ЗАВОД

      Год заканчивался, а вместе с ним заканчивалось и это спокойствие, которое установилось между ними после того случая с патрульным. Больше Цзянь никуда не рвался, и если они и нарушали режим, то только чтобы найти после отбоя тихое место и поболтать без любопытных ушей. Но чем сильнее приближалось время отъезда — а они уже знали, что Цзянь И попал по распределению в Учебку на пятнадцатый Завод, тем более мрачным и раздражительным он становился.       В ночь перед тем, как он и другие, кто попал туда же, должны были отправиться, за бывшими учениками уже мало следили — многим из них предстояло попрощаться, и, возможно, на всю жизнь. Поэтому добрая половина спальни пустовала — все разбрелись, кто куда. У них было «своё» место в классе со сломанным замком, который никак не могли починить, откуда они пару раз шугали разновозрастных ребят, искавших уединения. Благодаря этому некоторое время шептались, что у Цзяня и Чжаня «шуры-муры», но Чжань просто не обращал внимания, а Цзянь жмурился довольным котом, не отрицая, но и не соглашаясь.       Чжань же, которого распределили «по месту жительства», ничего с этим поделать не мог. У него были мысли, но называть это «планом» было рано, как и сообщать о нём И. Всё равно как минимум год-полтора ему придётся работать здесь, в лабе, занимавшейся радиоэлектроникой и электротехникой. Это было очень актуально — Заводы нуждались в надежных системах связи, наращивании мощности передатчиков, устранении помех… И именно в этом Чженси видел свой шанс. Если он хорошо себя проявит — сможет попроситься в бригаду, обслуживающую такие системы на другом Заводе. Их лаба периодически поставляла такие кадры. Разумеется, его интересовал пятнадцатый. Тут был большой элемент случая — потребность в связистах могла возникнуть в любом месте, и когда именно у него получится — предсказать было невозможно.       Ещё ему не давал покоя тот давний разговор. Он привык считать И своим другом. Лучшим и единственным. Глядя на прочих мальчишек, он невольно чувствовал, что то, что было между ними — неуловимо отличалось. И в первую очередь — со стороны Цзяня. Тогда он сказал, что «любит» его. Но что это значит, Чженси, сколько не размышлял, в толк взять не мог. Отчего-то заговорить об этом не удавалось — только он настраивался задать вопрос, как редко умолкающий Цзянь тут же перескакивал на новую тему, и он вновь отступал, откладывая до «удобного момента».       И вот наступил тот день, когда другого «удобного» момента уже просто могло не случиться никогда. Кто из них дёргался сильнее — сказать было сложно. Зная друг друга так, как знали друг друга эти двое — состояние было очевидным, пусть и проявлялось очень сдержанно. Цзянь накручивал на палец пряди, выбившиеся из длинного светлого хвостика, который он отрастил, несмотря на неодобрительные взгляды учителей. Чженси же и вовсе посторонний взгляд не заподозрил бы в нервозности, потому что он сидел, всего лишь изредка дёргая язычок молнии на рабочем комбезе, который ему выдали в лабе.       — Я…       — Ты…       Они заговорили одновременно. Чжань покачал головой, показывая, чтобы говорил сначала друг. Но тот, вопреки обыкновению, развел руками. Мол, ничего важного, сначала ты. И он, глубоко вдохнув, озвучил давным-давно сформулированный вопрос:       — Когда ты говорил, что любишь меня, что ты имел ввиду?       По широко раскрывшимся глазам и краске, заливающей его нежное лицо, Чженси понял, что спросил сейчас что-то действительно важное. Цзянь отвернулся и сполз по стенке, избегая встречаться взглядом. Так он просидел минут десять, глядя перед собой. Чжань не торопил его, прислонившись к стенке рядом.       Ждать было сложно, но он должен был услышать ответ. Наконец, И поднялся, становясь к нему лицом и внимательно изучая, словно видел впервые. Брови хмурились, черты лица стали острее. Из уголка глаза скатилась слеза, и Чжань едва удержался, чтобы не стереть её. Просто чувствовал, что этот жест будет сейчас неуместен. Голос звучал глухо, но уверенно, словно Цзянь за эти десять минут повзрослел лет на десять.       — Чжань Чженси, ты идиот? Я люблю тебя так, что скоро взорвусь. Неважно, в прошлом или в будущем… только ты… Понятно тебе, идиот? Зашибись, как приятно слышать такое от лучшего друга… Но я, наконец-то, сказал это, по-настоящему…       Он замер, ожидая реакции. С реакциями у Чжаня Чженси всегда было сложно. И он сделал единственное, на что был способен в этот момент. Притянул к себе безвольно качнувшегося к нему друга и поцеловал его в лоб, гладя всё такие же мягкие волосы. В горле застрял плотный комок, его нельзя было ни сглотнуть, ни вытолкнуть, и он не позволял произнести ни слова.       На следующее утро флаер с Цзянем вылетел на пятнадцатый завод. В следующий раз они увидятся только спустя два года.

