Практические советы для начинающего шифу Аватара

      Холод пробирает, забираясь под накидку и заставляя то и дело вздрагивать и передергивать плечами.       Аанг морщится и в этот момент снова теряет контроль. Льдинки, которые он вращает на ладони по кругу с помощью магии воздуха, тотчас падают, впиваясь в нежную кожу.       «Морозишь. Вращаешь. Растапливаешь. А потом гордишься собой, что уже пользуешься сразу тремя стихиями!»       Аанг гонит образ Рури прочь, но в голове все еще эхом разносится ее ехидный голос, делающий ему замечание и неустанно напоминающий о контроле.       А ведь и правда — сразу тремя!       Аанг рассеяно улыбается, поднося ледышки поближе к лицу, и смотрит на них с таким видом, будто до этого никогда не видел. Он растапливает их и магией воды отправляет стылые капли в окно. Там им самое место.       Нет, только двумя. Вызывать пламя получается через раз, а то и два. И это… угнетает.       Как угнетают и воспоминания об утреннем разговоре с Соккой.       Они ходили навестить Аппу, и Аанг рассказал приятелю о той неловкости, что произошла между ним и Рури.       Он не сказал ее имени, назвав просто обтекаемым «Девочкой». На самом деле он давно хотел поделиться этим с кем-нибудь, но все никак не выпадало возможности. — Я внимательно слушаю тебя, мой юный друг, — манерно заявил Сокка, поглаживая подбородок, будто у него росла борода. — Но мне определенно нужны подробности.       И Аанг рассказал: что чувствует с ней духовную близость, что один раз что-то уже получилось, и он хотел бы повторить это, убедиться в своих собственных эмоциях и ощущениях и, возможно, найти кого-то очень близкого ему по мироощущению. Но «Девочка» поняла его как-то не так, и эта неловкость очень отдалила их.       И то, как она повела себя с Зуко… С каким хладнокровием и непоколебимой уверенностью раскрыла свою темную сторону. Аанг не подозревал, что Рури может быть такой. Для него Рури всегда была той, с кем комфортно, тепло и безопасно. Разве могут в одном человеке уживаться несовместимые противоположности: добрая, улыбчивая подруга, готовая во всем и всегда помочь и хладнокровная убийца, не ведающая жалости?       Разумеется, Аанг не стал делиться своими опасениями с Соккой. По шагу за раз, — любила повторять Рури. Сперва надо разобраться с чем-то одним.       Сокка хохотал от души, когда Аанг пересказал ему их разговор. И когда так, произносить вслух, пытаясь объяснить кому-то суть понятными словами, многое открывалось совершенно под другим углом.       Аанг уже и сам понял всю двусмысленность даже раньше, чем Сокка, отсмеявшись, сквозь слезы сказал: — Ну ты даешь, дружище. Как тебе только не заехали по… ну, ты понимаешь, — Сокка окинул его насмешливым взглядом, но, не выдержав, снова расхохотался. Им даже пришлось остановиться, потому что Сокку согнуло, и он, держась за живот, пытался просто устоять на ногах. — Это не смешно! — обиженно буркнул мучительно краснеющий Аанг. — А по-моему, очень даже! — не согласился Сокка. И вдруг с подозрением покосился на монаха: — Стой, а «Девчонка» — это случайно не моя сестра? — Нет, что ты! Я бы никогда не заговорил о таком с Катарой! — Аанг вскинул руки перед собой в нелепом защитном жесте. А ведь и правда… С Катарой он бы ни за что даже не заикнулся о нечто подобном. А с Рури — даже о словах не задумывался. Они пришли сами, и хоть смущали своей откровенностью, — раньше Аанг никогда и ни с кем не обсуждал такие возможности, — лились легко, и в итоге привели к такому плачевному итогу.       Сокка еще немного посверлил его пристальным взглядом, но потом расслабился, нацепив на себя свой излюбленный дурашливый образ. — Тогда ладно, — пожал он плечами. — А кто она? Я ее знаю? — Ну… возможно? — неуверенно протянул Аанг, лишь бы только отвести любые подозрения об истинной личности «Девочки». — Мы тут познакомились, — быстро добавил он, постаравшись, чтобы тон был смущенным, но спокойным.       «Нужно показывать только те эмоции, которые оппонент ожидает от тебя увидеть» — О, да, а ты у нас, оказывается, парень нарасхват! И когда ты только успеваешь? — Да я не… Просто… — Аанг громко вздохнул и долго выдохнул, признавая поражение. У него не получится объяснить собственные чувства и мысли как бы он не старался, поэтому, опустив голову, он тихо произнес: — Что же мне делать? — Даже не знаю, приятель. С одной стороны, ты уже сказал ей что имел в виду всю эту духовную лабуду и бла-бла-бла, — Сокка помахал руками, а Аанг сосредоточенно сдвинул брови к переносице. — Но с другой, если ты снова к ней с этим подойдешь, то ей может это очень не понравиться. — Не понравиться? — удивился Аанг. — Почему? — Да кто ж этих девчонок разберет, — Сокка тяжело, не наигранно вздохнул. — То их оскорбляет, что ты их хочешь, то наоборот… — Что ты имеешь в виду? — осторожно уточнил Аанг.       Спрашивать об этом Сокку, говорить с ним на такие темы почему-то было проще. Он не испытывал той неловкости, что обязательно возникла бы с Рури или с Катарой.       Но ладони все равно вспотели, а нервозность, комком застрявшую в горле, все никак не получалось сглотнуть по мере того, как Сокка просвещал его об этой стороне мирской жизни и с готовностью отвечал на любые его вопросы.       