↜︎ Школа Плотских Утех ↝︎

Как же обалденно Дилюк отсасывает. — Мх… Да-а… Кэйа наблюдает за движениями его головы из-под полуопущенных век. Волосы вихрятся пламенными волнами, спадают на плечи и открывают вид на перекатывающиеся мышцы обнаженной спины — дьявол, каким же правдоподобным все это кажется. Смотреть вовсе не обязательно — достаточно чувствовать. Даже несмотря на нечеткость картинки, ощущения во сне такие яркие, будто Кэйа на самом деле причинным местом по кровати елозит — не меньше. А уж сколько там додумывает перевозбужденный мозг — страшно представить. И вообще, вся надежда на то, что он забудет об этом, как только проснется. Чтобы совесть не сожрала. Но пока остается наслаждаться тем, на что невозможно повлиять. Дилюк вбирает его до конца, крутит головой, продолжая бесконечное спиральное движение, и выпускает до самой головки, чтобы опять взять полностью. Быстро, но вместе с тем плавно и до того ювелирно, что когда он ласкает уздечку, то кажется, будто языков у него как минимум два. Сжатые в кольцо у основания члена пальцы повторяют движения рта, а губы скользят по стволу так плотно, точно оторвать собираются. Как же хорошо он это делает. Сквозь пелену поглощающих чувств пробивается что-то знакомое. Тонкой нитью окутывает тело и совсем незаметно питает. Та же энергия, что исходила от Дилюка в прошлый раз, пробивается к нему сквозь сон, и это просто верх реализма. Кэйа откидывает голову назад. Он, кажется, сидит, раскинувшись на диване — не так уж и важно где именно, пока эта сладкая пытка продолжается. Очертания знакомого кабинета слегка плывут перед глазами, а влажные причмокивания звучат где-то далеко на фоне, и он, в страхе, что сон закончится, сам тянется к Дилюку. Его волосы наощупь столь же мягкие, что и на вид. Кэйа сгребает их в ладонь и тянет на себя. Дилюк мотает головой, пытаясь отказать, но нечего его жалеть, коли это всего лишь сон. Вот так, двигай быстрее. И говорить вслух тоже не надо, если это мозг фантазирует. А еще лучше схватить за голову сразу двумя руками — так, чтобы насаживать этот ненавистный рот как следует. Дилюк буравит его обвиняющим взглядом, но послушно ускоряется, утыкаясь носом в лобок каждый раз, когда берет полностью. О-о-о, какая эйфория наполняет тело от одного только воспоминания. Ну что, паршивец, кто теперь чей рот использует? Сколько прошло с того вечера… День? Три? Неделя? По ощущениям, Дилюк сосет уже вечность, и несмотря на растрепанные волосы и румяные щеки, двигается так, будто сможет продолжать еще столько же. Жаль, Кэйа собирается помешать ему своим подступающим оргазмом. Он завороженно следит за тем, как его стояк исчезает в чужом рту, и уже совсем бесстыдно стонет. Дилюк делает все прямо так, как ему хочется. Кэйа лишь немного поправляет ему волосы, гладит по втянутым щекам и откровенно наслаждается картиной. В этот раз мозг превосходит себя во всех деталях, на которые был способен, начиная от энергии, что циркулирует в теле, как настоящая, и заканчивая босой стопой, которой Кэйа елозит по ноге Дилюка. Он ведет прямо по бедру и вверх, к стояку столь большому, что отчетливо выпирает через брюки прямо вдоль ноги. И мысль, что Дилюк на самом деле бы так возбудился, отсасывая ему, столь приятная, что даже пресс поджимается. Кэйа надавливает на бугор пальцами ног и оглаживает через ткань, пытаясь прикинуть, реалистично ли это вообще, или в этот раз его неумная голова перестаралась с размером, представляя такие детали. Дилюк обхватывает за голень рукой и мычит что-то, не выпуская головку изо рта. Его лицо становится четче, энергии приливает больше, но Кэйе уже не до этого. — Аргх, не шуми, — раздражается он, чувствуя, как ногу двигают куда-то вверх. — Еще немножечко… Жар сжатого вокруг члена рта заставляет вскидывать бедра навстречу. Хочется получить еще — быстрее, сильнее, жестче, резче. И Дилюк изо сна — такая душечка, в сравнении с настоящим, — не отстраняется, позволяет долбиться до последнего. Дилюк упирает его пятку себе в живот, и Кэйа четко ощущает ею, как ритмично поджимается