↯︎ ↯︎ ↯︎
«И оденься — замерзнешь». Ляпнул, так ляпнул. Знать бы еще, зачем. Наверное, чтобы смягчить свой приговор после того, как до Дилюка дойдет смысл той тирады, что Кэйа на него вывалил. Нет, правда, если он сейчас выбежит следом… Ах да, такие не бегают. Выйдет, догонит его своим вальяжным шагом, независимо от скорости, с которой Кэйа будет удирать, схватит за шкирки, словно котенка, скажет своим супернизким голосом демона-соблазнителя что-то смущающее, от чего у него, бедного и беспомощного ученика, дар речи пропадет вместе со способностью ходить, и потащит обратно в свое логово. И когда шок отпустит, Кэйа обязательно начнет кричать, что не просто его обругал, но еще и проявил заботу в конце, а значит, заслужил пощады, прощения и грехов отпущения. Но пока Дилюк не вышел следом, остается лишь быстро потеряться. В планах поблуждать коридорами около часа, добраться до своей комнаты усталым, измученным, с изрядно потрепанным переживаниями сердцем, уже когда за окном начнет смеркаться, а ненависть к кретину с той стороны двери вырастет до космических масштабов. Пока что внутри барахтается лишь что-то непонятное, неоднозначное и определенно не сулящее ничего хорошего. Ну, он определенно злится. Мало того, что этот идиот его облапал, повалял по дивану во всех позах из «Камасутры», так еще и одной мысли о своем «сне» хватает, чтобы зайтись краской. Хитрый, наглый, подлый чертила, в разы хуже самого Кэйи, а ведь он и сам не цветочек! Но пока он наспех обувается, присев посреди коридора, в мозг все глубже вклинивается только процесс «валяния» и «облапывания», а это последнее, о чем надо думать после того, как освободился из столь долгого пребывания в плену. Нет, нужно охладить голову. — Кэйа? Он чуть не подпрыгивает на месте. Ты, блять, еще и телепортироваться умеешь? Нет, не умеет. О стену в коридоре опирается совершенно незнакомый ему мужчина. — Вы кто? Незнакомец отталкивается от стенки и плавно приближается. — Школьный доктор, — он протягивает руку для рукопожатия, и Кэйа неуверенно ее жмет. — Меня зовут Бай Чжу. Приятно, наконец, увидеть тебя в сознании. Как себя чувствуешь? Первый вопрос — почему не Альбедо? Второй — почему такой фрик? Одежда — смесь гардеробов самых разных профессий. Брюки с пестрым поясом в шипах, длинная узорчатая туника, под которой виднеется рубашка с таким же разноцветным галстуком, завязанным так, будто это делалось в темноте и при помощи одних только ног. Волосы — ярко-зеленые, собранные в приличного размера пучок на голове, из которого все равно выбиваются непослушные пряди. Да и глаза совсем странные. В самом деле янтарные или просто светятся — хрен поймешь. Бай Чжу полуулыбается и вопросительно поднимает брови в ожидании ответа. — Порядок, — с запозданием кивает Кэйа, прекратив пялиться. — Уже такой живчик? — доктор опускает очки, сверкая полумесяцами золотой оправы. — Что-то ты подозрительно быстро оклемался. Покажи спину. Есть ли у Кэйи претензии к проведению осмотра прямо в коридоре? Есть. Готов ли он повторять свою ошибку и спорить насчет этого? Не-а, хватило и вчера. Поэтому он без вопросов разворачивается и задирает свою футболку. Ах да, не свою — ту, что свистнул из чужого шкафа. И что печально — раз Дилюк ее не стянул, можно предположить, что ее еще придется отдавать. Бай Чжу принимается его осматривать — с нажимом касается поясницы то тут, то там и что-то бормочет себе под нос. — … смещения уже начались… но пока не чувствую меток… Ну прямо второй Альбедо. — Болит, когда я жму? — спрашивает он громче. — Просто неприятно. — А так? — Отдаленно. — Насколько отдаленно? — Как будто… — Кэйа прислушивается к себе. — Притупленно, что ли. Не знаю, как описать. — Как будто понимаешь, что должно болеть, но чувствуешь пустоту? А что это, инкубы и в телепатию умеют? — Да, оно. — А тут? — доктор трогает спину немного выше. — Так же. Бред какой-то. — Т-ц. Опять он перестарался, — Бай Чжу опускает его футболку и отходит. — Сильно он был голоден? — Кто? — теряется Кэйа. — Дилюк. Как он себя вел? — Э-э-э… — Делал что-то странное? — Ну-у-у. Из странного… Будил при помощи рта, валял по дивану, предлагал неприличное… Это сейчас что, весь список его грехов этому типу вывалить? Ну, можно коротко и емко: «пытался трахнуть». В целом, подходит. А можно схитрить еще больше и продолжать краснеть молча, чем Кэйа и занимается в момент размышлений. Бай Чжу подозрительно щурится, читая реакцию с его лица и, судя по недовольному цоканью языком, понимает все и без слов. — А я думал, твое стеснение было лишь поводом меня выгнать, — он задумчиво бормочет и целеустремленно разворачивается. Кэйа в непонятках смотрит вслед, не решаясь спросить, идти ли следом, пока Бай Чжу поспешно шагает по коридору. К счастью, он так же резко останавливается у окна. И зачем-то трижды стучит по стеклу. — Боба, — зовет он и начинает давать указания куда-то в пустоту: — Попроси хозяина отправить Кима к заместителю. Пускай возьмет с собой Юту или Оливера. А лучше — двоих сразу. Благодарю. Кэйа хмурится, поняв из сказанного ровно одно слово, столь знакомое, сколь и неприятное — Боба. На кой Дилюку три чувака в кабинете — вообще не ясно. Все, что хочется, так это быть подальше, когда они придут. — Что вы… — Кэйа успевает запутаться в обращениях. — Что ты делаешь? — Забочусь о нашем мистере Безрассудство, — коротко бросает Бай Чжу, вглядываясь в витраж на стекле. — Он же сам не попросит, если носом не ткнуть. Вечно голодный, зато благородный. Просьба позвать троих парней начинает обретать смущающий смысл. Бай Чжу тем временем жестом зовет его за собой и двигается в сторону кабинета. — К тому же, ты даже боли не чувствуешь, — добавляет он, бросая оценивающий взгляд. — А это плохо? — осторожно интересуется Кэйа, шагая рядом. Бай Чжу разочарованно поджимает губы, будто надеялся, что он хотя бы это знает, но все же принимается разъяснять: — Это значит, что он отдал тебе так много Амаре, что приглушил боль. Кэйа недоверчиво спрашивает: — Но что мне должно болеть? — У тебя сейчас кости ходуном ходят, — терпеливо объясняет Бай Чжу. — Медленно, но ходят. Растут, понимаешь? — Как и рога с хвостом когда-то? — уточняет Кэйа. Да, и это тысячу раз логично, но услышать подтверждение от доктора, значит успокоиться. Просто потому, что ура, они вырастут, трижды ура! — Верно, — кивает Бай Чжу. — Идем. А следом открывает дверь того злосчастного кабинета, которую Кэйа замечает только в упор, и входит внутрь. — Ой, — а Кэйа в нерешительности застывает на пороге. — Дилюк, — зовет Бай Чжу. С порога видно, как он сгорбленно сидит на том же диване, закрыв лицо руками. — Как ты? — доктор вмиг подлетает к нему. Кэйа же стоит, наблюдая за картиной издалека, и складывает в голове домики из разумных предположений, логических выводов и нежелания делать шаг вперед. Казалось бы, вот он — шанс свалить — гениален и прост в своем исполнении. Не надо никого отвлекать, не надо ничего вытворять. Всего лишь на цыпочках отойти от двери и махнуть в ближайший коридор. А там уже спокойно искать дорогу в знакомую часть замка, будучи в безопасности от этих глупых голодных заместителей и их заботливых докторов. Использовать этот шанс мешает лишь дурной и никому не нужный бесенок с левого плеча, коварно спрашивающий: «а тебе что, самому не интересно, что происходит?» Ладно. Если честно, то пиздец, как интересно. Как минимум, потому что менее пяти минут назад Дилюк готов был с него штаны снимать, а сейчас — это