Пятый угол

Синобу банально устала за все эти дни бороться не только со своим недоеданием и недосыпом, но и с кучкой дурней, которые, кто в лес, кто по дрова. Договориться с Хайтамом об убежище было сложнее всего, потому что в его понимании определённо небезопасно прятать под крышей своего здания, где он отвечает за всех и каждого, человека, которого ищет весь город. Постоянные радиовещания на тему преступных деяний Сиканоина Хэйдзо привели к тому, что улицы стали патрулировать целыми нарядами, ввели комендантский час, прикрыли несколько баров, клубов и даже магазинов оружия, стали разворовывать наркопритоны и бомжатники, а люди там вообще никак не причастны к тому, что происходит. Нахида настояла на том, что ребятам нужно помочь, к удивлению, её поддержала и Фарузан, хотя выглядела так, словно первая пойдёт звонить ментам, но поворотным мнением стала точка зрения Сайно — наслушавшись чего-то от того парня с каре и чёлкой, он уверил Хайтама, что никто из четверых неприкаянных не причинит им никакого вреда, во что тот так и не поверил, но сдался. Синобу отцыганила им две комнаты и согласилась жить с Аратаки, даже если это означало смерть её якобы здоровому сну, затем чётко и ясно объяснила Кадзухе и Сиканоину, что если они начнут чудить наедине, то им всем придётся дружно покинуть территорию дома психологической поддержки имени Буэр, причём быстрее, чем они вообще смогут себе представить. И всё-таки она не чувствует себя в безопасности — руки дрожат, глаз дёргается, поджилки трясутся и озноб всё время пробивает, словно температура стремится уничтожить ртуть в градуснике, который она пихает подмышку, дабы удостовериться, что всё в пределах нормы и гребанные тридцать пять и девять всё ещё там намекают ей поесть чего-то и запить водичкой нужные таблетки. Сидит аккурат под дверью, за которой теперь уже Фарузан разговаривает с Сиканоином, волнуется, ведь нужно обсудить выходку Кадзухи, на которую никто ставки не делал, но Итто был совсем не против, а её голос почему-то не учитывался, и оттого как-то тяжело на душе, и губы болят, потому что кусает их постоянно, и есть потребность заглянуть в телефон, в тысячный раз проверить уведомления. Хэйдзо выходит из кабинета, почти выпинывая дверь из петель, — руки по карманам, сутулится, морщится так противно и неприятно, словно из него всю душу выжрали дементоры, высосали пылесосом, оставив после себя лишь те злосчастные крошки, которые только муравьям поддаются. — О, мелкая! — замечает её Сиканоин, хотя по взгляду видно, что ожидал её увидеть. — Погнали, — вдруг хлопает он в ладоши, вытирает ладонями лицо от век к подбородку и нагибается, а когда та удивлённо подскакивает на ноги, хватает её и закидывает себе на плечо, как ребёнка, что даже не его рабочий вес. — Погнали, погнали! — шлёпает по тощей заднице настолько бесцеремонно, что она дар речи зажёвывает в своей неуверенности. Молчит, как партизанка, смотрит на Фарузан, что поправляет халат на плечах, вытирает слёзы с ресниц и лишь сглатывает, провожая их двоих лёгким таким кивком. — У-да-чи, — проговаривает та по слогам одними губами и поворачивается спиной, зажимая подмышкой журнал посещаемости, цокает каблуками в другую сторону, а Хэйдзо сворачивает на лестницу, от которой несёт чьим-то непереваренным завтраком, до которого уборщица ещё не добралась, и топает вниз с таким бодрым настроем, что Синобу укачивает. — Полегче! Куда ты меня тащишь? — ругается она, воспрянув духом, и приподнимается, чтобы вцепиться в бордовые волосы, а сама скользит по ткани куртки, поверх чёрной толстовки. Сиканоин шикает на неё и выносит на крыльцо, игнорируя выгнутую бровь и немой