Пятый угол

— Что за хрень тут у вас происходит? — Дилюк находит их раньше, чем Кадзуха успевает надеть на Хэйдзо футболку — только штаны, и то застревает от неожиданности в процессе завязывания шнуровки. Рагнвиндр распахивает дверь настежь и смотрит сверху вниз, как император, заставший жену за изменой — по глазам видно, что изничтожит всё живое, если Каэдэхара не подберет нужных слов. Тот сглатывает, когда свет в подсобке включается, потому что неосознанно ловит взглядом следы на теле Сиканоина, настолько ужасные, что сердце пропускает удары и трясётся от злости, нарастающей внутри непреодолимым потоком. Синяки, ожоги и глубокие царапины на изнурённом, униженном теле впечатываются в сознание пощёчинами, и внутри тлеет чувство вины за то, что не остановил ещё днём, не помог. — Я заберу его и уйду, чтобы не создавать вам проблем, — сквозь зубы цедит Кадзуха, с трудом надевая на Сиканоина футболку. Тот не реагирует вообще, сопит настолько спокойно, словно вот-вот в целом потеряет пульс и охладеет. — Нет, сам ты его никуда не повезёшь, — Дилюк прожигает взглядом даже пыль, витающую в воздухе, складывает руки на груди и на мгновение провожает взглядом кого-то по ту сторону кладовки, закусывает щёку изнутри и шикает. Каэдэхара слегка ведёт подбородком в сторону, ведь не понимает, к чему этот диалог. Он в целом впервые слышит от Дилюка столько слов сразу, обычно эта тёмная лошадка молчит и лишь вслушивается в посторонние россказни, собирает информацию, а после умело использует её в своих целях, но всегда сохраняет конфиденциальность и нейтралитет. — Я подброшу вас до публичного дома, — отрезает Рангвиндр и жестом требует идти за ним следом. Кадзуха молчит, поднимает Хэйдзо на руки — тяжело, но он справится — и идёт следом за хозяином положения, хотя немые вопросы просто топят его во внутреннем монологе пытливого голоса, что мечется из угла в угол в непроглядной тьме сознания, повторяя одно и то же в различных ипостасях. Они минуют танцпол и барную стойку, где Дилюк на ходу выхватывает чёрное пальто с меховой окантовкой, далее — помещение для персонала с кучей холодильников, а после выходят в объятия тихого снега через чёрный ход. Во дворе совсем пусто, ветер не тревожит сухие ветви деревьев, не заставляет снежинки вальсировать в хаосе — музыка остаётся в здании, но всё равно добирается до сердца, заставляя его биться быстрее, в такт битам. Одинокий хэтчбек, припаркованный совсем рядом, пахнет внутри огромной мокрой псиной, багажник забит пустыми кегами, строительными материалами и инструментами. На зеркале заднего вида висит ёлочка-вонючка, не справляющаяся со своими обязанностями, и чётки с инициалами. Под лобовым стеклом головой машет болванчик, у которого солнечная батарея не выдержала и атрофировалась. — Вы знаете, где он живёт? — уточняет Кадзуха, занимая пассажирские места на заднем ряду. Он кладёт Сиканоина вдоль кресла, сгибает его ноги, чтобы поместился, затем садится, придерживая того за лопатки, и укладывает головой себе на колени. Дожидается, когда Рагнвиндр займёт своё место в машине и закроет дверь, с толикой облегчения выдыхает, вытирает пот с лица, трёт щёки, шею с кадыком и стискивает зубы. — Я знаю, где он работает, — отрезает Дилюк, заводя мотор одним резким поворот ключа. Машина ревёт, словно её разбудили от долгого сна, и дрожит. Каэдэхара сжимает пальцы в кулаки и тут же разжимает, прощёлкивает каждый по отдельности — ловит смутные сомнения, потому что Синобу дала приказ везти Сиканоина к ней и только к ней. Но противиться Рангвиндеру всё равно, что выводить расписку о самоубийстве, так медленно и самозабвенно, что смерть наступает