что такое? Хрупкое заместительское эго разрушил один нескладный рассказ о том, как он выглядит со стороны? Ну, если он сам того не заметил за столько лет бытия придурком, то Кэйа ему, увы, не помощник. Но черт! Кому, как не ему, сейчас стоять напротив и потешаться над этим неудачником? Кому, как не Кэйе теперь смеяться и тыкать в него пальцем со словами «ну что, выкусил?» Это же самая настоящая сладкая месть, отказываться от которой — большое упущение. И Кэйа даже почти не клянет себя, когда переступает порог. Разве что держит в голове мысль о том, чтобы чуть что — прятаться нужно за доктора. Почему Бай Чжу так возится с этим получившим отказ нытиком — другой вопрос. Не помирает же, и ладно. Да не так уж он и голоден, чтобы за пару минут из полного энергии превратиться в недвижимую статую, нет? Но если присмотреться… Вообще, Кэйа в оттенках не разбирается, но не может не подметить, насколько бледным кажется Дилюк теперь, в сравнении с парой минут до того. Если раньше был просто по-вампирски бледным, то сейчас, кажется, встань он рядом с белой стеной — только по волосам найти можно будет. — Слышишь меня? — Бай Чжу стоит над ним и пытается отвести его руки от лица. — Дилюк. И Дилюк, наконец, реагирует. — Уходи, — сквозь зубы цедит он. А потом поднимает голову и бросает на Бай Чжу взгляд, от которого кровь в жилах леденеет. Ярость плещется в полуоткрытых глазах, губы обнажают сжатые зубы, а брови сдвинуты к переносице в две прямые, не сулящие ничего хорошего линии. Ой-ой-ой, какие мы обиженные. Кэйа тихо цыкает и навлекает этот взгляд на себя. Дилюк, увидев его, тут же меняется в лице — вместо неприкрытой злости, одаривает прямо-таки беспомощной жалостью, от которой брови ломаются, словно галочки. У Кэйи же только самомнение растет, да улыбка на губах расцветает. Хитрая, довольная. Взмахнуть бы волосами сейчас, да выдать что-то эдакое, с пафосом в каждой букве. «Да-да, ты меня не получишь, понял?» — Уведи его, — просит Дилюк, обращаясь к Бай Чжу. — Уведи, — повторяет путанно, — мне нехорошо, я могу… Кэйа закатывает глаза, шагая ближе. Странно, что не «уведи его в подвал» — так ведь поступают обиженные собственники? — Тс-с-с, спокойно. Я же с тобой, — Бай Чжу гладит его по щеке, обращая внимание на себя. — Кто-то скоро придет, потерпи немного. Растекся по дивану, точно дама с разбитым сердцем — хоть успокоительные предлагай. Даже вспоминается вчерашний стакан воды, который Кэйа получил от него, когда сам начал истерить. Вернуть бы ему этот жест доброты. Прямо на голову, например, чтобы пришел в себя. — Я знаю, — Дилюк пытается говорить твердо. — Я уже позвал Кима. — А я — еще Юту и Оливера, — докидывает Бай Чжу. — Зачем? — Дилюк шарахается так, будто они уже тут. — Бай Чжу, не надо… — Чтобы ты хоть раз получил столько, сколько тебе нужно, — настаивает он. — М-да, — тихо заключает Кэйа, плюхаясь в самое дальнее от них кресло. Да начнется восполнение недостающей любви, в котором он, хоть половины не понимает, но сам не участвует. Чертенок на плече ликует вместе с ним. Великий и могучий заместитель директора выглядит как провинившийся мальчик, который пытается найти оправдание разбитой тарелке. — Бред. Мне хватает одного Кима, — говорит он. А Бай Чжу перед ним в таком случае — грозная мамаша. — А мне — одного взгляда, чтобы понять, что ты моришь себя голодом. — Все нормально, Бай Чжу. Просто немного… — он бросает короткий взгляд на Кэйю (и Кэйа пытается в ответ показать язык), — переборщил на этот раз. — Я просил тебя заботиться о себе, — с укором говорит Бай Чжу. — Я забочусь. — И приходить ко мне на осмотр. — Я уже говорил, что в этом нет нужды, — Дилюк опять начинает злиться. — В этом есть нужда, пока ты выглядишь так, будто тебе не хватает постоянно. Ладно, это уже не особо похоже на утешение зануды с разбитым сердцем. Если Кэйа ничего не путает и все правильно догоняет, то они сейчас реально спорят о том, что Дилюк мало… трахается. М-да. Не то, на что он надеялся, когда ждал великих страстей, честно говоря. — Это не так. Я вынослив, могу потерпеть. — Вижу я, как ты терпишь, — хмыкает Бай Чжу. — Кэйа, как он лез к тебе? И Кэйа, на самом деле, готов его с потрохами сдать, если только заместителя накажут. — Не в этом дело! — но Дилюк перебивает, не позволяя вставить и слова. — Тогда в чем? — наседает Бай Чжу. — Это же ученик, Люк. Кэйа закатывает глаза. Ему, конечно, на руку, но что у него за проблемы с учащимися и какого хрена он так регулярно их игнорирует? — Я знаю. — Знаешь и делаешь? Дилюк нервно потирает сжатую в кулак руку, опустив глаза в пол. Ну точно провинившийся ребенок. Бай Чжу тяжело вздыхает и добивает: — Я вынужден буду поговорить с Крепусом. Кэйа, если и слышал это имя, то сто раз забыл, чье оно, но судя по тому, как у Дилюка на сжатой челюсти двигаются желваки, некто малоприятный. — Не смей. Бай Чжу пристально на него смотрит, прежде чем ответить. — Ким, Юта и Оливер, — он поочередно загибает три пальца. — Нет, Бай Чжу, я пас, — мотает головой Дилюк. — Или разговор с отцом. Ах вот он кто, этот Крепус. — Бай Чжу, — Дилюк звучит все отчаяннее и выглядит все бледнее. — Выбирай. — Нет. — Отец или нормальное питание? Кэйа сам не замечает, когда начинает искать логику так же отчаянно, как Дилюк — отказываться от помощи. Каким образом оправдать того, кто отчаянно соблазняет простого ученика второй день, а сейчас отказывается от мяса, идущего в кабинет добровольно? Вероятно, только любовью с первого взгляда. Ой, блять. По спине сбегает холодная дрожь. Надо включить шутки про чувства в свой бан-лист — не только не смешно, но и внезапно очень смущающее. От глупостей отвлекает Бай Чжу, что напирает на Дилюка так настойчиво, словно и сам ему в папочки записался. Нависает над ним, упирает руки в бока и ждет ответа. Дилюк смотрит исподлобья, еще и хмурится так, будто прикидывает, как бы исподтишка ударить. Или удрать. — Последний шанс. Кэйа бы на его месте давно отбивался. Но заместитель — дело другое. И оттого не ясно, с какого перепуга он отказывается. Он же изврат до мозга костей, да и умений ему хоть отбавляй (Кэйа проверил), а противится, прямо как невинная девица. — Ну? — Один раз, — сдается Дилюк наконец. — Но ты уведешь мелкого. Кэйа тут же захлебывается негодованием, поймав на себе очередной пристальный взгляд — это я тут мелкий?! Ах ты ж стервозная рожа… — Уведу, как только удостоверюсь в том, что ты не выгонишь парней, — возражает Бай Чжу. Дилюк откидывается на спинку дивана и закрывает лицо рукой. — Змея приставучая, — хрипит он. — Сил на тебя нет… И вообще нет… — Потерпи немного, — Бай Чжу склоняется к нему, упираясь в диван коленом. — Иди сюда — облегчу твои страдания. Кэйа упускает момент, за каким хреном они к такому пришли, но все, что ему остается — это в немом удивлении наблюдать, как за считанные секунды Бай Чжу плавным движением приближается к Дилюку, берет за подбородок и просто целует. Спустя, блять, пару секунд после перепалки. Просто, что? Охуеть, по-другому и не скажешь. Кэйа трет глаза, щиплет себя за ногу для проверки. Но нет, это происходит в реальности: эти нечестивые твари сосутся прямо на его глазах. Без предупреждений, без объяснений, без «парень, подожди-ка за дверью, чтобы мы тебя не смущали». Дело даже не в том, что нихера бы он ждать не стал. Проблема в «какого хуя вы вообще лижетесь, паскуды такие?!» Доктор целует Дилюка без стеснения — с языком, с влажными звуками, с проскакивающим «м-м-м» губы в