Paradise (spread out with a butter knife)

Четыре года и один месяц с момента начала

- Хоть раз в своей чертовой жизни ты мог бы принять поражение и остаться на месте?! Питер приподнимает нижнюю часть маски ровно настолько, чтобы сплюнуть кровь на полированный бетон складского пола, прежде чем снова натянуть ее на подбородок. - Нет. Все болит. Перед глазами у него все плывет. Он едва может соображать из-за боли, но подсовывает под себя руки и заставляет себя подняться на ноги. - Питер, пожалуйста, - говорит Уэйд так тихо, что он практически не слышит из-за шума крови, стучащей у него в ушах. - Ты остаешься? Уэйд глухо рычит, но обнажает свои катаны: - И пропустить этот вид? Ни за что, малыш. Тот раздраженный, а не как обычно, жизнерадостный, но он не чувствует в себе сил для его обычного хвастовства и подколок, поэтому он игнорирует. - Давай надерем задницы.

***

Они завершают миссию более или менее в целости и сохранности. Он видит, что Уэйд злится на него, но не обращает на это внимания. Им просто нужно выдержать последний опрос Щ.И.Т.а, а затем они смогут пойти домой и вырубиться. Последние пятнадцать минут он мечтает об их диване и самом большом пушистом одеяле Уэйда «Hello Kitty». Может быть, ему даже удастся убедить его приготовить энчилады. Тот всегда прилипчивый и чрезмерно сговорчивый, когда он получает больше ранений, чем обычно. Он фокусирует свое внимание, когда Уэйд останавливается рядом с ним. Они уже закончили? Это должно быть рекорд. Он медленно с трудом поднимается на ноги, сдерживая стон боли, когда его измученные мышцы напрягаются. Уэйд кладет руку ему на плечо и опускает обратно: - Еще нет. Они хотят поговорить со мной наедине. Его усталость исчезает под волной адреналина. - Зачем, черт побери? – требовательно спрашивает он, свирепо глядя на застывших, ничего не выражающих придурков, находящихся в комнате вместе с ними. - Э-э, я думаю, предложение работы, - неуверенно произносит Уэйд. Питер моргает, глядя на него, но Уэйд все еще в маске, и его лицо все еще скрыто тканью. - Да? Уэйд хихикает: - Именно это я и сказал. Я прокричу кодовое слово, если что-то пойдет не так. Он издает раздосадованный звук. Кодового слова нет. Если вдруг будет много стуков и криков, он должен влететь на паутине (ха). Он предпочел бы иметь настоящее кодовое слово, но заставить Уэйда согласиться на что-либо невозможно. На этот раз оно им не нужно. Через сорок минут Уэйд возвращается в комнату один с тонкой папкой под мышкой и маской в руке, выражение его лица озадаченное. Он смотрит на скомканную маску, зажатую в кулаке. - Все в порядке? Уэйд пожимает плечами: - Ты готов убраться отсюда? Нас ждет Квинджет. - Э-э, да. Конечно. Он дремлет на плече Уэйда во время обратного перелета в Нью-Йорк, и к тому времени, когда они приземляются, он уже может ходить, не задерживая дыхание из-за боли. Передвижение на паутине – это совсем другая история, и, в конце концов, он сдается и позволяет Уэйду позвонить своему приятелю-таксисту, чтобы тот отвез их обратно в квартиру, пока он переодевается в переулке. Это забавно. Сколько бы он не работал с громкими именами: Мстители, Щ.И.Т., Фантастическая четверка – всегда все сводится к торопливому переодеванию в сырых переулках. Завяжет ли Уэйд с этим? У него есть эта папка. Он снял свою маску. На что он согласился? Что его собираются заставить делать? Его тошнит, и он не думает, что это из-за запаха мочи.

***

- Что в папке? – наконец, спрашивает он после энчилады, после трех серий «Натурал глазами гея», которые они определенно смотрели раньше, после того, как Уэйд запеленал их вместе в примерно пятьдесят одеял и отказался отпускать его с дивана для чего-то меньшего, чем срочный поход в туалет. Уэйд не говоря ни слова, передает ее, с тревогой глядя на него, когда он высвобождает руки из кокона, чтобы взять ее. - Ты меня немного пугаешь, - бормочет он, открывая обложку.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ТОЛЬКО ДЛЯ УПОЛНОМОЧЕННОГО ПЕРСОНАЛА

- Я не знаю, правильный ли я сделал выбор, - говорит Уэйд. – Просто… Просто прочитай это и скажи мне, если я облажался. Он прикусывает губу и пролистывает титульную страницу.

Поздравляем! Вы были приняты в качестве агента Щ.И.Т.а.

Он поднимает взгляд на Уэйда и видит, что тот хмуро смотрит на папку, сморщив предполагаемые брови и сжав губы в жесткую линию. - Почему ты думаешь, что облажался? – спрашивает он после паузы. - Тебе не нравится Щ.И.Т. - Ага? И что? - Разве это не… Это значит, что они плохие, да? Питер качает головой: - Не факт. Я им не доверяю, но это не значит, что они плохие. Есть хорошие люди, которые работают на Щ.И.Т. Я встречался с ними. - Тогда… я не понимаю. Почему ты не доверяешь им? - Щ.И.Т. – это организация. Организация может быть коррумпирована, особенно когда их модус операнди – это делай, что тебе говорят, и не задавай вопросов. Агенты Щ.И.Т.а, с которыми я встречался и работал, вроде, честные, но… - Несколько гнилых яблок портят бочку, - понимающе говорит Уэйд. – Так ты думаешь, что я подставился под эксплуатацию? - Нет. Да. Может быть, я не знаю. – Он откидывает голову назад и говорит, обращаясь в потолок, - я боюсь, что они хотят превратить тебя в свое оружие. В непобедимую машину для убийств. – Он вздыхает и тихо признается, - это пугает меня. - Они не смогут. Я поставил такие условия. Дай мне эту штуку. – Он хватает папку и кладет ее себе на колени, перелистывая на страницу ближе к концу. Он тычет пальцем в страницу. На кончике его пальца есть черные чернила, которые соответствуют небрежным каракулям чуть выше двух мест для подписей внизу страницы. – Видишь? Я даже заставил их подписать это, так что это официально является частью контракта. Он берет папку и просматривает добавленный текст. «С Уэйдом Уилосоном не может быть заключен контракт на умерщвление, нанесение тяжких или смертельных увечий каких-либо лиц любого вида или национальности будь то в этой галактике или за ее пределами. Уэйд Уилсон может по своему устранению принять или отклонить любые предлагаемые задания». - Ты неправильно написал «усмотрению». - Вот дерьмо, - говорит он, а затем хихикает над двусмысленностью. - Ты сделал это специально. - Они все равно подписали! Ничего не знаю! - Уэйд, - говорит он. Должен ли он сказать ему, что «устранение» не то слово. Он определенно ставил своей целью использовать «испражнение» или «дефекацию», но действительно ли он хочет задушить его порыв? - Да, малыш? – спрашивает Уэйд, хлопая на него своими глазами без ресниц. - Мы должны отпраздновать твою новую работу, - говорит он после паузы. – Хочешь выбрать фильм? - О-о-о, я был бы рад! Ты смотрел первый фильм «Тролли»? Если нет, то мы начнем с него. Мне не терпится посмотреть второй фильм. - Ты знаешь, что нет. Уэйд вздыхает и качает головой, устраиваясь рядом с ним и швыряя папку через всю комнату в кресло, которое они купили после того, как Эм Джей в миллионный раз пожаловалась на нехватку мест для сидения, когда она и тетя Мэй приезжают в гости. Кроме тех случаев, когда они ожидают гостей, оно скорее функционирует как место для сбора вещей, чем как место для сидения. - Как малокультурно, - говорит Уэйд, беря пульт. – Никакого уважения к искусству. - Работа иссякла, да? – спрашивает он. Уэйд замирает. - Я не замечал этого, пока мы не поселились в одной квартире, но теперь ты почти не бываешь на заданиях. Уэйд корчит гримасу, пожимая плечами: - Я знал, что рано или поздно это произойдет. Можно пользоваться лазейками только до тех пор, пока их не прикроют. Клиенты сестры Маргарет стали неоправданно конкретны в своих инструкциях и требованиях к доказательствам. Не то чтобы это имело значение. Никто не хочет нанимать меня, кроме людей, которые не хотят видеть свою цель мертвой, а таких мало, и они далеко не так хорошо платят. Он хмыкает и прислоняется к плечу Уэйда. Он не может сказать, что расстроен. Работа наемника Уэйда всегда казалась ненадежной. Он всегда на расстоянии одного разозленного клиента от того, кто стреляет в их входную дверь. Не то чтобы им было о чем беспокоиться, но у них хорошие соседи и ему нужно сохранять тайну личности. Но он не уверен, насколько большим шагом вперед станет Щ.И.Т. Уэйд хорош в своем деле. Что, вообще-то, удивительно. Он опытный фехтовальщик и стрелок, но у него проблемы с моралью и этикой. У него есть склонность затеряться в зоне серой морали, и это его беспокоит. Когда начинается фильм, он сдвигает одеяло, чтобы полностью видеть экран, и замечает черное пятно на кончике своего пальца. Это странно. Чернила, должно быть, еще не полностью высохли.

***

Четыре года и пять месяцев с момента начала

- Не пеки больше пирогов! – Питер практически кричит в трубку, проталкиваясь сквозь поток пешеходов, забивших вход в метро. – Ты меня слышишь, Уэйд? – Он с бессмысленной свирепостью проводит пластиковой картой через считывающее устройство. – Больше никаких пирогов! - Я слышу тебя, Пити, слышу, - говорит Уэйд таким тоном, что у него сводит зубы. – Просто я хочу сказать, что технически торт с начинкой не … - Я не собираюсь приносить целую пекарню в дом своей тети! Три пирога – это уже слишком много! Нас будет всего пятеро. Пожалуйста, пожалуйста, прекрати печь. - Пятеро? – повторяет Уэйд. – А кто двое остальных? - Эм Джей и ее тетя Анна. Она живет по соседству. - Оу, так вот как вы с Эмми познакомились? Соседская девочка? Это так мил… - Не меняй тему, - рявкает он, проскальзывая между быстро закрывающимися дверями поезда. – Если я вернусь домой, а там окажется больше трех пирогов и сколько бы ты тортов ни сделал, я начну выбрасывать все в утилизатор отходов. Уэйд охает: - Ты не станешь. Питер падает на свободное сиденье и сдергивает с шеи шарф: - А ты проверь. Он вешает трубку, прежде чем Уэйд успевает продолжить спор, и откидывает голову назад, стукнувшись о стену. - Проблемы в раю? – спрашивает знакомый резкий голос. Он выпрямляется и обнаруживает, что сидит напротив ни кого иного, как Дж. Джона Джеймсона. Он не видел его с тех пор, как тот захлопнул дверь своего кабинета у него перед носом после того, как уволил в последний раз. - Мистер Джеймсон! – говорит он, садясь прямо. – Я… Вау, здрасьте. Эмм, как у вас дела? Мистер Джеймсон фыркает и ссутуливается на своем сиденье, засовывая руки в карманы своего длинного коричневого пальто. - Как будто ты не знаешь. Полагаю, ты регулярно слушаешь «Бьюгл»? – он выжидающе поднимает две густые брови. - Ну, то есть… конечно, - запинается он. Не потому, что ему нравится программа, но стоит быть в курсе того, какие оскорбления будут сыпаться на него с тротуаров, когда он будет пролетать на паутине мимо. Джеймсон улыбается: - Молодец. Так как дела? Судя по всему, ты нашел себе супруга. Он фыркает: - Боже, если бы. Нет, это был мой сосед по комнате. Он идет со мной к тете Мэй на День благодарения, и это первый праздник, который он отмечает должным образом за долгое время, так что он перебарщивает. - Тот наемник не доставляет тебе хлопот, нет? Он замирает. Технически тот не доставляет ему ничего, кроме хлопот, но Джеймсон спрашивает не об этом. - С ним… все в норме. Ничего серьезного. Джеймсон прищуривает глаза, а затем фыркает, как лошадь, отчего его усы топорщатся. - Ну, я говорил серьезно в эфире, парень. Не геройствуй. Ты знаешь, у меня есть замечания к тому, как работает полиция, но ты звони в 911, если он попытается что-нибудь сделать с тобой, ясно? - Да, конечно. Джеймсон смотрит на него, и его бросает в пот. Он действительно не хочет пытаться объяснять свои отношения с Уэйдом своему бывшему боссу. Его бывший босс, у которого есть подкаст со скромным числом подписчиков, и никаких угрызений совести по поводу выкладывания его грязного белья во всех эфирах. - Чем ты сейчас занимаешься, сынок? Я что-то не особо встречаю твое имя. Я ожидал увидеть, что ты будешь продавать фотографии другим газетам. - Оу! Вообще-то, я, э-э, вернулся в Нью-Йоркский университет, получил степень бакалавра, и мне предложили должность в «Старк Индастриз». Я ассистент в одной из верхних лабораторий. Иногда я даже вижу Тони Старка. Иногда чаще, чем ему бы хотелось. Брови Джеймсона подрыгивают, а затем его усы растягиваются в довольной улыбке. - Давно пора, парень. Я не мог бесконечно увольнять тебя, понимаешь? – Его взгляд поднимается на табличку над головой, а затем он встает на ноги. Тем временем, мозг Питера гудит, как перегруженный процессор. - Погодите, что? - Ты слышал, что я сказал, - ворчит Джеймсон. – Будь осторожен с этим Старком, слышишь? Никогда не доверяй миллиардеру. И с этими словами он исчезает так же быстро, как и появился, и двери поезда захлопываются за ним.