ещё в процессе — потому он не перечит. — Закинем его туда, я уже отписался Агате, — бросает холодно, пристёгивая ремень безопасности. — Потом отвезу тебя, не волнуйся, — у него очень тяжелый голос. Дилюк разговаривает на выдохе, совершенно без эмоций, словно в нём нет интереса, нет и капли сочувствия. Машина трогается, и ночной клуб остаётся позади, запирая внутри один из самых постыдных и в то же время очаровывающих секретов в жизни. Кадзуха слушает, как растворяются в ночи звуки музыки, как угасают голоса тех, кто готовится подраться на улице за очередную красотку, что готова отсосать за духи. Снег врезается в лобовое стекло, накрывает одеялом, но Дилюк быстро справляется с этой проблемой, включая дворники. Газует рьяно, но не тормозит резко, ведёт плавно и периодически пересекается с Каэдэхарой глазами через зеркало заднего вида. — Ты из ВанШэн ведь, — начинает он диалог, в котором Кадзуха уже не хочет участвовать, потому что не уверен в ответе — столько раз завалить, казалось бы, простое задание, это уже, как минимум, увольнение, а в целом может дойти и до клейма предателя. Тем не менее Дилюк не спрашивает, а констатирует факт, поэтому Каэдэхара и не отвечает. — Ты просто убиваешь для них или что-то знаешь? — Рагнвиндр что-то знает, даже слишком много. — В каком смысле? — уточняет Кадзуха, не замечая, что гладит Хэйдзо по волосам и придерживает за плечо, чтобы вдруг не упал, а сам косится в окно, надеясь разглядеть хотя бы огни фонарей, половину из которых специально выключают ближе к двум, чтобы позволить бандам разгуляться. — Скажем так, — машина сворачивает в переулок, где нет ничего кроме мусорных баков и стены, преграждающей дорогу. — Ты пришёл на мою территорию работать, и я ждал, что просто торчка прикончишь какого-нибудь, но ты столкнулся с Сиканоином, а потом вдруг пропал с танцпола. В итоге я застал вас вдвоём, потому хочу знать: ты охотился за ним? — Да, — Кадзуха таит дыхание, когда Дилюк останавливается у стены без намёка на искусственные источники света и ставит машину на ручник. — У меня такой приказ, — тогда Рагнвиндр, отстёгивает ремень безопасности, упирается рукой в сидушку соседнего кресла и оборачивается. — Выходи из машины, — и он не шутит. У него огненно-рыжие волосы, до одури страшные глаза и взгляд даже сложнее, чем у Моракса. Непонятно чего ждать — Каэдэхару передёргивает от одной лишь только мысли о том, что будет, если он не подчинится. — Сначала ответьте на вопрос, — но кишка уже давно не тонка, хотя голос вдруг дрожит, и дико не хватает ножей, которые Сиканоин раскидал по танцполу. Ужасающая тишина вокруг, абсолютная бело-красная пустота за окнами пугают даже больше, чем человек, сидящий перед ним, чьи эмоции невозможно угадать, чьи поступки хранятся глубоко под землёй на кладбище, на дне озера или в чьей-то пепельнице. — Почему все хотят его убить? — Кадзуха говорит шёпотом и смотрит ровно перед собой, потому что не может увидеть золотисто-карие глаза напротив, только представить, и то с трудом, потому что нет на это сил — всё уходит на контроль. — Тебе дали задание и ничего не сказали? — Дилюк вдруг смягчает тон и отклоняется назад так, что свет красного из-за осадков неба раскрывает половину его лица — вздёргивает бровь и ослабляет хватку: тогда сжатая до скрежета кожа водительского сиденья разглаживается, но только лишь слегка. Каэдэхара качает головой, жмёт плечи и готовится к любому рывку, но продолжает гладить бордовые волосы с той же нежностью, с которой начал, когда они только тронулись. — Он кровный наследник всего бизнеса ВанШэн, от и до, — слышит правду Кадзуха, и его сердце останавливается, кажется, навсегда, но