губы. Буквально вылизывает ему пасть, гадина, старается. И не отрываясь от процесса, открывает глаз и косится на застывшего сбоку мышкой Кэйю. Эти приколисты точно сговорились. Кэйа с запозданием корчит глупую рожицу, но Бай Чжу уже отворачивается. Эй, придурки! Меня уведите, а потом тут хоть ебитесь! — Лучше? — спрашивает он, отрываясь от Дилюка. — М-гм… И прижимается в поцелуе опять. Дилюку-то, может, и лучше, а вот Кэйю на части разрывает от этой картины. Чокнутые засранцы. Больные на голову имбецилы. Ебнутые, блять, извращенцы! Это он тут черт! Его тут должны бояться и смущаться, а не наоборот, чтоб их всех! Когда он с концами решает, что сейчас встанет, выйдет и вернется к плану «Потеряться», в воздухе разливается чужая энергия. Осторожно задевает его и тонкими змейками вьется по кабинету. Кислотная, яркая, оставляющая странный привкус во рту. Отлично, Бай Чжу не просто так решил пососаться — он делится силой. Кэйа уже говорил, что у них все пошлости сопровождаются особым смыслом? Ну, вот, еще один тому пример. И он продолжает еще немного наблюдать, прикидывая, сколько еще будет продолжаться этот цирк. Изначально пассивный Дилюк начинает двигать губами навстречу, а вскоре перехватывает инициативу и тянет своего спасителя к себе сам. Тот лишь дергается и пытается отстраняться, но его притягивает рука на поясе. — Все, хватит, — приговаривает Бай Чжу, разрывая поцелуй. — М-м-м, мне и самому надо, Люк, прости. Вместо связного ответа Дилюк притягивает его настойчивее, и Кэйа к своему ужасу замечает, какой у него отсутствующий взгляд. А этот хрен все-таки голоден, как зверь. — М-м-м, — тянет Бай Чжу в новый поцелуй. И что, спрашиваете, с ними делать? Уже можно бить Дилюка по голове, спасая доктора, или у него все под контролем? Он бегает глазами по кабинету в поиске чего-то подходящего, а вокруг, как назло, абсолютная чистота. Благо, наконец, открывается спасительная дверь — как всегда, без стука. Кэйа — единственный, кто косится в ее сторону — встречается взглядом с запыхавшимся Кимом, застывшем в пороге. — Что с ним? — он ветром летит к ним, окидывает Кэйю коротким взглядом и переключается на Дилюка. — Э-э-э… Ну, они начали целоваться… — начинает Кэйа. И замолкает, когда Ким бесцеремонно хватает Дилюка за волосы и грубо отрывает его от Бай Чжу. — Истощился, — Бай Чжу освобождается с таким спокойным лицом, будто для них это стандартная процедура, и позволяет Киму на него взглянуть. Дилюк слепо, как зомби, тянет руки вперед, но Ким отталкивает его на диван и делает шаг назад. Бай Чжу, что отходит вместе с ним, слегка шатается, но в такого же обессиленного придурка не превращается. Встает вопрос о том, что там Дилюк вообще высосал с него через один только поцелуй, но все, что Кэйе остается — предполагать, что ему самому, непробужденному ученику, такая функция, вероятно, недоступна, и продолжать наблюдать. Ладно, наблюдать — слабо сказано. Охреневать по четвертому кругу. — Что, опять? — Ким поджимает губы. — И почему ты вновь тут? — и недовольно косится на Кэйю. — Я… — теряется он. — У него были проблемы с энергией, — защищает его Бай Чжу. — И этот принц на белой кляче, конечно, опять пожертвовал все… — недовольно щурится Ким, оглядываясь на Дилюка. — Ким, сейчас не время, — одергивает Бай Чжу. — Да-да, понял я, — кивает парень и начинает быстро расстегивать пуговицы рубашки. Когда она слетает на пол, Кэйа еще не понимает, что происходит. Когда Ким, нога об ногу снимает обувь, яснее не становится. Но когда он начинает стягивать свои брюки вместе с бельем, отворачиваться становится слишком поздно. Твою ж налево… Сматериться бы смачно, да способность говорить покидает Кэйю прямо пропорционально исчезновению чужой одежды. Ну да, стоило ожидать, что два кретина в одной комнате — это еще не рекорд. Вот он — третий и по совместительству самый отчаянный придурок среди всех. Ким переступает через брюки и, абсолютно обнаженный, поворачивается к Дилюку. — Парни тебе помогут? — спрашивает у него Бай Чжу. — Да, они подойдут позже, — обыденно отвечает Ким, резким толчком в бок укладывая пытающегося встать Дилюка на диван. — Тогда не дай ему их прогнать, когда оклемается, — дает указания Бай Чжу. — Без проблем. — И не перестарайся сам. — Да помню я, — Ким беззаботно машет рукой, продолжая свое дело. Дилюк же послушно ложится, будто окончательно потерял связь с мозгами. Со здравым смыслом, нормами приличия и всем, чем тут пренебрегают на регулярной основе. Ким седлает его, игнорируя присутствие посторонних так легко, будто ему доплачивают за каждого смущенного ученика. Бай Чжу, разумеется, не считается, он — волк в овечьей шкуре, тот, кто сначала показался Кэйе нормальным, а потом начал исполнять вот эти вещи языком в чужом рту. Ладно, пора это заканчивать, пока смущение не добило. Кэйа поднимается с кресла и поспешно отворачивается, пока Ким уже приспускает с Дилюка штаны. — Может, мы пойдем уже? — напряженно просит он, чересчур внимательно рассматривая узор на кардигане застывшего в стороне Бай Чжу. Только бы не смотреть на диван, где творится то, что хуже некуда. В голове мантрой звучит «вести себя спокойно». А куда спокойнее, если в голове три идеи: кричать, как дурной, бить Кима по шее или себя — по голове. — А? — Бай Чжу косится на него, пару секунд рассматривает, а потом понимающее кивает. — Оу, в самом деле. Ким, я пойду — отведу парня, — говорит он громче. Ага, и побыстрее, пока я не стал свидетелем вещи в разы противнее, чем ваша лизня минуту назад. — Стой, — окликает Ким. И Кэйа уверен, что это не по его душу, и плевать, даже если по его — он вовсе не собирался смотреть назад. Но оглядывается. Машинально, просто за компанию или по глупости, но оглядывается. И глазами врезается в тройную порцию пиздеца. — Да? — но вот Бай Чжу все устраивает. И только Кэйа в ужасе наблюдает за тем, как Ким спокойно приподнимается на бедрах и заводит руку назад, сидя верхом на Дилюке, который все не думает выходить из обморочного состояния. — Ты в курсе, кто он? — спрашивает Ким. Голова готова взорваться. Блять, какие же вы дикари. Блять, блять, блять. Разговаривать о чем-то левом, пока пристраиваешь чужую шишку к своему входу — какой же это ебаный пиздец. — Да, — кивает Бай Чжу уже возле выхода, как будто они ведут обычную светскую беседу. — Все в порядке, не надо делать из лягушки целого Ктулху. Ким прикусывает губу, опускаясь все ниже. Кэйа еле держит рвущийся наружу поток брани за зубами. Мужик, тебе нормально насаживаться и вести при этом разговор?! — М-м-м, как скажешь… — судя по реакции, Киму еще как нормально. — Если встретите парней… а-ах, скажите им шевелить булками. — Обязательно. Идем, — поторапливает Бай Чжу. Кэйа разворачивается, твердо намереваясь больше никогда сюда не возвращаться, даже чтобы вернуть эту глупую футболку, и делает шаг вслед за доктором. Но чтобы остановиться, хватает всего одного слова. — Кэйа. Слова, сказанного Дилюком. Он оборачивается в моменте. Быстрее, чем понимает, что услышал. Прослеживает за ритмичными движениями Кима, улавливает разлитую в воздухе энергию — новую, легкую, прыткую, манящую к себе, — и останавливается на закрытых глазах Дилюка. Этот идиот простонал мое имя, будучи в трансе? — Это ты? — Ким смотрит на него с подозрением. — Тебя… зовут Кэйа? — спрашивает он с паузами на глубокие выдохи. Взгляд невольно останавливается на нем. Ким — изящность в каждом движении — раскованно двигает бедрами в надежде выбить из Дилюка больше