***

Он перевешивается через перила крыльца, живот слишком набит, чтобы шевелиться, когда позади него открывается дверь. - Привет, Тигр. Подумала, что ты не будешь против компании. - Она закрывает дверь, заглушая раскатистый смех Уэйда и гораздо более тихое щебетание Мэй и Анны над его выходками. - Конечно, - говорит он. – Просто наслаждаюсь тишиной. - Он слишком старается, - говорит она благожелательно, но с дразнящей улыбкой на губах. Он фыркает: - Есть немного. Они погружаются в молчание, и Эм Джей плотнее натягивает свитер на плечи. Перед их губами появляются маленькие облачка белого пара, окрашенные в оранжевый цвет в свете уличных фонарей, в то время как позади них остальная часть их компании разражается очередным приступом бурного смеха. - Он странным образом притягателен для пожилых людей. - То же самое я могу сказать и про тебя, мистер Паркер, - говорит ему Эм Джей, подталкивая его плечом, когда присоединяется к нему на перилах. - Я могу быть обаятельным, - говорит он с кривой усмешкой, - но он становится либо лучшим другом, либо смертельным врагом с каждым встреченным стариком. Это поразительно. Она хмыкает: - Наверное. – Она втягивает воздух, как будто хочет добавить что-то еще, но затем выдыхает и качает головой. - Что? – спрашивает он, толкая ее плечо. – Выкладывай. Ты всю ночь ходишь вокруг меня на цыпочках. Она сжимает губы в тонкой улыбке: - Это было так очевидно? - Только потому, что я так хорошо тебя знаю. Что случилось? Она поворачивает лицо вниз и втягивает воздух сквозь зубы, лениво теребя свободный край декоративного шнура на своем свитере. - Я… Гарри спрашивал о тебе. – Она прикусывает губы и поднимает глаза, чтобы встретится с ним взглядом. – Он хочет, чтобы ты навестил его. Шок сотрясает его позвоночник и превращает его ноги в камень. Он смотрит в изумлении: - Что? Когда… я не могу. Меня занесли в черный список. Я не могу… - Его отменили на прошлой неделе. - Нет, - на автомате говорит он. Непрошеные воспоминания о его последнем визите вспыхивают перед глазами. Лицо Гарри, вздувшиеся вены, рот, разинутый в крике ярости, когда трое санитаров с силой оттаскивают его от него и выводят из комнаты. Потребовалось меньше часа, чтобы царапины на его лице и шее зажили, но он никогда их не забудет. Он поспособствовал этому. У Гарри все шло так хорошо, но одного его вида оказалось достаточно, чтобы вернуть его в исходное состояние. - Нет, - повторяет он. – Я не могу. Я плохо на него влияю. Я не могу. Рука Эм Джей накрывает его руку на перилах: - Пит, послушай… Он вырывает свою руку и отшатывается назад, но Эм Джей шаг за шагом приближается к нему и снова берет его за руку, держа ее между своими ладонями. - Пожалуйста, Пит? Он очень много работал, ясно? Он хочет тебя увидеть. – Ярко-зеленые глаза сверкают, но слезы не проливаются. – Он скучает по тебе. Просто… подумай об этом? Пожалуйста? Его сердце бешено колотится под кожей. - Я… Хорошо. Я подумаю об этом. Он моргает, и внезапно его руки оказываются полны рыжими волосами, изумрудно-зеленым свитером и Эм Джей. Она крепко обнимает его. - Я буду сообщать тебе обо всех его успехах. Это невероятно. Ты будешь так гордиться им. Я действительно думаю, что он готов к этому. Он обнимает ее и прижимается щекой к ее голове: - Я уже горжусь им, Эм.

***

Четыре года и восемь месяцев с момента начала

- Оу! Уэйд, что все это такое? – Он отбивает розовый шарик от своего лица и чуть не повисает на висящей красной ленте. Запах латекса настолько сильный, что вызывает тошноту. - Сегодня день дружбы! – весело говорит Уэйд, проносясь мимо дверного проема кухни с подносом печенья в форме сердечек, который он держит двумя прихватками для духовки в виде клешней омара, при этом его розовый фартук с рюшами развевается на бедрах. - А? Он пробирается через море воздушных шариков, доходящих ему до колен, и, наконец, выбирается из этого хаоса на кухню. Он часто моргает. Печенье служит украшением каждой поверхности. Некоторые покрыты глазурью, некоторые еще остывают. - Это для F.E.A.S.T., - говорит Уэйд, умело перекладывая печенье с подноса на подставку для охлаждения с помощью лопатки. – Мы с Мэй будем раздавать их, а потом у нас будет маникюр-педикюр. - Вы… что? Мэй? - Да, Мэй, - говорит Уэйд, закатывая глаза, и, крутанувшись на носках, устремляется в другой конец комнаты. Проходя мимо, Питер уворачивается от подноса и в замешательстве наблюдает, как тот выкладывает на противень песочное тесто в форме сердечек, и продолжает, - неподвластная времени, дерзкая, знаменитая тетя Мэй. Это проблема, Паучок? - Я… нет. Вы часто проводите время вместе? - О, милый. – Уэйд бросает на него взгляд через плечо и говорит, - мы лучшие друзья. - Лааадно. Значит воздушные шары. Они тоже для F.E.A.S.T.? - Нет, тыковка! Они для тебя! Для моего другого лучшего друга! - Ты меня пугаешь. Ты под наркотой? Это слишком, даже для тебя. - Это мой любимый праздник! Мне можно! - Можно наркотики? - Можно быть веселым! – Он ставит противень в духовку, а затем поворачивается к нему лицом, уперев свои прихватки в виде омаров в бедра. – Мэй права, ты кайфолом, и мне лучше провести этот день с ней. У него отвисает челюсть: - Она такого не говорила! - Это подразумевалось. - Да пошел ты. Уэйд бросает на него разочарованный взгляд и снимает прихватки: - Ты не упакуешь это? Мне нужно одеться, пока последняя партия запекается в духовке, иначе я опоздаю. - Опоздаешь раздавать печенье? Уэйд свирепо смотрит на него и стягивает фартук через голову, открывая одну из футболок Питера с научным каламбуром, которая растянута по швам, чтобы вместить обширные объемы Уэйда. - Опоздаю на наш маникюр-педикюр! Не пытайся ничего покрывать глазурью. Я закончу с этим, когда вернусь. - Я могу покрыть глазурью что угодно, - ворчит он после того, как Уэйд уносится из кухни, оставляя его в окружении печенья, которое даже не для него. Ему удается упаковать половину печенья, прежде чем Уэйд возвращается, щеголяя в белом платье, расшитом розовыми и красными сердечками, длиной до середины бедра, и яблочно-красных леггинсах в тон. Все логично, за исключением черных армейских ботинок. - Разве ты не должен надеть сандалии или что-то в этом роде? Уэйд замирает на месте: - Боже мой. – Он выбегает из комнаты и возвращается через несколько минут в знакомых красных шлепанцах. - Это принадлежит Эм Джей. - Эй, если она собирается и дальше оставлять здесь свои вещи, то все честно. Он подходит к духовке, и Питер фыркает, когда понимает, что его пятки свисают с концов. - Конечно. Они быстро заканчивают с печеньем, и к тому времени, когда все они упакованы и висят на руках Уэйда в продуктовых пакетах, тот выглядит, как какая-то странная извращенная версия Санта Клауса. - О, чуть не забыл! – восклицает Уэйд, отступая от двери, чтобы сунуть ему в руку пакет с печеньем. – Та-та! – практически поет он. – Я буду дома к ужину. – Затем он запечатлевает поцелуй на щеке Питера и выходит за дверь. С пакетом печенья в руке и с сердцем, застрявшим в горле, он смотрит на закрытую дверь, теплое ощущение губ Уэйда на своей щеке навсегда запечатлелось в его памяти. Кажется, проходят дни, прежде чем он отрывает ноги от пола и опускается на диван, воздушные шарики парят вокруг него, прежде чем остаться на месте. Он падает на диван, подтягивая колени к груди. - Он увяз слишком глубоко, - говорит он комнате, ныне лишенной жизни в отсутствие яркой личности Уэйда. На автомате он снимает зажим с пакета и запихивает в рот целое печенье. День дружбы. Для всех остальных это День Святого Валентина. День, когда родственные души выставляют напоказ свои постоянно меняющиеся татуировки. День, когда те, у кого нет пары, надевают одежду с длинными рукавами, шарф и смело отправляются по барам, где другие люди, не имеющие пары, будут выглядеть аналогично, или остаются дома и ждут, пока все это не пройдет. День дружбы. Это забавно, потому что у него есть родственная душа, но он одинок, как и тот, у кого нет пары. Почти, потому что у Уэйда нет пары, и все же он где-то там, у него есть планы, он отвратительно весел и это его любимый праздник. День дружбы. Он отмахивается от белого шарика, который пытается прилипнуть к его голени. День дружбы. Он прикусывает губу и разблокирует свой телефон, уставившись на ссылку на папку, которой Эм Джей поделилась с ним несколько месяцев назад, но у него не хватило смелости открыть. День дружбы. Он запихивает в рот еще одно печенье и нажимает на ссылку.