потом вдруг пускается вскачь по грудной клетке. — Сын бывшего главы и шлюхи, что работала на Яэ и в итоге оставила ребёнка вместо себя, как рабочую лошадку, а та пригрела, чтобы заполучить ВанШэн, но пока её план особо не пользуется успехом. — Сын… — по спине бегут мурашки, а волосы на руках встают дыбом, внутри что-то ломается и собирается заново в самую шокирующую картину, мрачную, окрашенную в цвета кровавой улыбки госпожи Ху Тао, что так самовлюблённо рассказывала ему сказки, уповая на преданность. — Именно! А ещё он старший брат вашей госпожи, которая хочет его грохнуть, чтобы права перешли к ней, — продолжает Дилюк. — Сейчас по документам, о которых знают только единицы, ему принадлежит весь бизнес, связанный с ВанШэн, в том числе мой бар, — цыкает и стучит пальцами по сидушке. — Родился… — Кадзуха вспоминает причину, что в тот самый день озвучил ему Хэйдзо, которого он сейчас неосознанно прижимает ближе к себе. — Да, он родился, но о нём никто не знал до поры до времени, пока мать не притащила его в подоле к моему отцу, надеясь на поддержку. Старик пацана, конечно, принял, — усмехается и опирается спиной на дверь машины, складывает руки на груди, смотрит в окно напротив. — Он вообще падок на малолеток без родителей, подбирает всех подряд, — это звучит как что-то сугубо личное. — Она жила у нас, растила Сиканоина сама, как могла, мы помогали, но она запрещала рассказывать кому-то, боялась, что убьют и её, и этого, — кивает в сторону, наверное, на Хэйдзо, — а в итоге не справилась со своей паранойей и потащила его к Яэ. — Ваш отец рассказал всё Мораксу, когда бывшего босса убили? — Да, совершил ошибку, дикую, потому что началась какая-то жопа, — Дилюк поджимает губы, — Моракс пришёл требовать полного подчинения, потому что взял на себя опеку над Ху Тао, а мой старик наехал на него, мол, схрена ли он должен подчиняться малолетней девке, когда есть наследник старше, которому по завещанию и принадлежит вообще всё, — срывается и трёт подбородок, смотрит в стену перед носом машины. — В тот день моего старика грохнули, а за Сиканоином началась охота. Яэ умело прятала его под своей юбкой, пока тот не вырос, потом он начал действовать самостоятельно. Мы состыковались, думали, как выкрутиться, но любые расписки об отказе от наследства не воспринимаются ни судьями, ни нотариусами, потому что в завещании четко указано, что только старший наследник имеет права на бизнес и больше никто, никогда. Кадзуха совсем теряет дар речи, постепенно врастает в кресло, понимая всё и сразу. Сиканоин — это ключ к целому городу, за который дерётся каждая шавка, чёрный король на шахматной доске, ограниченный в движениях, скованный рамками; король, которого окружают свои же пешки в надежде свергнуть, вот только защищает его белая королева, что готовится в своё время самостоятельно срубить ему голову. — Давно бы свалили уже из этой дыры, но у Яэ в заложниках двоюродная сестра Сиканоина, и он не может её кинуть. Девчонка тупо займёт его место, если жива останется, — Дилюк садится ровно, лицом к лобовому стеклу, включает дворники и крепко сжимает кожаный руль двумя руками. — Он тупо в ловушке, мечется меж двух огней, как оголтелый, отдаётся всякому мусору и параллельно уворачивается от выстрелов в спину. Кадзуха сглатывает боль, зарывается пальцами в волосы Сиканоина и наклоняется, чтобы замереть в сантиметре от разгоряченного лба и не поцеловать. Хэйдзо потеет — поднимается температура, дышит через рот и посапывает, но глаза не дрожат, а значит горькие кошмары не пожирают его во сне, не гонятся за ним в попытках свести с ума окончательно. — Лучше бы он остался в