реакции, и удовлетворенно улыбается, когда получается. Дилюк все больше напрягается, слепо тянет руки к его бедрам, пытается вскинуть свои навстречу. — Да, — Кэйа, сам не зная от чего, признается, хотя секунду назад намеревался не отвечать. — Я Кэйа, — повторяет он. — Чего же вас, Кэйа, друг к другу тянет, как м-м-магнитом? — Ким почти выстанывает последнее слово, но взгляда не отводит. Нашел, когда приебаться. Ну что не новый знакомый, то сплошное разочарование. Кэйа прикусывает язык, сдерживая парочку красочных ругательств в себе. Тянет, блять, ага. Магнитит. В сторону свободы, и не более, вот куда его зовет. Кто же виноват, что одно озабоченное создание перекрывает ему путь к единственному выходу, решив, что может пользоваться его симпатией? — Ничего меня не тянет, — злится Кэйа. И злится справедливо. — Он сам ко мне лезет. — А в кабинет… М-м-м… В кабинет тебя тоже он тащил? — напоминает Ким. — Уже второй раз… ты тут. Вот ведь дурной — сам же вчера видел, как все было, сам этого идиота останавливал. Но нет, записывает Кэйю в провокаторы без суда и следствия. И Бай Чжу — еще одна причина разочароваться в инкубах с концами — стоит рядом, не влезая в разговор, но и не помогая теперь, когда нужно его авторитетное мнение. — Я его не трогал, — твердо настаивает Кэйа. — Тебе и не надо, — Ким пристально смотрит в ответ, продолжая ритмично двигаться. — На лице и так все пишет, — и не дает огрызнуться: — Слушай, не создавай проблем себе и мне… Но договорить ему мешает внезапно оживающий Дилюк. — Дай мне… — хрипло тянет он. «По роже», мысленно договаривает Кэйа. А сам залипает конкретно. Как и остальные — потому, что Дилюк приходит в себя, и это, оказывается, худшее, что могло произойти. Сначала он сильнее двигает тазом навстречу, и все с замиранием сердца смотрят — неужели, Спящая принцесса ожила! — а потом коллективно столбенеют, когда «принцесса» крепко сцепляет руки на талии своего наездника, тормозит его и начинает быстро вбиваться снизу. Кэйе вмиг становится совсем дурно. Твою ж… Родиться бы каким-то людоедом. Просто чтобы оправдать внезапное желание отгрызть кое-кому его пустую, но привлекательную голову. Слишком уж невыносимо это созерцать. Возбуждение. Его, блять, собственное. Оно накатывает так сильно, как никогда доселе. И из-за чего? От одного, блять, вида Дилюка, который трахает своего любовника прямо на диване собственного кабинета. И от того, как резко меняется в лице бедный Ким. Он замирает с закатившимися глазами, губами, растянутыми в полную удивления букву «О», сжатыми на чужом животе руками, и, как только шок проходит, — с громкими стонами в такт характерным шлепкам. Дилюк под ним — перекатывающиеся мышцы, огнем горящие волосы под бордовой кожей дивана и зажмуренные крепко глаза. Его дыхание, на фоне стонущего о своем кайфе Кима, совсем тихое, но как же оно, блять, ввинчиваются в мозг. И больше Кэйа не думает, какой пиздец они тут устроили. Он думает «я сам пиздец». Потому, что его мнение меняется как по щелчку пальца. Ведь нельзя ругать их за то, какие они извращенцы, если в голове набатом стучит мысль о том, как Киму сейчас хорошо. Завидная мысль. И Кэйа готов избить себя до полусмерти уже за то, что ему это нравится. Нравится смотреть на то, как это делает он. Дилюк, который дерет Кима до хриплых криков — живая вывеска, горящая неоном надпись «Секс — это пиздецки хорошо». Дилюк, который на миг косится в сторону, приподняв веки — прямая угроза его девственности и трещащему по швам отрицанию. Дилюк, который лихо улыбается, сжимая руки на чужих бедрах — вопрос, что возникает сам собой: так ли плохо быть инкубом? Приплыли. Контрастом к полоумным рассуждениям ударяет понимание, что еще пару минут назад он и двинуться не мог от того, что сил не хватало. Так если этот придурошный в самом деле ходил полуголодный и уже был таким негодяем, то каким станет, когда напитается полностью? О, Кэйа искреннее желает себе не знать ответа. Благо прежде, чем его окончательно топит в смеси из неадекватных предположений, из беспамятства выводит рука на плече. — Ладно, пойдем. А в следующий миг уверенно тянет за собой. Как только дверь отделяет его от потока неприличных звуков, Кэйа тупится в землю, замерев на месте. Тишина неожиданно давит на уши не в самом приятном смысле. — Спина? — пытается угадать Бай Чжу. Нет, голова. Полна красочных картинок, от которых в футболке становится жарко, а в штанах — тесно. — Кэйа? Тебе больно? По спине идут легкие мурашки. Херня, в сравнении с тем, что творится в башке. А там — Армагеддон невиданных масштабов под кодовым названием «Заместитель». Хитрый, подлый мерзавец. Он же наверняка специально подстроил этот цирк. Хотел, чтобы я увидел, что теряю, и одумался. Иначе и быть не может. Решил показать себя во всей красе. Подослал этого подставного докторишку, чтобы вернуть меня в кабинет, как потерявшуюся овечку, полизался с ним, а когда понял, что этого мало, подговорил этого учителя музыки потрахаться прямо на моих глазах, вызвать ревность, желание поменяться местами и самому стать свидетелем твердости его мышц, облизать кожу не только взглядом, но и проверить на вкус языком, зарыться в волосы так, будто до того не проверял, сколь они мягки, и… и… и о дьявол, В КАКОМ РУСЛЕ Я ДУМАЮ?! Вытаскивать себя из состояния, подобного гипнозу, трудно до боли в зажмуренных глазах. Но Кэйа старается. Он же сильный. Он не поддастся, какой бы яркой картиной в голове не мерцало это полуобнаженное тело, какими бы отточенными не казались его движения и как бы не хотелось сделать Кима прозрачным, чтобы полностью узреть ту вещь, что делала ему хорошо до закатывающихся гла… сука. Хорошо, он готов признать: Дилюк — чудовище. Пиздец какое притягательное чудовище с чуйкой уровня «Бог» на вещи, на которые Кэйа, блять, падок. Впервые за все время так и руки чешутся взять телефон. Проблема лишь в том, что вся их техника, как и еще кое-какие блага цивилизации, была изъята еще до распределения — во благо концентрации на учебе, разумеется, и возвращения ко временам пещер с мамонтами. Так что хрен там, а не фотки бывшего парня, которые срочно надо воссоздать в уме. А это, вообще-то, звучит как верный путь отбелить себя в своих же глазах — мол, это не Дилюк мне так нравится, а фигура у него — просто мой типаж. Предположение не работает даже в теории — бывший-то был в разы шире, да и Кэйа дальше пары «серьезных» поцелуев и лапанья за зад не доходил. Как такое сравнивать? То ведь была невинная симпатия и детское смущение, а тут перед ним настоящий Возбудитель 3000+ Pro Люкс VIP 25см Все Включено и пять звезд, которые упадут с неба и нимбом закружатся вокруг пострадавшей головы бедного Кэйи, потому что он точно ею ударился, раз начал размышлять о великолепности Дилюка так, будто это, само собой разумеется. Давай, Кэйа, приди в себя. Кто он? Гандон. Он невольно испускает нервный смешок. И повторяет еще раз. За мысленными оскорблениями на сердце понемногу легчает — ну что поделать, коли ты рогатый? Когда он, наконец, открывает глаза, натыкается на вкрадчивую улыбку Бай Чжу. — Что, так впечатлился? Ого. У этого типа или конское терпение, или он просто извращенец, повернутый на наблюдении за задумчивыми учениками, и если это правда, то даже не удивит. — Нет, — Кэйа мигом склоняет голову в пол и прячет краснеющие щеки, чтобы не позориться еще больше. На глаза попадается собственная футболка. Черная, длинная, достаточно большая, чтобы скрыть свой