чужой пресс. Вот так, старайся для меня. В груди просто пылает, а глаза начинают закатываться, но он эгоистично хочет еще. — Да! Да! Да! Вот так! — Кэйа из последних сил сбивчиво толкается в узкую глотку. — Пожалуйста… М-м-мх… Поток чужой силы набирает такие масштабы, что игнорировать его становится невозможным. Толчок, два, три, четыре… Он натыкается на прожигающий взгляд, успевает откинуть голову назад (не смотри на меня, придурок) и в этот момент от накрывающего удовольствия его выгибает дугой. — А-а-ах… — и совсем тихо: — Дилюк… Сладость оргазма растекается по всему телу, яркой вспышкой бьет в голову. В глазах темнеет — остаются только сокращающиеся мышцы и шелковистые волосы в сжатых пальцах. Осознание неправильности приходит с опозданием — в виде чужих рук, которые почему-то разжимают его кулаки, вместо того, чтобы спокойно себе растаять, исчезнуть и все то остальное, что обычно происходит во время смены фазы сна на глубокую. — Эй, пушти, — просит Дилюк изо сна так, будто что-то мешает ему говорить. Ох, верно, Кэйа ведь кончил ему в рот. Он нехотя отпускает руку, позволяет чужим волосам выскользнуть из хватки и продолжает лежать с закрытыми глазами, надеясь, что сон сейчас все-таки возьмет свое. Но шум на фоне кажется настолько реалистичным, что это начинает напрягать. Потому, что сон все никак не наступает — наоборот, происходящее становится неправдоподобно четким, как для выдуманной ситуации. Когда его начинают вытирать, Кэйа уже основательно сомневается; когда брюки подтягивают, а ширинку застегивают, в голове становится достаточно ясно, чтобы окончательно убедиться: ни хрена это не сон. — Эй, — диван рядом прогибается под чужим весом, — ты же не очнулся только для того, чтобы подолбить меня в рот и опять отрубиться? — скучающим тоном предполагает Дилюк. Кэйа застывает на месте, ощущая, как ему тыкают пальцем в щеку. Блять, это реально не сон. — Я вижу, как ты напрягся. Это не могло произойти в реальности. — Хватит притворяться, — Дилюк придвигается так близко, что щекочет дыханием скулу, — иначе я решу, что тебе не хватило. Нет, пожалуйста, пускай это будет мои ночным кошмаром. Кэйа упрямо не открывает глаза, хотя язык так и чешется с вызовом спросить: «И что, отсосешь мне еще раз?» — Иначе, — в голосе Дилюка слышны нотки азарта. Кэйа чувствует, как он склоняется почти вплотную и шепчет прямо на ухо: — Мне придется тебя трахнуть. Ха-ха. Да нет, какое облегчение — это все еще сон. Не может же заместитель такими словами изъясняться, верно? Ну да, прямо как не мог вчера сунуть ученику пальцы в рот. Ха-ха. Ха. Я влип. — Сам себя трахни, ты! — срывается Кэйа, открывая глаза. Смотреть двумя очень непривычно. Вернуть бы свою повязку, да только все мысли тут же занимает Дилюк, который сидит так близко, что это становится пугающим. Кэйа отстраняется еще до того, как решает, в какую сторону бежать. Дилюк выбирает за него резким толчком в плечо. — Блять! И более того, он не отпускает, а продолжает движение. Бам. Кэйа падает спиной на диван. — Пусти! Дилюк наваливается сверху быстрее, чем он успевает подумать «мне конец». Взгляд натыкается на его обнаженный торс. Еб твою эту самую, где свитер? — Стой! Ого, это действует. На совпадение списывать не хочется — настроение почувствовать себя героем, остановившим грузовик рукой. Дилюк застывает в сантиметрах от его лица и неотрывно смотрит. И опять на губы, чтоб его. — Только попробуй, — Кэйа пытается звучать уверенно, — попробуй, и я тебя укушу, поганец. Он заполошно дышит через рот, пытаясь не начать истерить вслух, пока Дилюк спокойно удерживает его за плечи и просто смотрит. Изыди, нечисть, отъебись. — Рад, что ты пришел в себя, — нечисть невинно улыбается, прежде чем отпустить. Изверг. И пары минут рядом не пробыл, а уже самого черта чуть до молитв не довел. Кэйа продолжает лежать и глотать воздух, как будто яростное дыхание отпугнет от него этого сумасшедшего. Он трет лицо рукой, прячется от взгляда, который почти физически ощущает на себе подобно чужеродному предмету. Произошедшее за последние