вопрос охранника. Уже там ставит Куки на ноги и тянется во все стороны, пока та ловит равновесие на скользкой поверхности. Синобу мгновенно замерзает, покрывается гусиной кожей и вцепляется руками в плечи, чтобы съежиться как можно сильнее и не дать ветру дырявить себя насквозь. Хэйдзо недолго думая стаскивает с себя и куртку, и толстовку, а после в этой немой беседе, полной непонимания и капель осуждения, экипирует Куки в свои вещи, остаётся в одной футболке, но даже не дрожит. — Нам нужно вернуться, — атакует она его здравым смыслом, а тот хихикает, разминает шею, плечи — хочет повернуть до щелчка, но сам не в состоянии. — Хэйдзо! — Давай, булки расслабь чутка, — осаждает он её слишком знакомой на первый взгляд формулировкой. — Надо прогуляться, а то я взаперти уже сколько сижу, — хлопает себя по карманам, потому что успел забыть, куда именно пачку сигарет положил, выуживает пропажу из левого, оценивает состояние ценой в рюмку водки, улыбается и прячет обратно. — Тебя весь город ищет, какой гулять?! — вскидывает Синобу руки, а Хэйдзо хватает её за пальцы и тянет вниз по скользкой разбитой лестнице за собой. Та забывает, как дышать, на мгновение, потому что ноги не держат, а тревога бьёт чечётку на нервах, вытаптывая мольбы о помощи. — Пошли! — настаивает. — Не грузи мне мозг! Нас никто не поймает, — Сиканоин ведёт её сразу в ближайшую подворотню. Снег хрустит под ногами, как сухарики на зубах, кроссовки проваливаются в сугробы — они шагают с высоким подниманием колен, точнее, Хэйдзо так шагает — путь прокладывает, а Синобу идёт за ним, переступая по его следам. — Ты у всех на виду! — всё ещё парирует она чужую глупость, а та разрастается до невероятных размеров, когда они добираются до подъезда, разрисованного граффити, и карабкаются на третий этаж вверх по лестнице с уклоном в чуть больше, чем сорок пять градусов. — Куда мы идём? Прекрати! — тащится Куки за ним, задыхаясь от нагрузок, а Сиканоин хихикает и крепко сжимает её пальцы, пересчитывает ей фаланги пальцев, на что та реагирует странно — выражение лица вымученное, но удивлённое, — брови постоянно ползут вверх, вот-вот на макушку заберутся, а хвостик на затылке совсем теряет форму, струится петухами, и резинка его вообще не держит. — Так… прекрати поднимать панику и вещай, что происходит, ты ведь не просто так у кабинета сидела, — переключает её фокусировку Хэйдзо и с ноги выбивает дверь в какую-то совершенно пустую и промёрзшую квартиру, поднимает пыль и шум, заставляя соседей вставать с диванов и плестись к замочным скважинам — но, когда те вглядываются в это маленькое, искаженное окошко, лестничная клетка оказывается уже пуста. — Кадзуха ушёл навещать Бэй Доу, — шепчет Синобу, даже не представляя, как ей перешагивать все эти кучи мусора, которыми набиты комнаты нежилой площади; как не подцепить занозу от плесневеющих досок, перебитых ржавыми гвоздями и как вообще остаться чистой. Хэйдзо весело скачет с места на место и зовёт её жестами свободной руки, тянет на себя ту, что в заложниках, но, встретившись с сопротивлением, закатывает глаза и подхватывает Куки на руки, да так высоко, что буквально дышит ей в живот. — Куда мы идём? — возвращается к своему негодованию Синобу — уже скулит от бессилия и непонимания, смотрит на бордовую макушку и губы поджимает, чуть ли не плачет. — Хэйдзо… — Не боись казак, а то мамой станешь, — цедит он сквозь зубы на предыхании, потому что тяжеловато всё-таки в таких непростых условиях по мусору ходить, но ничего, где его не пропадала. — Что там с этим белобрысиком? — С Кадзухой? — вскрикивает Синобу, когда Хэйдзо одной ногой проваливается под