можно было подумать, что студент продолжает тянуть прикол, и сложившаяся репутация разгильдяя не способствовала установлению доверия, но в этом и была главная загвоздка. Сибранд вспомнил себя в молодости: он вел едва ли лучше этого дурачка, только вот раскаиваться не шибко-то спешил. Так что, раз Альтаир осознал свою ошибку и искренне желает исправится, но неправильно этому мешать. Интересно только, что стало мотивацией сего действа... Неужели ситуация с Марией? — Спасибо, Альтаир, но устных извинений вполне хватило бы, — сказал Сибранд и, пододвинув к себе ближе бегонию, начал ее рассматривать. — Все плохое оставляем в прошлом, помним и верим только в хорошее. Так что, проехали. Немец протянул студенту руку и тот, лучезарно улыбнувшись, тут же ее пожал. Как там говорится? Чем ярче горят мосты за спиной, тем светлее путь впереди? Да, кажется, так, а как известно, больно хорошая память будет очень вредить при поджоге этих самых мостов. — Спасибо, господин Сибранд! Я клянусь, что такого больше не повторится! — счастливо воскликнул Альтаир. — Знаю, — ответил преподаватель; немец ни секунды не сомневался, что Ла-Ахад сдержит слово, потому что сила истинной любви не даст ему свернуть с намеченного пути, главное только, чтоб Мария смогла оценить эту жертву.***
Робер сидел у себя в кабинете и заполнял накопившиеся документы, пока Ричард стоял, облокотившись о шкаф, и безотрывно смотрел на своего любимейшего преподавателя. Рана на затылке почти зажила и лишь изредка, когда Плантагенет, забывшись, откидывался на спинку кресла, она напоминала о себе. Про неудавшийся бал все говорили какое-то время, но потом каждодневные заботы отодвинули случившиеся эксцессы на задний план, а с началом семестра вообще все окончательно забылось. Но Ричард думал не о своих проебах, а о том, какая же красивая у профессора шея и как он хочет коснуться ее губами. Плантагенет уже хотел подойти ближе к Роберу, который упорно делал вид, что очень сильно занят бумажками, как вдруг раздался стук в двери. Ричард грустно вздохнул, а любимый, не отрываясь от документов, крикнул: — Войдите! То, что дальше увидели мужчины, повергло их в глубочайший шок, будто сам Сатана предстал перед ними, а не один шкодливый студент. Робер откинулся на спинку кресла и внимательно смотрел на подозрительно опрятного Альтаира, одетого в светло-серую рубашку, темно-синий шерстяной джемпер и чистые джинсы; от него пахло свежестью от лосьона после бритья и легким сандаловым парфюмом. По охуевшему выражению лица Ричарда можно было понять, что он ожидал увидеть кого-угодно, но не сыночка Умара, тем более в таком... адекватном виде. — У вас есть свободная минутка, господин де Сабле? — спокойно спросил Альтаир, и Ричард окончательно выпал в осадок. — Добрый день, господин Плантагенет! Как ваша голова? — А? — декан все еще не верил ни своим глазам, ни ушам, а поэтому даже не понял, что конкретно спросил у него студент. — Что ты хотел? — Робер пришел себя первым и уже искал, а чем тут подвох. То, что разпиздяй Альтаир вел себя, как пай-мальчик, не внушало доверия от слова совсем, и тут дело даже не в предвзятом отношении, хотя крови сосунок попил всем знатно. Просто де Сабле прекрасно помнил себя в возрасте Ла-Ахада и последнее, чем он хотел заниматься, так это нацепить на себя рубашечку, взять портфельчик и пойти вести задушевные разговоры с преподами; все детство и юность Робер бунтовал против родителей, против правил, против жестокого мира, против самого себя, а тут такое. Но Альтаир штаны не спустил и член на стол не вывалил, а вместо стоял, положив руки в карманы джинсов, и со всей серьезностью смотрел на своих преподавателей. Чтож, тем интереснее, что за дивные метаморфозы произошли в жизни сыночки Умара. — Много чего, но для начала извиниться, — Альтаир поочередно смотрел то на куратора, то