минуты доходит очень медленно, не желает укладываться в голове или собираться хоть в какой-то пазл. Нет, он реально мне отсосал? Реально? — Ладно. Какого хрена, — с расстановкой произносит Кэйа, — ты сейчас сделал? Он осторожно выглядывает меж пальцев и натыкается на несложную улыбку. Дилюк забавляется. Весело ему, блин. Сначала до тремора рук доводит, а потом лыбится, гаденыш. — Разбудил тебя, — пожимает плечами он. Ну да, что может быть лучше, чем проснуться от того, что тебе сосут?! Рук же нет, чтобы растолкать спящего, да, Дилюк?! Приходится работать ртом, спасибо большое, что вызвался, Дилюк! — Прошу, скажи, что у вас тут не все такие прибацанные… — молится Кэйа, спрятав лицо уже в обеих руках. Диван прогибается возле его плеча, и сверху доносится: — М-м, а тебе уже мало меня одного? Да нет же, тебя и в одном экземпляре много. Оставь мне половину, чтобы я безопаснее себя чувствовал. Желательно нижнюю, чтобы рожу твою противную не видеть. — Блять, да что с тобой такое? — Кэйа, продолжая лежать, отталкивает его от себя и жалеет только, что не ногой. Дилюк отодвигается и озадаченно себя осматривает. — Хм-м, давай посчитаем: я заведенный, голодный, отдал часть энергии тебе, — он обыденно перечисляет, загибая пальцы, — а ты провоцируешь меня, прямо как вчера, и мне уже тяжело держаться… — Хватит! — не выдерживает Кэйа и поспешно отодвигается на другую сторону дивана. — Понял я, понял! Как псина в период гона, все ясно, — он быстро меняет тему, пока до Дилюка не дошло, как его обозвали. — Лучше скажи, что случилось, пока я… — и замолкает на полуслове. Пока что? Он же хорошо помнит, как покинул спальню. Вышел в коридор, закрыл за собой дверь, прошел половину пути, а потом? Провал в памяти, впредь до пробуждения с одной большой пиявкой между ног. — Может, это ты скажешь, что случилось? — Дилюк отвечает вопросом на вопрос. — Я же просил тебя полежать в кровати… Мозг наконец полностью возобновляет работу после временного превращения в желе. Точно, крылья. Точнее, те отростки, которые должны были ими стать. Кэйа лапает себя за поясницу. Рассыпались. Вроде, все логично — он, кажется, сильно истощился, а призывать их, по рассказам отца, далеко не так просто, как какие-то когти — чересчур затратно для молодого организма. Да и учитывая то, что они еще не совсем сформировались, что с ними будет теперь? Вырастут ли вообще? Или это был их звездный час, когда они отдали весь свой ресурс на то, чтобы удержать его в воздухе, и рассыпались навсегда? — …а ты решил, что обморок в коридоре — то, чего тебе не хватает на твою голову, — продолжает Дилюк тем временем. — Не объяснишь, куда шел? — О-ох, — Кэйа потирает лоб. — Надолго я вырубился? — Достаточно, чтобы тебя успел осмотреть доктор. Дилюк на дистанции в половину дивана от него выглядит все серьезнее и серьезнее. Интересно, как далеко надо отойти, чтобы он не казался таким мудаком, каким кажется большую часть времени? На километр? Два? Пяти, наверное, будет достаточно, чтобы почувствовать себя в безопасности. Малюсенька точечка с пометкой «заместитель», самое то. Но пока расстояние между ними измеряется только мебелью, остается продолжать попытки найти связь между двумя бесспорными фактами: «у меня выросли крылья» и «он мне отсосал». — И что… сказал этот доктор? — Кэйа чешет поясницу, ощущая, как под тонкой тканью футболки что-то отлетает от кожи — засохшая кровь, что же еще? Дилюк пару секунд смотрит в пол, прежде чем решается ответить. — Из-за падения у тебя пробились… — Крылья, — договаривает Кэйа, складывая руки на груди. — Да, я уже понял. И? Ох, как же грозно он звучит — сам собой гордится. Особенно когда каждая вторая мысль крутится вокруг того, что между ними было пять минут назад. Так, тихо! Осуждать себя за то, что тебе понравилось, будешь потом. Дилюк поднимает на него озадаченный взгляд. — И я не доктор, — говорит он, — но по его словам, это слишком рано. — Ага, на целых полгода, — нарочито небрежно кивает Кэйа. — И что, я теперь инвалид? От осознания становится совсем не по себе. Но не показывать