доски, возможно, ломает кому-то потолок, но быстро выныривает и прыгает дальше к балкону с трещинами, на котором наконец ставит Куки обратно на бетон. — С… С Кадзухой? — уточняет уже спокойнее, но трясётся. — Ага! — отвечает Сиканоин, проветривая грудь и вытирая уже испачканное в штукатурке лицо краем футболки — она у него белая, на удивление. Была. — Он сказал, что ему нужно встретиться с Бэй Доу, он переживает за неё, — говорит Синобу, кутаясь в чужую одежду и промаргивая глаза, которые вот-вот заслезятся то ли от безысходности, то ли от клубов пыли в воздухе. Хэйдзо хватает её за плечи так, что боль от них мурашками рассыпается по выпирающим костям, затем рывком разворачивает, кивает в сторону пожарной лестницы и шепчет на ухо: — Туда нам надо, — хихикает, а сам давит чуть ли не всем телом, чтобы Синобу шла вперёд, даже если упирается и тормозит — он тупо катит её по бетонному полу, как тележку в супермаркете. — К медведице, значит, собрался, — оговаривает он очевидное. — Ты ему что-то рассказывала? — Я? — снова вскрикивает Синобу, завидев даже не таракана, а крыску такую, мехом набитую. Она цепляется за Хэйдзо, как за спасательный круг, и теперь уже по собственной воле липнет к нему. — Ты, да ты… — кивает ей Сиканоин, да так увлечённо и восторженно, словно они по пляжу гуляют, а не по заброшенной квартире, после вовсе кладёт её ладони на ледяные прутья пожарной лестницы. — Давай-ка, будь умницей! — Я не умею, я не полезу, — отнекивается Куки с уверенностью бойца за справедливость и вертит головой, как электровеник, но спорить с тем, кто спокойно может тебя скинуть с этого третьего этажа при необходимости, чревато последствиями, поэтому она сглатывает так громко, что ветер в ушах глохнет, и карабкается вверх. — Не туда, — хохочет Хэйдзо, сжимая живот, чтобы не заржать в голос, а после залезает на эту же лестницу, из-за чего она дребезжит, и спускается вниз, но на землю не смотрит, а курирует Синобу, чтобы та не свалилась, потому что легко заметить, как дрожат её отмороженные пальцы. — Ты самоубийца хренов! — жестит она, а тот радостно кивает. — Ага, я же тебе говорил об этом, — в нём нет ни капли страха или стыда. Тотальная уверенность в себе и азарт выселяют даже инстинкт самосохранения. Куки на какой-то дикой волне адреналина спускается сразу за ним и спрыгивает с лестницы, позволяя Сиканоину поймать себя на руки, но сползает с него, словно он горячее лавы, лишний метр даже проползает по снегу и возвращается в прямохождение, кутается в его толстовку, которая раньше принадлежала Аратаки, и прячет руки в карманы. — Так! — осекает она его, когда тот начинает брести в сторону обледенелого фонтанчика, к которому примёрзли резиновые уточки. — Во-первых, я Каэдэхаре ничего не говорила о тебе, во-вторых, ты рассказывал ему что-нибудь? — Только свои слезливые истории, — смеётся Хэйдзо, заигрывая с ней голосом, и берёт горсть абсолютно белого снега в ладони, лепит из него комок — примеряется. — Ты что делаешь? — возмущается Синобу, когда снежок прилетает в чужое окно, а Сиканоин по собственной команде нагибается, словно обстрел начался, прикрывает голову руками и подло так утекает под арку, за которой ворота открываются только по ключу домофона. — Хватит этих вопросов не по теме, угомонись, расслабься и наслаждайся! — срывается он на неё вдруг, демонстративно ударяет кулаком по стене так, что вибрирует всё тело, пока тень прячет его глаза. Куки смотрит в сторону, выдыхает через рот белое облако и крепко вдыхает через нос так, что лёгкие мёрзнут и рёбра неприятно впиваются в кожу с обратной стороны. — Хорошо, значит, надо просто идти за тобой? — уточняет чужие