К концу объяснения, когда Аанг снова прокрутил в голове весь их с Рури разговор ему захотелось малодушно утопиться прямо здесь и прямо сейчас. Это вот так все выглядело для Рури? Она подумала, что он предлагал ей…       Аанг с трудом справился с волнением. Сокка терпеливо ждал его реакции, и когда монах взглянул на него со смесью растерянности и смущения, не стал сдерживать ехидной улыбки. — Наверное, мне надо извиниться, — пробормотал Аанг. Он представил, как подойдет с этим к Рури, скажет, что понял, как двусмысленно прозвучало его предложение и, что он вовсе не это имел в виду…       Сокка утверждал, что это может ее обидеть. Потому что он… не хотел ее?       Но Рури уже тогда поняла все правильно, и именно она была той, кто с присущей только ей деликатностью отговаривала его от подобной затеи. Но Аанг чувствовал, что она могла бы согласиться. До того, как узнала, что он имел в виду исключительно духовные практики. После этого она закрылась от него.       Получается, Рури не против физической близости, но духовно совершенствоваться с ним воспринимала как плевок в душу?       Сокка прав, девчонок очень трудно понять. — Это еще зачем? — скривился Сокка в ответ на его слова. — Она же с тобой разговаривает? Ну вот, значит ты ее вовсе не обидел, и она просто застеснялась. Так-то к ней, должно быть, не каждый день с такими двусмысленными предложениями подкатывают. Тут бы кто угодно растерялся. — Ты правда так думаешь? — с надеждой обратился к нему Аанг. Может, он и правда напридумывал себе лишнего, и Рури действительно могла быть смущена? Ведь одну сторону своей личности она с успехом все это время скрывала, почему не могла скрывать ту, которую смущали подобные темы?       Сокка махнул рукой. — Ты лучше у нашей огненной подруги спроси. Она в этих вещах побольше нашего разбирается.       Аанг тут же сник. — Нет, у Рури не спрошу, — буркнул он. — И очень зря. Она правда может дать дельный совет, — наставительно произнес Сокка. — Интересно, сколько же у нее парней было… — О чем ты? — нахмурился Аанг. — Просто она кажется… опытной? — Сокка сделал неопределенный жест, пытаясь подобрать уместное слово. — Наверное, для таких как она это нормально. Она же наемница. Не то, чтобы я сам хорошо знал, кто они такие — у нас на Южном Полюсе таких ребят нет, но я поспрашивал, и мне многое рассказали. — И что тебе рассказали? — живо осведомился Аанг.       Сокка немного помолчал, пожевав губу, будто раздумывая стоит ли говорить. Но в этом не было никакой тайны, Аанг и сам вполне мог бы раздобыть эти сведения, если бы захотел. — Наемники воруют, убивают, шпионят, а у женщин нет их женской чести… ну, ты ведь понимаешь? И за все за это они получают деньги.       Аанг не совсем понимал, но все равно неуверенно кивнул. — Рури не такая, — уверено возразил он. — А какая она? — не понял такой категоричности Сокка. — Мы же о ней ничего не знаем! Но в любом случае сейчас она с нами, и наверное, больше не вернется к прежней жизни…       Аангу тут же вспомнился тот день, когда Рури впервые обмолвилась о том, что не хочет лететь на Северный Полюс. Тогда она вернулась рано утром, сказав, что взяла какую-то работу, но толком ничего не объяснила…       Она без колебаний была готова убить Зуко. И с вопиющим спокойствием рассказывала о своем знакомом, который убил кого-то, кто ему просто не понравился.       И, кажется, Зуко понимал ее! Аанг видел это, чувствовал. Рури не надо было ему ничего объяснять, придумывать оправдания, сглаживать острые углы, как она делала это с ним.       Она считает Аанга ребенком — в этом все дело? Но скорее уж Катара относилась к нему подобным образом; Рури же никогда, ни единым словом или взглядом не дала понять, что не считает его равным. Она даже дала ему свой кисеру!       Но Зуко понимал ее, и это отзывалось чем-то тягостно-тяжелым внутри. Что произошло между ними той ночью в пещере?       Думая об этом сейчас, Аанг чувствует, как пульсирует зудящей болью местечко между бровями. Он хмурится и гонит ненужные сомнения прочь.       Рури — не такая. Она хорошая. Аанг повторяет это про себя снова и снова, не замечая, что начинает бормотать вслух.       Как, когда это случилось? Почему теперь он видит ее, рассматривает ее действия и слова совершенно иначе, ищет двойственность и скрытый подвох?       В какой момент он начал сомневаться в ней?       Почему?       А в ней ли?       Рури никогда не врала ему и на любой вопрос всегда отвечала честно. Да, сглаживала острые углы, но только потому, что берегла его и заботилась о его душевном комфорте.       Рури была одна так долго, что теперь боится пустить кого-то к себе в душу. Теперь Аанг понимает, что за страх тогда увидел, прикоснувшись к краешку ее души, и это только подтвердил их разговор. Рури была готова сделать что угодно, лишь бы оставить все, как есть и не сближаться с Аангом больше, чем предполагали товарищеские отношения.       И снова: почему?       Почему внутри что-то мучительно пульсирует в такт сердцебиению, почему перехватывает дыхание от обиды?       Почему Рури не доверяет ему?!       