же свою слабость перед этим… этим мерзким созданием, которое, блять, опять над ним насмехается! — Что?! Что смешного?! — не выдерживает Кэйа, замечая, как уголки губ Дилюка скользят вверх. Кричать кажется слишком малым наказанием — он вытягивает ногу и толкается в этот раз пяткой. — Спасибо, конечно, за утешающий минет, но я, блять, из-за тебя теперь не смогу летать, ты понимаешь?! Дилюк ловит его за лодыжку и одаривает взглядом, не предвещающим ничего хорошего. — Сможешь. От удивления Кэйа даже забывает выдернуть ногу из его хватки. — Пиздишь. Дилюк буравит его недовольным взглядом ровно секунду. В следующую — резко тащит на себя. — Блять, опять… А-а-а! — Кэйа проезжается задницей по дивану, замирая ровно с ногами, вытянутыми поверх чужих бедер. — Кто учил тебя так разговаривать со старшими? — строгость в голосе Дилюка вместе с близостью звучит как пощечина. — А кто учил тебя так домогаться до младших? — передразнивает Кэйа. — И угрожать им. И-и-и, — хреново передразнивает, но от всего сердца старается, — и быть таким кретином. Но когда рука ложится ему на затылок (угрожающее сжимается — никакой романтики), весь его пыл мгновенно утихает. — Кретином? — ну и чудовище. Это ж надо так уметь — вложить в одно слово целую палитру непередаваемого ощущения втаптывания в землю. Кэйа громко сглатывает слюну. — Может, поговорим на расстоянии? — предлагает он, невзначай отпихивая от себя чужую руку. Рука ни капли не отпихивается. — Мне и так хорошо, — тоном, не допускающим возражений, отвечает Дилюк. Конечно, хорошо тебе, демонюга ты развратная. — Ха, ну ладно, — Кэйа всем телом содрогается перед холодным взглядом. Вот гадство — лучше бы он дальше был просто возбужденным заместителем. Теперь он злой возбужденный заместитель, и это еще хуже. Но Кэйа все же пытается вернуть его благосклонность примирительным тоном: — Что, ты там говорил, я смогу? — Отрастить свои крылья. Он млеет на месте, и даже не от информации. Просто Дилюк укладывает вторую ладонь поверх его ног и обнимает за ляжки. Взглядом говорит: «никуда не пущу». По спине пробегается волна мурашек. Шальная мысль летит к остальным вдогонку: «Он тебе, кстати, на этом самом диване только что отсасывал». Ну почему сейчас, дурная башка, почему ты все еще думаешь об этом теперь?! — Это будет трудно, учитывая их форму сейчас, но если дать тебе достаточно Амаре, — продолжает Дилюк так, будто Кэйа у него на уроке, а не на коленях, — то они сформируются до конца. Фактически, ягодицами-то он на диване. Практически, Дилюку ничего не стоит притянуть его ближе к себе. Ладно, он думает не о том. — Амаре, — повторяет слово Кэйа, включаясь в разговор. — Сексуальной энергии. Ах да, Дайнслейф что-то такое говорил. — И ты, значит, решил не терять времени и начать меня кормить… — Нет, я поделился просто, чтобы вернуть тебя в сознание, — возражает Дилюк. Интересно, могут ли эти существа трахаться без какой-то сакральной цели? Сегодня лечебный минет. Вчера — спасительная дрочка. А завтра что — анал от плохого настроения и групповуха во славу Каэнри’ах? — В смысле, в сознание? — Ты слишком много потратил на исцеление и отрубился. Доктор посоветовал тебе помочь. И ему хватает какого-то там решения доктора, чтобы отсосать почти незнакомцу?! — Так надо было оставить меня в покое! — Кэйа опять дергается из крепкой хватки. Опять неуспешно. — Я бы сам восстановился! — Не знал, что ты хотел провести ночь в моей постели, — игривые нотки в голосе заместителя сражают наповал. — О, дьявол, по какому принципу ты строишь логические связи… Кэйа прячет лицо в руках. Как же это утомительно. — Если бы я не помог, ты проснулся бы не раньше завтрашнего утра, — объясняет Дилюк. — Но я не против, — его тон становится еще более развязным. — Если так хочешь остаться у меня — могу одолжить пижамку… — Чего-чего?! — Кэйа дергается в третий раз и решает, что на пятый точно даст ему в нос. — А теперь серьезно, — меняет тон Дилюк. — Если хочешь нормальные крылья, то тебе надо как можно больше энергии. — Вау, а я и не догадался! — с иронией восклицает