Непростительное

– А я говорю: нет! Я не стану говорить и, тем более, доказывать Аоко, что мы предназначены друг другу! – устало-раздражённо произнёс Куроба Кайто. Этот разговор происходил уже далеко не в первый раз. – Кайто… – обречённо-зло вздохнул Хакуба Сагуру. Как и всегда, когда поднималась данная тема, ответ оставался неизменным. Но это происходило снова, раз за разом. Знал, что не переупрямит, но всё равно пытался. Был просто неспособен бездействовать: «Не могу смотреть на твои страдания», – и как до такого дошло? Возможно, когда впервые увидел Кида вживую и замер в восхищённом ступоре, забыв о том, что явился его ловить? Или ещё раньше, когда просто почитав в прессе и просмотрев видео с ним, прилетел за полмира, чтобы встретиться лично? А может, всё было предрешено в тот миг, когда он, разглядев заинтересованность в себе, пригласил заморского детектива на свою тренировку? Так или иначе, сейчас этот назойливый блондин всё о нём знает и зовёт по имени, получая в ответ то же самое. И всем всё нравится, если бы не одно «но», в виде этого вот разговора. – Я не изменю своего решения, Сагуру! – вот так и заканчивались из раза в раз все возвращения к этой теме: на повышенных тонах и чуть не яростными взглядами. – А я настаиваю, чтобы ты подумал ещё! – однако, на сей раз товарищ решил зайти дальше, продолжая давить, даже когда убедился, что решение всё так же твердо. – Ты же ничего не делаешь! – и даже понятно почему упорствует. «Не могу смотреть как ты страдаешь», тон, которым это было произнесено, взгляд, да и смысл… Кто-то принимает слишком близко к сердцу, но с этим ничего не поделаешь. И вообще, смотреть, значит, не может, а мучить этими разговорами - может? – Я не могу. Она ненавидит Кида. – монотонным голосом. Что ж, значит, придётся ещё раз разложить всё по полочкам. Аргумент был стар как мир, с него всегда начинались такие их споры. И, как всегда, данный довод парировался следующим: – Ты не можешь знать этого точно. – да, всё как всегда. Сцена готова, актёры на месте, дубль двенадцатый!.. или сколько там раз они говорили об этом? Почему бы не отыграть ещё раз по заранее известному сценарию? Внезапно это стало раздражать, оттого ответ был резким: – Да это очевидно всем, кроме слепых! – усилием воли взяв себя в руки, Кайто добавил уже сдержаннее: – И тех, кто не желает видеть. Абсолютно не желает. – и пристальный взгляд в упор. Товарищ делает вид, что речь идёт не о нём и сдерживаться становится невозможно: – Да отстань же ты от меня наконец! И без твоих напоминаний тошно! – но мольбу в голосе тот предпочёл не услышать. – Так я же и напоминаю, чтобы стало лучше! – начисто игнорировал намёки Хакуба. – Чтобы ты начал что-то делать! Не нравится тебе её отношение к Киду – сделай что-то, чтобы его изменить! – Хочешь, чтобы я что-то сделал?! Так я сделаю! – уже крик. Пусть злился и не на товарища, а на ситуацию в целом, но своими приставаниями тот тоже не помогал. – Вот возьму и признаюсь, что я Кид! Пойдёт?! – Пойдёт для начала! – в том же вызывающем тоне отозвался собеседник. Тут же остыл и уже с сомнением-опаской уточнил: – Кайто, ты уверен? – Уверен. Только так я могу быть честен с Аоко. – вздох и дополнение: – Ты полностью прав, Сагуру. Надо что-то делать, с чего-то начинать. Почему бы и не с этого? – Потому, что тебе нужно другое признание, нет? – вопрос показался откровенно