***

      «Жизнь продолжается». Мысль казалась чужой и отстраненной, словно её думал не Цзянь И, а кто-то другой за него. Продолжается. Не совсем понятно, зачем. В ту ночь он заснул только под утро, слушая сонное дыхание на верхней койке и мучительно желая потянуться и погладить свешивающуюся руку, а ещё лучше — забраться наверх и стиснуть в объятьях того… кого он только что потерял окончательно. И помнил, как давал себе обещание, что будет ему самым лучшим другом, пока сможет. Что не станет докучать своими дурацкими чувствами. Потому что вся эта нежность, которая чуть позже начала мешаться с колючим и жарким, что он позже определил для себя как «желание», его СиСи была не нужна.       Он и так давал ему слишком много… всего. Своего внимания, поддержки, возможности в любой ситуации опереться на очень рано окрепшее широкое плечо… даже сейчас оно фантомно ощущалось в ладони. Так, как когда СиСи обнимал его только вчера. В последний раз. Что значил вот этот его поцелуй? Ведь если бы он правда понял, он бы… поцеловал его иначе? Он точно умел, ведь они так часто делали это в сопливом детстве. Пока ещё толком не понимали сами смысла своих действий. Сейчас это было гораздо очевиднее. И эти воспоминания грели, как маленькие угольки. Цзянь думал о том, что сохранит их на всю жизнь. Их, и совместные фотографии. Таких было всего ничего, и некоторые Цзянь сделал, пока СиСи не видел. Но ему не было стыдно. Возможно, это всё, что ему осталось от этих лет, что они провели вместе.       Чжань не пришёл провожать его в док, и Цзянь был ему за это очень благодарен. Если бы он его тогда увидел… он и сам не знал, что сделал бы тогда: разрыдался, как ребёнок? Отказался бы ехать? Это было немыслимо. А так он вместе с остальными деловито подал документы проверяющему и прошёл на борт. До пятнадцатого было всего-то пару часов полёта. Но находись он на другом континенте, это бы не ухудшило дело. Связь между Заводами была, только ей пользовались исключительно по производственной и военной надобности, а не чтобы попусту звонить кому ни попадя.       Да и ни к чему эти рвущие душу звонки, когда они будут только понимать всё больше, как отдалились. Лучше уж вот так — обрезать наживую всё то, что связывало их. Всё, на что надеялся Цзянь — что СиСи это будет легче. Конечно, забыть нереально, но рано или поздно память поблекнет. Раны затянутся. Потому что… «жизнь продолжается», хотя сейчас ему казалось, что она замерла и осталась там, вместе с его сердцем, вместо которого в груди теперь зияла холодная дыра, то и дело отзываясь глухой болью.       Учебка встретила гомоном и суетой. Вокруг толклись незнакомые мальчишки с тощими рюкзаками, уже вовсю знакомились. Цзянь вяло оглядел площадку перед администрацией, и его взгляд невольно задержался на высоком черноволосом парне, вокруг которого уже собралась небольшая компания из, видимо, знакомых. И медленно вдохнул, выдохнул, и, нацепив свою самую обворожительную улыбку, шагнул к ним. Если уж эта грёбанная жизнь продолжается, надо начать её как-то жить. Болеть меньше не стало, но если улыбаться — это было не так заметно. Поэтому:       — Эй, ребятки! Меня зовут Цзянь И, я только приехал. А вы — местные? Расскажете, что у вас тут?