Кэйа, вскидывая руки. — Вот только, если ты не успел заметить, то я еще даже не пробудился и пока что совсем не собираюсь! — Тебе не с кем? — Что? — он тут же столбенеет. — Тебе не с кем пробудиться, — утвердительно повторяет Дилюк. — Нет, — Кэйа мгновенно меняет тактику, ощущая угрозу в чужой руке, сжатой на бедре. — Я… У меня… э-э, есть один парень на примете, — вторая настойчивее поглаживает шею, — и это не ты! На деле, все что было у него на примете пару часов назад, так это побег отсюда. Теперь, когда приоритеты резко меняются, он зависает где-то на стадии осмысления и принятия, а не выбора, блять, партнера. — Вчерашний вечер ты провел у меня, — Дилюк начинает о чем-то своем. — И что с того? — А на уроках был примерно два часа, — прикидывает он. — Ты застенчивый, недоверчивый и не собирался искать парня до сих пор. Больше всего времени ты провел с Ризли, и если это не он, то я тебе не поверю. — Чего-чего?! — пораженно восклицает Кэйа. — Не Ризли, значит, — Дилюк подтверждает свои догадки. Раскусил, как нефиг делать. Жестокий. Мог бы и подыграть. — В таком случае, выслушай мое предложение, — говорит он. — Предложение? — Кэйа скептически щурится. — Да. Что ему может предложить этот сгусток из мрака и концентрированного зла? Вероятно, какую-то гадость по типу эксперимента с участием Бобы или чего похуже. — Какое? — Пробудись со мной. Ого, как певуче он умеет говорить. Вот только смысл слов доходит с трудом. — Ты предлагаешь мне… Кивок. Наконец доходит. Сравнимо только с резким ударом головой о стену — ощущения те же. — Ты предлагаешь что?! Да никогда в жизни! Дилюк лыбится так, будто Кэйа сказал «с удовольствием, начнем сейчас». — Я говорю «никогда», слышал?! — повторяет он для уверенности. — Да, но в этом и проблема, — Дилюк улыбается еще шире. — Я слышу одно, а вижу другое. Да у него же фляга свистит. Вот, уже глюки ловит. Кэйю хватает только на полное сарказма «вау». Дилюка — на многозначительный взгляд со слегка поднятыми бровями. Теперь, по его правилам, надо спросить, что он там видит. Кэйа во всякие дебильные игры не играет — молчит. И с ужасом чувствует, как пальцы на его шее перестают сжиматься и скользят вверх, поглаживая по загривку. — Ладно-ладно! — сдается он, отбиваясь от касаний, пускающих по спине мурашки. — И что ты видишь? Дилюк довольно ухмыляется. — Твой интерес. — Чего? — тут же подрывается Кэйа. — Все что меня интересует — это свалить отсюда поскорее! — И поэтому ты позволил затащить себя на коленки? — Что?! — он чувствует, как краснеет. — Ни хрена подобного! Видишь — задница все еще на диване! — и для наглядности хлопает по дивану рядом с собой. — Ладно. Дилюк обхватывает его за талию. — Не тронь! — кричит Кэйа. Он брыкается ровно до одного момента. Дергается, когда приподнимается в воздух. Пытается пинаться, пока его тянут за одно колено, раздвигая ноги. Замахивается для удара и вскрикивает, когда Дилюк отпускает его прямо на себя. Ягодица и внутренняя часть бедра проезжается по чему-то твердому. Чему-то — эта штука точно не может быть пенисом человекоподобного существа, нет. Он наверняка прячет в штанах трубу. И Кэйа, конечно, не комплексует по этому поводу, но таким же убить можно, а он еще слишком молодой для смерти! — И какие оправдания ты найдешь теперь? — мирно интересуется Дилюк, внимательно изучая его реакцию. Ох ты ж блин… Кэйа точно успевает преисполниться, потому что так увлекается происхождением упирающегося в него агрегата, что только теперь в полной мере осознает, что буквально оседлал Дилюка его же стараниями. — Что у тебя в штанах? — резко интересуется Кэйа. Взять неожиданностью — вот, что он пытается. Ну же, гад, красней — осознай, как ты неприлично себя ведешь, и давай, снимай меня с себя. Нет, на нем эта штука почему-то не работает. Дилюк только сверкает своей безупречной улыбкой так, что аж бесит. — Показать? — он ощутимо двигает бедрами вверх, и Кэйа вцепляется в него, чтобы не слететь с дивана. Бугор в его штанах проезжается по ноге так, что сомнений не остается: там ебаный пожарный шланг. — Нет