тюрьме, — Дилюк наблюдает за снегом, упирается локтем в стык двери и стекла, кладёт щёку на кулак, оглаживает руль и даёт щелбан чёткам. — Там его особо не трогали, во-первых, потому что в глаза не знали, а во-вторых, потому что с громилой из ВанШэн в одной камере сидел. Каэдэхара давится воздухом, резко поднимает голову и чувствует откат, настолько сильный, что кровь приливает к вискам, организуя ему небольшое головокружение. — Что? — а он ведь всё понимает, просто хочет услышать подтверждение своей догадке, настолько очевидной теперь, что мир под ногами ускользает. — С Аратаки сидел, — объясняет Дилюк, снимая машину с ручника, включая заднюю и трогаясь. Он медленно выезжает из переулка, а затем выезжает на главную, намереваясь ехать в сторону публичного дома. — Этот мерзкий тип, обученный только убивать, внезапно стал для Сиканоина гарантом спокойствия в тюряге, потому что они задружились, а трогать этого громилу всё равно, что на быка лезть совершенно голым. — С Аратаки Итто? — Кадзуха чувствует приступ удушья. Выстрелами в голове всплывают монологи добродушного здоровяка о лучшем человеке на свете, научившем его уму-разуму. Самый последний кусочек пазла занимает своё законное место, завершая картину, подобную целой эпопее, которую просто невозможно не оценить по достоинству. — Ага, этот, знаешь его? — Дилюк всё ещё не меняется в лице. — Он, кажется, в ВанШэн вернулся, после того как они его вытащили намного раньше срока — влетел им, конечно, в копеечку, но за такого любой заплатит. Каэдэхара замечает, что гладит Хэйдзо уже не по волосам, а по щеке, а сам улыбается, как одержимый, и тихонько посмеивается — нежная кожа успокаивает дух и держит в стабильности. Большим пальцем он очерчивает родинку под глазом, смотрит на чужое лицо, словно околдованный, невесомо касается ряда ресниц и дышит через раз, пока думает. Много. Беспорядочно. Долго. — Мы приехали, — Дилюк паркуется возле публичного дома и оценивает состояние пассажиров немым укором, хмыкает. — Мне самому его туда отнести, или ты сможешь мне гарантировать его безопасность? — сжимает зубы настолько, что скулы прорезаются, ловит взгляд алых глаз, что прикованы к другому человеку. — Я сам, — отрезает Кадзуха и выходит из машины, к которой в ту же минуту подбегает девушка на каблуках, которыми можно брюхо кому-нибудь вспороть, от неё пахнет дорогими духами вперемешку с потом. На ней лисья шубка, волосы растрёпаны, неровно порезаны, голая не по погоде шея усеяна синяками и не только, а неоновая помада на губах размазана. — Дилюк! — выкрикивает она Каэдэхаре на ухо, и тот аж отлетает в сторону, словно его выстрелом дробовика оглушило. Хозяин хэтчбека встаёт с места, кладёт одну руку на крышу машины, вторую — на дверь и вопросительно кивает ей головой. Она откашливается, опираясь на плечо Кадзухи, словно он предмет мебели, что оставили чисто для души. — Увози… — проглатывает. — Увози Хэйдзо отсюда, сейчас же! В ответ на такое заявление Рагнвиндр вытягивается в лице и вздёргивает брови, а затем заметно хмурится. Каэдэхара по привычке тянется к ножу, которого нет. За дверями публичного дома кто-то кричит, там же бьётся стекло. Кадзуха мечется взглядом от Дилюка, что ориентируется в ситуации лучше него, до девушки, которой нужна либо пачка сигарет, либо литр водки, чтобы перестать дрожать. — Что случилось, Агата? — уточняет Рагнвиндр слишком спокойно для человека, у которого в машине лежит потенциальный труп, судя по вздохам и звукам паники в здании, откуда обычно доносятся восхищенные возгласы, мешающие спать всему кварталу. — Он устроил… он разворотил весь дом, избил половину клиентов и разнёс кабинет госпожи