на декана. — Просите меня, пожалуйста, что своим поведением поставил вас в неудобное положение. То, что я сказал в актовом зале... ну... про то, что расскажу всем про подсобку, - не более чем дебильная шутка. Я бы никогда бы этого сделал, да и вообще, кому какое дело, с кем спят двое взрослых людей! Короче говоря... извините меня, если сможете... — Так, — Робер облокотился локтями о стол и внимательно посмотрел в глаза студенту; происходящее все больше походило на очень странный, абсолютно не смешной фарс. — Признавайся, дорогой мой, в чем подвох? — Ни в чем, — Альтаир пожал плечами; после немного помявшись, он спросил все так же спокойно и уверенно: — Я могу говорить откровенно? Ричард и Робер, переглянувшись, синхронно кивнули. Студент сел за стол прямо напротив декана и аккуратно положил свой, как успел заметить де Сабле постиранный, рюкзак рядом на стул. Альтаир положил руки на стол и задумчиво склонил голову, обдумывая, что собирался поведать двум взрослым ахуевшим мужикам. Ричард, немного очухавшись и взяв себя в руки, так же сел за стол аккурат напротив Ла-Ахада, выжидательно прожигая сыночка Умара взглядом. Робер неожиданно поймал себя на мысли, что его не напрягает повисшее молчание, а скорее наоборот: видеть глазах Альтаира, которого искренне считал тупорылым ублюдком, осознанность и целый рой мыслей странно и непривычно. Но сегодня, судя по всему, день чудных чудес, раз в жизни мальчика произошли такие метаморфозы, раз он даже свои патлы расчесал и собрал в аккуратную гульку на затылке. — Я люблю Марию, — Альтаир, как истинный охотник, решил стрелять без промедления прямо в цель, чем застал преподов врасплох. С губ парня так легко сорвались слова о чувствах к подруге, что Робера парализовало: он всегда боялся посмотреть на Ричарда так, чтоб их ненароком не заподозрили в "пидорстве", а тут чистосердечное признание тоже в не совсем порядочных вещах. Но от Альтаира веяло уверенностью, так что все-таки стоило дать ему возможность договорить. — Это главная причина, по которой я сижу здесь. Я... хочу поменяться и доказать ей, что достоин быть рядом с ней... Если мисс Мария этого захочет, ведь насильно мил не будешь, но все же... Я надеюсь, нет, я уверен, что смогу сделать ее счастливой! — А в какой момент ты осознал свои чувства? — де Сабле положил голову на сцепленные в замок пальцы и с насмешкой посмотрел на Альтаира. — Когда песни пел на парах или когда трахал ее на парте? — Я ждал подобного вопроса, — парень горько усмехнулся и протер глаза руками. — Тут гордиться нечем, хоть Мария и восхитильная во всех отношениях девушка... Но нет, я влюбился в нее сразу, как только увидел, еще летом в приемной комиссии. Как сейчас помню: она была одета в бирюзовое платье и в босоножки. Мария смеялась и о чем-то болтала с коллегами, а потом, когда какая-то девочка упала, она помогла ей встать и дала шоколадный батончик... С тех самых пор в моем сердце поселилась мисс Торпе, вот... Потом, правда, я устроил беспредел, но я поговорил с Марией и извинился за все... ну и о своей любви рассказал... — Гладко стелешь, — наконец отозвался Ричард и теперь со всей серьезностью отчеканивал каждое слово. — Слушай внимательно, малец, я тебе буду задавать вопросы, а ты будешь сходу, не задумываясь, отвечать. Понял? — Эм... ну, хорошо, — Альтаир вопросительно глянул на Робера, который сидел прямо в первом ряду портера и готовился глянуть потрясающую комедию. — Ты девственник? — Что? — Ричард, дорогой, вспомни парту и сам ответь на вопрос, — де Сабле опустил голову, чтоб скрыть накатывавший смех. — Давай дальше. — Ладно, — Плантагенет нахмурился. — Практикуешь незащищенный секс? — Нет. — Есть ЗППП? — Нет. — Откуда знаешь? — Ричард вскинул бровь. — Проверялся? Только не смей мне врать! — Не проверялся, — Альтаир отвечал спокойно, отчаянно пытаясь