намерения. — Именно! — ставит точку Сиканоин и нажимает на кнопку со стороны двора: открывает калитку. Словно первоклассный швейцар приглашает Куки пройти сквозь ворота. — И расскажи мне про Моракса подробнее, а то я тогда сорвался и не дослушал, — просит он, когда Синобу перешагивает железный прут внизу. — Ты тогда вёл себя ужасно, — подмечает она и даже как-то высокомерно нос вздёргивает, но тут же принимает чужую протянутую руку, сцепляя их пальцы в замок. — Ну ма-а-ам, — тянет Сиканоин, закидывая свободную руку за голову и выравнивая темп, — подстраивается под чужие маленькие шаги. Они семенят вдоль проезжей части, где носятся шумахеры, а магазины закрыты либо на ремонт, либо из-за недостатка средств; где мусор в разломанных баках уже перерабатывает сам себя, а сигаретные бычки больше похожи на одуванчики на снежном поле. В сточных трубах стоит лёд, голуби воркуют о пшене, а бродячая кошка лупит лапой мышь, которой не посчастливилось стать её обедом — романтика с большой дороги греет Сиканоину душу и никак не угомонит Синобу с её желанием избить придурка до полусмерти, дабы просто знал, что с ней так нельзя поступать. — Ты сломал мне монитор! — осуждает его, а тот глаза закатывает и возвращается к своей пачке сигарет, которую всё откладывает и откладывает — ясное дело — уже третья за день, надо экономить. — Я же попросил прощения, — бурчит, прикуривая одной рукой от полудохлой зажигалки, замотанной изолентой, зажимает фильтр в зубах и поправляет футболку, потому что всё равно поддувает — на улице не май месяц. — Вообще не понимаю, в чём мой компьютер виноват, — в такие моменты Синобу действительно похожа на мамашу. Резинка-таки покинула её волосы, оставив те прятать катышки на капюшоне толстовки, пальцы ноют вокруг ногтей от того, что их постоянно кусают и ковыряют, скулами можно резать хлеб на досточке — типичная мамочка в декрете, у которой сразу тройня и никто их них не затыкается ни на секунду. — Ты на нём всё показывала, — пожимает плечами Хэйдзо и перехватывает сигарету пальцами, выдыхает в сторону от чужого лица и чуть вытягивается в шее, оценивая перекрёсток впереди. — Так что там с Мораксом? — В общем, госпожа в нём всё ещё уверена, даже если мы уже точно знаем, что он хочет тебя убить и сделает для этого всё, — разочарованно тянет долгожданный ответ, пытаясь поймать чужой взгляд. — Ну ясное дело, я бы тоже хотел себя прикончить после такого, — усмехается Сиканоин, но не смотрит на неё. — Ты же не виноват, — с некоторой надеждой парирует Синобу, хотя сама в это уже не верит, после всего, что услышала от него лично. Они игнорируют красный цвет светофора и перебегают улицу в неположенном месте, тут же скрываются в одной из подворотен, что ведёт к лабиринту пятиэтажных домов, где детские площадки не замёрзли целиком только потому, что ребятишки любят к ним языками приклеиваться. — Кто-то же должен быть виноват, — Хэйдзо улыбается по-доброму, рассматривает надписи на жёлтых стенах, избитых и разрисованных, шагает вперед уверенно, но нервно стряхивает пепел раз в две секунды. — Я их буквально натравил друг на друга, естественно им нужно от меня избавиться. Синобу останавливается возле одинокого окна с решёткой и сглатывает. Сиканоин делает шаг вперед и разворачивается к ней лицом — смотрит сверху вниз и вопросительно кивает, мол, чего встала. — Тебя Яэ заставила, — сожалеюще тянет она. — Ну святоши явно не в курсе, — Хэйдзо поднимает голову вверх, потому что на лоб капает — ищет сосульку и отступает на шаг назад, потому что знает, что окаянная и отломиться может. — Что поделать, ага? Видимо их божок от меня реально отвернулся… — Если ты встретишься