Аанга это не устраивает. Он и сам не может объяснить себе, что конкретно не так, но чувствует, что пробиться сквозь эту стену, достучаться до ее души — это одна из тех важных задач, которые он обязан сделать.       В тот день, когда Рури со всей искренностью и без капли лукавства назовет его своим другом, Аанг будет самым счастливым.       Он шевелит пальцами, заставляя несколько льдинок отколоться от стены и перелететь ему в ладонь. Он снова их кружит, но на этот раз не просто по кругу, а делит на две кучки и создает с их помощью две диагонально направленных вращательных траектории.       Это тяжелее, чем предыдущее упражнение, ведь одну кучку льдинок он двигает с помощью магии воздуха, а другую — воды. Упражнение требует всей его сосредоточенности, и Аанг ненадолго выкидывает все посторонние мысли из головы.       Но они возвращаются, вертятся по кругу, словно льдинки на его ладони: воспоминания, наблюдения, его собственные рассуждения и обрывки каких-то, на первый взгляд, незначительных фраз.       «Нет абсолютного добра и зла. То, что добро для одного, для другого станет величайшим злом его жизни»       Рури — не хорошая и не плохая. Она просто — Рури.       Он сможет это принять, признаться самому себе, что никогда уже не будет как раньше?       Аанг тоже боится: принять все плохое, что есть в Рури, значит принять этот мир.       Любить Рури, значит научиться видеть красоту в том, чего страшится его душа.       Так в Рури ли причина? Может, все дело в нем самом?       Он Аватар — олицетворение гармонии этого мира; его обязанность сохранять баланс. И это только его вина, что он не сумел сберечь равновесие прежней, знакомой жизни.       Его не было целый век. Мир изменился навсегда. Возвращать былой порядок, значит ввергнуть мир в хаос.       Но принять новую жизнь — значит отринуть все, чему его учили.       У него нет другого выхода. Аанг знает, что не имеет права ставить свои духовные нужды выше целого мира.       Почему же поступать правильно так тяжело?       Рури бы могла помочь…       Рури...       Огонь вспыхивает в его ладони, уничтожая льдинки в своем жаре. Аанг завороженно смотрит на пламя и не понимает, почему так болит, сжимается что-то в груди.       Да, Рури могла бы помочь. Но посмеет ли Аанг обратиться к ней снова? Сможет ли принять ее тьму и вновь открыть ей свою душу?       Нет. Не сможет…       Он хочет, должен увидеть ее…       Аанг выпрыгивает в окно, плавно приземляясь на мостовую. Он бежит, перепрыгивая через бордюры и узкие водные преграды, игнорируя мосты.       Быстрее! Быстрее добраться до нее, пока не прошел запал, пока внутренний огонь все еще горит в нем, предавая решимости.       Зачем, почему он бежит к ней? Что он ей скажет? Он даже себе не может объяснить своих противоречивых чувств и страхов, а уж ей…       Но увидев ее, спазм в груди утихнет, ему станет легче дышать. Аанг знает это. Хотя бы ради этого он должен увидеться с ней.       Он находит Рури в Оазисе, она сидит там, сняв ставший ненавистным тяжелый тулуп, и делает дыхательные упражнения.       Аанг попросил у вождя Арнука, чтобы Рури ненадолго пускали сюда. И условием ее пребывания здесь было отсутствие у нее любого оружия и запрет на использование огненной магии. Рури без малейших колебаний приняла все условия.       И вот она здесь, сидит перед прудом с плавающими туда-сюда карпами-кои.       На его внезапное появление она медленно поднимает голову и немного вопрошающе смотрит, ожидая, что он скажет. Не вздрагивает, ведь чувствовала его приближение.       Рури удивлена, увидев его сейчас здесь. С тех пор как они спровадили Зуко прошло три дня, и едва ли они перемолвились и парой фраз за это время. Рури не торопила монаха, давая ему время самому все проанализировать, взвесить и принять решение. Да, она сильно рисковала, но только так она может увидеть результат проделанной работы.       И кажется сейчас Аанг, наконец, созрел для разговора. И этот разговор решит все.       Аанг сглатывает, подступившее к горлу волнение, но стискивает пальцы в кулаки и подходит ближе. — Ты убивала людей? — в лоб, без всяких неуместных сейчас расшаркиваний и предисловий, задает он вопрос.       Столь ошеломительное любопытство, которое наемница никак не могла предвидеть, застает Рури врасплох, она приоткрывает рот, но почти сразу захлопывает его. Кровь резко сходит с ее лица — Рури кажется серой на фоне зеленой, сочной травы и чистейшей родниковой воды.       Она отворачивается, устремляя взгляд на воду и наблюдая за игрой рыбок. — Да, — с удивительным спокойствием отвечает она, не видя смысла скрывать правду. Он сам спросил, сам захотел зачем-то узнать, кого называет своим другом и кого еще совсем недавно заверял в искренности чувств.       Рури больно думать, что своей никому ненужной правдой она рушит собственное будущее.       Что ж, рано или поздно кто-нибудь скажет ему, назовет ее псевдоним и поделится всеми слухами о ней. Лучше уж она сама обрубит веру в нее, уничтожит на своих условиях доброе отношение к себе.       Пусть и недолго, на краткий миг, но она узнала, что значит быть кому-то нужной, какого это, когда ее искренне ценят.       