подавить улыбку; наверное, такие вопросы должен задавать отец Марии, но по декану было видно, что он искренне переживает за подругу, поэтому, собрав все свое самообладание в кулак, парень продолжил. — Я всегда предохраняюсь. — Сколько девушек было до Марии? — Одна. — Как ее звали? — Ада. — Почему расстались? — Ла-Ахад краем глаза заметил, что Робер уже практически лежал в кресле. — Отвечай немедленно. — Она меня разлюбила, — вспоминая Аду, Альтаир не чувствовал ничего, кроме легких приятных эмоций, подобно тем, когда открываешь старый альбом и смотришь детские фотки. И сейчас он с уверенностью мог сказать, что он тоже ее не любил. Уважал - да, проявлял симпатию - да, желал - да; но ничего подобного, что парень испытывал к Марии. — Она сказала об этом, и мы расстались. — Есть планы на совместную жизнь? — Ричард походил на строгого дядю-полицейского, допрашивавшего злостного правонарушителя, но все же, несмотря ни на что, он расспрашивал с таким искренним напором, что обижаться на беспардонность декана глупо. К тому же он близкий друг Марии, и поэтому нужно поддерживать нормальные отношения. — С кем? — стормозил Альтаир, задумавшись о другом. — Со мной, блять! — Робер уже практически лежал под столом, лишь невероятным чудом не смеясь в голосину. — С Марией, с кем еще?! — Есть, конечно, но для этого Марии нужно для начала согласиться быть со мной. — Детей планируешь? — Ричард, угомонись, — де Сабле наконец вмешался, когда допрос с пристрастием начал скатываться в откровенный бред. Он выпрямился в своем кресле, придал себе спокойного вида, но в серых глазах блестели задорные искорки: его очень рассмешила комедия устроенная любимым, а еще помимо этого он внимательно наблюдал за реакцией шкета. Когда-то давно он устроил похожий допрос долбоебу Питеру, бывшему мужу Марии, и тот лишь невероятным чудом не обделался и все время норовил спрятаться суженной под юбку. Шкет же отвечал спокойно, уверенно, хоть и подтупливал иногда, но что самое главное - он пришел сам, извинился, на минуточку, и признался в своих чувствах к Торпе. Если бы он хотел бы просто выебать ее, не приперся бы сейчас в кабинет к двум мужикам-друзяшкам Марии, надушенный и приодетый... А! До Робера снизошло озарение: Альтаирчик привел себя в порядок для, мать его, любимой женщины, чтоб ей не было стыдно с ним на людях показаться. И хоть де Сабле все еще недолюбливал отпрыска Умара, но все уважал честность студента и желание меняться во имя любви. И пусть он не смотрел сейчас на далекую перспективу совместной жизни с Марией, которая могла сложиться, а могла и нет, но Альтаир был настроен серьезно, и тут уже чем черт не шутит. Будет забавно, если у них все же все сложится, и дражайшая подруга все-таки породнится с Умаром, а еще и детишек Альтаиру наклепает. Уж у кого, а у судьбы самое хорошее чувство юмора. — Мы принимаем твои извинения, и ценим высочайшее доверие, которое ты оказал нам, но лично я плохо понимаю, зачем ты к нам пришел со своими чувствами. — А я объясню, но прежде, — Альтаир начал рыться в рюкзаке, а затем вытащил белый запечатанный конверт. — Это вам, профессор. — Что это? — Робер вскинул бровь и недоверчиво глянул на студента. — Если там деньги... — По моему мнению, там лучше, — Ла-Ахад откинулся на спинку стула. Де Сабле вскрыл конферт и охуел, как никогда в своей жизни, когда достал содержимое, а именно - фотки разных лет, которых, по мнению Робера, не существовало и не могло существовать. Тут было все: и детальный фото-репортаж со свадьбы Марии, уже сколько раз вспоминали ее имя, бедная, наверное, икает без остановки, и милые фотки с выпускного, где Ричард держит на руках Торпе и де Сабле, все они одеты в черные мантии, смеются и веселятся. Ну а после пошел треш-контент. Лот первый: Робер и Сибранд стоят на сцене в латексных отбягивающих лосинах, у