издевательским, а следующее и вовсе резануло болью: – Сколько недель ты уже страдаешь от неопределённости? – И не напоминай! – с отвращением поёжился. Сам узнал действительно давно. А вот это неприятное состояние, раздражительность и прочие «негативные эффекты» появились недавно. Простая физиология, это происходило из-за времени, проведённого порознь. Из-за стремления быть рядом уже как пара – инстинкта, который не удовлетворялся ни в коей мере. Поэтому, когда один из пары узнаёт, то спешит поделиться с партнёром – чтобы быть вместе. Наверное, и правда не стоило откладывать признание так надолго. Но… после слов пришлось бы доказывать и в процессе «доказательства» Аоко всё равно узнала бы, что он является Кидом. Правда тогда, осознав, что они предназначены друг другу это перестало бы иметь значение. Для неё. Нельзя ненавидеть свою пару – аксиома. Будешь любить, даже если вчера терпеть не мог этого человека. Поэтому Кайто и старался отдалить момент признания. Считал это попранием свободы воли и всё надеялся, что найдётся какой-то выход… Не нашёлся. – Но всё же… признаться в Киде… – сомневался Сагуру. Правильно сомневается, кстати. Любимая была весьма импульсивным человеком: могла в запале сказать и сделать много лишнего. Например, сдать его тайну полиции. Снова придётся отмазываться, а может и не получится отвертеться, как в прошлый раз. Благо, товарищ на его стороне и никуда не доложит, если девушка придёт к нему «сдавать». Но есть же ещё и инспектор Накамори… Однако: – Это будет честно. Её настоящая реакция и мнение, не искажёны знанием того, что я – её предначертанный. Об этом я заговорю только когда она примет меня целиком. Таким, какой я есть на самом деле, вместе с Кидом. – А если всё же не примет? Если не сможет простить за обман? Ты же столько времени водил за нос её саму и её отца. – допытывался въедливый детектив. – Если вздумает на тебя донести? Нет, я, конечно, могу ошибаться и её чувства к тебе окажутся сильнее чувств к Киду, но… – То ты её перехватишь. Я же могу рассчитывать на тебя в таком деле? – в ответ строгий и какой-то торжественный кивок. На лице выражение «Разумеется». Вот и хорошо. Хоть один союзник… – А если она всё же расскажет кому-то, например, отцу, я всегда могу ответить, что это была такая дурацкая шутка. После чего воспользуюсь своим козырем и это перестанет иметь значение… – вздохнул, поступать с любимой так не хотелось, но если прижмёт, то придётся. – Но не раньше. – Понял-понял, делай как задумал, «по-честному». – товарищ отчётливо видел печаль за внешней невозмутимостью. Рядом с этим человеком качественно держать лицо уже давно не получалось. Наверное, это и есть доверие, когда чего-то такого даже не хочется делать. – Надеюсь, она примет тебя вместе с Кидом. В голосе одновременно сочувствие и ободрение, в общем прозвучало как пожелание удачи. – По тебе видно, что, использовав «последний аргумент», будешь ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь. – Я тоже надеюсь, что не придётся. – благодарный кивок и усмешка, скрывающая сомнения в том, что всё пройдёт гладко. Точнее, даже не сомнение, а уверенность в обратном. Он знал эту девушку всю жизнь и этого было достаточно чтобы отчётливо представлять, как она отреагирует на подобное известие. Внимательный товарищ заметил настоящее состояние и молча коснулся плеча. С его поддержкой становилось чуть легче.