***

- Мне нужно с тобой поговорить, - говорит он. Как только дверь закрывается за ним, он срывает с себя маску и мнет ее в руках. Что-то грохочет в другом конце комнаты, но он едва замечает это, расхаживая по комнате. – Я знаю, что ты не то чтобы любитель чувств, но Уэйда и тети Мэй нет дома, а Эм Джей слишком заинтересована, так что оставалось либо прийти сюда, либо поговорить с Хорьком, а он хуже всех разбирается в чувствах. Хуже всех. Казалось бы, как бармен он, по крайней мере, хорошо умеет слушать, но он даже не делает этого! Он просто отключается, и следующее, что ты осознаешь, - что ты целый час изливал душу, а все, что ты получаешь взамен, - это двойную плату и жалостливый взгляд парня на табурете рядом с собой. Он делает паузу в своих разглагольствованиях, осознавая, что за время своего хождения он каким-то образом оказался на потолке, и что Тони не сказал ни слова, что очень на него не похоже. Он делает сальто вниз, усаживаясь на верстак. - Тони? Я сломал тебя? Знаешь, я подумал, - он проводит рукой по волосам, - сегодня день дружбы, так что это показалось уместным. Знаешь, своевременным. Тони таращится на него, выпучив глаза и отвесив челюсть: - Я… Чт… Хорошо? Так что в знак дружбы ты… - Раскрываю свою личность, да. – Он отказывается упоминать, что решил сделать большое раскрытие личности почти два года назад, но э-э… до сих пор ему не хватало смелости. Ну, он полагает, что ему все еще не хватает смелости, но есть кое-что другое, что вызывает у него тревогу. - Сосредоточься, - говорит он, привлекая внимание Тони к насущной проблеме. – Я просто… Мне страшно, ясно? Я не хочу снова облажаться. Я очень сильно его подвел в прошлый раз, Тони. Очень сильно. Это… Неужели я эгоистичен, раз даже задумываюсь об этом? – Он сжимает губы, чтобы остановить свою тревожную болтовню, и выжидающе смотрит на Тони. Тот закрывает и открывает рот, затем качает головой и говорит: - Малыш, я понятия не имею, о чем ты говоришь, но прежде чем ты посвятишь меня в суть, можно мне минутку, чтобы осознать, что после пятнадцати долбанных лет просьб ты, наконец, решил показать мне свое лицо? - О, э-э, да, конечно. Я просто… посижу здесь тихо. – Он плюхается на верстак, постукивая пятками и барабаня пальцами по краю, пока Тони пристально смотрит на него, как будто впитывая каждую деталь. – Если ты не перестанешь пялиться так, как будто собираешься меня съесть, мне придется снова надеть маску. - Ты невыносим. Хорошо. Хорошо! Тогда из-за чего вся эта драма? Он делает глубокий вдох и хватается за край верстка, пока тот не начинает скрипеть, прежде чем сказать: - Нам нужно вернуться немного назад. Тони опирается на свой верстак и делает жест «продолжай», прежде чем свободно скрестить руки на груди: - Выкладывай, малыш. У меня есть вся ночь. Полчаса спустя они сидят бок о бок, прислонившись спинами к шкафу с химикатами, и их онемевшие задницы примерзают к твердому неумолимому полу. - Прежде всего, - говорит Тони после долгого нервирующего молчания, пока он переваривает историю, - в том, что случилось с твоими друзьями, нет твоей вины. - Это… речь сейчас не об этом, - слабо произносит он. - Это должно быть сказано, - говорит Тони. – Во-вторых, именно из-за этого проистекает твоя паранойя раскрытия личности, не так ли? Осборн был в опасной близости к тому, чтобы все разрушить в твоей жизни. Он молчит. В каком-то смысле Норман действительно все разрушил. Гвен умерла, потому что тот узнал, что она была важна для него, и почти десять лет он был слишком травмирован, чтобы позволить себе заводить друзей. Тетя Мэй, которая всегда заслуживала лучшего, чем он мог ей дать, была его единственным доверенным лицом, а он и по сей день скрывает от нее большую часть себя. И только когда Уэйд отказался быть отвергнутым, его жизнь начала потихоньку выходить из сточной канавы. И все же, все могло быть намного хуже. Если бы Гоблин раскрыл его личность, они с Мэй скорее всего были бы уже мертвы. Ему повезло… - Повезло, что он умер, - говорит Тони. Он вздрагивает. - Что? – спрашивает Тони. – Это правда. Только не говори мне, что ты чувствуешь вину и из-за этого тоже. Он опускает взгляд на свои руки: - Я… Иногда мне кажется, что я позволил этому случиться. Что… что какая-то подсознательная часть меня осознала, что для меня будет лучше, если он будет мертв, и тогда я… я не сильно старался спасти его. - Малыш, - Тони кладет руку ему на плечо, - это самая впечатляющая чушь, которую я когда-либо слышал. - Я серьезно, Тони, - резко говорит он, хмуро глядя на него. – Я был так… я был в ярости. Я хотел убить его. Тебя там не было, так что не веди себя так, будто знаешь лучше, чем я. Тони поднимает руки в знак капитуляции: - Ладно, тебе виднее. Все, что я скажу, что к настоящему моменту, я думаю, что знаю тебя довольно хорошо, и позволить кому-то умереть – это совсем на тебя не похоже. Мы все совершаем ошибки, мелкий. Всегда есть кто-то, кого мы не можем спасти. Придерживаться каких-то невозможных божественных стандартов не пойдет на пользу никому, и уж тем более тебе. Он качает головой: - Это не то, о чем я пришел сюда поговорить. - Верно, Осборн-младший хочет, чтобы ты навестил его в психушке. - На хрен… я ухожу. – Он встает на ноги. Тони вскакивает за ним: - Подожди, я просто… Он поворачивается к нему: - Я пришел сюда за твоим советом, но если ты собираешься вести себя как мудак… - Хорошо! Больше никаких шуток! Я… - Это не шутки! Он… Прошло двенадцать лет, и… Файл, который мне прислала Эм Джей… Он добился такого большого прогресса, и я не могу это все разрушить. Я не могу свести на нет всю его упорную работу. Я не могу. - Так проведи тест, - говорит Тони. - Я… Что? - Ты же ученый. Что ты делаешь, когда у тебя есть идея нового решения, но ты не уверен, как будут реагировать химические вещества? - Уменьшу масштаб и проведу тест в безопасной среде, - излагает он. - А затем соберешь данные, проанализируешь их, и если все в порядке, проведешь более масштабный тест. Не спеши. Прощупай почву. Тебе не обязательно бросаться очертя голову. - Так… - он мнет свою маску, хмуро глядя в пол и размышляя. – Что это значит? Стоит ли… может быть, начать с фотографии? И если он не психанет, то, может быть… видео? - По-моему, это звучит как надежный план. Поскольку он находится рядом с людьми, которые могут ему помочь, если он плохо отреагирует. Узел паники в основании его горла ослабевает, и он обнаруживает, что снова может дышать. - Спасибо, Тони. Это и правда… Это очень помогло. - Всегда пожалуйста, приятель. - Я… Я Питер. Паркер. Питер Паркер. Тони улыбается, удивленная радость озаряет его лицо. - Тогда, Пит, - говорит он и замолкает. – Паркер? Как Мэй Паркер? Он ухмыляется: - Технически она моя тетя, но она больше всего соответствует маме, с тех пор как мне исполнилось шесть. Тони изумленно смотрит на него: - Я думал, ты такой умный и осторожный, а ты заставил меня отправлять чеки со своей зарплатой своей тете?! Он смеется: - Это сработало, не так ли? Ты не догадался. - Я не могу поверить… - Энтони Эдвард Старк, - разносится по комнате четкий голос Пеппер Поттс-Старк. Они оба сильно вздрагивают. – Скажи на милость, который сейчас час и почему ты не отвечаешь на мои сообщения? - Вот дерьмо. – Он закатывает рукав своего Хенли и морщится при виде стены аккуратных черных букв, покрывающих его предплечье. – Пеп, я могу объясн… - Я говорила тебе, если ты пойдешь в эту лабораторию, то потеряешь счет времени и упустишь наш зарезервированный столик. Клянусь Богом, Тони, я… - Здрасьте, миссис Поттс-Старк, - говорит Питер с извиняющейся гримасой в сторону Тони. – Это, э-э, моя вина, что Тони пропустил ваше свидание. Мне очень жаль. Я не подумал, какой сегодня день, уверен, у вас были планы на день Святого Валентина, а я пришел и все испортил. Мне очень жаль. - Человек-паук? - О, да, это я. Я – это он. Он является мной. - Никуда не уходи, - говорит Тони, пользуясь минутным молчанием Пеппер. – Я буду там через десять минут. Клянусь. Раздается тяжелый вздох: - Я дам тебе пять. Я уже выпила бокал вина, и хозяин заведения посматривает на наш столик. - Я буду там через четыре, - говорит Тони, уже направляясь к двери. Обращаясь к Питеру, он говорит, - мы закончили, да? Кризис предотвращен и все такое? - О да, да. Еще раз спасибо. - Всегда пожалуйста. Ну… - он останавливается в дверях, когда Питер натягивает маску на лицо, - может быть, в следующий раз не в день Святого Валентина, если ты сможешь удержаться. Он фыркает: - Я постараюсь планировать любые будущие кризисы как можно удобнее для тебя. - Это все, о чем я прошу. Увидимся, малыш. - Увидимся. - Человек-паук? – спрашивает Пеппер, прежде чем дверь успевает окончательно захлопнуться. Он подпрыгивает. Он и не подозревал, что она все еще на линии. - О, ммм, да? - Спасибо, - тепло говорит она. - За что? – Он ничего не сделал. Это Тони помог ему. - Для него ты… Ну, просто спасибо.