Ей будет этого не хватать.       Рури знает, что переживет это. Оставит в памяти это безумное путешествие как ярчайший эпизод своей жизни. Она будет вспоминать Аанга и, возможно, горько жалеть, что так бездарно упустила свой шанс стать героем при Аватаре.       Сердце болезненно сжимается, когда Рури думает о предстоящей, неизбежной разлуке. Почему так больно? от разочарования? Да, пожалуй, именно из-за него… — Много? — тем временем продолжает свой допрос Аанг. — Достаточно, чтобы в следующей жизни переродиться камнем, — мрачно шутит Рури. Аанг шутки не оценивает, и хмурится сильнее. — Они страдали перед смертью? — Кто-то да, кто-то нет. У всех заказчиков были свои требования. — Но ведь это был не твой выбор? — Нет. — А ты… — Аанг опускает взгляд, не зная, как озвучить другой вопрос, который зудит в затылке после разговора с Соккой. Рури не торопит его, не дает подсказок, как делала это раньше. Она выглядит… смирившейся. Словно неживая, вылепленная из воска фигура, Рури сидит, слегка сутулясь, устремив взгляд в никуда. Ждет его вопросов и отвечает на них так же честно, как отвечала всегда. — Ты была с мужчинами за деньги? — все же спрашивает он. Дыхание перехватывает, последние слова сдавливаются в горле и вырываются наружу сипло и едва слышно.       Рури никак не реагирует на его вопрос, Аанг не видит в ее плечах напряжения, взгляд все так же устремлен на блестящую в свете солнца водную гладь. Он понимает, что подобный вопрос может оскорбить. В прежние времена спроси такое у честной женщины, то ее семья вполне могла бы объявить такому смельчаку вендетту.       Но Аангу важно узнать все. Именно здесь, именно сейчас. Зачем? — он сам не знает ответа. Недосказанность стоит между ними стеной, а теперь вторым рядом выросли сомнения. — За информацию, — поправляет Рури после короткого молчания. С мрачной усмешкой, она добавляет: — Не только с мужчинами, и не только добровольно. Да, и такое бывало…       Аанг не знает, как реагировать на эти откровения, он даже не понимает, зачем примчался сюда за ответами, для чего ему нужна была эта правда.       Так легче принять, поверить? И кому от этого теперь лучше?       Правда оседает горьким, дурно пахнущим комком в горле. Правда забивает нос, мешая сделать вздох, закрывает уши, превращая все звуки в противный писк. — Это что-то меняет? — устало осведомляется Рури, и когда Аанг снова поднимает взгляд, то видит, что Рури повернулась к нему и теперь внимательно смотрит ему прямо в глаза.       Он не знает. Он уже ничего не знает и не понимает. Вся жизнь его шифу противоречит всему, что он знает, чему его учили и что он считает важным. — Я не знаю, — честно отвечает Аанг. Он выглядит потерянным, окончательно запутавшимся.       Аанг отступает на шаг, но одергивает самого себя, решительно сжав кулаки и заставляя себя остаться стоять на месте.       От Рури не скрывается его нервозность и неуверенность, но она не понимает причин, почему Аанг воспринимает все так близко к сердцу. Ей не нравится ни одна из ее догадок, поэтому и взгляд приобретает жесткость. Она поднимается с травы, поворачивается к Ангу, но не делает ни единой попытки приблизиться, сохраняя и уважая выбранную им дистанцию. — Разве Катара и Сокка не предупреждали, что брать меня в учителя — плохая идея? Ты не послушал. Я могу сказать, что ничего из этого не хотела, что жалею о своих поступках, если от этого тебе станет легче. Но это была бы ложь. — Она ловит на себе напряженный взгляд Аанга и растерянно улыбается ему уголками рта. — На самом деле все это прошлое, перевернутая страница, и я не думаю об этом, пытаюсь даже не вспоминать. К таким как я этот мир особенно жесток. Мы — полукровки, не принадлежащие всецело одному народу. Везет тем, у кого нет магии, а у кого есть… Я вынуждена быть сильной, чтобы выжить. Должна быть жестокой и ожесточить сердце, чтобы не сгибаться под гнетом судьбы. Именно этому я и хотела научить тебя — не пасовать перед трудностями, быть сильным невзирая на все выпавшие на твою долю испытания.       Рури прикрывает глаза, вздыхая. Нижняя губа предательски дрогнула, и Рури спешит поджать губы, чтобы ни одна лишняя эмоция не просочилась наружу.       Она уйдет достойно. — Я рада, что была твоим шифу. По крайней мере, даже такой как я стало понятно, почему Аватар столь важен миру и почему люди следуют за ним.       Аанг почти не видит того, как Рури кланяется ему, сложив руки перед собой. Но то, что руки были сложены в знаке земли — он видит очень четко. Эта деталь взрывается в голове, подобно хлопушке, заставляет вздрогнуть всем телом, похолодеть.       Осознание, понимание — ошеломительны, они окутывают его ледяным порывом, обволакивают, словно арктические льды.       Все вдруг становится предельно четким, ясным. Истина открывается перед ним, словно дверь, снесенная с петель мощным ударом. Аанг больше не чувствует внутри этого колючего комка страха, а сомнения больше не встряхивают плечи.       Нет абсолютного добра и зла. Нет правильного и неправильного. Иллюзия мира — в разрозненности. Но правда в том, что неважно, где родился человек, какой у него цвет кожи и глаз, какое божество покровительствует его нации, маг он или нет, потому все — всего лишь люди.       