уж, держи свой дрюк при себе, — сквозь зубы шипит Кэйа, убирая от него руки. Зато Дилюк обвивает его своими. Змеюка ухватливая. — Так что, все еще будешь доказывать, что не заинтересован? — спрашивает он. — Поверь: ни капли! Кэйа пытается приподняться на коленях, чтобы не упираться в него так сильно, но Дилюк настойчивым движением прижимает к себе еще сильнее. — Ой! — Кэйа, — он заметно серьезнеет. — Я понимаю, что это не так легко — отпустить себя. Но признать свою симпатию — самое простое, что ты можешь сделать, чтобы… Кэйа опять не дает ему договорить. — Да не испытываю я к тебе никакой симпатии, тупица ты эдакая! — орет он. — Вообще плевать мне! И если он лишь выходит из себя с криком и ругательствами, то Дилюк доводит свою правоту противоположным способом. — Вчера ты позволил тебе подрочить. — Твои дружки меня заставили, — парирует Кэйа. — Сегодня — отсосать. — Ты сам это сделал, — он качает головой. — А ты наслаждался. — Я думал, это сон! Я не знал, что это ты, — Кэйа переходит к оправданиям. — Я спал! — И поэтому кончил с моим именем на губах? — Дилюк хмыкает, опять показывая свою блядскую ухмылку. — И что?! Это не доказывает, что ты мне… Ничего не доказывает! — Ладно, — Дилюк продолжает перечислять его грехи. — Еще ты дал себя обнять. Да за что по больному сразу?! — Я не обнимал в ответ, — еще раз отмазывается Кэйа. — И даже сейчас, когда я опять к тебе лезу, — он в ужасе чувствует, как под футболку подлезают наглые руки, но продолжает оторопело слушать, — ты все еще не противишься так, как мог бы, если бы в самом деле был против. Отлично — смена ролей: теперь инкуб объясняет ему, как должна работать его симпатия к этому самому инкубу. — Может, потому что я тебя боюсь? — едко напоминает Кэйа, ухватившись за чужие предплечья в попытке отцепить их от себя. Там, где к пояснице прикасаются чужие ладони, кожа просто горит, но когда Дилюк вспоминает последний аргумент, лицо начинает полыхать еще сильнее. — И потому ты сам потянулся, чтобы меня поцеловать? Вот же сука. Кровь приливает даже к ушам — стыдно-то как! Так, Альберих, возьми себя в руки! Пока у него нет доказательств, ты чист и невинен. — Я не тянулся никуда, — сжав зубы, отрицает он. — Кэйа. Дыхание опять сбивается, как будто он бежит кросс, а не сидит на… даже не на диване, а на чужих бедрах. О, дьявол, как до этого дошло? — Не было такого, — упрямо настаивает он. — Так ты память потерял? — проницательный взгляд сверлит его насквозь. — А может и да, — с вызовом предполагает Кэйа. — И что теперь? — Думаю, ничего страшного, — Дилюк обхватывает его за торс и тянет к себе с твердым намерением повторить. И вот уже Кэйа не язвит, а с криками отбивается. — Нет! Не смей! — он упирается Дилюку в плечи, но дистанция между ними все равно неумолимо сокращается. — Ты каждым своим действием показываешь… — Не трогай меня! — пальцы впиваются в чужую кожу так, что точно оставляют на ней кровавые полумесяцы ногтями, но Дилюк тянет к себе, будто ничего и не чувствует. — …как сильно тебе нравится то, что я с тобой делаю… — в каждом его слове прямо можно нащупать ту жажду, о которой он предупреждал. Знакомое возбуждение неожиданно бьет в голову, и Кэйа на миг думает, что все же придется с ним поцеловаться. — Ничего мне не нравится! Нет! Ты ошибся! — но до последнего упрямо продолжает отбиваться. Но Дилюк ведь тысячу раз прав — пока Кэйа отчаянно строит из себя недотрогу, тело само льнет навстречу. Его кулаки разжимаются, спина выгибается в крепких объятиях, а последнюю фразу он буквально встречает своими губами. — …так что я просто не могу не дать тебе желаемого. И в момент, когда в мыслях остается смиренное «это конец», а веки опускаются, отчаянный голос разума бьет в голову молнией. Поцелуи только по любви, забыл?! — Фу! Фу! Фу! — бездумно кричит Кэйа из последних сил. — Я не собираюсь лизаться с многоебом! — С кем? — Дилюк застывает. — Ночью потрахался с Кимом, в обед полобызался с тем блондинчиком, а теперь лезешь ко мне?! Ты что, уже в край охренел? Три секунды молчания. Три секунды тишины. И