Слова для молитвы

      Ночь моя...       Зудит под кожей. Мечется огнём по шее в границах отметины, что я не помню. Давит. Осознанием неизбежного, принятием предначертанного. Магия исчезнет полностью. Она знала это.       Знала.       Нашла.       Вычитала.       Провела расчеты.       Даже думать не хочу, какими путями пришло к ней это знание. Для меня она – дух. Эфемерная субстанция. Эфир воспоминания. Дымка времени. Боль, что не проходит и прячется по закоулкам моей памяти. Щемит в сердце, пульсирует в висках.       Ночь моя...       Не знаю, почему меня так цепляют эти слова. И даже масштабы катастрофы не так пугают. Прошли годы, прежде чем кто-то ещё это нашёл. Тадди? Он? Если письмо в фотографии, в нашем тайнике... Что же он скрывал от меня, возвращаясь один в это место, разговаривая с отцом, полушутя с прислугой. Что именно он делал здесь? Как часто он навещал отца за истекший год? Мне становиться дурно от того, что я даже не знаю, а как он...       Как он провел этот год?       Где был и что видел?       С кем смеялся и грустил?       Как именно он спас Вив?       Как нашел её?       Где я была всё это время? Игра в записки со словами прощания и оставлением в месте невозврата уже не кажется мне такой беспечной и невинной. Что знал он в момент смерти? В чём именно он был уверен? Что предавало ему спокойствия?       Ночь моя...       Эти два слова снова полосуют меня, но уже по сердцу. И на поверхность вылезает незнакомое, склизкое чувство гнили и торфяных болот. Горчит у основания языка, стекает по гортани. Сглатываю, но избавится не удаётся.       Ночь моя...       Мама-мама... как же так? Я не столь сведуща в жизни, я не столь обременена опытом, но даже я понимаю, что «подозревает» и «не простит» это совсем не о воровстве запретной сладости из буфета дома. Это больше. Больнее. Неожиданней. Поэтому он не желает меня видеть? Поэтому он со мной строже, чем... Тадди он любил. Понимал. Баловал. Но не меня. Я так и осталась одиноким клубком повилики запутавшимся в твоём саду, мама. Одна. Как тогда. В той толпе, что пугает меня и сейчас, но о которой я ровным счетом ничего не помню.       Ночь моя...       Кто он, мама? Кто тот ведьмак, которому ты доверила столь ценную информацию, столь страшное открытие? Увиделась ли ты с ним? Узнал ли отец? Что ты сделала, мама? За это тебя сожгли? Память болезненно пульсирует, закрывая от меня потоки. Но я копаюсь в обрывках фраз, собираю лоскуты листочков, пытаясь сложить картинку. Не получается. Края не стыкуются, буквы не играют. Мама! Что же ты наделала? Что заставило тебя бросить всё? Мама...       Ночь моя...       Рефреном проносится по оголенным нервам, рвёт голосовые связки, царапает сердечную мышцу, и я снова захожусь в безмолвном крике. Мой мир, мой дом, моя защита, все то, во что я верила... Он... Моя тьма, моё наваждение, моя уверенность... Он...       Ночь моя...       Что я знаю о нём, кроме того, что известно всем? Кроме того кусочка его прошлого, что он позволил мне увидеть? Я чувствовала. Я знаю. И я была уверена, что это не потому, что позволил он. А потому, что между нами столько тайных недоговорённостей, столько скрытой фальши и... нет. Ложь бы отозвалась. Гниль. Именно она меня душит, не даёт вдохнуть полной грудью...       Ночь моя...       Неужели? Мама?! Догадка проносится острым лезвием по саднящему горлу. Мама! Нет! Так вот что за сделка, так вот кто этот Кроу... Мама! Даже не замечаю, как скатываются слёзы. Стремительно огибая крылья носа, зависая на подбородке и падая в пустоту. Больно ли мне? Да. Неожиданно больно. Я и не думала, что за столь короткое время прикипела. Перестала видеть могущество и прониклась незримой поддержкой.       Ночь моя...       