***

– Аоко, мне нужно тебе кое-что сказать. – как обычно, после школы девушка зазвала Кайто к себе домой. И денёк совершенно обычный, только в груди растёт тревожность. Именно сегодня он постановил себе признаться. И так уже сутки прошли с того разговора. Видеть глаза Сагуру этим утром было просто ужасно. Воодушевление и радостное ожидание в духе: «Ну что, уже можно поздравлять?», после отрицательного движения головой сменилось сожалением и сочувствием. И это было так неправильно… – И что же ты хочешь мне сказать, Кайто? – отвлеклась от привычного ритуала заваривания чая девушка. Представлять, как это лицо с полуулыбкой и тёплым взглядом искажается в отвращении было больно, но он обещал. Обещал другу, обещал себе в конце концов! Но именно обеспокоенное лицо товарища, возникшее перед внутренним взором, добавило недостающую каплю решимости. – Мне нужно кое в чём тебе признаться… – будь проклята трусость, не позволившая сказать сразу! И будь проклята эта робкая, хрупкая надежда в её ответном взгляде! Начни он сходу о главном, Аоко не смотрела бы так. И не разочаровалась ещё сильнее… Но надо наконец взять себя в руки, собрать волю в кулак и сказать, раз уж начал! Вдох и: – Я – Кайто Кид. Как и ожидалось, это оказывается для неё шоком. Потрясение столь сильно, что на лице только его и видно. Скоро она отойдёт и будет всё, нарисованное воображением – убеждает себя парень, чтобы не начать надеяться. Так будет ещё больнее. Надежда, она такая коварная культура… пускает корни глубоко, растёт быстро, порой и расцвести успевает – лишь чтобы после быть безжалостно вырванной, забрав с собой часть души, на которой росла. Лучше даже не давать семенам прорасти. Пока любимая пребывала в шоке, парень быстро заговорил: спеша, торопясь объясниться… А то на её лице уже появился первый проблеск сомнения. Понятно, о чём думает – и он начал именно с этого, с трюков, которые использовал, чтобы в своё время обмануть её и инспектора. Раз уж быть честным – то до конца, а то ещё подумает, что шутка такая странная… Закончив с этим, заговорил о своих причинах. Речь изобиловала словами: «отец», «долг», «Кид», «мама», «обязан»… – Как давно? – бесцеремонно перебила Аоко каким-то бесцветным голосом. Звучало так, что и не понять, вопрос ли это был. Но её вмешательство было кстати. Во-первых, оправдательная речь становилась всё более путанной. Да, не готовил заранее; да, не всё было правдой, например, бесправной жертвой обстоятельств и заложником семейных тайн он не был, но пусть хоть в таком виде примет это всё. Для начала. А во-вторых, девушка вышла из ступора. Само по себе это доказывало, что известие её не сломило, как могло бы быть с кем-то более слабым духом. Только суть вопроса не радовала. Отвечать придётся правду. – Уже почти два года. С шестнадцати, такой себе подарочек на день рождения… Мама рассказала и… – замолк под убийственным взглядом девушки. Та выглядела готовой ударить, по-настоящему. И Кайто приготовился получить этот удар. Всё, что на него захотят обрушить, включая слова, пощёчины и даже большее. Заслужил. Только расслабиться было сложно, тело, ощущая повисшую в воздухе угрозу, так и норовило подобраться в готовности отражать атаку или уклоняться. Но нет, он примет всё. А потом они поговорят. – Пошёл вон из этого дома. – набрав в лёгкие воздух как для крика, Аоко лишь с шипением выдохнула, звуком напоминая проколотый воздушный шарик, и произнесла эти слова. Лицо каменное, поза скованная – лучше бы ударила. Выпустила из себя то, что сейчас внутри и видно только в глубине глаз. Прозвучавшая короткая фраза ясно дала понять её нынешнее отношение к другу детства. Но он даже из-за стола не встал, продолжая вглядываться в неё и на что-то надеяться. По её щеке скатилась одинокая слеза – лучше бы пощёчины и остальное. Душевная боль… намного хуже. – Аоко! – Кайто