на четвертую — долбанная лисья лыба, которая пугает еще больше, чем попытка поцеловать только что. — Оу, а я и не думал, что ты будешь ревновать. — Чего? — теряется Кэйа, не понимая, почему не звучат ожидаемые им оправдания или извинения. — Или ты уже права на меня заявляешь? — ухмыляется Дилюк. Дьявол, ну как можно так быстро взять ситуацию в свои руки? — Права? — Кэйа теряется. — Хочешь быть единственным, кто меня питает? М? — Дилюк настойчиво ухудшает ситуацию. — Да пусть тебе твои учителя пихают! — Кэйа из последних сил хватается за единственную ниточку, ведущую к спасению. — Нельзя тебе с учениками! Отвали! — Помнишь, значит, — удовлетворенно улыбается Дилюк, вместо того, чтобы все-таки отвалить. — Тогда, может, и про свои чувства вспомнил? Заебал. — Иди ты, блять, — цедит Кэйа со всей ненавистью, которая в нем собирается, — со своими чувствами уже нахуй… Но не успевает он договорить, как отлетает в сторону. Подставляет руки, чтобы не впечататься лицом в подлокотник, но слетает еще дальше от последующего толчка — прямо на соседнюю тумбочку лицом. — А-а-а! Он до пояса свисает с дивана, упираясь руками в низкую подставку. Попытка отжаться от нее и встать тут же терпит поражение. — Лежать. На ноги, оставшиеся на диване, внезапно давит нешуточным весом. Дилюк прижимает сгибы его колен своими, не оставляя и шанса двинуться. И самое смущающее — задница, брошенная ровно на подлокотник дивана, теперь позорно оттопыривается вверх. Если до этого у Кэйи и была возможность отбиваться, то теперь остается только молиться. Жаль, черти молитв не знают. — Какого ты сейчас собираешься? Эй, чувак, погоди, — его бормотание граничит с бессвязным набором слов, — что это за резкие перемены в настроении? Давай поговорим, как нормальные… — Знаешь, какое наказание применяют к нарушителям в первый месяц учебы? — спрашивает Дилюк, игнорируя его причитания. — К-какие? — Кэйа чуть не взвизгивает, когда к нему плотно прижимаются сзади. Он оборачивается через плечо — посмотреть, что с ним собираются делать. И зря, наверное, — более порочной картины он в жизни не видел. Дилюка тут же хочется назвать мерзким пошлым подонком, но он ведь, засранец, такой идеальный в своей подоночности, что язык не поворачивается. У Кэйи вообще ничего не двигается — все тело отказывается слушаться, пока бледная широкая рука опускается ему на ягодицу и ощутимо на ней сжимается. — Порку. Не успевает он в полной мере осознать значение услышанного, как знакомый звон ремня заново вводит в оцепенение. Нет, не говорите, что он собрался… — Обычно этим занимается Боба, — как ни в чем не бывало продолжает Дилюк. — Что, опять?! — Но думаю, он не обидится, если тобой займусь я лично. О, Кэйа уже понял его тактику. Любитель вести себя донельзя непринужденно, когда у самого хуй из штанов выпрыгивает, вот какой он. — Блять! Не надо! — безуспешно дергается Кэйа. — Я ничего не сделал! В этот раз ничего, прошу! Он обкручивает хвост вокруг сжатой на своей заднице руки, пытаясь ее отстранить, но Дилюк лишь сжимает кисточку в ладони — от хвоста по позвоночнику пробегает приятная волна ощущений — и трогает его уже той рукой, в которой держит ремень. — Да ну, прямо ничего? — искреннее удивляется он. — Нет, ничего, так что не трогай меня, ты, изврат! — трепыхается Кэйа, ощущая на ягодице вместе с впивающимися в нее пальцами металлическую пряжку. — Я не буду считать твои попытки отбиваться, потому что это было больше похоже на щекотку. Но ты назвал меня кретином, — начинает напоминать Дилюк, — а еще тупицей и скотиной. Многоеб — было обидно. На правду не обижаются, — мысленно дерзит ему Кэйа. — Боюсь, всех оскорблений не вспомню, — беззаботно продолжает Дилюк. — Пришибленным, кажется? — Прибацанным, — на автомате поправляет Кэйа. — Как думаешь, сколько шлепков ты заслужил за то, что назвал таким словом второго человека после директора? Блять, точно. Он же, кажется, тут работает. Вот это я проебался. Его тактика тут же меняется. — Ладно, я не хотел! — голосит Кэйа тоненьким голоском. — Простите меня, молю! Я больше