***

- Я передумал, - объявляет он, упираясь ногами в тротуар и отказываясь сдвинуться с места. Эм Джей вздыхает: - Пит, мы почти на месте. – Она машет рукой в сторону безобидных стеклянных дверей всего в нескольких шагах от них. - Я не могу этого сделать. Я не готов. – Его грудь сжимается, и он понимает, что находится на грани панической атаки, но ни один из его способов справляться не помогает. Он прикован к месту, не в силах приблизиться к зданию, в котором Гарри жил последние десять лет. Исцеляясь. Развиваясь. Он не может разрушить все это, как он разрушает все остальное. Он не может снова вернуть его по спирали к первому шагу. Не после всей той работы, которую тот проделал. Не после всего этого времени. Он выучил наизусть все, что Эм Джей прислала ему в той папке. Каждый переломный момент. Каждую заметку о прогрессе. Там был видеофайл. Только один. На нем Гарри и Эм Джей вместе играют в карты, и он смеется. Его лицо полно красок, и он смеется. Он не может отнять это у него. Он не может этого сделать. Он не будет. - Эй, малыш, сделай вдох для меня, хорошо? Он инстинктивно втягивает воздух, прежде чем его затуманенный мозг успевает встряхнуться, чтобы осознать, что происходит. - Уэйд? – говорит он в телефон, который Эм Джей прижимает к его уху. Его собственный голос звучит как-то отдаленно и туманно. Тихо. - Я здесь, приятель, - тепло говорит Уэйд. – Эмми говорит, что ты не попал в здание. Что творится в твоем большом мозгу, а? - Она ненавидит, что ты так ее называешь, - бормочет он вместо ответа. Он пока не может. Он развалится на части. Он не может. Уэйд фыркает: - Я тебя умоляю. Наша маленькая Эмми станет звездой, я объявляю это сейчас. Знаешь, ты получаешь ту энергию, которую вкладываешь в этот мир. Сегодня я называю ее Эмми. Завтра она заработает миллион. Вот как это работает. - Это звучит как-то неправильно. Почему я не миллионер? - Потому что ты слишком много ноешь. Ты все время твердишь о моей одежде на полу. - На кухне не должно быть грязного нижнего белья, Уэйд. Это то, за что я готов биться насмерть. - Ладно, тогда это потому, что ты все время называешь меня раздражающим. - Ты самый раздражающий человек, которого я знаю. - Ерунда, Пити! Ерунда! Несколько лет назад это могло бы ранить, но теперь я знаю, что ты общаешься только с семью людьми, так что это неважно. Кто-то должен быть самым раздражающим. Я рад взять на себя эту роль и избавить Эмми от лишней работы. Он фыркает, и легкая улыбка растягивает его губы. - Лучше? – спрашивает Эм Джей, кладя руку на его локоть. Он делает вдох, и его грудь легко позволяет это сделать. - Да, - говорит он на выдохе. – Спасибо. Она целует его в висок: - Не за что, Пит. Попрощайся со своим красавчиком. Ты сможешь перезвонить ему, когда мы закончим. Полчаса, помнишь? - Верно. Полчаса. - Ты справишься, малыш, - говорит Уэйд. – Помнишь фотографии? Он тренировался для этого. Все будет хорошо. - Верно. Фотографии. Эм Джей сыграла решающую роль в осуществлении плана, который он разработал вместе с Тони. Именно она показала Гарри его фотографию, и после того, как он хорошо отреагировал, она показала ему видео, на котором они с Уэйдом валяют дурака в гостиной. Затем, когда Гарри настоял, что он все еще хочет, чтобы он навестил его, она, конечно, сделала еще лучше и принесла ему целый фотоальбом. Так что последние пару недель Гарри просматривал альбом раз в день, чтобы убедиться, что вид его лица после стольких лет не приведет его в бешенство, как раньше. - Я горжусь тобой, тыковка, - говорит Уэйд. Он фыркает: - Спасибо, мам. - Оу, он видит во мне образ матери. Как утенок! - Прощай, Уэйд. Ты худший. - Я тоже тебя люблю, мой маленький кекси… Эм Джей вешает трубку и берет его под руку: - От вас двоих тошнит. Он делает шаг к дверям, потом еще один: - Это ты позвонила ему. Она фыркает: - Не вынуждай меня говорить очевидное. Мы оба знаем, что я не смогла бы так быстро вытащить тебя из спирали. Он бормочет себе под нос какую-то чушь, не желая соглашаться с ее точкой зрения, но не имея контраргументов. Эм Джей толкает дверь, он все еще щурится от солнечного света, когда слышит его. - Питер, ты пришел. Стоп. Его быть здесь не должно. Предполагалось, что у него будет больше времени. Он должен был ждать в своей комнате или в какой-то комнате отдыха. А не стоя в вестибюле. Он не готов. Он не… Его глаза привыкают к свету, и вот и он, точно такой, каким он был на видео, сохраненном в его файле прогресса. Он кажется выше, чем ему помнится. Более подтянутым. Должно быть, здесь есть спортивный зал, которым тот регулярно пользуется. Исчез тощий бледный пацан, с которым он рос. Его лучший друг. На его месте счастливый здоровый мужчина, который смотрит ему в глаза и улыбается. - Гарри? – спрашивает он. Его зрение затуманивается, и он поспешно вытирает глаза. – Прости, прости. Я… вау. Привет, это было… Извини, я… Гарри смеется, и он замечает, что у того тоже на глаза наворачиваются слезы. - Рад тебя видеть, Пит. Я скучал по тебе, чувак. Он нервно и дрожаще смеется. Эм Джей крепче сжимает его руку, и только тогда он понимает, что дрожит. - Я тоже скучал по тебе, Хар. Все нормально? Ты в порядке? Гарри резко кивает, его горло беззвучно дергается, когда он вытирает глаза: - Боже, я не думал, что буду таким эмоциональным. У меня были фотографии, но это не то же самое. Я… - он качает головой, частично восстанавливая самообладание. – Привет, Эм. - Рада тебя видеть, Хар, - говорит Эм Джей со слезами в голосе. - Для нас накрыт стол в комнате отдыха. Я подумал… я подумал, что мы могли бы сыграть в «Прости»? Питер давится смехом: - В «Прости»? – спрашивает он. Гарри пожимает плечами с печальной улыбкой: - Показалось уместным. Он снова смеется, вытирая глаза, чувствуя себя слезливым и ощущая влажную кожу. - Прости, что я веду себя так из-за этого. - Это как раз то, что нужно, - говорит Гарри со знакомой иронической усмешкой. Он разражается хихиканьем, которое лишь слегка истерично. - Господи, - бормочет Эм Джей. – Я не знаю, готова ли я снова иметь дело с вами обоими. - Назад дороги нет, - говорит ей Гарри. – Вперед, давайте пойдем сядем. Полчаса еще никогда не пролетали так быстро. Он клянется, что часы здесь идут очень быстро, но когда он проверяет свой телефон, то обнаруживает, что они идут точно. Тогда, возможно, это лиминальное пространство. Они даже не успевают закончить свою игру, но это может быть потому, что они слишком заняты разговорами. За двенадцать лет предстоит многое наверстать. Несмотря на то, что они избегают всего, что связано с Человеком-пауком, между ними троими есть о чем поговорить, чтобы занять их жалкие тридцать минут. Он делает вид, что не замечает, как Эм Джей и Гарри переглядываются каждый раз, когда он упоминает Уэйда, что он признает, что делает часто, но он ничего не может поделать с этим, так как большую часть последних пяти лет он провел рядом с Уэйдом. Слишком рано они откладывают настольную игру и медлят, не зная, как попрощаться. - Ты придешь с Эм Джей на следующей неделе, да? – наконец, спрашивает Гарри, теребя пальцами подол своего свитера. Это странная новая манера поведения Гарри, которую он не может соотнести со старым Гарри. Для старого Гарри было недопустимо так явно проявить нервозность. Он воспринимает это как хороший знак. - Конечно. Уэйд может взять на себя патр… Я имею в виду, я буду здесь. Обязательно. Гарри улыбается, так же легко прощая очередной промах, как и на протяжении всей встречи. Он ненавидит себя за то, что ищет в его глазах проблеск Гоблина, но ему становится легче дышать, когда он не находит его. Гарри разводит руки в стороны: - Ты все еще любишь обниматься? Его смех переходит в шмыганье носом, и он, не колеблясь, бросается к нему в объятья и обнимает в ответ. - Я думал, что потерял тебя навсегда, - признается он, и слезы в миллионный раз за сегодняшний день катятся по его щекам. - Никогда, Пит. Прости, что я так долго. - Нет, не извиняйся. Ты здесь, вот что важно. Это все, что имеет значение.

***

Эм Джей проводит его через входную дверь, но не остается, и это, вероятно, к лучшему, потому что он почти делает это. Дверь закрывается за ним, и Уэйд выходит из кухни, и он почти делает это. Он почти врезается прямо в него и прижимается губами к губам Уэйда. Его ноги уже движутся, а разум захлебывается от всех эмоций этого дня, и Уэйд прямо тут. В последнюю секунду он приходит в себя и вместо этого ударяется лбом о ключицу, спотыкаясь и приземляясь ему на грудь. Уэйд ловит его, конечно, ловит, и смеется. - Полегче, малыш. У тебя был чертовски трудный день. Предлагаю расслабиться с каким-нибудь модным соком и Диснеем 90-х. Может быть, массажем, если ты будешь мил со мной. Что думаешь? - Я люблю тебя, - бормочет он в его рубашку. Он никогда не был так счастлив. Нет, не счастлив. Не совсем. Он никогда не был таким умиротворенным. У него никогда не было такого, чтобы одновременно столько всего проходило хорошо. Тетя Мэй здорова, счастлива и изливает свою любовь на город через F.E.A.S.T. Эм Джей вернулась и прочно вошла в его жизнь, они могут без всяких колебаний шутить, смеяться и звонить друг другу посреди ночи. И Гарри… Боже, Гарри. С ним все в порядке. С ним все в порядке, и он планирует снова увидеться с ним через неделю. Так что, возможно, он счастлив. Он так счастлив, что сходит с ума от этого. Уэйд хихикает и целует его в макушку: - Я тоже тебя люблю. Но не так. Он не любит так, как любит его Питер. Не так. - Нет, Уэйд. Я действительно тебя люблю. Смешки Уэйда стихают, он кладет подбородок на его макушку и тихо говорит: - Я знаю. Но он не знает. Потому что он любит его. Он любит его. Он любит его. Он любит его. Но Уэйд никогда не узнает, потому что не слышит его, когда он это говорит. - Я люблю тебя, - шепчет он. - Я тоже тебя люблю, - отвечает Уэйд. Но не так. Не так, как Питер любит его. Не так.

***

Пять лет с момента начала

Это происходит после того, как они предотвращают ограбление банка. - Вы, мелкие засранцы, думали, что вы такие ловкие, - глумится Уэйд над желающими стать грабителями банков, обмахиваясь пачкой банкнот и неторопливо прохаживаясь перед тем местом, где те прилеплены к стене паутиной аккуратной однородной линией от самого маленького до самого крупного. А что? Ему не положено веселиться? Возможно, испытывать гордость за совершенство это не то, что в понимании большинства людей можно назвать хорошим времяпрепровождением, но подайте на него в суд, это приносит ему чувство удовлетворения. (Пожалуйста, пожалуйста, не подавайте на него в суд. Они с Уэйдом никак не могут позволить себе судебные издержки. Кто бы мог подумать, что честную работу наемника так трудно будет найти? А миссии Щ.И.Т.а в лучшем случае эпизодически с тех пор, как те выяснили, что Уэйд не так уж хорошо выполняет указания и придерживается поставленной задачи. Похоже, именно неподчинение было единственной причиной, по которой его уволили из армии). - Вы думали, что сможете пробраться сюда и разграбить это место, пока все будут отвлечены последней выходкой Дока Ока? Как не стыдно. – Розовый кончик его языка едва виден между зубами, когда он прищелкивает им в притворном разочаровании. Нижняя часть его маски была порвана в вышеупомянутой схватке с Доком Оком, которую они, конечно же, выиграли и в миллионный раз тут же отправили его обратно в Рафт, прежде чем по дороге домой наткнуться на эту небольшую попытку ограбления. Это все к тому, что с того места, где он сидит и ждет сигнальных сирен, которые сообщат им, что они могут спокойно продолжать свой путь, он обращает внимание больше на улыбку Уэйда, чем на что-либо еще, когда тот слишком далеко пролистывает стопку купюр, и спрятанный внутри пакетик с краской взрывается ему прямо в лицо. В одно мгновение Уэйда окутывает впечатляющее алое облако, которое полностью скрывает его из виду. - Ты идиот! – смеется он над ним, пока оно медленно рассеивается. Снова видимый, Уэйд стоит, подбоченившись, и смотрит на себя сверху вниз. Его костюм, оружие и открытая часть лица – все это окрашено в сверкающий, яркий красный цвет. Он сгибается пополам и смеется так сильно, что чуть не падает с потолка. - Т-ты выглядишь как С-С-Сорвиголова! - Гадость! – Уэйд сплевывает и вытирает рот тыльной стороной руки, но уже слишком поздно. Его подбородок, губы, зубы и язык полностью красные, красные, красные. – Не смешно, Паутинка! Мой рот был открыт и все! – Он срывает перчатку и скребет язык, но он добивается только того, что краска попадает под ногти, и он оказывается в дурацком положении. – Фу! Отвратительный привкус! Он осторожно опускается на землю, радостно хихикая, счастливый, что оказался вне зоны действия взрыва. Он не хотел бы испортить себе удовольствие от страданий Уэйда из-за часов, которые потребовались бы, чтобы пошить совершенно новый костюм, что омрачало бы ситуацию. Эта краска не отмывается. Она предназначена для окрашивания кожи и одежды, чтобы помочь в ловле воров. - Может быть, тако поможет тебе избавиться от этого привкуса, - говорит он сквозь смех. - Покупаешь ты, - говорит ему Уэйд, надув губы. Он закатывает глаза. Больше не имеет значения, кто покупает. Они уже живут вместе и делят практически все свои расходы. Черт возьми, у них один и тот же тарифный план. Если он покупает на этот раз, то Уэйд с лихвой компенсирует это чем-нибудь другим. - Конечно, Пул. Я угощаю, но на этот раз никакой поездки на спине паука. Я не хочу, чтобы что-нибудь из этого попало на мой костюм. - Ты собираешься заставить меня так ходить на публике?! Я не выглядел так убого с тех пор, как Ящер оторвал мне обе руки. - Доктор Коннорс извинился за это. Кроме того, не ты ли на прошлой неделе ходил в продуктовый магазин в платье Hello Kitty? Уэйд хватает ртом воздух, оскорблено прижимая руку к груди: - Я выгляжу мило в этом платье! – Он поворачивается к потенциальным грабителям банка и драматично жестикулирует. – Скажите ему, что я в нем мило выгляжу! - Э-э-э… - Не обращайте на него внимания, - говорит Питер. – Я не говорил, что ты в нем не выглядишь мило. - Ты подразумевал это! Да, я знаю, что красные армейские ботинки были плохим выбором, но на наших черных все еще была кровь… Мы собирались в продуктовый магазин! А это биологическая угроза! … Я не мягкотелый. Возьмите свои слова обратно! - Белый, Желтый, это мое время с Уэйдом, - говорит он, приближаясь настолько близко, насколько осмеливается. Он очень не хочет, чтобы краска попала на его костюм. Багряный – цвет Соколиного глаза. – Вы, парни, можете пообщаться с ним позже. Уэйд смотрит на него так, как всегда, когда ему удается заткнуть Белого и Желтого – что-то вроде благоговения и облегчения, смешивающихся в одном из его любимых выражений лица. Конечно, он видит только половину лица Уэйда, но он достаточно насмотрелся на это выражение, чтобы представить себе остальное. - Ты немного мягкий, - продолжает он, - но я думаю, что это хорошо. – Пошли, я слышу сирены. - Ага, ладно. Но нам следует добавить к нашим чуррос побольше шоколадного соуса, чтобы компенсировать падение моей уличной репутации. - Я совсем не обещал чуррос, - говорит он, выходя за дверь. – Если ты хочешь чуррос, тебе придется заплатить. Уэйд громко жалуется и бежит за ним.