Мир велик, и в нем столько невероятного: разные культуры, история, традиции, магия… Но каждый человек молится о благополучие в семье, хочет любить и быть любимым, надеется на хорошую погоду в важный для себя день, испытывает голод и жажду… Отличаются лишь трудности, через которые человек проходит в своей жизни и какие выводы после этого делает.       Рури всю свою жизнь была одна, не знала любви, и все, чему мир учил ее — жестокости. Но она сумела сохранить свою душу, была способна видеть и ценить добро. И как бы она не отрицала, как бы не страшилась правды, но однажды, на краткий миг она приоткрылась ему, показав то, что прятала глубоко в душе, не рассказывая никогда и никому, ни с кем не делясь болью своей жизни. А после этого она делала все, чтобы помочь ему принять мир и смириться, что понятия добра и зла, Гармонии и Хаоса давно размылись, смешались, стали еще одной иллюзией.       Правда — в выборе. Как и свобода. Рури выбрала свой путь, пожелав забыть прошлое, где она была Басан.       И Аанг тоже выбирает. Он выбирает этот мир. И выбирает Рури.       Трудности ведь закаляют. И Аанг не сомневается — больше не сомневается, — что пройдет через все, если Рури будет рядом и поможет понять эту новую, такую страшную жизнь.       Аанг хватает ее за руку, когда она пытается уйти. Хватает, с силой сжав чуть выше запястья.       Рури машинально пытается выдернуть руку, но Аанг лишь усиливает хватку. — Что? — грубо осведомляется она, опалив Аанга раздражением. — Я еще не до конца удовлетворила твое любопытство?       Ее голос звучит жестко, без привычных насмешливых, теплых интонаций. Перед Аангом кто-то совсем незнакомый. Хищный, опасный. Он смотрит на нее: черты заострились, взгляд сосредоточен, радужка блестит от переполняющих ее эмоций.       Только пальцы сжимаются в кулаки, не предпринимая ни единой попытки задействовать силу, и Аанг понимает, что она ничего не сделает, не причинит ему вреда.       Доверять заново — трудно, понимать, что все это время врал самому себе, закрывал глаза на правду, не хотел знать — не легко. Но разве Рури виновата, что он хотел жить иллюзиями и верить в ошибочные представления о мире? — Куда ты? — спрашивает он надломленным голосом. — В Царство Земли. Полагаю, наш Контракт истек, — холодно отчеканивает она. — Нет! — Аанг выкрикивает это даже раньше, чем весь смысл ее фразы доходит до него целиком. — Нет, — уже тише повторяет он. — Ты обещала научить меня магии огня. А я обещал, что ты всегда будешь со мной.       Аанг судорожно вздыхает и расслабляет пальцы, теперь просто держа, удерживая Рури, но больше не давя, не причиняя дискомфорт.       Рури ждет. Ждет, что он скажет, поделится с ней своими сомнениями, как делал это всегда. Расскажет, что его гнетет, раз он решил, что этот разговор должен состояться и пройти именно так. — Этот мир… Он неправильный! — говорит Аанг. — В нем нет добра. Люди готовы перегрызть друг друга за пару лишних медяков. Нет ничего настоящего. Что правильно, а что нет? Все, чему меня учили монахи не имеет смысла. А ты говоришь, что я должен поддерживать существующий порядок. Но я не хочу! Я хочу, чтобы все было как раньше, чтобы был Гиацо, и ребята… Чтобы мы с Аппой полетели на Угольный остров к Кузону… — Аанг зажмуривается, стискивает кулаки и опускает голову, пытаясь сделать все, чтобы голос не дрожал, и чтобы внутри все тоже не сотрясалось от переполняющих его сожалений и скорби. — Я знаю, что уже ничего не вернуть. Ты говорила, да я и сам не слепой и прекрасно вижу, что мир изменился, и было бы очень эгоистично пытаться переделать его. Я запутался, Рури. И я не знаю, что мне делать…       Слезы — постыдные, неправильные — обжигают глазницы, щиплют слизистую и больно колют кожу, когда срываются с ресниц, оставляя за собой блестящие дорожки.       У Рури нет слов утешенья. Ведь она никогда не задумывалась о мировом порядке и благе для всех. Добро… А что есть добро? Где она, эта справедливость? Когда твой враг корчится в муках у твоих ног — это справедливо. Когда забравший у тебя все ублюдок просит милостыню на рынке, весь грязный, вонючий и растоптанный — расплата.       А то, что сердце сейчас болит от чьих-то брошенных в запале слов — просто странно. И так пугающе ново, что Рури не знает, как описать тот холод, что сковывает ее тело изнутри. Чужие эмоции проходят через нее, оседая чем-то кислотным, разъедающим. Рури хочется плакать. Ей хочется не чувствовать чужую скорбь, ну хотя бы не так остро…       Она хочет отвернуться; она должна это сделать — уйти, оставить все позади и зажить своей прежней, понятной жизнью, а не пытаться разобраться в шквале непонятных ей чувств.       Но Рури не отводит взгляда, она смотрит на своего ученика, и не видит силы, величия Аватара. Она видит человека, такого же, как и она, сражающегося против всех: мира, судьбы и своей кармы. То, что он пытается найти — он не найдет в этом мире никогда. Но и жить в нем он не может и не хочет, хотя стоит отдать ему должное, все это время он отлично притворялся, что все хорошо.       