Яэ, пока её не было, а потом просто ушёл! — она снова кашляет. Кадзуха оценивает следы удушья на её шее и морщится с сожалением. — Она убьёт его, если найдёт, на куски порвёт, он снёс имущества на миллионы, разбил головы самым дорогим клиентам, он сжёг все мосты, ему здесь не выжить! — срывается и вдруг смотрит на Каэдэхару. — Увезите его отсюда, сейчас же! — Залезай обратно, — командует Дилюк, а Кадзуха по-солдатски реагирует, тут же скрываясь в машине. Краем глаза он успевает заметить, что они что-то передают друг другу, что-то маленькое. Голова Хэйдзо снова оказывается у него на коленях, а в руку ложится бумажка с записями, среди которых личный номер телефона Агаты, номер и пароль некого банковского счёта и номера статей Конституции. Следом в салон залетает папка с документами, которую Дилюк выхватывает раньше, чем Каэдэхара успевает до неё дотянуться. Дверь захлопывается слишком резко, а после девушка бьёт машину по бочине, умоляя уезжать как можно скорее. Рангвиндр газует и на перекрёсте сворачивает во дворы, оттуда выезжает на главную и едет тупо прямо — слышно, как громко и рвано он дышит, как цедит кислород сквозь зубы и матерится. — Адрес какой у тебя? — взрывается он на Кадзуху, а тот диктует так, словно устав зачитывает. Организм внезапно адаптируется к стрессу так складно, словно его в кровать уложили и одеялом накрыли — слишком спокойно на душе — готов покорять вершины, да хоть Эверест, прямо сейчас, прямо здесь; руки не дрожат, и сердца в голове не слышно, а мысли улетучиваются раньше, чем формируются в предложения. — Ты один живёшь? — Нет, — тут же реагирует Каэдэхара и ловит недоверие на лице Рагнвиндра, что скоро своей злостью подожжет всю машину и отправит их всех в ад, лишь бы не возвращаться в место похуже. — А к вам нельзя? — Эта бестия первым делом ко мне припрётся, — злится и резко сворачивает на дублёр, чтобы избежать столкновения с лихачом, что виляет от своей дороги к встречке. — Я живу с Аратаки и Куки Синобу, — признаётся Кадзуха и видит, как у Дилюка терпения не хватает на подобные новости. — Слышишь малец, — окликает его тот и вгрызается в него глазами в зеркале заднего вида, словно голодный пёс, которому кость бросили впопыхах. — Я знаю, что кто-то из вас кого-то трахнул. В любом случае ответственность делите пополам, а потому отвечай чётко и быстро, — Кадзуха замирает в моменте и кивает, — теперь работаешь на меня, понял? — Да! — не задумываясь отвечает, а сам медленно понимает, что творит, но отчего-то становится только веселее и проще, щёки окрашиваются здоровым румянцем, ноги дрожат от предвкушения, а не от тревоги, и лёгкость разливается волнами от первого позвонка до копчика. — Теперь твоя главная задача: защищать Сиканоина любой ценой, — продолжает Дилюк, проезжая мимо заправки, хотя машина уже нуждается в бензине. — Понял, — кивает Кадзуха и даже не стискивает зубы, когда Рагнвиндр по полной сигналит шайке, что переходит дорогу в неположенном месте, только уши Хэйдзо закрывает чисто инстинктивно. — Буду платить раз в неделю, — озирается Дилюк, надеясь, что машина подскочила на лежачем полицейском, а не на чьём-нибудь теле. — С тебя также вся доступная информация, будешь сливать вообще всё, что только скажут, — закусывает губу, потому что шайка орёт ему вслед всякие гадости, а Каэдэхара продолжает кивать. — Дам тебе номер телефона, будешь скидывать фотоотчеты, доказывать, что Сиканоин живой-здоровый, жрёт за троих и не ломится жопу сестры из публичного дома вытаскивать. — Понял, — в той же манере отвечает Кадзуха, а сам расплывается в тёплой, милой улыбке, от которой дух захватывает, потому что не ожидаешь