***

Вернувшись в квартиру, он бросает пакет с едой на журнальный столик. - Ничего не трогай, - приказывает он. – Иди в душ. - А что насчет Би и Артура? – ноет Уэйд. Он морщится, глядя на катаны на спине Уэйда. Как и все остальное на нем, кожаные рукоятки покрыты красными пятнами краски. - Мы придумаем, что с ними делать после. Просто выброси этот костюм в мусор и постарайся оттереть со своей кожи как можно больше. Уэйд ворчит что-то насчет холодных чимичанг, но послушно плетется по коридору в ванную. Он закатывает глаза на его нытье и сдергивает маску, ныряя в свою комнату. Пока он выкарабкивается из костюма, включается душ, и голос Уэйда перекрывает шум воды. Он отбрасывает свой костюм в угол и в тусклом вечернем свете хватает с пола первую попавшуюся пару пижамных штанов и натягивает их, прежде чем прошлепать обратно на кухню, прикрывая зевок и подтягивая сползающие штаны. Должно быть, это пара Уэйда, если судить по тому, как они свободны на его бедрах. Мышцы расслаблены, а веки тяжелые, он на ходу отключается после их драки с Доком Оком. Начать есть, чтобы унять свой метаболизм и восстановить энергию, заманчиво, но он знает, что Уэйду нравится есть вместе. Газировка немного взбодрит его, пока он ждет. И, может быть, чуррос. Уэйд не может стенать о том, о чем не знает. Свет на кухне дважды мигает, прежде чем стабилизироваться, освещая маленькое темное помещение желтоватым светом. Когда-нибудь они переедут в квартиру с кухней получше. Ему это, конечно, не нужно, но Уэйду, вероятно, хотелось бы немного больше места на столешнице и раковину с нормальным напором воды. С другой стороны, переезд положил бы конец еженедельным «покерным ночам» Уэйда и Джейка, на которых они сплетничают о других жителях комплекса, потягивая горячие сладкие напитки и играя в «Уно». Он думает, что Уэйд предпочтет иметь убогую кухню, чем расстаться со своим другом. Он подпирает бедром открытый холодильник и тянется за парой банок, но резко останавливается, когда яркие красные пятна на кончиках его пальцев резко бросаются в глаза под голой лампочкой внутри холодильника. Его первая мысль, что это кровь. Это случалось и раньше, когда он получал травмы, сам того не замечая, особенно во время напряженных схваток с опытными злодеями вроде Дока Ока. Но это не кровь. Это краска. Как… Неужели он все-таки испачкал свой костюм краской? Достаточно, чтобы пропитать перчатки и попасть на пальцы? Как? Он был так осторожен! Он хватает банки с содовой и рассеянно ставит их на стол, разглядывая свои пальцы. Он не прикасался к Уэйду, он уверен в этом. У них довольно тактильные отношения, но он держал дистанцию. Он серьезно относится к тому, что касается костюма. Начинать с нуля костюм – это огромная боль, и он не хочет делать это из-за такой глупости, как красящая пачка денег. Она засохла у него под ногтями, въелась в подушечки пальцев. На его глазах часть тускнеет и исчезает. А? Он включает свет над раковиной и внимательно наблюдает. И в самом деле, насыщенные частицы исчезают, оставляя лишь слабый красноватый оттенок на его коже, похожий на пятно от Kool-Aid. Как будто его отмывают водой… У него перехватывает дыхание. Нет. Это невозможно. Уэйд говорил… Он разворачивается и наклоняется, чтобы посмотреть на свое отражение в микроволновке, и охает, поднимая руку, чтобы потрогать подбородок и щеки. Он обнажает зубы и высовывает язык. Красное, красное, красное. Все красное. О боже. Смех вырывается из его горла. Это Уэйд. Конечно, это Уэйд. Он понял. Он понял. Как это мог быть кто-то другой, кроме Уэйда? Конечно, это Уэйд. Душ выключается, и он стоит там, уставившись на свое отражение целых пять ударов сердца, прежде чем развернуться на пятках. Он не может ждать. Ни минуты больше. Ни секунды больше. Это Уэйд, и он здесь. Он был здесь много лет. - Уэйд? Конечно, это Уэйд. Он не замечает, что дверь заперта, пока практически не отрывает раму от стены, но к этому момента она уже открыта. Уэйд визжит, полотенце обмотано вокруг его талии, и он крутится, запутываясь ногами в невероятно пушистом коврике, который он привез из Японии несколько месяцев назад, утверждая, что они заслуживают такой роскоши. Нижняя половина его лица все еще в пятнах, точно совпадающими с красным узором, украшающим его щеки и челюсть. Уэйд вздрагивает, когда видит его лицо. - Чт… - Шок отражается на его лице, и он усиленно моргает. Затем его лицо морщится. – О, малыш, - говорит он, блуждая глазами по его подбородку и щекам. – Мне очень жаль. Черт. Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем… - Уэйд, - выдыхает он. Он отпускает сломанную дверную ручку и оставляет дверь криво свисать с петель. Смех срывается с его губ, неестественный и напряженный. – Уэйд, о чем, черт возьми, ты говоришь? Я… Это… Я не могу поверить, что это ты. То есть, конечно это ты. Я такой дурак, что не понял… Конечно, это ты. Уэйд качает головой, отступая, пока не натыкается на раковину: - Ты не понимаешь… Пити, ты заслуживаешь гораздо… - Заткнись, идиот, - говорит он. Он подходит к нему, пока не чувствует, исходящий от него жар, впитывающийся в его обнаженную кожу. Он обхватывает лицо Уэйда, нежно и осторожно проводя пальцами по оспинам и шрамам, покрывающим его кожу. Есть ли кто-нибудь еще, кому Уэйд позволил бы вот так прикасаться к себе? Конечно, это он. - Я всегда надеялся, что это ты, - шепчет он, его глаза горят, когда он борется со слезами. – Я хотел, чтобы это был ты. Уэйд смотрит на него сверху вниз широко раскрытыми глазами с невероятной нежностью, скользя взглядом по пятнам, покрывающим его лицо. - Я солгал, - внезапно признается Уэйд. – То есть, я позволил тебе предположить и никогда тебя не поправлял. Я не… У меня не должно быть второй половинки. Кто-то вроде меня не должен иметь… - Заткнись, - говорит он, шмыгая носом. Он снова смеется и прижимается лбом к груди Уэйда, когда скатывается первая слезинка. Он крепко прижимается к нему, а Уэйд нерешительно обнимает его за плечи. – Я так рад, что это ты. Ты… Ты знал? - Что это был ты? Нет. Я никогда бы не подумал, что Вселенная окажется настолько глупой, чтобы свести кого-то вроде тебя с кем-то вроде меня. Питер шмыгает носом и сжимает его сильнее. - Боже, Уэйд. Это… Я не знаю, что… Не исчезай, ладно? Я клянусь, что у меня нет стокгольмского синдрома. – Он хихикает. Уэйд не отвечает. Он не отвечает. Что-то ледяное сковывает его сердце и сжимает. Он отталкивается, и Уэйд врезается в раковину, отчего стаканчик с их зубными щетками со звоном падает на пол. Он пристально смотрит на Уэйда, который смотрит в ответ с каменным лицом, каким он редко бывает, стиснув челюсти и храня молчание. Всегда плохо, когда Уэйд затихает. - Нет, - это все, что он может выдавить, слезы уже высыхают на его щеках. – Нет. - Питер… - Не называй меня так! – он толкает его, и Уэйд, податливый под его ладонями, отшатывается в зеркальный шкаф. Тот распахивается, и его содержимое высыпается на плечи Уэйда – зубная паста, дезодорант, крем для бритья, зубная нить. Вещи, которые не принадлежат только одному из них. Вещи, которые невозможно разделить. Их общие вещи. - Я тебе не подхожу. - Это чушь, Уэйд. Зачем же тогда мы были вместе все это время, если прямо сейчас ты собираешься собрать вещи и уйти от меня? - Слова вылетают из-под его зубов, как будто боятся, что их снова сдержат. – Ты мой лучший друг, и я люблю тебя. И я не имею в виду, как друга. Я влюблен в тебя. Уже много лет. - Бред, - говорит Уэйд мягким голосом, похожим на щелчок пистолета, снимаемого с предохранителя. Он смотрит на него с этим дурацким настороженным выражением лица – испытывающе, нарочито, до ужаса отрешенно. Он делает шаг вперед, пока они не оказываются грудь к груди, и свирепо смотрит на него снизу вверх: - Единственная причина, по которой я до сих пор ничего не предпринял, это потому, что я думал, что у меня есть родственная душа, а у тебя ее нет. Я не хотел… быть неверным по отношению к ней или что-то в этом роде. Я не знаю. Я не хотел рисковать, начиная что-то с тобой, только для того, чтобы позже встретить свою вторую половинку и быть вынужденным выбирать. Уэйд хранит молчание, пристально вглядываясь. Он скрипит зубами и рявкает: - Если бы между нами не было этого дерьма с родственными душами, затуманивающего воздух между нами, ты знаешь, сколько раз я бы уже поцеловал тебя? Застывшая маска Уэйда сползает, когда он опускает взгляд на его губы, а затем снова поднимает на глаза, его сердце бьется быстрее, едва слышное для усиленных ушей Питера: - Нет, - говорит он. - Слишком много, чтобы сосчитать, - говорит он. – И сейчас - один из них. По крайней мере, так было. Теперь мне вроде как хочется тебя ударить. - Я знаю, что так действую на людей, - говорит Уэйд, но его взгляд снова опускается к его губам, которые находятся всего в нескольких дюймах от его собственных, а затем снова возвращается к глазам. – Когда… Когда были остальные? Назови мне даты. Упрямый. Упрямый идиот. - Даты? – повторяет он. Он пересчитывает их по пальцам. – Почти каждый раз, когда мы ели на крыше за последние три года; когда ты впервые пошел со мной на воскресный ужин к тете Мэй, и я застукал тебя в моей комнате, когда ты просматривал мои старые полароидные снимки со старших классов; в тот раз, когда ты чуть не сжег квартиру дотла, потому что пытался приготовить фламбе; наша первая совместная ночевка, когда я проснулся, а ты был на кухне, готовя капкейки и… - Это… Это не те даты, которые я имел в виду, - слабо говорит Уэйд. Его разочарование нарастает. Уэйд ведет себя невыносимо. - Да пошел ты, это