Рури бесконечно жаль его.       Она делает шаг, стирая границы, руша возведенные между ними стены. Рури заключает Аанга в объятия, мягко притягивая к себе и позволяя спрятать мокрое от слез лицо на своем плече.       Кажется, именно так и происходит взросление: в боли, в слезах и в стылом отчаянье.       Рури и сама прошла через это. Много лет назад, когда корабль, на который посадила ее мать, пришвартовался в порту, Рури сидела на пристани, вглядываясь в морскую даль и все ждала, что с очередного судна сойдет ее мать. Когда она поняла, что за ней никто не придет, то слез уже не было, зато живот был вспухшим от голода, и кожа была такой холодной, что казалась серой. — Ты думаешь мир был справедлив сто лет назад? — тихо спрашивает Рури, аккуратно поглаживая монаха по спине. — Думаешь, люди были добрее, любили как-то иначе и понимали друг друга лучше? Ты был ребенком и видел только то, что показывали тебе взрослые. Наверное, в этом и заключается долг наставников — постепенно открывать ребенку мир. Но сейчас ты вырос, и видишь мир таким, каков он есть. Как Аватар, возможно, ты и обязан сохранять баланс и быть нейтральным для всех. Но как человек, потерявший свою жизнь и у кого отняли его сердце, разве можно упрекать тебя в предвзятости?       Аанг приподнимает голову с ее плеча и непонимающе хмурится, глядя на нее потемневшим от горя взглядом. — Отняли сердце?       Рури мягко обхватывает ладонями его лицо, стирая большими пальцами с щек мокрые дорожки. Сердце в груди стучит, вторя чужому пульсу, и сжимается от боли — не только потому, что больно Аангу, но потому что и ей тоже жаль.       Это потому, что они в духовном месте силы или просто она за все время их пути прониклась к Аватару искренней симпатией?       А правда была в том, что ей не достает храбрости признать, что более она не видит своего будущего без него. Она последовала за ним, считая своим шансом. Конечно, она больше всех должна быть заинтересована в его счастье и благополучии.       Так ли это? — У тебя отняли близких, друзей, привычную размеренную жизнь. Место, которое ты считал своим домом. Это и было твоим сердцем, — поясняет Рури.       Аанг жмурится, не позволяя, запрещая себе снова плакать. Так больнее. Острее чувствуется. А слова Рури жгут, выжигают в нем дыру, которая никогда не затянется. Когда так — озвучивать, произносить вслух то, отчего так старательно бежишь, не позволяя себе задуматься, — невыносимо. — А ты? — спрашивает он. — Где твое сердце?       Рури грустно улыбается. — А у меня его никогда не было. — Она делает шаг от него, убирает руки, пряча их в карманы штанов. Не чувствуя ее успокаивающих объятий, Аанг ощущает себя потерянным и… одиноким. Но он провожает ее взглядом, наблюдает, как она вновь поворачивается к пруду и вглядывается в водную гладь — Моя мать предала меня, бросила. Я с трудом могу вспомнить ее черты, цвет ее глаз… Свое детство я провела на улице, воруя еду или отбирая ее у более удачливых воришек-беспризорников. — Рури горько усмехается, прикрывая глаза. — Я не плохая, вовсе нет. Но моя совесть не дрожит, когда мой клинок обрывает чью-то жизнь, мне не жаль того, кому я причиняю боль. — Но ты добра со мной, — тихо возражает Аанг. И это открытие ошеломляет его настолько, что его буквально трясет от переполняющих эмоций.       Аанг быстрым шагом преодолевает разделяющее их расстояние; подходит, вновь утыкаясь лбом в ее плечо. Он касается пальцами ее предплечья, обнимает уже сам, вцепляется, комкая ткань ее черной рубашки. Рури напряжена, Аанг ощущает в ее ауре нечто тревожное и тяжелое. Ей не больно, но страх вновь гложет ее изнутри, перекрывая канал с таким трудом открытой чакры Муладхары.       Рури лишь слегка поворачивает голову, смотрит на него краешком глаза, позволяя использовать себя как опору.       Добро или зло? Или это тоже иллюзия, и мир намного, намного сложнее, чтобы умещаться в простые понятия об Инь и Ян? — Ты защищаешь меня, заботишься обо мне… почему? — выдыхает он ей в плечо. — Потому что от твоего благополучия зависит и мое, — как обычно — честно — отвечает Рури. — Только ли в этом причина? — А что еще ты хочешь услышать? — удивляется она вопросу. Аанг разжимает руки, выпрямляется, и Рури медленно поворачивается к нему, глядя с непривычной угрюмостью. — И ты скажешь все, что я велю? — с горечью интересуется Аанг. Рури не думая ни мгновения, кивает. — И сделаешь? — Снова уверенный кивок. — Но так же нельзя! Ты должна делать только то, что сама хочешь и считаешь правильным.       Рури тепло усмехается, поднимает руку, касаясь раскрытой ладонью его лица; кончики пальцев пробегаются по бровям, ресницам, вынуждая Аанга закрыть глаза. Пальцы скользят вниз, задевая нос и нижнюю губу. Дыхание застревает в трахее, и Аанг беспомощно пытается поймать ртом глоток кислорода.       Что она делает? — Темно, да? — она возвращает руку к его глазам. — Вот так — во тьме, я иду на ощупь. Мне говорят, что делать, и я делаю. Указывают направление, и я иду. Правильно это или нет, но такова жизнь наемника. Ничего другого я не знаю. Сейчас я иду за тобой. Это был мой выбор — быть твоей тенью и исполнять твою волю.       