позор. Первая хорошая за день вещь, и то, спертая у того же Дилюка. О, это не мешает осуждать свои нездоровые мысли, зачатки которых надо было убивать отрезвляющими шлепками по щекам. Но пока они пускают корни, ему не остается ничего, кроме проигрывать случившееся в голове раз за разом. От вчерашней встречи и до сегодняшнего «сна». От пальцев во рту и до сидения на парапете. От Нефилима на столе и до Кима на кое-чем другом… Долбанный Дилюк. Даже так его теперь не обозвать — долбил ведь тоже он. — А ну-ка, посмотри на меня, — длинные пальцы подцепляют его за подбородок. Кэйа бездумно противится, пока в кожу под напором не вцепляются острые ногти. Возвращение в реальность — та еще пытка, учитывая то, что никуда они не сдвинулись от злосчастного кабинета. Взгляд у Бай Чжу донельзя… докторский что ли. Забирающийся под кожу в поиске симптомов. — В самом деле? — неверующе спрашивает он. — Что? — не понимает Кэйа. — Ты так застеснялся? — Ничего я не стеснялся, — он дергается, вырывается и пытается вести себя нормально. — Отведи меня уже обратно, — напоминает уже на ходу. — Я думал, это был только предлог меня выгнать, — Бай Чжу говорит о чем-то своем, но пристраивается рядом и идет в ногу, — но ты в самом деле такой неопытный. — И что с того? — огрызается Кэйа. — То, что Дилюк попросил меня подождать снаружи, якобы, ты стеснительный и можешь испугаться, когда проснешься. Непрошенная забота от инкуба. Круто. А мысль о том, насколько смущающее просыпаться от минета, этих уважаемых не посещала? — Это… это так, — Кэйа с запозданием кивает. — Да? — щурится Бай Чжу. — Что-то я не заметил на твоем лице смущения, когда мы были в кабинете, — вспоминает он. — Уже настолько привык? Вместо ответа Кэйа отворачивается. Тут и не с таким свыкнешься. — Нет. Я был… немного шокирован, — выражение, конечно, далеко от «пиздец как охуел», но чуйка подсказывает, что материться при нем не стоит. — Брось, — Бай Чжу многозначительно улыбается. — Я думаю, тебе полезно было увидеть, чем мы живем, раз ты доселе был совсем от этого оторван. Ну да, спасибо за порнографические картины, от которых внизу живота все еще горит. Пользы по горло. — И что в этом полезного? — Не станешь окна в замке бить, к примеру, — смеется Бай Чжу. Вот ведь повезло нарваться на еще одного любителя стебать других. — Но никогда доселе Рагнвиндр не пытался переступить запрет. А тут являешься ты, и он уже лично готов кормить ученика без награды для себя… — задумчиво говорит он. — Если кто-то донесет… В общем, не сильно показывай, что ты полукровка, если не хочешь проблем. Кэйа испускает нервный смешок. — Боюсь, весь мой класс уже знает. Бай Чжу удивленно вскидывает брови и смотрит на него поверх очков. — Уже похвастался? — Сами увидели, — возражает Кэйа. Благодаря одному уникуму. — Ох, ясно, — Бай Чжу с сомнением косится на его рога. — Тяжело, наверное, быть непробужденным, раз сил даже на маскировку не хватает. Кэйа тихо фыркает. Уж кому сил не хватало, так это заместителю на сдержанность. Обматерить бы его крепко, да только в свете всего услышанного, кажется, Кэйа опять к этому причастен. Вот только обсуждать это, значит навлекать на себя самоосуждение и обвиняющие мысли о том, что… ай, плевать. — Дилюк так ослаб из-за меня? — слегка поникло спрашивает он. Бай Чжу ни капли не удивляется вопросу. — Нет, он так ослаб из-за собственной глупости. — И из-за меня? — докапывается Кэйа. — Поверь, ничего, кроме пары часов секса, ему не грозит. И отсохшего члена, судя по количеству партнеров. Тьфу, блин. Кэйа насильно отстраняет мысли о неприличном и пытается переключиться на менее смущающее. — Но как? — не успокаивается он. — За пару минут до этого он был… — и замолкает на полуслове. — Абсолютно нормальным? — угадывает Бай Чжу. — Да. — Поверь, нет лучше актера, чем голодный инкуб. Особенно, — он делает многозначительную паузу, — когда рядом есть вкусный десерт. — Не десерт я! — тут же огрызается Кэйа. — Конечно, ты же ученик. Вот он и сдерживался до последнего, — недовольно цыкает Бай Чжу. — А мог бы просто не отдавать так много. И Кэйа внезапно думает, что ничего Дилюк не мог. Точно так же, как он сам был не в состоянии отвести взгляд. Мысль беспочвенная и глупая. Которую, тем не менее, внезапно подкрепляет фраза, которую он изначально пропустил мимо ушей: «Ты нравишься мне все больше». Теперь, на фоне произошедшего начинает казаться, что Дилюк просто… хотел взаимности?↯︎ ↯︎ ↯︎
Эхо вторит их шагам в пустых коридорах. Не удивительно — время отдыха и еды. И Кэйа совсем не готов уточнять у Бай Чжу, в каком смысле они «едят». Доктор намеревается оставить его в одном из учебных коридоров, ссылаясь на неотложные дела, и наскоро объясняет, как пройти к спальням. — И на будущее, если потеряешься, — он оставляет последние наставления, — стучи по окну и проси Бобу позвать к тебе сопровождающего. Кэйа сдерживает желание закатить глаза. Ну да, просить одну страшилу, позвать другую. Нет уж, лучше блуждать коридорами до утра. — А как я узнаю, что он меня услышал? — настороженно уточняет он. Не ради того, чтобы последовать совету, само собой. Просто предупрежден — значит вооружен. — Поверь, нет такого окна, где не было бы Бобы, — качает головой Бай Чжу. Вот так новость. — Окна? — Кэйа цепляется за слово. — А балкона? — Нет. К балконам его близко не пускают. — Почему? — Чтобы в дверь не лазил. В голове красным восклицательным знаком всплывает одна небольшая ложь и по совместительству еще одна причина ненавидеть Дилюка. «Тебя вытащил Боба». Боба, которого тут и быть не могло? Вот ведь гад. Паршивец. Обманщик. Чтоб его самого с окна и за ногу. Бай Чжу напоминает о том, что он еще здесь, махая Кэйе ладонью перед лицом. — Эй, заснул там? Нет, представлял, как бью лицо вашему завучу. — Все нормально. — Тогда напоследок… — начинает доктор. — Вот ведь хитрожопый хер! — прокатывается с другой части корпуса. Они одновременно разворачиваются в сторону крика. За поворотом гремит дверь и доносятся быстрые шаги. — Блять! — глухой удар эхом проходится по коридору. — Сука! А-а-ай… — не особо удачный, исходя из реакции. — Что там происходит? — Бай Чжу идет в сторону звука. Кэйа осторожно двигается следом. Судя по приглушенной реке брани, загадочный некто не расслышал вопроса. — Вот же срань… До поворота остается шагов десять. Восемь. Шесть. — …чтоб я еще хоть раз… Четыре. Два. — …поверил в эти басни… И на них выскакивает ученик. — А-а-а! — испуганно отскакивает он. — Еп вашу мать! — хватается за сердце, ловит ртом воздух. — Какого хуя вы тут прячетесь?! — Кажется, ты слишком шумел, чтобы нас услышать, — Бай Чжу делает шаг к нему, собираясь успокоить. — Что случилось? — Спроси лучше что не случилось! — парень эмоционально вскидывает руки в жесте, полном бессилия. — Эй, спокойнее, — примирительно говорит доктор. — Нет нужды тратить нервы. В чем дело? — Этот долбоящ… — рыжик в юбке, которого Кэйа видел на уроке, а это именно он, замолкает посреди фразы, впившись в Бай Чжу пристальным взглядом. — Ой, а ты часом не учитель? — Нет, — возражает он. — Фух. Ну, короче, этот долбоящер… — продолжает парень. — Я доктор. — Бл… Ой, извини, — он тут же меняет тон, нервно одергивая юбку. — Молодо выглядишь. Ха-ха, я случайно. Прости. Бай Чжу серьезнеет, складывает руки на груди и хмурится. Кэйа смотрит то на одного, то на другого и прикидывает, насколько тут все строго с матерными словами, судя по реакции. — Пожалуйста? — добавляет рыжик, делая жалобное лицо. Бай