подскочил как ужаленный. Склонился над любимой, заглядывая в лицо, желая утешить и в то же время понимая, что это он причина её страданий. Боясь сделать хуже, просто застыл. А тем временем одна слезинка превратилась в две – и вот по неподвижному лицу бегут уже непрерывные ручейки. Вопреки всему, руки сами собой потянулись обнять. Беззвучно плачущая девушка заметила это и медленно встала из-за стола. Остался стоять нетронутый чай… – Не расслышал?! Пшёл вон из моего дома! Чтобы ноги твоей здесь больше не было! – что называется, прорвало. Крик всё набирал громкость, парень отступал, как будто под натиском звуковой волны. – Лжец! Лицемер! Мерзавец! Чудовище! – закончив пятиться до дверей комнаты, развернулся и побежал. В спину неслось: – Ненавижу тебя, ненавижу!.. Предатель! Мерзкий вор! Чтоб ты провалился, тварь!.. Какая же тварь!.. Как ты мог?!.. Чтоб тебя!.. Чтоб тебя… – и она окончательно разрыдалась. Это хорошо, это правильно – повторял себе Кайто. Зато выдохнула это из себя, не держит внутри всю эту ярость, ненависть и злобу. Именно ненависть, настоящая, круто замешанная на разочаровании, которым были пронизаны все поступки и слова девушки... Ничего, он переживёт. Пусть это были уже не детские и вполне дружеские обзывалки дураком, а вполне серьёзные обвинения. Зато теперь можно с полной уверенностью заявить Сагуру, что Аоко всё-таки ненавидит Кида больше… завтра. Дожить бы ещё до этого «завтра».

***

Пережить ночь удалось. А с утра Кайто отправился в школу пораньше. Снова трусость, страх говорить у дверей собственного или, ещё хуже, её дома, откуда вчера выгнали. Надежда, что в школе она не позволит себе подобного. Снова слышать оскорбления в свой адрес… не хотелось до боли. Поэтому он пришёл на уроки заранее и ждал у входа в класс, чтобы всё же поговорить с любимой. Или хотя бы «узнать настроения». – Аоко… как ты? – собственно, сам видел как. Явно невыспавшаяся, неаккуратно причёсанная; круги под глазами с неловкими попытками замаскировать их тональным кремом… Плакала, и много. В голове сами по себе повторились все определения, которыми его вчера «наградили». Все как одно – справедливы. – Для тебя – Накамори-сан, Куроба-кун. – холодно-равнодушно отозвалась девушка. Глаза блеснули злостью. – Ты прости меня за вчерашнее, Накамори-сан, я хотел сказать раньше… – безоговорочно приняв новое обращение, парень попытался продолжить разговор, но собеседница была явно не настроена. – Куроба-кун, избавь меня от своего общества. – и окинула таким взглядом, что все слова застряли у парня в горле. В глазах любимой была такая откровенная ненависть, что он молча отступил в сторону, хотя и так не загораживал дороги в класс. Вошёл вслед за ней, плюхнулся за свою парту, вздохнул. – Вижу, ты ей сказал. – заметил Сагуру, усаживаясь на своё место позади него. Пусть пришёл позже, но не нужно быть великим детективом, чтобы сделать выводы из очевидного. – И всё прошло плохо. – подвёл итог, как будто без его слов было непонятно. – Теперь она меня ненавидит. – ещё один вздох. – Ну, так ты же этого и хотел, разве нет? – язвительно отозвался товарищ, но тут же смягчился: – Ты добился своей цели, увидел, как она «на самом деле» отреагирует». Может, теперь уже расскажешь ей? – стал подбивать на то же, что и раньше. – Нет. – не смотря на боль, которую причиняло отношение любимой, Кайто оставался непреклонен. – Сначала она должна принять меня Кидом, потом всё остальное. – Какой же ты упрямый. – вздохнул Хакуба. – Ладно, жди, если так хочешь. Страдай! Страдалец… – и всем было понятно, что за этим ворчанием скрывается беспокойство. Просто в этот раз ему как бы позволили настоять на своём, полагая, что скоро он и сам убедится в неправильности подхода. Кто-то слишком заботлив, но человеку нельзя велеть перестать чувствовать то, что он чувствует, и с этим приходиться мириться.