подобного от человека, у которого уровень стресса должен пробиваться в стратосферу. — Отлично, — шепчет Дилюк и сворачивает к нужному дому по указанному адресу. Он паркуется на обочине, глушит мотор, открывает свою дверь, оглядывает пятиэтажное здание, в котором все окна тёмные, сплевывает в сточный слив, где тонут снежинки, и лезет в бардачок за сигаретами. Кадзуха вытягивает руку вперёд между двумя сидушками, тогда Рагнвиндр кивает в сторону, требуя покинуть машину. Они оба выходят за пределы хэтчбека и закуривают от одного огонька зажигалки, а потом смотрят друг на друга и одновременно вздыхают. — Если ты решишь играть против меня после того, как согласился, я тебя убью, — с титаническим спокойствием оговаривает условия Дилюк. — Делай что хочешь, говори что хочешь, но, первое, Сиканоин должен остаться в живых, второе, я должен знать абсолютно всё. — Я понял, — так же сохраняет безмятежность Каэдэхара и даже не расслабляется от никотина в лёгких, потому что уже поймал в себе тот баланс, благодаря которому вся жизнь вдруг в мгновение ока обретает равновесие, словно канатный трос над пропастью наконец закончился, словно он добрался до другой стороны и просто встал на ноги. — О чём ты думаешь? — Дилюк глубоко и долго затягивается, испепеляя почти треть сигареты, держит всё в себе, расправляя плечи, одёргивает край пальто, что только на плечи накинул, и только потом выдыхает. — Мне сказали, что можно курить не больше пяти в день, — отвечает Кадзуха, рассматривая тонкую линию дыма, что покидает тлеющий огонёк и пробирается сквозь резные снежинки к небесам. — Так легко готов опрокинуть ВанШэн? Без вопросов? — Рагнвиндр ищет подвох, но не видит его на лице, в котором теперь намного больше уверенности и воодушевления, несмотря на следы былого ужаса, что вселял в него тревогу и смятение. — Там осталась только Бэй Доу, — отвечает Кадзуха, снова улыбаясь. Он похож на домашнего кота, что только недавно попал в любящую семью, научился быть ласковым, но всё ещё держит когти наготове. — Я держался за неё, как за спасательный трос, потому что после того, что я сделал, только она продолжила меня поддерживать. — Ты про резню на складе в восточной части города? — уточняет Дилюк, стряхивая снег с огненной чёлки. — Что в итоге там произошло? Слухов ходит… — Шестёрки Фавония пристрелили моего наставника во время мирных переговоров, — Дилюк задерживает дым в лёгких, замирая на мгновение. — А я убил всех и каждого, кто там был, — смотрит в глаза Кадзухи и впервые в жизни чувствует себя в неясной опасности, невесомости, в которой невозможно опуститься на землю, потому что от того только страшнее становится. — Я убил двадцать шесть человек, оставив в живых только Бэй Доу, изрезал своих и чужих, — Каэдэхара впервые мирится с этой мыслью, с воспоминанием, от которого так долго убегал, надеясь, что это был не он, а кто-то другой. — Я убил бы и её, если бы она не приставила ружьё к моему виску, если бы не посадила на колени мольбами и перезарядкой, — он выдыхает белое облако, которое тут же растворяется из-за внезапного порыва ветра, растрепавшего им волосы. Снег постепенно растворяется под облаками, те убегают куда-то в сторону юга и позволяют самым первым, ещё неясным лучам рассвета озарить горизонт с другой стороны. — Почему ты ещё живой? — выдыхает Дилюк с усмешкой и смотрит на часы, чтобы прикинуть, как долго ещё его пёс выдержит без прогулки, может, стоит всё-таки отзвонится сводному брату и попросить его позаботиться о питомце, которого он в дом и притащил. — Потому что если Сиканоина не могут убить, но пытаются, то меня даже не пытаются, потому что это всё равно невозможно.