***

      Хэ Тянь оказался отличным парнем, хотя и мрачноватым и часто задумчивым. Цзянь изо всех сил старался не думать, кого это ему напоминает. Потому что вот ведь: внешне — ничего общего! Тянь — выше его на целую голову, черная густая шевелюра торчит острыми прядями, падающая на глаза чёлка… совсем не как всегда аккуратно причёсанный шатен, если выше него самого, то немного. Но отчего-то именно в его обществе И вскоре почувствовал себя уверенно. Когда Хэ выныривал из своих неведомых размышлений, он быстро оказывался в самом центре событий, шутил, и вот так, легко и незаметно, организовывал царящий иногда вокруг бардак гораздо лучше сержанта Фена, который частенько решал вопросы при помощи ора и такой-то матери.       И когда дело дошло до того, чтобы выбрать командира их звена, лучше кандидатуры, чем Хэ Тянь, просто не нашлось. Поначалу Цзянь частенько впадал в меланхолию — воспоминания жглись раскалёнными иглами. В такие моменты он привык забивать это мерзкое ощущение физическими нагрузками, которых у курсантов было в избытке. И всё же, перемены его настроения не ускользнули от внимательного взгляда серых глаз. К тому моменту они ещё жили все вместе, и как-то само так оказалось, что Хэ выбрал койку над той, которую успел занять Цзянь — она стояла в углу и казалась хоть немного уютней прочих.       — Эй, — командир тронул его за плечо, когда И, без того измученный, вновь поднялся, чтобы пойти и добить себя ещё какими-нибудь упражнениями. — Пошли-ка поговорим…       В тот вечер И впервые рассказал ему всё. До этого он ни разу ни с кем не обсуждал свои отношения, но сейчас его просто прорвало, и слова лились сплошным потоком.       — Понимаешь, Тянь… он такой… такой… ты не поймёшь. Он всё для меня был. Я так люблю его. Мы с четырёх лет вместе были… ну, то есть, как вместе. Как, наверное, раньше бы сказали, как братья. Он был первый, кто меня пожалел. А я его жалел. Как умели. Но я его по-другому люблю, как человека. Хочу быть с ним. Всего с ним хочу. А теперь я никогда больше его не увижу. И у меня будто сердце вырвали, и теперь там дырка. И холодно постоянно. Оно болит, сердце. Понимаешь?       Хэ слушал, не перебивая, пока он не остановился, сверля его взглядом сухих, но покрасневших глаз.       — Не-а, — протянул он, и внутри Цзяня мигом вскипела злость. Он что, издевается?! — Не понимаю. Ты говоришь, сердце вырвали. Но вот же, оно на месте, — Тянь потянулся, и, к изумлению И, положил руку ему на левую сторону груди. — А если ты считаешь, что сердца нет, то как оно может болеть? Никакой логики! Странные вы, влюблённые. Не понять вас. Вот ты говоришь: никогда не увижу. А с чего ты так решил-то? Так можно говорить, только если кто-то умер уже. Тогда и верно, никогда. Нам-то пока лет всего ничего. Ещё будет тысяча возможностей — жизнь длинная! Так что не пойму, где тут трагедия. Как там, ты говорил, тебя жалел этот твой… СиСи? Я, конечно, не по этим делам, но сгожусь, наверное. Научишь?       Пока он говорил, злость сменялась недоумением, а затем отчего-то сжимавшая его изнутри ледяная тоска как-то притихла. Ладонь на груди не двигалась, и казалось, что сердце снова там, внутри, и бьется прямо в эту сильную, твердую руку, и словно оттаивает. И вместе с ним оттаивало что-то ещё, да так, что капли побежали и из глаз, и, кажется, из носа тоже.       — Ффу! — скривился Тянь, протягивая извлеченный из кармана платок. — Вытрись! Вот ты плакса, я думал, только девчонки реветь умеют в таком возрасте. Ладно, курсант, выше нос! Да не настолько выше — сопли видно.       Тут уже Цзянь не выдержал и фыркнул, и пришлось снова вытираться. Он пытался обещать отстирать платок и отдать обратно, но Хэ только покачал головой.       — Дарю. Тебе нужнее.       С другими ребятами он никогда не вспоминал про этот инцидент, чего Цзянь потихоньку опасался, но наедине иногда позволял себе подкалывать «Ромэо», но по-доброму. А вот у И никогда не было, чем ответить — Хэ Тянь относился ко всем ровно, не проявляя повышенного внимания, до одного случая.       Цзянь уже знал, что, как и некоторые другие курсанты, Хэ Тянь жил на этом Заводе с рождения, и у него были знакомые за пределами стен Учебки. Увольнительных у них, только начавших подготовку, не полагалось, но большинство приехавших с других Заводов никуда и не рвались — им было банально некуда и не с кем податься. А вот Хэ Тяню, очевидно, было…       Незадолго до этого произошла довольно смешная история. Цзянь И получил задание помочь коменданту перетащить тумбочки и расставить их по казарме, готовя помещение под какое-то перемещение-уплотнение, которым руководство занималось регулярно и с таким рвением, словно от этого напрямую зависела боеспособность. И без того в этих комнатушках часто было не продохнуть — молодые организмы, постоянно занимающиеся физической активностью, формировали атмосферу такой плотности, что на ней можно было носки развешивать. Ещё и вентиляция периодически барахлила… и вот, закончив с тумбочками, Цзянь И задумчиво покатал одну из них. В отличие от старых экземпляров, эта была на колёсиках. Решение созрело мгновенно. Оседлав означенный предмет мебели, И с силой оттолкнулся от стены, но не рассчитал траекторию, ударился о койку и рикошетом вылетел, закручиваясь и набирая скорость, прямо в распахнутые настежь двери…       Комендант был мужиком бдительным — за этими сорванцами глаз да глаз, но боевой его опыт остался в днях далекой юности, и коварного нападения он не ожидал…       Через пару секунд снаряд поехал дальше, но теперь на нём восседали двое: снизу хрипел придавленный комендантом Цзянь, сверху растеряно матерился комендант, стремительно продвигаясь широким коридором вверенного ему помещения. На их счастье, все курсанты находились на занятиях, и коридоры пустовали. Лестница вниз надвигалась неотвратимо, тумбочка ехала, как уносимый потоком каяк с двумя гребцами, которые потеряли вёсла и мало что могли противопоставить стихии…       Их спас тот же отправленный на подмогу лейтенантом Хэ Тянь, который очень вовремя взбежал по лестнице и, со свойственной ему быстротой принятия решений, успел вцепиться намертво в дверной косяк и перила, приняв на себя удар всех троих: тумбочки, Цзяня и коменданта. Оставив последнего с лицом, красным, как будто его сейчас хватит удар, И сослался на то, что необходимо срочно сопроводить держащегося за ребра курсанта Хэ в медсанчасть, и они обнявшись, скрылись за горизонтом.       Стоило коменданту и его затихающему вдали стону: — Ой бляяя…. — остаться позади, как Цзянь сполз на пол, а Хэ сполз рядом, хрюкая и одновременно скрипя зубами — всё-таки влетели они в него хорошо…       После И с хитрой улыбкой сообщил, что наведался к коменданту, справился о его драгоценном здоровье, а также предупредил, что никто не узнает об их увлекательной поездке. Если, конечно, господин комендант будет так любезен и по доброте душевной и повышенному вниманию к личному составу выделит им маааленькую комнатку, которая как раз освободилась в результате уплотнения на первом этаже казармы. Понимая, что стоит курсантам рассказать эту историю, как она пойдёт гулять по Заводу, обрастая подробностями одна хуже другой, и почтенный комендант превратится в посмешище, тот, скрепя сердце, согласился. Так они благополучно переехали, дисциплинированно сдержав обещание сохранить всё в тайне, вместо этого задвинув сокурсникам версию о том, что они с таким рвением работали по переноске мебели, что комендант просто под настроение разрешил им занять чулан. Может быть, кто и не поверил, но никаких других версий ни у кого не было, и постепенно всё затихло.       