немца почему-то надеты на голову белые женские кружевные трусики; это должно быть концерт "The Crusaders", но конкретно этот момент профессор не помнил. Лот второй: полуголый Ричард целует колено Робера, пока тот держит в обоих руках шампуры с шашлыком; на заднем плане виднеется задрыпаный пляж и чуть поодаль - Мария в бабушкином купальнике, разговаривающая по мобилке. Лот третий: Монферрат, в классической рубашке и в трусах-боксерах с бананами, вместе с Сибой косплеили сцену из "Титаника" на катере, кажется, это был день рождение Плантагенета. Лот четвертый: на белом фоне Робер стоит, прикрывая руками соски, в то время, как Ричард на четвереньках стоит у него межу ног и уж очень заигрывающе смотрит в камеру. Ричард, материализовавшийся за спиной своего любимейшего преподавателя с жадностью рассматривал каждую фотку, после чего они отправлялись в потайной карман пиджака декана. — Что это, мать твою за ногу?! — воскликнул де Сабле и выпучил глаза на студента, в которых сплелись воедино недоумение и стыд. — Откуда это у тебя? — Не ко мне вопрос, — спокойно ответил Альтаир, будто он дал самые задрыпаные фотки из семейного альбома. — Я нашел это... я даже не знаю, как правильно выразиться... в общем, фотки лежали в комоде у папы в кабинете. Они мне попались случайно, когда я искал детские совместные фотки с Марией, и я не знаю, откуда папа их выбрал и, если честно, знать не хочу! Робер протер глаза и тихонько завыл. Он всегда знал, что Умар - дядя с приколом, хоть и прикидывается святошой, но профессор точно не ожидал, что Ла-Ахад-старший соберет такую, без лишних слов, шикарную коллекцию фотографий своих студентов. Как? Откуда? Зачем? Так много вопросов и ни одного ответа; все мог рассказать лишь, ебать его копать, Умар. Ясно теперь, в кого пошел Альтаирчик, уж госпожа Мод точно не стала заниматься такой откровенной чушью. — Короче, я принес фотографии в качестве жеста доброй воли, что я не хочу с вами, господин де Сабле и господин Плантагенет, враждовать и ругаться. Давайте забудем прошлое? — Альтаир поджал губы и теперь переводил взгляд залотых глаз то на куратора, то на декана. — Что скажете? — Допустим, — Ричард заметно смягчил свой тон; уж неизвестно, что стало причиной: или Ла-Ахад был крайне убедительным, или фотки припали Плантагенету до души. — А в чем твоя выгода? — Уж не знаю, можно ли назвать это выгодой... — студент закусил губу и задумчиво посмотрел на стеклянный стеллаж с книгами. — Я хочу получше узнать Марию, ее вкусы, ее жизнь, что ей нравится, и буду благодарен, если вы мне поможете. Робер и Ричард снова переглянулись. Мария была взрослой женщиной, уверенной в себе и хорошо стоящей на своих ногах, так что, в случае чего, она сможет отправить ухажера по вполне конкретному адресу, учитывая, что между ними нет больше никаких секретов. Ла-Ахад и Торпе отныне играют в открытую, а если это действительно судьба, то грех будет не направить дебильчика в правильное русло, и, кто знает, может это будет иметь влияние и на их с Ричардом жизнь. Причинять добро подруге и ее приставучему студенту не входило ни в планы де Сабле, ни в планы Плантагенета, но кому будет плохо, если они дадут пару-тройку толковых советов и наставлений? — Хорошо, допустим, мы согласны, — профессор наклонил корпус вперед, показывая всю серьезность сказанных им слов. — Но если ты обидишь Марию, или по твоей вине с ее глаз упадет хоть одна слезинка... — ... вы меня в порошок сотрете, я знаю. Я никогда не причиню боль женщине, которую люблю, во всяком случае, осознанно, — студент поднял ладони вверх и сдержанно усмехнулся. — Клянусь своей анальной девственностью! — Мы тебя, Альтаирчик, за язык не тянули, сам знаешь, чем расплатишься за каждый свой проеб! — рассмеялся Ричард и, сев на свое прежнее место, продолжил: — Значит так, слушай внимательно...