с госпожой Ху Тао, думаю, мы сможем найти компромисс и они оставят тебя в покое, нужно лишь прояснить ситуации, — спешит Синобу за Сиканоином, потому что тот начинает быстренько улепетывать именно с этого двора, а потому и скорость слов повышает. Хэйдзо прячется под карнизом с рисунком неба под крышей, смотрит на человека, что снег вычищает с противоположной стороны, открывая путь в подъезд, а сам уже жует фильтр тлеющей сигареты. — И как ты себе это представляешь? — уточняет он, сплевывая бычок в сугроб и тут же противные слюни за ним. — Прошу меня простить, я не знал, что поступаю как мудак и стравливаю банды друг с другом, пока их хозяева ебутся под иконами? Синобу поджимает губы и недовольно хмурится — не тот расклад. — Окей, тогда может…. — чешет подбородок, не замечая, что снова мнёт чужие пальцы. — Мне жаль, что моя мать решила рассказать вам о моём существовании, жаль, что приёмный батёк сдал меня ведьме, а та воспользовалась моей привязанностью к единственной оставшейся родственнице и вынудила воевать против тех, кто собирался меня защищать? Куки молчит и не смотрит на Хэйдзо — сложно, даже если она уже всё это знает. — Мне жаль… я не знал, что моя сестрёнка ебётся с ведьмой, и всё это лишь умелая манипуляция, жаль, что я был тем, кто натравливал две мирно сосуществующие банды друг на друга, чтобы ей угодить, жаль, что из-за меня погибли сотни ваших людей, жаль, что я вынудил желать моей смерти, о дорогие святые отцы, я согрешил, примите мои искренние извинения! — он аж кланяется на эмоциях в реверансе и всем своим видом спрашивает у Синобу, подойдёт ли такое выступление. — Мне жаль… — шепчет она, пока Сиканоин жуёт губы и футболкой снова вытирает лицо, чтобы спрятаться. — Возможно, госпожа сможет тебе помочь… — Да не поможет она, девахе ещё восемнадцати нет, — чуть ли не рычит и перекатывается с пятки на носок. — Я планировал сунуться к ней и спросить, за что она меня так ненавидит, но теперь понимаю, что не ненавидит, и от этого ток сложнее, — чешет затылок, потому что тот промерзает из-за отражённого холода железной двери за спиной. — И чего ты хочешь теперь? — Синобу замечает, что человек с лопатой присматривается к ним и обыскивает шубу — сомнительная перспектива, — а Хэйдзо хватает её за руку и тянет к ближайшему выходу из морозного лабиринта — туда, где снова шумят машины. — Нана у Дилюка, все наши доки — тоже, Агату они вывели, чего там с остальными, не знаю, — он как-то судорожно вздыхает и оценивает степень загруженности дороги — людей почти не видно: они все сидят по домам, потому что по улицам бродит опасный преступник, ага. — Откуда ты знаешь? — возмущается Синобу, которая вот вообще не рада быть прибитой к стене и дрожать из-за того, что мимо полицейская машина внезапно проезжает. Сиканоин прячет лицо у неё на груди, обнимает всем телом, а та не краснеет, а скорее зеленеет, потому что волосы его пахнут чем-то неприятным. — Белобрысик думает, что я не могу читать его переписки, — хмыкает и шепчет ей куда-то в плечо, ждёт, пока мигалки растворятся в городском шуме. — Он каждый наш шаг Дилюку сливает, а тот его в курсе событий держит. Всё схвачено! Синобу понимает, что в этом права Ху Тао, в этом жестоко проиграла она сама — надо было сразу поднять Каэдэхару на рога и расспросить вдоль и поперёк, но они с Итто решили его не трогать, потому что сами ничего рассказывать не хотели, а в итоге теперь видно, что пригрели шпиона. — Не нервничай, тебе не идёт, — сдерживает смех Хэйдзо, внимательно так пялясь на чужие синяки под глазами. — Мелатонинчику купим? — уточняет он игриво и затягивает Синобу в магазин, где на кассе добродушная