все, что есть, - рявкает он, резко тыкая его в грудь. – Какое это вообще имеет значение? Ты мой лучший друг, Уэйд! Ты мой сосед по квартире. Мой настоящий партнер в борьбе с преступностью. Зачем… Ты настолько вплетен в каждый аспект моей жизни, что я даже не знаю, на что это было бы похоже, если бы тебя в ней не было. Раньше нас никогда не волновала чушь о родственных душах… зачем начинать сейчас? Не… Не делай этого. Пожалуйста. Я… - его голос срывается. – Если ты хочешь проигнорировать это, хорошо. Нам не нужно меняться. Я счастлив именно так, как мы есть, так что… Уэйд целует его. Он резко втягивает воздух, когда рот Уэйда, теплый, твердый и именно такой, о котором он так долго мечтал, прижимается к его губам. Положив руки по обе стороны его подбородка, он целует его в ответ, продвигаясь вперед, пока не наступает на носки обуви Уэйда, и они не прижимаются грудью друг к другу. Уэйд отстраняется. Он пытается потянуться за его теплом, но их губы разделяются, и когда он открывает глаза, Уэйд пристально смотрит на него сверху вниз, нижняя часть его лица покрыта красными пятнами, глаза широко раскрытые, они темные и ошеломленные. - Ты серьезно, - шепчет он. Он смотрит ему в глаза и говорит: - Действительно серьезно, Уэйд. - Я… Я не знаю. Это… Он кладет руки на бедра Уэйда и говорит: - Я влюблен в тебя. Скажи, что тоже в меня влюблен. Уэйд смеется. В смятении и задыхаясь. С дикими глазами. - Ты же знаешь, мне нравится, когда ты мной командуешь… - Скажи это, Уэйд, - настаивает он. – Ты говоришь это уже много лет. Повтори еще раз. - Пити, я… - он смотрит на него сверху вниз. – Я не хочу портить тебе жизнь. - Ты не испортишь. Не сможешь. Нечего портить, помнишь? Здесь нет совершенства, завернутого в спандекс. У нас обоих есть свои проблемы. С тобой легче с ними справляться. Ты делаешь меня лучше, и я делаю то же самое для тебя, и ты это знаешь. - Это все нереально. - Реально! – восклицает он. – Что говорят Белый и Желтый? - Желтый сейчас – это просто символы. Белый… Он прищуривает глаза: - Что говорит Белый, Уэйд? - Что это лучшая галлюцинация, которая у нас когда-либо была, что твое лицо в любой момент может взорваться жуками, и что я, вероятно, никогда даже не встречал Человека-паука, и все это было наваждением, и… - Пошел ты, Белый, - выплевывает он. Ему никогда так сильно не хотелось придушить бестелесную табличку, как сейчас. – Это реально, Уэйд. – Он проводит большими пальцами по его скулам. – Ты чувствуешь это? Реальность. Последние пять лет? Настоящие. – Он тянется рукой мимо него и открывает кран, затем проводит мокрой рукой по щеке Уэйда. – Реально. Это все реально. Ты здесь, и ты со мной, и мы настоящие. - Я не знаю, Пит. Это… Это очень много. Что если… я не знаю. - Что, если что? - Я не знаю! – восклицает Уэйд. Он пытается отступить назад и снова врезается в раковину. – Я не знаю, что я не знаю! Я прижимаю к груди каждый эротический сон, который у меня когда-либо был, настаивая на том, что предмет сна реален, в то время как голос в моей голове говорит, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. - Белый, клянусь… - Не Белый, - говорит Уэйд, хватая его за запястье, прежде чем он успевает сделать бог знает что поднятой рукой. Он запинается: - Желтый? - Не Желтый. Он пристально смотрит в глаза Уэйда, и что-то похожее на безнадежность подкатывает к его горлу и переполняет его грудь. Что ему делать? Как он может это исправить? - Уэйд… - у него сдавливает грудь. Глаза горят. – Пожалуйста, не уходи. Хорошо? Мы… Мы разберемся. Мы что-нибудь придумаем, но, пожалуйста, пожалуйста, не уходи. Дай мне время. Обещаю, я разберусь с этим. - Малыш, не плачь. Ты разбиваешь мне сердце. - Как ты думаешь, что я чувствую! – взрывается он, но тут же сожалеет об этом. Он отступает назад, но Уэйд крепче сжимает его запястье. – Прости. Это не твоя вина. Прости. - Эй, эй, иди сюда. Иди сюда. Уэйд прижимает его к груди, и он руками обхватывает его за талию. Наверное, слишком сильно – как будто таким образом он сможет удержать его здесь. С собой. Но он не может не думать, не конец ли это. Неужели это последний раз, когда он может обнять его? Неужели, это последний раз, когда он позволяет ему гладить себя по волосам, вдыхать запах его геля для душа, слушать биение его сердца? Собирается ли Уэйд снова исчезнуть, только на этот раз навсегда? Это нечестно. Нечестно! Он бы счастливо прожил остаток своей жизни, ничего не зная. Это было бы неидеально, но это было бы лучше, чем сейчас. Все было бы лучше, чем это. Оказаться так близко. Зная, что все это время это был Уэйд, только для того, чтобы позволить ему уйти. Это больнее любой раны. Слезы текут все сильнее и быстрее, подстегиваемые мрачным поворотом его мыслей, но он отказывается говорить. Он уже умолял его остаться. Его карты на столе. Решать Уэйду, что с ними делать. - Ты накручиваешь себя, да? – спрашивает Уэйд, внезапно отстраняясь и видя его лицо. Выражение его лица становится озабоченным. – Черт, Пити, дай мне надеть штаны, и тогда мы сможем продолжить это в гостиной. Невольно он бросает взгляд на окно над унитазом. - Я никуда не уйду, - говорит Уэйд, хватая его за подбородок и поворачивая к себе лицом. – Даже если ты галлюцинация, я не смогу оставить тебя в таком состоянии, малыш. Он кивает, и хотя какая-то часть его не верит ему – часть, которая была оставлена его родителями, дядей Беном, Гвен, Гарри и Эм Джей – он выходит из ванной и подпирает сломанную дверь над разбитой рамой, прежде чем направиться в гостиную. Он отключается от торопливого шороха, доносящегося из ванной, и движется на автопилоте. Он не может стоять и гадать, выйдет ли Уэйд когда-нибудь оттуда. Не может. Поэтому он надевает футболку (одну из Уэйдовых, потому что хрен с ним). Он наводит порядок. Он убирает мусор с журнального столика и книжной полки, затем берет с кухонного стола тепловатые банки с газировкой и ставит их рядом с давно остывшим пакетом с едой на вынос на журнальном столике. За неимением других занятий он в нескольких шагах от того, чтобы расставить на столе стаканы, вилки и тарелки, когда Уэйд с жутким скрипом отодвигает дверь ванной и протискивается в образовавшуюся щель. Необъяснимо, его глаза снова наполняются слезами. Он остался. Он все еще здесь. Он не сбежал. - Господи, Пит. Ты действительно грохнул эту штуку. – Он ставит дверь на место и поворачивается. Мириады выражений мелькают на его лице, когда его взгляд останавливается на нем. – Малыш, ты должен перестать смотреть на меня этими большими обиженными глазами Бэмби. - Прости, - хрипло бормочет он, отводя глаза и быстро смахивая скатившуюся слезу. – Извини. - Я не это имел в виду. Иди сюда, милый. Он качает головой: - Нет, нам нужно поесть. Я, ммм, принес тебе газировку. Наверное, она уже теплая. Хочешь льда? Я только… я принесу лед. Он ныряет на кухню, не дожидаясь ответа. Трясущимися руками он берет стакан и бросает туда несколько кубиков льда, затем долго держит его в руках, просто дыша и собираясь с силами. Когда он чувствует себя достаточно собранным, чтобы вернуться в гостиную, он поворачивается и чуть не роняет стакан, Уэйд оказывается прямо здесь, менее чем в двух шагах от него. - Черт! Не… Не делай так, - говорит он, суя стакан ему в руки. Уэйд берет его и ставит на стойку. - Мне не нравится видеть тебя таким, особенно понимая, что это моя вина. - Это не твоя вина, - говорит он в плечо Уэйда, не в силах встретиться с ним взглядом. – Трудно верить в то, что в жизни случается что-то хорошее. Я понимаю. Если бы у меня были постоянные галлюцинации, я бы, наверное, сейчас тоже ничему в своей жизни не верил. Все это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. - Я хочу в это поверить, - говорит Уэйд. – Я думаю, то, что ты странно тихий и милый, на самом деле помогает. Он поднимает взгляд: - Правда? – Затем он прищуривает глаза. – Ты говоришь это только для того, чтобы я продолжал носиться с тобой. - Возможно, - говорит Уэйд, и на его губах появляется подобие улыбки, прежде чем исчезает, и он становится серьезным. – Нет, это действительно так и есть. Мое подсознание такое бы не придумало. Это слишком нереалистично. ООС как говорят авторы фанфиков. Теперь… все кажется менее… вывернутым наизнанку. Минуту назад я действительно думал, что потерялся в происходящем. - Это худшая новость, которую я когда-либо слышал. - Почему? - Это значит, что я должен продолжать оставаться милым. Это может убить меня. Уэйд смеется своим раскатистым кудахтающим смехом, и что-то встает на место в его груди. Пока не все еще в порядке, но он больше не чувствует, что одно неверное движение – и он упадет за борт и утонет. Как будто ему вручили спасательный жилет. Он все еще может упасть, но, вероятно, выживет. - Пит, - нежно говорит Уэйд, поглаживая мозолистым большим пальцем его щеку. Он закрывает глаза: - Не говори этого. Уэйд не опускает руку: - Почему нет? Ты же сказал. - Скажи это, когда будешь уверен, что я реален. - Ты так говоришь, как будто я когда-либо буду. - Будешь. Ты можешь поставить на это. - Это дерзкое пари, Паутинка. Очень смелое. Он поднимает глаза и встречается взглядом с Уэйдом: - Ты – самая надежная ставка, которую я когда-либо делал. – Он вздергивает подбородок. – А я делал много ставок. Уэйд слегка смеется и убирает руку с его щеки, чтобы положить на его бедро, придвигаясь ближе: - Ты – это нечто особенное. Он наклоняет голову и качает ею: - Нет, пока ты не убедишься, что я реален, Уэйд. Уэйд сжимает его бедро, а затем отступает назад: - Давай поедим. Думаю, мне нужно кое-что тебе объяснить.