Аанг вздрагивает, перехватывая ее руку и убирая от своего лица. Кожа горит в тех местах, где коснулись ее пальцы. Только не от жара — от холода.       Рури — и огонь, и вода. А еще она переменчивый ветер, и непоколебимая, как скала. Если кому и подходит работа Аватара, то ей.       И почему боги решили даровать эту силу именно ему?       Но он знает, что есть добро и зло, безошибочно чувствует эту грань и еще ни разу не ошибся в людях. Работа Аватара восстанавливать баланс. Не только в мире, но даже в чьей-то душе.       Может, поэтому судьба и свела их вместе? — Обещай, — шепчет Аанг, сжимая ее ладонь. — Обещай, что ты не вернешься к прежней жизни. Если ты хочешь следовать за мной, то живи честно, по совести. — По совести? — Рури задумчиво склоняет голову к плечу, но неожиданно вырывает руку из его пальцев и делает пару широких шагов назад. — Хорошо. Я могу это пообещать. Если ты пообещаешь, что сам сможешь убить своего врага, сможешь найти в себе решимость испачкать руки в чужой крови; быть жестоким, когда этого потребует ситуация; что сможешь принять решение, руководствуясь здравым смыслом. И тогда я буду просто твоим другом и шифу, и буду счастлива больше никогда не отнимать ничью жизнь. Так что, сикх, мы пообещаем друг другу то, что никогда не сможем исполнить?       Аанг потрясенно молчит, смотря на Рури, пробегаясь взглядом по ее лицу: прищуренным глазам, приоткрытому рту, вбирающим в легкие побольше воздуха, по щекам, на которых проступает едва заметный румянец. — Я никогда не просил тебя делать что-то подобное, — угрюмо возражает Аанг. — Да. Но ты это принимаешь.       Аанг крепко жмурится. Волнение пульсирует внутри, и понимание бесполезности спорить с кем-то, вроде нее. Он никогда не сможет победить ее в словесной перепалке просто потому, что у него нет того же опыта и достойных аргументов, как у нее.       Но может лучшей тактикой с ней будет честность? — Я боюсь, — признается Аанг, опустив голову. — Боюсь, что однажды не смогу узнать себя. Я забуду все, чему меня учили. Так же, как и ты, забуду лица своих наставников и друзей. Забуду Гиацо. Забуду, кто я… — Поэтому ты и выбрал меня, — мягко замечает Рури. Аанг распахивает глаза, с немым потрясением уставившись на нее. Рури печально улыбается, разводя руками. — Наемницу без совести и чести. — Это не так. Иначе бы я не выбрал тебя. Иначе не смог бы прикоснуться к твоей душе! Знаю, ты не любишь это вспоминать, но так оно и есть. Ты тоже потерялась в этом мире и ищешь то, во что сможешь верить. Я хочу помочь. Вместе, мы же со всем справимся?       Тишина звенит, оглушает. В этой тишине Рури не слышит, не чувствует даже свое сердцебиение. Мир будто замер и ждет. Чего? Что еще она может отдать? У нее и так ничего нет. Только лишь душа: прогнившая, не знающая любви и доброты душонка мелкого, пропащего человека.       Но вода в пруду вдруг кажется Рури почерневшей, а рыбки в ней превращаются в размытые полосы со светящимися макушками.       Рури чудится, что она вновь слышит пугающий ее по ночам шепот. Только теперь она различает, что голос принадлежит женщине, она кричит от отчаянья, зовет кого-то или, вернее, к кому-то взывает и все время твердит о спасении.       «Моя жизнь и душа — за силу»       Рури нервно усмехается — кажется, это вполне можно считать личным девизом.       Но раз мирозданию нужен от нее красивый жест, поступок, подтверждающий силу ее намерений, то пусть будет так.       Контракт полагается подписать как положено.       Рури незаметным, отточенным до молниеносности движением, извлекает из рукава припрятанный кунай и чертит лезвием по ладони кривой росчерк. Кровь выступает, собираясь бурыми каплями в линиях жизни и судьбы.       Рури вытягивает руку вперед, сжимая пальцы в кулак. Кровь просачивается между ними, капает, срывается вниз и впитывается в землю.       Аанг подается вперед, широко распахивая глаза, но одергивает самого себя. Его взгляд падает в траву, туда, где земля впитывает в себя кровь Рури, и потрясенно наблюдает как оттуда поднимаются сине-красные огоньки, так похожие на блуждающие. — Рури, — дрогнувшим голосом зовет он шифу. — Чтобы ты не собиралась сделать — не надо. Это не то место, где… — А по-моему, самое подходящее. — Рури не видит того, что видит он, но ей это и не нужно, чтобы понимать всю серьезность происходящего. Поэтому слова, которые она произносит, идут от сердца, от ее прогнившей, измученной души: — Не меняйся, Аанг, не изменяй тому, во что веришь, иди по тому пути, который считаешь верным. А я вберу в себя всю твою тьму, буду твоей тенью, стану пожаром, подчиняющимся твоей воле. Я буду твоим и мечом, и щитом. Если я во что-то и хочу верить, то в тебя.       Огоньки замирают, ожидая его ответных слов. Духи ждут, что их любимец примет эту клятву или даст понять, что они зря старались, выбирая ему подобного учителя.       Аанг не знает, что делать. Он растерян и совершенно обескуражен. Это выходит далеко за пределы всех духовных практик, которым его учили.       