старушка тут же восторгается увиденному: — Батюшки! — она прикладывает руки то ли к сердцу, то ли к телефону, что в вязаном чехольчике на шее болтается, и глаза пошире открывает. — Милок, ты в порядке? Я столько слышала! — Бабуль, не переживайте, я не пропаду, — успокаивает он её, оставляя Синобу греться возле батареи в дверях. Та ресницами хлопает, теряя челюсть где-то на махровом грязном коврике с надписью «добро пожаловать», и не дышит, чтобы точно расслышать диалог. — Ох, дорогой-дорогой мой, — старушка выходит из-за прилавка и встаёт на цыпочки, чтобы щёки Хэйдзо пальцами обнять, осматривает его мордашку со всех сторон и головой качает так обеспокоенно. — По новостям про тебя столько гадостей говорят, я диву даюсь, — причитает она. — Соседка с пятого, Людашка, о-о-ох, — из неё столько звуков льётся, что не верится, — говорит, чай, ты убил кого, это правда? — Вы знаете, кого я убил, бабуль, — улыбается Хэйдзо, позволяя щупать себя со всех сторон. — Да поделом той барышне, — машет рукой старушка. — Сама виновата, сама… Нет, жаль, конечно, очень жаль, но виновата ведь, эх… Синобу не знает, как ей реагировать, а потому топчется у входа, как та самая младшеклашка, которую парень привёл с родителями знакомиться. Тихонько, незаметно рассматривает ближайшие прилавки с товарами первой необходимости, а потом вдруг начинает крутить стенд с очками, солнцезащитными и не только. — А сестрицы твои как? — припоминает старушка, хлопая в ладоши, — у неё морщины вообще везде, но кожа мягкая-мягкая, а из-за цветастой кофточки под фартуком расплывшаяся татуировка виднеется. — Всё хорошо, всё супер, — кивает ей Хэйдзо и руки поднимает, когда она на него свитер натягивает, который стащила с манекена, что у неё за кассой валялся. — Знаешь, благоверный мой говорит, что у него на работе обсуждают, мол, проституточки теперь церкви принадлежат, это так? Синобу давится воздухом, тут же на автомате разворачиваясь лицом к двери почему-то, на каком-то дурацком инстинкте, словно её крутанули высшие силы от греха подальше, или наоборот, потому что ей не нравится то, что там происходит. — Не знаю… — звучит за спиной дико заинтересованный голос Сиканоина, а кажется, что он прямо над ухом, которое вот-вот отгрызет. — Сплетни всякие, не бери в голову, милый мой, ох… — старушка всё причитает. — Тебе так идёт! — дивится она тому, что свитер как раз пришёлся, по плечам сел хорошо и тёплый такой, ветер не продует. — Ещё курточка у меня была, сейчас принесу, — говорит она, и шаги её отдаляются. Синобу уже в стекло вжимается, ведь, несмотря на постепенно пропадающий под тяжелыми ботинками снег за дверью, присутствие Хэйдзо пугает её сильнее. Он ей в затылок дышит, дыру взглядом в черепе сверлит. — Я тебе что сказал? Булки расслабь… я знаю, что ведьма сбежала, — шепчет он ей так вкрадчиво и ровно, что у неё сердце останавливается на мгновение и тут же ускоряется раза в три. Давление подскакивает и голова кружится, она облокачивается на чужую теперь шерстяную грудь, сглатывает тошноту и поворачивается к нему лицом, роняя какие-то непонятные слёзы — испугалась, жутко испугалась. — Тише, — Сиканоин приглаживает ей волосы к затылку и переворачивает табличку на двери, после аккуратно щёлкает ключом в замочной скважине. — Милок, смотри какая! Тебе нравится? — старушка возвращается с кожанкой на манер байкерской, которая вся цепями увешана и больше похожа на крокодила, вылезшего из болота. Хэйдзо прижимает к себе Синобу всё ещё крепко-крепко, а сам смотрит на куртку вполоборота и широко улыбается: — Великолепная, бабуль, — хохочет так, что Куки слышит, как сердце в его груди ускоряет темп, набирает