Там, в крипте, оседая на пол, шептала лишь его имя, прося помощи, захлёбываясь в потоках подступающей паники. Откуда она? Почему она? Почему со мной? Но он – услышал. С другого конца. Сквозь толпу ведающих. Услышал. Тьма окутала меня своим пуховым одеялом. Как ночь, что обнимает землю, ластясь своей тёмной щекой к её поверхности. Незримо скользя по каждой трещинке. Спас. Не дал упасть. Согрел. Выдержал. Волновался. В тот ли момент всё изменилось для меня? Не для него. Увы.       Ночь моя...       Теперь становится понятно, почему такая холодность. Непринятие. Молчание. Сарказм. Насмешка в танце, в котором маленькую принцессу бросают в середине зала, сообщая, что платье – стало лохмотьями. Вспарывая неожиданно прилипшее ощущение счастья ржавым острием ножа реальности. Сказка, что осыпалась брызгами стекла на начищенном полу дворца дожа.       Ночь моя...       А ведь он мог стать моей ночью. Моим таинством. Моей магией. Мог. Мама! Как ты могла! Часть меня с тобой согласна. Его не возможно не выбрать. Его не возможно не хотеть разгадать. Поймать, поддеть, сорвать маску... Другая же часть задыхается от гнили, жёлтым туманом струится по венам, срывается ядовитым плющом со стен израненной души. Мама...       Ночь моя...       Навеки твоя...       Мама! Почему его? Почему его навеки? Не наша? Не моя? Не Тадди? Почему, мама? Чем он так хорош? За что ты вытребовала сделку, взяла обещание, попросила, приструнила? Мама! Ответь мне! Что ты скрыла за пустыми глазницами затертого магией пергамента? Что, мама? Что ждёт уже меня в выверенный тобой ведьмин час? Что, мама?       Ночь м...       В сознание врывается властный голос. Раньше бы я обрадовалась, повернулась, но не сейчас. Нет. С трудом открываю глаза, осознавая, что сижу в кабинете отца, а напротив сидит не моя ночь. Его речь окончена, вот только я ни слова не могу вспомнить. Едва он закрыл дверь, собираясь оповестить меня о наших дальнейших действиях, как в голове сами собой всплыли слова.       Ночь моя...       И он – перестал существовать. Метания последних дней достигли предела, переливаясь через край самообладания. Хлынули неконтролируемым потоком, сбивая всё на своём пути. Перемешалось всё. Болезнь, похороны, ожидание новой утраты, усталость последних дней, подслушанный разговор, глупый поцелуй без ответа, и письмо с откровением.       Ночь моя...       – Эстер, вы меня слышите? – и в голосе как будто сквозит забота, и глаза в прорезях маски мерцают с волнением, и плечи его чуть подались вперед, словно пытаясь быть ближе, если потребуется опять спасать.       Но нет.       Он – не моя ночь       Её!       И осознание накладывается на картинку, вдребезги разбивая остатки самоконтроля, выпуская пульсирующую магию на поверхность. Руки горят, глаза почти заволакивает, но я делаю вдох и...       – Слышу, верховный ведьмак, – не узнаю свой голос. Не я. Больше не та Эстер, что с восхищением раздумывала о внезапном внимании, о доверии, об уступках и выборах. Не та Эстер, что доверчиво жалась к плечу, звала, надеялась. Не та Эстер, что не дала сказать, что потянулась лианой к недостижимой высоте.       – Эстер, вы в порядке? – и снова чуть дрогнул голос, спотыкаясь о моё имя, и снова чуть вспыхнул взгляд. Чуть встрепенулись перья на плечах. Нет, кажется. – Дом на вас повлиял сильнее, чем...       – Да, – перебиваю, позволяя себе неслыханное, не даю договорить. В горле, наконец, проваливается в нутро ком, и слова уже не остановить. Даже под страхом смерти. – Дома можно найти столько ответов на старые тайны, не правда ли, Ночь моя...       Он дёрнулся, мгновенно застывая, расправил плечи, рука в перчатке медленно сжалась в кулак. Мне всё ещё кажется, или вздох срывается с губ, сокрытых надежно тенью маски?       – Эстер...       – Ответьте мне. Как долго длилась ваша Ночь? Как давно она бросила меня ради вас? Как долго вы вытесняли меня из её сердца? Вы, тот, кому не ведомо время... у вас его сотни лет... у меня не было даже пяти... Все поглотила Ночь... Тёмная вечная холодная промозглая ночь...       – Эстер...       – Как смеете вы приходить в его дом? Вы? После всего, что вы сделали? – на задворках сознания пульсирует странное воспоминание – водоворота перемещения. Там было что-то важное, что я услышала. Что-то что способно сейчас придать мне сил и ударить его первой, пока он своими речами, своей властью, своей силой не разрушил до основания меня саму. Но – ускользает. Не ловится, шипит заблюренной картинкой.       – Эстер!       – Какая же я дура... – всхлипываю, понимая, что боль не проходит. Усиливается, вырезая узоры на кровоточащем сердце. – Навеки твоя. Э.К. ... И тут же её дочь, со своим «Нет, молчите», сама... О, Геката, сама! Первая! Да как вы...       Его подбородок словно каменеет. Ведьмак в одно мгновение вскидывается с кресла, оказываясь рядом со мной. Задираю голову непроизвольно, пытаясь не упустить его лицо. Он грубо выхватывает меня из моего пристанища, вздергивает, как тряпичную куклу, приподнимает над полом, заставляя цепляться носочками туфель, железной хваткой впиваясь в мои плечи.       – Эстер, – не говорит. Почти рычит мне в лицо каркающим «р», – вы умопомрачительно везучая ведьма на поиски информации, о которой вы понятия не имеете.       – Плевать я хочу на ваше мнение обо мне! – болтаю ногами, пытаясь обрести опору и вырваться. Не моя он Ночь, чтобы указывать.       – Э, нет, Эстер Кроу. Плевать – это не ваш случай.       – Сделка срывается? – не могу не воткнуть ему шпильку. Ах, зря он проговорился.       – Сделка? – он раскатисто смеется, вызывая волну страха, что холодит мой позвоночник. – Теперь уже я – плевать хотел на сделку...       Меня окутывает его темнота, вырывая из-под защиты моего дома. Не понимаю, где мы, но обернувшись, вижу стелящиеся тени крылатых птиц, что украшают столбы нашего забора. Не далеко ушли.       – Не смейте трогать меня больше без моего на то согласия! – изворачиваюсь, вырываясь из жесткой хватки, и отступаю вглубь маминого сада. – Ненавижу вас! Вы разрушили всё, что у меня было! Вы! Не остановили её! Дали ей уйти... закончить расчеты... вы! Я действительно – была тогда не в себе... Как я могла? – кричу, прерываясь на всхлипывания. Отчаянно жестикулирую, пытаясь то ли успокоить волну, то ли вызвать и обрушить на его замаскированную душу.       – Никак вы не могли! – он снова оказывается рядом в мгновение ока. – Всё, что вы сделали, лишь коснулись маски.       – Коснулась? – внутри поднимается новой волной уже личная обида, подкрепленная оскорблённым достоинством. – Коснулась? Да я душу вложила в ...       – Поцелуй? – он снова усмехается. – Боюсь вас разочаровать. Это было касание. Потому что поцелуй – выглядит иначе.       И прежде чем я успеваю что-то осознать, он окутывает меня своей тьмой, дезориентирует, заставляет приоткрыть рот в возмущенном вскрике, и едва я ведусь – мои губы сминают его. Он прижимает меня к своей груди, фиксирует затылок, зарываясь рукой в волосы, сгребая их в жменю, и тянет на себя, не давая улизнуть. Мне не остановить его. Он не спрашивает разрешения, он врывается властным напором, заставляя меня непроизвольно ахнуть от его... наглости? Его язык скользит по моему, пытаясь то ли поймать, то ли приструнить. Замираю, но лишь для того, чтобы уловить момент, и, отстранившись на малую толику, – попытаться сомкнуть зубы в попытке прикусить, остановить непрошенное вторжение.       – Эстер Кроу, – сложно понять, что именно шипит мне в истерзанные губы: уязвленное самолюбие или попратая наглость? Но гнев внутри меня с радостью впитывает его поражение.       – Вы не моя Ночь, – почти выплевываю ему в лицо ненавистное слово, и замираю, осознавая, что его кожа лишена былой защиты. Мы всё ещё в коконе его тьмы, и я чувствую ласкающее объятия его бархатистой магии, но я – вижу. Его лицо. Без маски. Слова застывают на кончике языка.       – Я никогда не был её Ночью.       – Не нужно иметь много ума, чтобы сопоставить, – спроси кто меня сейчас, почему я продолжаю стоять так близко, ощущая, как мехами вздымается его грудь – я не отвечу. Не смогу. Его жест, то, чего, возможно, не видел никто, не даёт мне пошевелиться, пожирая глазами его черты. Подмечая особенности, скользя по овалу.       – И всё же, ум бы вам не помешал, – он неожиданно упирается в мой лоб своим, и ослабляет хватку на моём затылке, поглаживая зудящую кожу кончиками пальцев.       – Мне хватает, – не понимаю, почему не вырываюсь. Что держит меня, что заставляет успокаивать одну эмоцию за другой, что заставляет меня чувствовать его тепло.       – Лукреция, – тихо произносит он, и скользит щекой по моему лбу, словно лаская меня, запоминая это ощущение.       – Что? – переспрашиваю, силясь понять ход его мысли. Но ощущение его кожи, его запах непокоренного океана, дымный привкус его поцелуя, тающий на моих губах, всё это совсем не способствует концентрации.       – Её Ночью – была Лукреция, – он чуть разворачивается, заключая меня в объятия, уже не железные, уже почти трепетные, манящие, невозможные. Прижимается к моей голове, поглаживая меня по спине в успокаивающем жесте. – Она была её Светочем, её путеводной звездой. А Верховная – заняла сторону Ночи. Магическая связь. Сильнейший тандем. Искрящийся поток переплетенных способностей.       – Я, – начинаю фразу и понимаю, что продолжить уже не смогу. Память, наконец, извлекает момент водоворота, и снова слышу «не простила». Детали разворачиваются, меняя картинку. Я судорожно вздыхаю и уже сама жмусь к его оперению, пряча голову на его плече. – Что именно она не простила?       – Она, – он усмехается, мимолетно касается моих волос губами и снова прижимает к себе. – Она просила присмотреть. Не пускать одну. Он – не смог. Это не его вина. Твоя мать была слишком увлечена, забывая об элементарных правилах предосторожности. Когда Лукреция вернулась – даже она, мы все, не смогли уже ничего изменить...       Мы замолкаем, погружаясь каждый в свои мысли. Магия клубится вокруг, ластится, как огромный зверь, баюкает в колыбели своей силы. Он всё чаще касается моих волос. Спускается к виску, скользит по скуле, и на мгновение останавливается у моих губ, словно взвешивая, словно принимая окончательное решение. И я повторяю уже пройденное. Приподнимаюсь – и тянусь к нему первая. Но в этот раз всё иначе. Он – ждёт. Принимает, отвечает, и перехватывает. Снова сгребает волосы на затылке, снова лишает меня возможности. Забирает, доминирует, берёт. А моя магия больше не щиплет ладони, мерцающим потоком вливается в его бархатистость, окутывает нас посередине сада в ночи. Искрится от удовольствия и лопается на коже мягкими пузырьками. И мне хочется верить, что мама была счастлива. Пусть и в запретной связи. Но как же чертовски красиво, быть чьей-то ночью...       – В этом, действительно, есть что-то магическое, – я смущаюсь, прячась на его груди, отчетливо понимая, что сказала это вслух. Кончик его носа касается моего уха. – А что касается вас... У вас есть Ночь, леди Кроу?       Я тихо смеюсь, покачивая головой. В воспоминаниях проскальзывают его недавние слова про планы и маски. Вскидываю голову, ловя его взгляд, и тихо шепчу:       – Хочешь быть моей Ночью?