А вскоре после этого, незадолго до отбоя, состоялся этот интересный разговор. Цзянь уже притопал из душевых и сейчас вытирал голову полотенцем, отчего волосы торчали во все стороны, наэлектризовавшись, и он больше всего напоминал созревший одуванчик. Обычно Хэ не упускал случая пошутить и щелкнуть его по носу, когда в ответ прилетало электрическим разрядом. Но в этот раз отчего-то задумчиво мерил шагами их чулан. Хотя, чего там мерить — вполне хватало пяти шагов туда и пяти обратно.       — Ну, что ты мечешься? — прищурился Цзянь. — Не набегался? Мало было кросса?       — Мне… — чуть ли не впервые на его памяти, Хэ Тянь смотрел неуверенно. И наконец выдохнул. — надо выйти.       — Куда выйти? — не понял И. До этого поползновений к прогулкам у командира не случалось.       — Да так… кое-куда, — он неопределенно поводил пальцами, ничего не прояснив. В голове у Цзяня начала выстраиваться логическая цепочка. Они тут торчат уже чуть не полгода. Раньше Хэ Тянь жил на этом Заводе. Он часто витает в облаках, словно… вспоминает что-то. Или кого-то. И теперь ему срочно надо «выйти». Ого! Ага…       — Тааак, — протянул Цзянь, сам извернувшись, чтобы щелкнуть Хэ по носу. — Как меня, значит, стебать, так это нормально. А у самого-то вон чего!       — Чего? — насторожился Тянь, в последний момент увернувшись. — Ты про что это?       — Я-то знаю про что… лучше ты мне расскажи, командир. Никак, на встречу собрался?       — А… ага. На встречу, — на удивление не стал отнекиваться. И даже кивнул в подтверждение.       — А ты долго продержался. Почти полгода никуда не ходил. Этот твой… интерес там как — неужели ждал всё это время?       Немного поколебавшись, Хэ снова кивнул, как показалось Цзяню, немного смущенно. Понятное дело: командир — парень закрытый, никогда не понятно, о чём думает. То ли дело он — душа нараспашку. А оказывается, у него есть девушка, или парень? Любопытство съедало поедом, и он продолжил расспросы.       — И давно вы с ним? — всё-таки это было более вероятно. — Встречаетесь?       Снова кивок. Мда. Так он много не вытянет.       — А он хоть какой? Красивый? Хотя чего я спрашиваю, вряд ли ты с такой мордой — и на какого-нибудь ботаника очкастого позарился. Ладно, начнём с простого. Пониже тебя, наверное?       И снова Тянь только кивнул, как заводной болванчик. Спустя некоторое время таких кивков и отрицательных взмахов головой «портрет» был готов. Оказалось, что парень (всё-таки он был прав), к которому так стремилось сердечко Хэ, был чуть пониже ростом, худой, носил короткую стрижку и очень не любил повышенного к себе внимания. И оттого просил своего бойфренда хранить всё в тайне. Ещё он был очень стеснительным, и они только один раз целовались. Выяснив всё это, Цзянь был очень горд собой. Теперь и у него был повод припомнить Хэ все эти его «Ромэо». Но при этом он, разумеется, сделал всё возможное, чтобы вдвоём разведать и опробовать безопасный путь, чтобы покидать казарму на ночь глядя и возвращаться через несколько часов, а то и вообще под утро.       Сказать, что И завидовал — ничего не сказать. Но он также искренне желал Тяню и его загадочному любимому хоть немного счастья, что было возможно получить здесь за отведенное им время. Каждый раз, закрывая за ним технологический люк, Цзянь вздыхал, снова ощущая сжимающую тоску за ребрами. Хоть Тянь и сказал тогда, что всё возможно, и нельзя отчаиваться, но месяцы шли, а никакой возможности вновь увидеть того, кто занимал его мысли, так и не появлялось.