Чжу буравит его таким взглядом, что Кэйа начинает ему сочувствовать. Видимо, все предельно серьезно. Ну, хоть об этом Дилюк не соврал. — Будем считать, что я ничего не слышал, — коротко вздыхает Бай Чжу. — Но учти, что учителя тебе не простят. — Фух! Спасибо! — парень от души ему кланяется, сложив ладони в молитвенном жесте. — Я больше не буду! Обещаю! — Так что случилось, что ты так кричал? — Ничего серьезного! Прошу прощения за свое поведение, — скандирует он. Бай Чжу еще раз пристально его оглядывает, прежде чем махнуть рукой. — Ладно, иди. — Премного благодарен! — ученик кивает и резво разворачивается в другую сторону. Бай Чжу бросает взгляд на застывшего рядом Кэйю и тяжко вздыхает, прежде чем окликнуть уходящего. — Постой! Ты идешь к спальням? — Да, а что? — разворачивается парень. — Будь добр, проведи и его. — А? — он, кажется, только теперь обращает внимание на Кэйю. — Да без проблем, пошли, — и зовет его небрежным жестом. Как легко все решается. — Спасибо, — бросает Кэйа, шагая к нему. — Кэйа, — зовет Бай Чжу. — Я не договорил. — Да? — оглядывается он. — Если спина будет сильно болеть, — Бай Чжу делает многозначительную паузу. — То? — То не затягивай с пробуждением. Кэйа сдерживает красочное «блять». Вот и надо было тебе опозорить меня перед одноклассником напоследок, да? — Угу, спасибо, — глухо повторяет Кэйа, догоняя рыжика. Огромное, блять, спасибо. — Хорошего дня, — кивает Бай Чжу. — И тебе, — Кэйа отзывается на автомате. — До свидания. — Спина? — тут же спрашивает одноклассник. Косится назад, в сторону уходящего доктора, складывает в голове. — Болеешь? — Типо того, — уклончиво отвечает Кэйа. Парень смеряет его быстрым взглядом, но решает не донимать вопросами. — Я Чайльд, — он протягивает руку. — Кэйа. Чайльд, наконец, смотрит на него лицо в лицо и догоняет, кто перед ним. — А-а-а! — восклицает он и картинно бьет себя по лбу. — Так это ты тот чертенок! Ну и что теперь? Кэйа разрывает рукопожатие, скрещивает руки на груди и картинно пародирует его фразу: — А ты инкубенок. Да начнется драка фактами. — А ты чертенок, — улыбается Чайльд. По-доброму улыбается — глазищами сверкает. Синими, яркими — два маленьких моря. — Инкубенок, — Кэйа пихает его в локоть на ходу. — Черте-е-енок, — Чайльд тоже толкается плечом в ответ. — Инку-бенок! — Кэйа толкается сильнее. Чайльд резко замирает, смотрит на него, а потом низким рычащим голосом повторяет: — Чертенок. И тычет ему пальцем в грудь. Кэйа смотрит на него, на себя, на палец. И не может сдержать непрошенной улыбки, которую Чайльд зеркалит в три раза шире. Ну, ничья, получается. — Мы с тобой, походу, только что законектились, — добродушно отмечает Чайльд. Кэйа поверить не может своим ушам. Инкуб принял его за своего. Чего? А как же тот «теплый» прием, что устроил ему Самайн? Этот оболтус в юбке ведь наверняка был тому свидетелем, ровно как и остальные. Так от чего такое разное отношение? Разница между сахарным «чертенок» и полным презрения «парнокопытный» ведь колоссальная. — Что-то не так? — хлопает глазами Чайльд. Должно быть, Кэйа слишком очевидно показывает свое удивление. — Ты что, не имеешь ничего против? — недоверчиво спрашивает он. — Против чего? — не понимает Чайльд. — Против меня. — А должен? — он еще больше теряется. — Ну, я же другого вида, — растерянно напоминает Кэйа. — И потому у тебя глазик мерцает так по-нашему? — улыбается Чайльд, глядя точно ему в правый глаз. — Блять, — шепотом матерится Кэйа, как будто Бай Чжу все еще может слышать. — Да все нормально, — спешит заверить Чайльд. Пиздец как нормально — светить в такой ситуации. — Тебе идет, не прячь, — говорит он, когда Кэйа начинает отворачиваться и закрывать глаз рукой. — Я даже польщен тем, что заставляю тебя волноваться, — говорит он. — Ни хрена ты не заставляешь, — огрызается Кэйа. — Это я боюсь, как бы тебя ударить, — придумывает он. Чайльд ни капли не верит. — Что с самого начала хотел? — деланно удивляется он, тут же разбавляя полный подозрительности взгляд каверзной улыбкой. — С первого твоего крика, — огрызается Кэйа, ускоряя шаг. — Да я, вообще-то, не против, — внезапно выдает Чайльд. — Чего? — Кэйа кривится. — Нет уж, я твои мазохистские наклонности поддержи… — Ну почему сразу мазохистские? Не хочешь выйти со мной раз на раз? Я как раз ищу партнера, знаешь… Вопрос сам по себе как удар. Прямо по его представлении об адекватности нового знакомого. Ауч. — На кой хрен мне это? Чайльд гордо выпрямляет плечи. — Просто. Люблю подраться, — заявляет он. Кэйа был готов к другому слову — созвучному с этим, но никак не к тому, что слышит. — А я не люблю, — отрезает он. И в этот момент что-то в спине неприятно хрустит. — Ой. Кэйа хватается за ближайшую опору — чужое предплечье. — Погоди… Все тело пробивает непонятным ощущением. — Что такое? — Чайльд тут же меняется в лице. Кэйа прислушивается к себе. Спину начинает сводить ноющей болью. — Ой-ой-ой, — кривится он, хватаясь за поперек. — Спина, спинка моя-я-я… — Эй-эй, ты только не падай, — пугается Чайльд и, выставляя руки перед собой, готовится поймать. — Не упаду, — мотает головой Кэйа. — Сейчас… А спину сводит так сильно, что он уже и в этом сомневается. — Если ты думаешь на меня, то бесконтактной техникой боя я еще не овладел, — оправдывается Чайльд. Кэйа на миг улыбается и тут же чертыхается, сгибаясь пополам. — М-мх, блять… Давно забытые, но столь привычные ощущения нападают с такой силой, что завыть хочется. Знакомая боль, с которой вытягивался когда-то хвост, возвращается теперь, в его семнадцать, и хуже этого только то, что он сейчас во враждебном для себя месте, в компании пусть и дружелюбного (пока что), но инкуба. И где эта хваленая помощь силы Дилюка, когда она так нужна? Где обезболивающий эффект от его лечебного минета? Хреново, получается, отсосал, раз хватило на каких-то полчаса. — Эй, ну что с тобой? — туфли Чайльда появляются в поле зрения. — Я лучше присяду… — Кэйа опускается на дрожащих ногах, смирившись с тем, что в таком состоянии и шага не сделает. — Нет, ну так не пойдет. Чайльд, как оказывается, еще одно создание, которому неведомо чувство личных границ, — крепко ловит его за торс, удерживая от падения. И не успевает Кэйа возразить, как этот придурок делает еще хуже в четыре слова: — Иди лучше на ручки. — Еще чего! Шарики за ролики заехали?! — Кэйа тут же пытается отступить, но только горбится сильнее, слегка впечатавшись лицом в чужую грудь. — Иди нахуй! Я сам! — ругается он куда-то в чужую рубашку. — Да мне не трудно, лапонька, — напирает Чайльд, сгребая его в охапку, словно котенка, а не парня такой же комплектации. — Давай, обними меня. Кэйа дергается, матерится, брыкается, насколько позволяет нещадно ноющая спина, но опирается о него быстрее, чем успевает отказаться от сомнительной помощи. — Да отъебись ты, лошадь бешеная! — бессильно кричит он, отказываясь признавать, что ни хрена их сила не одинаковая, и никакого спарринга этому психу — только коленом в пах и бежать. И замирает, когда его начинают отрывать от земли. — Давай, обхвати меня ногами, — Чайльд, наоборот, сама невинность в виде поглаживающих рук, наполненного нежностью голоса и улыбочки херувима, упавшего с соседних небес. Вот ведь собака плешивая — нравится ему чужая беспомощность. Таскается с живым существом, как будто его, рыцаря недоделанного, просил кто об этом. Откусить бы ему его ангельский нос, чтобы знал, как к чертям лапища совать. — Ой бля! — совсем не по-чертовски пищит