***

Почувствовав себя увереннее с едой в животе, он устраивается на диване, подоткнув свои ноги под бедро Уэйда. Он не знает, готов ли он услышать объяснение того, почему за последние тридцать с лишним лет, что они были родственными душами, он ни разу не получил от него даже закорючку, и, возможно, это его единственный шанс, который у него есть, так что он не собирается его профукать. - Я не знаю, насколько оправданным ты сочтешь все это, - предупреждает Уэйд. Он возится с салфеткой, упершись локтями в колени, снова и снова складывая ее и раскладывая. – Ты можешь ненавидеть меня так же сильно, как и всегда, после того, как услышишь это. - Я никогда тебя не ненавидел. - Я имею виду твою родственную душу. - Ты моя родственная душа, и я никогда не ненавидел тебя. – Он хочет сказать ему, что уже простил его за все по той простой причине, что Уэйд – это Уэйд, но это может быть слишком, а он действительно хочет услышать его объяснение. Он может догадываться, каковы были его причины в последние годы, но какие они были до этого? И когда они были детьми? - Хорошо, - говорит Уэйд, явно не убежденный. – Ну, как и большинство дерьмовых историй, эта начинается с дерьмовых родителей. Ты ведь знаешь, что я немного старше тебя, да? - Восемь лет – это немного? - Это только точка зрения, детка. Но… Я не знаю. Для восьмилетнего ребенка восемь лет – это целая жизнь, понимаешь? И я… Мои родители не были в восторге от этого. Когда к пяти годам у меня не возникло уз, они решили, что этого никогда не случится… Ты же знаешь, как некоторые люди относятся к несвязанным. - Они третировали тебя, - тихо произносит он. Уэйд пожимает плечами, а затем поднимает взгляд с кривой усмешкой: - Отец избивал меня всякий раз, когда я оставался на месте достаточно долго, но я почти уверен, что это было из-за моего характера. Абсолютно не из-за отсутствующей связи. Он не улыбается: - Где сейчас твой отец? - На глубине шести футов, и давным-давно съеден трудолюбивыми червями Ванкувера. Недовольно хмыкнув, он откидывается на подлокотник и скрещивает руки на груди. - Оу, Пити, ты хотел защитить мою честь? Это так мило! Он бросает на него невозмутимый взгляд. Уэйд комкает салфетку и бросает ее в пакет из-под еды на вынос, чистый и уверенный бросок, прежде чем повернуться лицом к Питеру, скрестив ноги, и подтянуть ноги Питера к себе на колени. - Таков был старый добрый папаша. Мама пошла скорее по психологическому пути, говоря мне, какой я никчемный, и что причина, по которой у меня не появилась вторая половинка, заключается в том, что никто не захотел бы оставаться со мной на всю жизнь. Я никогда не думал, что приму это близко к сердцу, потому что они с отцом были родственными душами, но они ужасно относились друг к другу, и кто захочет связать себя с кем-то подобным на всю жизнь, понимаешь? - Где твоя мама? – небрежно спрашивает он. Уэйд смеется и щекочет его за ступню. - Прекрати! - Ты такой милый. Не знаю, плевать. Я убрался от нее к чертовой матери в тот день, когда мне исполнилось шестнадцать, и никогда не оглядывался назад. Он снова хмыкает, и Уэйд улыбается. - Обожаю, когда ты становишься таким напористым, Паутинка. - Заткнись и расскажи остальную часть истории. - Казалось бы, после всех этих лет твои требования станут менее противоречивыми, но… - Уэйд. - Хорошо, командир. Связь проявилась, и я подумал, что умираю. Была середина переменки, и я просто рухнул. Так что спасибо за это. - Не за что. Я так понимаю, ты не был в восторге. Уэйд фыркает: - Мне потребовались месяцы, чтобы понять, что это за ощущение у меня в груди, а когда понял, то был в ужасе. Мне было восемь, практически взрослый мужчина, а я был привязан к младенцу. Я думал, что мои родители были правы. Я никому не мог быть нужен, поэтому меня свели с каким-то ребенком неудачником. - Значит, ты всегда был идиотом. - Если бы я знал тогда, каким милым ребенком-неудачником окажется моя родственная душа! – Он хихикает. – Забавно, сколько времени мне потребовалось, чтобы понять, что дети взрослеют. - Так ты просто решил даже не пытаться? – спрашивает он. – А что было, когда ты стал старше? - Я как раз к этому подхожу! Расслабься. Каракули появились, когда мне было десять, поэтому я стал постоянно носить толстовки. У всех остальных были настоящие рисунки и записки от их родственных душ, а у меня все руки были испещрены дурацкими детскими каракулями. Без обид, милый, но вундеркиндом ты не был. По крайней мере, не в художественной сфере. - Увы мне, - сухо говорит он. – Но что насчет того, когда… - Боже, ты неумолим! Просто заткнись и слушай! - Тогда рассказывай быстрее! Я поседею, пока ты закончишь! - Ох, милый, ты уже седеешь. Его руки взлетают к волосам, прикрывая серебристые пряди, которые стали пробиваться над его ушами. Он не думал, что они настолько заметны. Уэйд смеется и слегка ударяет по его пальцу: - Ты оглянуться не успеешь, как станешь чернобуркой. - Уэйд, продолжай. Тот корчит гримасу: - Хорошо. Все было отлично, пока прямо посреди обеда у меня на лице не появились каракули. Мне было 12, а дети в этом возрасте чертовски злые. Они смеялись до упаду, а самые злые обзывали меня по всякому. Вначале я даже не все понял, но потом ознакомился. – Он загибает на пальцах, перечисляя. – Педофил, совратитель малолеток, маньяк – все виды самого ужасного. Каракули исчезли к тому времени, как я выбежал оттуда, но… - Он пожимает плечами. – Было слишком поздно. У детей долгая память. Черт, я ненавидел свою вторую половинку за это. - Я… мне кажется, я это помню, - говорит он. Он закрывает глаза, и смутное воспоминание мелькает у него под веками. Он был так расстроен… так зол… устал от того, что его игнорировало другое сердце, которое он чувствовал рядом со своим. Поэтому он решил сделать так, чтобы продолжать это делать было невозможно. Он напрягает память, отчаянно нуждаясь в каждой мельчайшей детали, которую может извлечь из нее. Он забыл об этом, но теперь вспомнил. Он помнит теплую влагу мочалки, слишком грубой, когда ею водили по его коже, лицо матери всего в нескольких дюймах от его собственного – но ни черт ее лица, ни его выражения. Этот нюанс давным-давно утерян во времени. Она прижала его руку к тому теплому месту у него на груди и сказала ему, что она не знает, почему его вторая половинка не поговорила с ним, но это крайне невежливо писать или рисовать там, где это нелегко скрыть. Ему не понравился ее выговор. Он протопал в свою комнату и разрыдался в подушку. - Я был так зол. Я чувствовал тебя. Я не понимал, почему ты меня игнорируешь. - Да, ну, я ненавидел тебя до глубины души, - говорит Уэйд. – После этого я всегда пользовался карандашом или цветными мелками, если чувствовал себя артистичным. Я отказывался предоставлять шанс тому, чтобы хотя бы капля чернил попала на мою кожу. С тех пор для меня не существовало второй половинки. Питер закрывает глаза, тяжесть этих слов наваливается на него как свинцовое одеяло. Уэйд сжимает его ногу: - Не делай такое лицо. Мы были глупыми детьми. Что мы знали? Насколько я могу судить, тебе все равно было лучше без меня. Без разницы, потому что я пошел в армию, как только подрос, и убрался к чертовой матери из этого места. Но это оказалась… Он запинается. - Но это оказалась еще одна клетка. Я делал то, о чем всегда буду сожалеть, оправдываясь тем, что выполнял приказы. Я не мог… Я никогда не ожидал, что 10, 11, 12-летний ребенок поймет или примет это. Даже я не мог принять это. Я демобилизовался и занялся наемничеством, потому что, почему бы, черт возьми, и нет? Я уже был сломлен, а это то, в чем я хорош. Так что… Так что это то, чем я занялся. - Тогда появилась Ванесса? – спрашивает Питер. Уэйд улыбается, но получается грустно: - Ага. Она понимала меня, знаешь? Мне не нужно было притворяться ради нее. Она просто… приняла меня. Несмотря на то, что я натворил. Несмотря на то, что я продолжал делать. Она приняла то безумие, которое я обрушил на нее, и развернула его обратно на меня. Она была… Она не была моей родственной душой, но как кто-то мог быть лучше? Как мог какой-то юный 18-летка понять меня лучше, чем она? В любом случае, на тот момент я уже махнул рукой на всю эту историю с родственными душами, поэтому я подумал, почему бы, черт возьми, мне не жениться на ней, понимаешь? - Понимаю, - говорит он. Остальное он может додумать сам. После Ванессы случился рак. Или, как он предполагает, это была середина временного периода Ванессы. Затем Оружие Икс. Затем смерть Ванессы. Все это сделало его слишком уродливым, слишком сумасшедшим, слишком надломленным. Вселенная, очевидно, совершила ошибку, связав его с кем-то, не говоря уже о каком-то ребенке-ботанике. - И вот появляется Человек-паук, - мягко завершает Уэйд. Он качает головой. – Мне очень жаль, Пит. Ты никак не можешь быть моей родственной душой. Это… Ты Человек-паук. Ты – это ты, а я… Я просто Уэйд. - Мне очень нравится просто Уэйд, - тихо произносит он. – И как бы то ни было, я думаю, что ты идеальная родственная душа. По крайней мере, для меня, - он прерывается, но Уэйд не отвечает и не поднимает головы, поэтому он спрашивает, - могу я кое-что попробовать? Уэйд с любопытством поднимает глаза, и он воспринимает это как разрешение. На кухне он роется в выдвижном ящике с хламом, пока не находит несмываемый маркер, затем возвращается на свое место на диване и открывает его. Он проводит кончиком по своей коже и зачаровано наблюдает, как то, что он рисует, практически мгновенно оживает на руке Уэйда. Получается неровно и деформировано, как результат его никудышных художественных навыков и неровной кожи Уэйда, но он испытывает от этого не меньший трепет. Несовершенный рисунок на несовершенном человеке – совершенство в его глазах. Он закрывает маркер и вздергивает подбородок со всей упрямой решимостью, на которую только способен. - Я не смою это, пока ты не поверишь мне, что это реально, - говорит он, пока Уэйд смотрит на свою руку широко раскрытыми от шока глазами. – А теперь иди напейся до чертиков у сестры Маргарет, и позволь Хорьку поржать над тобой за то, что у тебя на руке большой уродливый член. Он делает движение, чтобы встать, но Уэйд бросается вперед и крепко сжимает его предплечье, вставая коленями на центральную подушку: - Пит, я влюблен в тебя. Он дергается назад, но Уэйд не отпускает его: - Ты не должен так говорить, пока… - Ты реальный, - говорит Уэйд с лихорадочным блеском в глазах. – Это реально, и я влюблен в тебя. - Чт… Ты просто хочешь, чтобы я вымыл руку. - Малыш, я не хочу, чтобы ты вообще когда-либо мыл эту руку. Это реально, и я влюблен в тебя. Могу я поцеловать тебя сейчас? - Я… Что? Это… Притормози. Что побудило тебя… - Посмотри на это! – восклицает Уэйд, подсовывая испачканную чернилами руку ему под нос. – Посмотри на этот уродливый кусок дерьма! - Уэйд, это просто кожа. Ты не… - Не на меня. Посмотри на твой ужасный маленький член! Он так невероятно ужасен, что мое подсознание никак не могло это выдумать! Это реально, и я влюблен в тебя. Я могу поцеловать тебя сейчас или как? Он таращится на него: - Ты… Черт возьми, Уэйд, ты все портишь! – Он вырывает свою руку из хватки Уэйда и обвиняющее тычет ему пальцем в лицо. – Как так получилось, что мне пришлось ждать больше тридцати лет, чтобы по-настоящему встретить свою вторую половинку, и получить худшую романтику на свете. - Но это ты нарисовал на мне член! - Я… Ты это заслужил! - Мы отклонились от темы. Это значит «да»? - Да, это значит «да», ты тупой ублюд… Он прерывается, задыхаясь, когда Уэйд дергает его вперед за футболку, и он чуть не падает ему на колени. Их губы встречаются, и Уэйд целует его почти с безумной энергией, обхватывая одной рукой его затылок, в то время, как другая проскальзывает под футболку, оставляя горячий след на спине, привлекая его ближе. Он отстраняется, задыхаясь, кровь стучит в висках, голова кружится, и имя Уэйда на губах. - Слишком? – спрашивает Уэйд, тяжело дыша. - Нет. – Он стягивает рубашку через голову, и снова прижимает их губы друг к другу, находя пуговицу на джинсах Уэйда. Уэйд отстраняется: - Мы не слишком быстро движемся? - Прошло пять лет, Уэйд. Снимай свои штаны. - Ммм, обожаю, когда ты мной командуешь, Паутинка.