Но Гиацо говорил, что важно намерение, с которым он обращается к буддам. А Мейфенг сказала, что быть парой — значит быть всем друг для друга. «Как бы судьба не раскидывала вас по миру, вы всегда будете стремиться друг к другу, чувствовать боль и радость вместе, делить их пополам…»       Аанг вздрагивает, когда ошеломляющее осознание пробегается молнией по всему телу. Быть парой — не значит быть партнерами раз в году. Это нечто большее, сокровеннее, сложнее.       Ведь пары встречались в разных уголках мира, путешествовали вместе и несли Слово тоже вместе. Потом возвращались в свои храмы и ждали новой встречи…       Быть парой — значит быть близкими в первую очередь по духу, чувствовать, понимать друг друга без всяких слов.       Могла ли Рури быть его парой, его духовным партнером?       Да.       Если он и примет этот новый мир, то только потому, что рядом будет Рури, и она научит его в нем жить.       Кровь — это все равно, что душа в смертном мире, и если Рури легче воспринимать физический мир, чем духовный, то так тому и быть.       Аанг протягивает руку, и Рури с недоумением приподнимает бровь, но когда она понимает, чего от нее хочет монах, то хмурится, впрочем, все равно послушно вкладывая в его руку свое оружие.       Аанг морщится, но все же проводит лезвием по своей ладони. Рана щиплет, неприятно пульсирует, но Аанг пытается забыть о физических неудобствах и сосредоточиться на том, что собирается сказать.       Место, пожалуй, и правда подходящее. Пусть духи будут свидетелями и услышат искренность его намерений.       Пора повзрослеть. — Будь моим учителем. Не только в магии — научи жить в этом мире. И не оставляй меня. Если тебя не будет рядом, то я не справлюсь…       Из его крови огоньки получаются яркие: белые, со светло-золотистой окантовкой. Они кружатся рядом с более темными, созданными кровью Рури. Ударяясь друг о друга, они перемешиваются, вспыхивая ярче.       Огонь или вода? Свет или тьма?       А есть ли разница? Всего лишь очередная иллюзия, и все зависит от собственного восприятия.       В голове бьется мысль, просясь, умоляя быть озвученной. Но Аанг знает, что Рури не примет и не поймет его чувств.       Он и сам их не понимает. И тем более не сможет облечь в слова.       Аанг делает шаг, беря Рури за руку и привычно переплетая их пальцы.       Кровь горячая, вязкая, но ощущается живой. Какого цвета его? Она темнее или светлее крови Рури, гуще или жиже? Сейчас, когда их руки соединены, а кровь смешалась, никакие различия не имеют значения. В конечном итоге, даже огоньки, слившись, вобрали в себя силу друг друга.       Рури вздрагивает, когда стрела на его руке вспыхивает, и свет бьется из-под их пальцев. Ей нужно собрать все свое мужество, чтобы не выдернуть руку, остаться стоять на месте и просто ждать, смотреть, как ее судьба выходит на новый виток.       Недосказанность замирает крупицами света, огоньками, которые теперь Рури тоже способна увидеть. Почему — она не знает, может, потому что Аанг коснулся ее, их кровь смешалась, и Рури на это мгновение открылось что-то потустороннее...       Вода в пруду уже не кажется черной — она наполнена цветами, словно огонь, — жизнью. — Справишься, — уверенно заключает Рури, произнеся это с едва слышным придыханием.       Аанг поднимает взгляд к ее лицу и робко улыбается, крепче сжимая побледневшими пальцами ее руку. — Ты будешь со мной? Правда? Не оставишь, не предашь? — Пока ты захочешь, чтобы я была — я буду.       Аанг порывисто выдыхает, закрывая глаза.       Нет, он не скажет ничего больше — Рури и так пообещала ему слишком много. Она вберет в себя все зло его души, а ему позволит жить так, как наставляли его монахи.       Он сохранит свою душу и оставит незапятнанной совесть. А цена — душа Рури.       Аанг вырос среди монахов, для него каждая жизнь — священна, Рури же была наемницей слишком долго и почти забыла, что такое милосердие. Они те, кто они есть и не хотят меняться. Так ли плохо, что они станут Инь и Ян друг для друга, уравновешивая свои достоинства и недостатки и вместе встречая все трудности, что уготовила для них карма?       Он знает, что хочет слишком много... — Я верну этот долг в следующей жизни, — тихо обещает Аанг. — А в этой сделаю все, чтобы ты ни в чем не нуждалась. — Он медлит перед тем, как сказать, озвучить то, что теплилось где-то внутри: — Я люблю тебя.       Рури благодарно улыбается, тронутая до глубины души его словами. Ведь то, что он собирался для нее сделать — больше, чем кто-либо когда-то делал для нее. А она всего-то предложила убивать его врагов вместо него... Возможно, это не он, а она ему останется должна еще как минимум на три жизни вперед.       Но пока она легонько пожимает его руку и закрепляет их клятву.       Любить можно и друзей. Теперь Аанг знает это. Рури научила его этой простой и, казалось бы, очевидной истине.       Только, кажется, что Рури он любит не так, как друга. И не так, как Катару. Это чувство больше, всеобъемлюще. Оно заполняет его, но не причиняет боль. Оно греет, не обременяет и не мучает.       Так как и должно быть.

***

— Что это? — растерянно спрашивает Юи, вытягивая руку и ловя на ладонь черную снежинку. — Народ Огня, — с ненавистью выплевывает Сокка, смотря на затянутый дымовыми тучами горизонт.