Кэйа, касаясь земли уже одними носками. — Пусти, придурочный! Чайльд замирает вот так, впритык, обнимая его за торс, словно барышню, и тяжело вздыхает. И в этот раз его голос звучит так, словно в нем сидит чудовище, готовое ему глотку перегрызть. Или не глотку — какие там части тела обычно грызут эти извращуги? — Ты, корчащийся от боли гриб, слушай меня и лезь на ручки, пока я тебя ползать по полу не оставил. И опять миленько улыбается. Блять, ну, про способы убеждения ничего не скажешь — инкуб есть инкуб. Чем-то напоминает заместителя. Жаль, вместе с пугающим тоном до Кэйи доходит чужая правота. А это значит одно: придется позориться. Он трижды переступает через все свое «не могу», «не хочу» и «не буду», пока обнимает Чайльда в ответ и позволяет подхватить себя под бедра. — Хороший, — хвалит Чайльд, подхватывая его удобнее, и Кэйа позорно обвивает его ногами, чтобы не упасть. — А теперь пошли. — Спасибо, — сухо благодарит он, побольнее утыкаясь подбородком в чужое плечо. — Не за что, пушиночка. Он игнорирует глупое обращение и отмечает только, что Чайльд все еще звучит так непринужденно, словно и не держит на себе столько же, сколько, наверное, весит сам. Откуда только так много сил у такой жердины? — Ну что, так легче? Ради справедливости, да. Боль не отпускает, зато теперь не давит на позвонки так, как было стоя. — Легче, — обреченно соглашается Кэйа. Чайльд прямо сияет от этого. — Ну видишь! Нести тебя к врачу? — спрашивает он, уже полуобернувшись туда, откуда они пришли. — Нет-нет! — спешит отказаться Кэйа. Не надо к врачу — знает он их методики. Это просто боль от роста костей. Пережил дважды — переживет и трижды. — А куда? — теряется Чайльд. — Лучше в комнату. — Вот видишь, чертеночек — ты уже и не против, — приговаривает он, пошагав в сторону спален. — Зови меня по имени, — не сдерживается Кэйа на этот раз. — Хорошо, чертеночек Кэйа. — Эй, — он хлопает Чайльда по спине. — Ай, за что, чертеночек Кэйа? Кэйа не отвечает. Только смотрит, как у него за спиной развевается юбка и машет туда-сюда лисий хвостик. Злится, если немножко. Стоило только отвязаться от одного пугающего типа, как уже нарвался на второго. От мысли про Дилюка становится плохо вдвойне. Просто потому, что картина его с Кимом соития врезается в подкорку так глубоко, что не забывается даже сейчас. И это плохо, очень плохо, ведь эту смесь из стонов, шлепков и напористых движений, которые мельтешат перед глазами, надо срочно выветрить — его ведь только отпустило, а допустить еще одно возбуждение теперь — верх унижения, который можно на себя навлечь, сидя на чужих руках. — Что у тебя случилось? — резко спрашивает Кэйа, позорно убегая от пугающих мыслей. — В смысле? — не понимает Чайльд. — Ну, когда ты выбежал к нам с криками. — А, это, — он нарочито небрежно фыркает. — Да, ничего важного. — Расскажи, раз не важно, — настаивает Кэйа. — Стремно идти молча. Стремно думать об одном придурке, который возникает в голове, стоит только воцариться тишине. Чайльд тяжело вздыхает, будто решается. — Ну, если честно, — задумчиво говорит он, — то Чжун Ли оказался последним засранцем. — Кто? — не понимает Кэйа. — Препод по философии. — У нас такая была? — хмурится он. — Ну да — первым уроком, — Чайльд еще раз фыркает. — Ты же там был, я запомнил. Философия секса у Чжун Ли. Ах вот, что это был за предмет. — И что… он тебе сделал? — Что-что… — опять вздыхает Чайльд. — Отшил он меня. — Серьезно? — удивляется Кэйа. — Он же, вроде, ответил тебе на заигрывания. — Тьфу, да лучше бы он меня послал прямо там, — тон Чайльда заметно меняется. — Этот жук просто держит лицо. Имидж, все дела, — жалуется он нарочно высоким тоном. — И что он сделал? — Сказал, что вступает только в длительные отношения и не станет трахаться с безголовыми, легкодоступными школьниками просто для того, чтобы удовлетворять их потребности. Не сказать, что Чайльд не подходит под описание учителя, но получать такой от ворот поворот, по скромным меркам Кэйи — еще хуже, чем быть придурком открыто. — Могу понять твою боль, — сдержанно говорит Кэйа, ощущая, как Чайльд обнимает его сильнее. — Но, значит, не такой он и интересный, — пытается подбодрить он. — И хорошо, что ты выяснил это до того, как сблизиться и все такое. Нечего жалеть, да? Чайльд еще больше приходит в уныние. — Но мне еще никто так не нравился, — признается он. — Не переживай — он еще пожалеет о своем решении, — уверяет Кэйа. — Угу, — Чайльд ерошит волосы им обоим, кивая вплотную к его уху, и замолкает. Вот ведь бедная бубочка… Так, стоп, это о чем сейчас мысли? Сочувствие к инкубу? Тьфу-тьфу-тьфу! — А у тебя что там за болезнь? — интересуется Чайльд. И не успевает Кэйа дернуться, ответить или защититься, как его (не его — Дилюка) футболка резко задирается. Сука, вот что не ситуация, то дичь с этими бесстыжими. — Мама дорогая! Что с ней? — он встает на месте. — Что? Черная? — догадывается Кэйа, смирившись с тем, что нормально с этими ребятами не бывает. — Как ты не кричишь в агонии до сих пор? — ошарашенно спрашивает Чайльд. — У тебя там все черным-черно. — Я исцеляю себя, — Кэйа неохотно объясняет. — Это просто пыль, но внутри кости ужасно ноют. — Исцеляешь? Что ты там вообще лечишь? — столь же пылко интересуется Чайльд. Но не успевает Кэйа начать объяснять, что во всем виноваты крылья, и их не так просто призвать, а еще там вообще лишь зачатки, и ему полгода положено бескрылым ходить… И одергивает себя во второй раз за разговор. Просто потому, что нехрен с инкубом вести себя, как с приятелем. — Не важно. — Эй, — Чайльд напрягается и дает ходу, — тебе хуже? Сейчас, погоди, мы почти у рецепции. Кэйа прикусывает язык, чтобы опять не выпалить что-то дружелюбное и совершенно запрещенное себе собой. Чайльд улавливает общую смену настроения, потому что все силы бросает на то, чтобы его донести, вместо еще одной попытки продолжить разговор. — Какой номер? — только и спрашивает он. — Э-э-э… — а что, его надо было выучить с первого взгляда? — Ну, в конце, слева. — Последний? — Ага. — Сосед дома? — Надеюсь на это, — пожимает плечами Кэйа. Чайльд ветром проносится по коридору, тормозит перед нужной дверью и разворачивается к ней спиной. — Стучи, — говорит Кэйе. Странно ли это? Ага. Есть ли там Дайнслейф? Вероятно, да. Что он скажет, когда откроет? Хрен знает. Три быстрых стука. Напевающий что-то под нос Чайльд. И шаги с той стороны. Дайнслейф застывает в пороге с книгой в руке. — Что слу… — он замирает, удивленно глядя Кэйе в правый, не закрытый теперь глаз, наверняка все еще сверкающий золотым. Кэйа сдерживает желание зажмуриться, пока Чайльд, заслышав, что дверь отворилась, поворачивается и шагает внутрь. — Здорово, — говорит он по дороге, — я тебе соседа принес. Кэйа опять встречается с Дайном взглядом, пока его несут к кровати. Он не сходит с места, наблюдая за представлением. Конечно, кто вообще будет к такому готов? Кэйа, вот, даже не был уверен, что его впустят после того, на чем они распрощались. — Вот так, — Чайльд осторожно сажает его на край постели и тянется куда-то вниз. — Эй-эй, я сам могу! — пугается Кэйа, отодвигая ногу, с которой уже пытаются снять обувь. Чего-чего, а уж самостоятельно разуться он еще в состоянии. Вот только когда рядом опускается еще и Дайнслейф, Кэйа теряется так, что какая-то часть его мозга, отвечающая за язвительные комментарии, дает сбой и уперто не генерирует ничего способного отпугнуть этих дикарей. Остается только краткое и емкое: «пиздец». И одно логическое заключение-вопрос: это они сейчас что, пытаются соперничать друг с другом? — Парни, вы… — Что произошло? — невозмутимо спрашивает Дайн, развязывая шнурки его дерби на пару с Чайльдом. Чайльд молча переводит взгляд на Кэйю, оставляя за ним право рассказать самостоятельно. — А ты не… обижаешься? — теряется Кэйа, вспоминая последний их разговор. — Прости, — Дайнслейф склоняет перед ним голову. — Я полез не в свое дело. Приятно, что он осознает. — Да… все нормально, — отмахивается Кэйа, пугаясь внезапной серьезности его тона. — Ты тоже прости меня за… за то, что я так сорвался. Чайльд с подозрением косится на них по очереди. — Вы, голубки, давно встречаетесь? — Чего? — Кэйа округляет глаза. Это сейчас что, логика инкуба вошла в комнату? — Мы не встречаемся, — с холодком в голосе отзывается Дайн. — Просто соседи. — Да? — щурится Чайльд. — А выглядите, прямо как два смущенных школьника на первом свидании. — Пф-ф, у носильщика забыли спросить, — Кэйа без зазрения совести пихает его в плечо. Чайльд пытается толкнуться в ответ, но он уже раскидывает руки в стороны и падает спиной в постель. Ноющие кости помалу прекращают добивать — эпизод боли отступает. История повторяется — все так же, как и в детстве, когда у него пробивались рога с хвостом. В этот раз тоже надо просто перетерпеть самые острые приступы роста. — Что это за форма, кстати? — спрашивает Чайльд, дергая его за край футболки, пока присаживается на кровать рядом. Дайн, само собой, зеркалит его позу с другой стороны. Ну точно соревнуются. Понять бы еще, в чем. — Испортил свою, — отвечает Кэйа под внимательными взглядами. — Пришлось одолжить. Наверное, надо было стащить у Дилюка белую футболку, а не черную. Немой вопрос в глазах у обоих остается без ответа. Не говорить же им, что его форма, залитая кровью, осталась на полу спальни школьного завуча, и футболка, в которую Кэйа одет теперь, сперта из его же шкафа. Пока между ними воцаряется неловкое молчание, он думает, что два инкуба должно быть страшнее, чем будь они с Дайном один на один. Но почему-то так это не работает. Кажется, останься они вдвоем, неловкость бы поднялась на пару делений вверх, паузы между фразами увеличились бы втрое, а раздражение Кэйи — где оно вообще сейчас? — опять бы подбивало его к нехорошим поступкам. Но пока что на удивление сносно. — Голоден? — спрашивает Дайн, прерывая тишину. Кэйа прислушивается к себе. Как давно был рулет? Видимо, прошло уже достаточно, раз организм просит еще. — Есть немного, — признается он. — Что? — удивляется Чайльд. — Я думал, ты девстве… Да епт твою, ну что за беспардонность! — Да в нормальном смысле голоден! — Кэйа хлопает ему по макушке ладонью. — Почему у вас только такие темы в башке проскакивают?! — В смысле «у вас»? — шарахается Чайльд, чтобы не получить еще. — А ты что, не наш? — Да я хотя бы не такой извращенец, как вы! — Чего? — он застывает с лицом а-ля «Ты что, с леса сбежал?» Дайнслейф, который незаметно отошел, возвращается с подносом в руках. — Ого, какой заботливый нянь, — отмечает Чайльд, переключаясь на него. — Спасибо, — Кэйа тянется к еде, но ее не отдают. — Стой-стой, — тормозит Чайльд. — Обопрись, а то вдруг спина опять начнет. С чужой помощью Кэйа устраивается с подушкой под спиной и получает на колени поднос с едой — какие-то мудреные тартинки конского размера и стакан сока. — Спина? Что-то серьезное? — интересуется Дайнслейф. — Э-э-э… — Чайльд, уже было открывший рот, замечает выражение лица Кэйи и мгновенно смолкает. Приглушенная боль в спине сигналит напоминанием о том, что в крайнем случае, ему точно понадобится помощь в передвижении. Так что сказать надо. — Серьезно, но это временно. Дайнслейф только удивленно вскидывает брови, а потом кивает с понимающим лицом. — Тогда говори, если нужна помощь, — все, что говорит он.↯︎ ↯︎ ↯︎
После принятого душа и напрасной попытки выпроводить Чайльда в свой номер, Кэйа соглашается на посвящение в пропущенную часть уроков. Во-первых, он пропустил дохрена бесполезный, по словам Чайльда, урок — «Здоровье тела». Во-вторых, у них была экскурсия в трапезную — самое важное, тоже по словам Чайльда, место в школе. В-третьих, вечером их ждет еще один урок, на который его готовы нести хоть на руках. Почему? Да потому что… — Ну Кэйа, Кэйечка, Кэюня, ну разве ты не сгораешь от желания узнать своих одноклассников поближе? — умоляет его Чайльд. — Да отвали ты со своими близостями, дьявол! — бесится Кэйа, отпихивая его от себя. — Плевать мне на них! Дайнслейф, чьи доводы о важности коммуникации не произвели на него должного впечатления, сидит в кресле со своей книгой, зыркая на них из-под лба. Подружиться — это важно, Кэйа согласен. Но не в качестве урока, на котором их всех заставят между собой знакомиться. Ну что за бред — это же естественно, узнавать друг о друге в процессе учебы. Вот только когда он говорит об этом Чайльду, тот только сильнее кривится. — Да как ты не понимаешь… — фырчит он, словно лиса. — Это же дополнительная возможность сблизиться в рекордные сроки! — и самодовольно добавляет: — Я даже слышал, что пробужденным, возможно, разрешат попробовать друг с другом питаться. Ты разве не хочешь хотя бы посмотреть? Как будто от этого у Кэйи должно появиться желание туда идти. Он уже стал свидетелем сего ужаса, спасибо. Больше не надо. — Сомневаюсь, — хмыкает Дайнслейф со своего угла. — А ты почем знаешь? — Чайльд тут же переключается на него, совсем без стеснения растягиваясь по чужой постели. Кэйа только отодвигается в сторону, чувствуя себя гостем в собственной комнате. — Нам четко дали знать, что у непробудившихся есть месяц на адаптацию, так что… — Ой, зануда, — Чайльд машет на Дайна рукой и тут же меняет тему. — А как часто ты питаешься? — любопытствует он. Кэйа тоже вострит уши. Дайнслейф выглядит так, будто сейчас пошлет Чайльда куда подальше, но застывает на пару секунд, мысленно просчитывая, и дает ответ: — Несколько раз в месяц, — пожимает плечами он. — Я пробудился этим летом, так что пока во многом не нуждаюсь. А ты? Чайльд гордо задирает нос. — Ну-у-у, зависит от партнера… Обычно раз в неделю, но порой уже бывает малова-а-ато… Раз в неделю, несколько в месяц? Что? Чего? Кэйа мысленно зачеркивает слово «скромный» напротив имени Дилюка и жирными выводит «обжора». — А ты, Кэйа? — Чайльд возвращается к нему. — Что, я? — удивляется он. — Ты же слышал — я непробужденный. — И когда собираешься это исправить? — интересуется он, пододвигаясь ближе. — Никогда, — хмурится Кэйа. — Отвали с такими вопросами. Чайльд лыбится как черт. — Оу, кто-то слишком стеснительный, чтобы просить помощи? — Не твое дело, — ворчит Кэйа. — Вообще-то, старшие должны помогать младшим, — Чайльд придвигается ближе, укладывая голову на его согнутые колени и не реагирует на попытки его спихнуть. — Хочешь, я стану твоим наставником? — Чайльд, — окликает Дайн. — А-а! От голоса сверху пугается даже Кэйа. — Ты чего крадешься?! — ругается Чайльд, толкая внезапно выросшего над ними Дайнслейфа. — Прекрати донимать Кэйю, пока я тебя не выгнал, — спокойно говорит он. — Ой, да брось, — отмахивается Чайльд. — Мы же просто мило беседуем… — Я даю тебе три секунды. Три. — Да ты издеваешься! — Два. Чайльд змеей извивается по постели, отползая от Кэйи, и не прекращает бормотать о том, что и не думал никого трогать. — А ты говори прямо, если что-то не нравится, — Дайнслейф неожиданно отчитывает и его. И напоминает: — Собирайтесь, скоро урок.