*** Пять лет четыре месяца с момента начала

Солнце светит слишком ярко, отражаясь от полированного гранита и вызывая жжение у него в глазах. Холодный порыв ветра заставляет проноситься мимо шквал сухих листьев, и Эм Джей теснее прижимается к его боку, в то время как с другой ее стороны их руки сплетены вместе, Гарри проделывает то же самое со своей стороны. Это был первый раз за двенадцать лет, когда они вчетвером были вместе, и это совсем по-другому, и его сердце ощущается как камень в груди, тяжелое и громоздкое, но в то же время кажется, что это исцеление. Такое ощущение, что заложен новый фундамент, заменивший старую потрескавшуюся и крошащуюся плиту на свежий безупречный сланец. Он прочный, ровный и готов ко всему, что на нем построят. У него пересохло в горле, но он не плакал. Им нужно было наверстать упущенное за десятилетие, и они все обязаны ввести Гвен в курс дела, не упуская деталей. Пальцы его рук и ног онемели от холода, но он чувствует себя чистым. - Мы скучаем по тебе, Гвенди, - говорит Эм Джей за всех. Это не прощание. Это обещание скорой встречи. Гарри наклоняется и поправляет букет, прежде чем снова вцепиться в руку Эм Джей, а затем, как единое целое, они поворачиваются и направляются к воротам. Он оглядывается на ее надгробие, испещренное пятнами солнечного света, и тени листьев машут им на прощание. - Итак, обед, - говорит Эм Джей, и дрожь в ее голосе почти незаметна. – Уэйд готовит свое тушеное мясо, да? С картошкой? - Ага, если только ничего… Его прерывает знакомый голос, поющий вдалеке, но быстро приближающийся вместе со странным ритмичным постукиванием. - Человек-паук! Человек-паук! Делает… э-э, все, что может Человек-паук. Он близко? Надеюсь рядом! Мне бы не помешала помощь этого парня-паука! Смотрите по сторонааам! Дайте мне знать, если увидите Человееека-паукааа! - По-моему, это твой выход, - говорит Гарри, хихикая. Из промежутка между двумя зданиями появляется Дэдпул, мчащийся изо всех сил, а за ним по пятам следует… гигантское колесо? - Что за черт… Дэдпул делает финт влево, потом поворачивает направо, направляясь к кладбищу. Прямо к ним. Колесо поворачивается, не обманутое уловкой, очевидно следуя за Дэдпулом, и царапает здание, поднимая облако пыли и кирпича, осыпающееся на тротуар и на улицу. Машины жмут на клаксоны и уворачиваются, едва не сталкиваясь, отчаянно избегая колеса. - Иди, - говорит Эм Джей, высвобождая свою руку из его. – Встретимся у тебя дома. - Не ждите, что мы будем ждать, чтобы поесть, - предупреждает Гарри. - Мы быстро! – отзывается он, уже снимая рюкзак и бросаясь в ближайший темный угол. – Держитесь подальше от улицы! - Мы будем в безопасности! – кричит Эм Джей ему вслед. Обычно он отчитал бы ее за уклонение от такого простого указания, но Гарри проследит, чтобы она не делала ничего слишком рискованного. Если он сможет удержать это большое дурацкое колесо на дороге, они смогут выбраться в безопасное место. К счастью, он достаточно часто становился жертвой удачи Паркера, чтобы знать, что нужно надевать костюм под одежду всякий раз, когда у него происходит что-то важное, поэтому ему требуется всего несколько секунд, чтобы снять гражданскую одежду, прикрепить паутиной рюкзак к основанию высокого хорошо затененного склепа и надеть маску, после чего он удаляется – стремительно направляясь на паутине туда, где бежит и поет Дэдпул. Его голос стал звучать немного прерывисто. - Без бэт-сигнала? – кричит он, запрыгивая на уличный фонарь и выстреливая паутиной, прежде чем перенестись на другую сторону улицы, чтобы проделать то же самое – туда-сюда, туда-сюда, плетя паутину так быстро, как только может. - Вот и ты, - выдыхает Уэйд. – Выдернешь меня? Он подчиняется, прикрепляя пару нитей паутины к плечу и к противоположному бедру Уэйда, и дергая его вверх, убирая с пути колеса. - Никакого вызова по горячей линии Суперкрошек? Это все, что я получаю? - Сокращение бюджета, - тяжело дыша говорит Уэйд, положив руки на колени. – Ты же знаешь, как это бывает. - Неблагодарная работа. Колесо врезается в его паутину, выламывая пару уличных фонарей, когда его движение резко прекращается, но паутина держится. Он быстро выстреливает еще несколько, чтобы убедиться, что оно останется на месте. - Я поблагодарю тебя позже, если это то, чего ты хочешь, малыш, - говорит Уэйд, и маска шевелится, когда он двигает потенциальными бровями. - Ловлю тебя на слове. - Надеюсь, ты словишь меня не только на этом, - говорит он, многозначительно оглядывая его тело с головы до ног. - Не забывай, что Гарри и Эм Джей идут к нам на… - Мое тушеное мясо! – восклицает Уэйд, резко выпрямляясь. - Все будет хорошо. Оно в мультиварке, да? - Оно пересушится, если я не полью его жиром! - Я уверен, что все будет х… - Не начинай. Не притворяйся, что ты что-нибудь смыслишь в кулинарии. Я до сих пор не могу убрать обуглившиеся остатки с противня после того, как ты им пользовался в последний раз. - Произошла чрезвычайная ситуация! - Купи-одну-получи-вторую-пиццу-бесплатно в Joe’s – не считается чрезвычайной ситуацией! - Ты ничего не знаешь. Ладно, как скажешь. Иди, сбрызгивай свое мясо мясным соком – я завершу тут. И вообще, что тут случилось? - Без понятия. Выскочил чувак и стал кричать что-то про ожидание в пробке или что-то в этом роде? Я не знаю. Хотя усы у него великолепные. Я мог бы смотреть на них весь день. Клянусь, они посрамят усы Джеймсона. - Невозможно. - Это правда! Подожди, пока не увидишь их! Но, может быть, не стоит сравнивать их с шерстистым мамонтом, потому что тогда он погонится за тобой на своем большом колесе. Он фыркает: - Принял к сведению. Уэйд готовит свое устройство для спуска на канате и добавляет: - И захвати выпивку по дороге домой. Все, что у нас есть, это скисшее молоко и вода из-под крана. - Почему… если оно скисло, почему оно все еще у нас? - Потому что я хотел посмотреть, заметишь ли ты. Ты съел целую миску хлопьев с каменным лицом. Совершенно не в адеквате. Это было невероятно, но теперь я должен Хорьку десять баксов из-за тебя. - И поэтому мой желудок весь день не в порядке? Какого черта, Уэйд! - Упс! Нужно идти! Увидимся дома, золотко! Уэйд спрыгивает с крыши, хихикая про себя, когда выпускает канат из своего устройства для спуска и соскальзывает на землю. Он смотрит ему вслед с раздраженным вздохом. Жизнь с Уэйдом полна всего, но, по крайней мере, она никогда не бывает скучной. - ЧЕЛОВЕК-ПАУК! Спускайся сюда и сразись со мной, как мужчина! - Почему это всегда должно быть по-мужски? – бормочет он, проверяя свои веб-шутеры. – Почему никто никогда не хочет драться как паук? Почему всегда именно я должен приспосабливаться к ним, а? Хотя бы раз я хотел бы немного внимания. Я прошу не так уж много. Он вздыхает и подходит к краю крыши. - Давай сделаем это по-быстрому, приятель, - говорит он, спрыгивая с уступа и выпуская паутину, чтобы замедлить свой спуск. – У меня есть планы на ужин. О черт. Уэйд был прав. Эти усы феноменальны. - Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что твои усы могли бы находиться в музее? – спрашивает он. – Прямо между саблезубыми тиграми и ленивцами.

***

Невразумительный крик ярости Большого Колеса по телевизору приносит практически такое же удовлетворение, как и в реальной жизни. - Обожаю смотреть, как ты работаешь, детка, - говорит Уэйд ему на ухо, все внимание приковано к Человеку-пауку в новостях, который быстро и эффективно за считанные секунды оплетает паутиной Большое Колесо. Он сидит на полу между ног Уэйда, прислонившись спиной к его груди, а Уэйд опирается подбородком на его плечо. Они должны были поставить фильм, чтобы закончить вечер, но Уэйд получил сообщение от Эм Джей с просьбой включить новости. Интересно, что съемка, похоже, шла с места в непосредственной близости от кладбища, где он оставил Гарри и Эм Джей, прежде чем присоединиться к сражению. Очень любопытно. - Теперь мы можем посмотреть фильм? - Только если это «Да, нет, наверное». Он стонет: - Больше никаких ромкомов. Это все, что ты хотел смотреть месяцами! - У меня романтическое настроение! А как насчет «Предложения»? - У тебя нездоровая одержимость Райаном Рейнольдсом. Стоит ли мне ревновать? - Люди все время говорят, что я выгляжу точь-в-точь как он! - Нет, не говорят. Никто так не говорит. Уэйд хватает ртом воздух: - Сначала ты нарисовал это отвратительное животное на моей коже, а теперь оскорбляешь мою привлекательность. Как будто я тебя почти не знаю. Питер опускает взгляд на свои руки. Его кожа, которая, как он думал, останется чистой и ничем не украшенной до конца жизни, теперь украшена множеством безобразно выполненных каракулей, и несколькими ругательствами, написанными яркими блестящими буквами всех цветов радуги. - Ты говоришь о хорьке? – спрашивает он после задумчивой паузы. - Так вот что это? Я думал, это крыса, которую переехал грузовик. Тебе действительно нужно поработать над своим… - Это ты нарисовал, Уэйд. - Я… Я нарисовал? Ты уверен? - Ага, чтобы напомнить себе заехать к сестре Маргарет? И забрать пожертвование Хорька на праздничный банкет F.E.A.S.T. в следующем месяце? Ничего не всплывает в памяти? - Вот дерьмо! – Уэйд резко выпрямляется. К счастью, они уже на полу, иначе Питер упал бы. - Расслабься, я уже забрал, - ворчит он, для пущей убедительности пихая Уэйда локтем в живот. - Оу, - Уэйд расслабляется, откинувшись на диван. – Ты забрал? - Ну, да. Как бы я мог забыть, учитывая это прекрасное напоминание на моей руке всю последнюю неделю? Тебе нужно перестать использовать так много несмываемого маркера, чувак. - Ты жаловался на гелевые ручки! - Только потому, что блеск был повсюду! Он был у меня на губах, Уэйд! Люди замечали! Они думали, что я пробую новый образ! - Ну, может быть, тебе следует быть более разборчивым в том, куда ты прикладываешь свои губы, Пити. На моем лице нет блеска, так где же сбились с пути твои губы, а? - Если ты действительно хочешь, чтобы я прекратил… - Забудь! Просто шучу, это шутка. Он откидывается ему на грудь с легким ворчанием: «Я так и думал», - и целует внутреннюю сторону запястья Уэйда, где аккуратно крупным почерком Уэйда выведено «Уэйд». Надпись дополняет, написанное как курица лапой, «Питер» на другом запястье. Они упустили множество обычных для родственных душ вещей, таких как обмен именами с помощью чернил на коже, но это не значит, что они не могут наверстать упущенное сейчас. - У тебя есть ручка? – спрашивает он. Уэйд вытаскивает одну из-под диванной подушки и молча передает ему. Она блестящая и розовая. Он качает головой, но снимает колпачок и в центре плоского бесформенного тела хорька пишет дату. - А это еще зачем? – спрашивает Уэйд. - Наша цель – сделать эти штуковины несмываемыми. – Он проводит большим пальцем по имени Уэйда на своем запястье. – Я подумал, что мы могли бы посвятить этому весь день. Может быть, заценим ту новую уличную еду на 38-ой? Посмотрим из-за чего такой шум, прежде чем отправимся в тату-салон. - Ооо, я слышал, что те фалафели сногсшибательны. Можем ли мы также заглянуть в тот новый бутик неподалеку? Допиндер слышал, что у них есть мужские ботинки на каблуках. Симпатичные. Питер закрывает ручку колпачком, целует Уэйда в щеку и говорит: - Это свидание.

***

Это только начало. *** Бонус-сцена после титров.

- Бетти! Я не знал, что ты вышла замуж за Неда. - О да, ну, я не хотела испортить свою аллитерацию, взяв его фамилию, понимаешь? – Она смеется. Ее аллитера… Он втягивает воздух и поворачивается, чтобы встретиться взглядом с широко раскрытыми глазами Уэйда. - Чур, не я! – кричат они одновременно, а затем, - я сказал это первым! - Черт возьми, Уэйд! Разве ты не можешь просто… - У меня есть все три имени! У тебя всего два! Будет справедливо, если я… - Но я последний Паркер! Если я сменю имя, то фу! Все! Никаких больше Паркеров! - Да, ну, а я последний Уилсон! - Но ведь ты даже не любил свою семью! - Ох, Питер, - пораженно произносит Бетти. – Это было немного… - Нет, нет, - говорит Уэйд. – Это справедливое замечание. – Он торжественно поворачивается к Питеру. – Ты же знаешь, что нужно делать? - Я готов, как только скажешь. Они готовят свои кулаки. - Как бы все не закончилось, - говорит Уэйд, - я все равно буду любить тебя. - Давай просто покончим с этим. - Все, что захочешь, малыш. Они долго меряются взглядами, а затем в унисон приходят в движение: - Камень, ножницы, бумага! - Да ладно! - ХА! Я выиграл!