так не буду, простите! Он упускает момент, когда давление на его ногах исчезает, и просто соскальзывает с дивана ужом, как только это становится возможным. Валится куда-то в сторону, чудом не перевернув подставку и еще полкомнаты вместе с ней. Кое-как садится, откидывает с лица растрепанные волосы и поднимает взгляд на Дилюка. Теперь, на расстоянии, когда его получается рассмотреть во всей красе, Кэйа столбенеет и без чужой помощи. Это он на работе такие мышцы накачал? Он залипает на широкой груди, заново оценивает торс и быстро опускает глаза, натыкаясь на штаны. Дилюк встает с дивана вслед за ним. — До сих я проявлял терпение из-за твоего тяжелого положения, — он склоняется и ловит Кэйю за подбородок, заставляя смотреть на себя. — Но ты переходишь любые границы. — Простите… прости, — бубнит Кэйа. — Я больше не… — Это последний раз, когда я спускаю это тебе с рук. Но если ты посмеешь сматериться еще хоть один раз, — его голос становится все ниже, а хватка на горле — ощутимее, — я займусь твоим перевоспитанием. Дилюк отпускает его и вместо этого протягивает ладонь. В левой все так же лежит злосчастный ремень. — Вставай. Кэйа оценивает его взглядом, прежде чем принять помощь и подняться на ноги. Но Дилюк не спешит отпускать. — Это твоя последняя попытка вести себя культурно, — предупреждает он. — Если и ты будешь таким, — столь же холодно отвечает Кэйа, глядя ему в глаза. Сохранять спокойствие сложно. Еще сложнее не опускать взгляд вниз. Да кто ж тебя родил таким привлекательным… Дилюк реагирует так, будто чувствует его реакцию. — И все же, — он притягивает Кэйю, приобняв за талию, и говорит прямо на ухо: — подумай о моем предложении. …и таким наглым выродком! — Да ты… Стоп! — Кэйа вырывает ладонь из его хватки и делает шаг назад. — Я… я, блин, сейчас культурно скажу… сейчас… Он тыкает Дилюку пальцем в грудь, но тот только промаргивается и смотрит так, будто готовится ловить его на новом нарушении. — Ты. И думать обо мне забудь, слышишь? И мне пох… — брови Дилюка опускаются вниз, — меня, короче, не волнует кто ты. Можешь считать, что нравишься мне сколько влезет, но я скажу. Учти, я сейчас не обзываюсь, а говорю, как есть, так что убери свой ремень! Взять себя в руки трудно, еще труднее успевать фильтровать слова до того, как они вылетают изо рта, но Кэйа пытается хотя бы ради этого момента. — Ты грубый, нахальный, ты играешь с чужими чувствами, как тебе вздумается, и ни во что не ставишь других, вот. Самый ужасный среди всех, кого я встречал, — несчастная попытка оправдать свой отказ превращается во что-то более серьезное. — Ты думаешь, что это круто — вертеть мной как хочешь просто потому что мое тело реагирует на твою умелость?! Ну да, я девственник, и что? Что с того, что ты заводишь с полуслова? Я бы с тобой не переспал, даже если бы у меня член взорвался без этого! А знаешь почему? Потому, что для меня важнее не твое смазливое личико, а то, как ты ко мне относишься! И пока ты ведешь себя так, будто я какая-то вещь, можешь хоть десять раз меня ублажить — все равно ублюдком останешься! Видеть тебя не хочу! Нет, все-таки нарушает. Дилюк все так же стоит, когда Кэйа пятится от него и нащупывает позади себя дверную ручку. И даже не пытается ничего сделать. Кэйа шагает за порог, а он просто сверкает себе своим безупречным полуголым телом и смотрит нечитаемым взглядом, пока их не разделяет дверь. Кэйа смотрит на свои ноги, чувствуя холод в пятках. Вот же блядство — такой эпичный момент испортил. Он быстро возвращается, игнорируя все так же стоящего на месте Дилюка, подходит к дивану, хватает в руки свою обувь и щемит мимо него на выход. Его маленький личный чертенок с левого плеча отзывается в самый неподходящий момент: «Может, все-таки врежемся в него сейчас поцелуем? Прикинь, как он охренеет». Кэйа огрызается в ответ: «А если не охренеет, то сам с ним и ебись, когда он откажется меня отпускать». И напоследок одаривает Дилюка лишь тремя словами: — И оденься — замерзнешь. Дверь хлопает за ним в последний раз. Статуя заместителя остается внутри.