обороты, слышит, как за дверью магазинчика скрипят шины новоприбывших машин, как гудят рации. — Давайте её сюда, и мы пойдём уже, — у него голос не дрожит. Хэйдзо накидывает куртку на плечо и кладёт руки Синобу себе на шею так, чтобы обняла, после чего подхватывает её под бёдра и резко бросается к длинным рядам, забитым печеньем, лапшой, туалеткой и всяким другим. Старушка охает и опирается на прилавок, не понимая, что случилось, в чём спешка. — Куртку мою держи, — командует Сиканоин куда-то в чужой висок. — До встречи, бабуль, не скучайте! — прощается он, выбивает с ноги дверь чёрного хода в тот момент, когда парадную оккупируют люди с пистолетами, вокруг которых, как стервятники, кружат менты, желающие полакомиться останками того самого Сиканоина Хэйдзо. Он же собственной персоной несётся с Синобу на руках через весь двор в тот переулок, который, скорее всего, ещё не нашли и не перекрыли. За железной решёткой выход ко двору-колодцу, внутри которого есть незакрытый сквозной подъезд. Хэйдзо сталкивается там с дамой с собачкой, которая тут же путается в поводке, перескакивает через тявкалку, перехватывая Куки поудобнее, пока та дышит через раз, но крепко обнимает его шею и куртку держит мёртвой хваткой. Сиканоин вываливается куда-то на неочищенный отрезок улицы, озирается по сторонам, цепляясь налитыми адреналином глазами за горгулий на крышах, за лица посейдонов вдоль колонн, и перебегает дорогу, матеря сигналящую машину, что проносится мимо на огромной скорости. Вваливается в лесопарк, где дети в снежки играют, по аллее, через овраг — он уже задыхается, потому что тяжело, но не выпускает Синобу из рук, что поверх его горячего плеча наблюдает за ситуацией у них за спиной — там никого, но оттого спокойнее не становится. — Так, вот сюда, — замирает он возле пустых гаражей, где-то за голыми кустами и садится на колени, теперь уже обнимая Куки почти что всем телом, гладит её по волосам и судорожно глотает воздух, хотя хочется минералочки, да побольше. Из носа течёт, слюни мешаются с кровью, а сердце бешено скачет в груди. — Пизда, нашли нас… — Где мы? — тихонько уточняет Синобу, глотая тот пар, который выдыхает Хэйдзо. — Почти у Доли Ангелов, надо забрать документы, — сглатывает Сиканоин, треплет чужие волосы и на эмоциях целует Куки в щёку, а ту аж передергивает от этой неожиданной нежности, смысл которой она не готова переваривать.

——— xxx ———

В баре пока совсем темно без всех этих софитов и вспышек, без громкой музыки и толп нервно притоптывающих любителей танцевать вокруг своих сумок. Там персонал — два с половиной землекопа — вслушивается в речи Дилюка, прикуривающего от спички, и внимают его плану на случай, если ворвутся хранители правопорядка, или если их закроют. Но вот он никогда не объяснял своим ребятам, что делать если с ноги в помещение заходит нечто, про которое новостные каналы крутят самые страшные байки, — Сиканоин Хэйдзо занимает самую середину танцпола, пока Синобу по стеночке добирается до диванчика и падает в объятия мягкой кожи, тут же закатывая глаза, чтобы чуть-чуть дух перевести, а то он у неё — неугомонный такой — к праотцам всё стремится. — Какие люди, — скорее выругивается себе под нос Дилюк, оценивая внешний вид незваного гостя, но прежде чем начать какой-либо диалог, он со звонким хлопком обменивается с Сиканоином рукопожатиями и обнимает, как настоящего братка. — Живой ещё. — Тебя твоя псинка разве в курсе не держит? — ухмыляется Хэйдзо, тут же запрыгнув на барную стойку и свесив ноги, пока Дилюк едва заметным поворотом головы требует своих сотрудников разойтись куда-подальше. — Где они сейчас? — не церемонится, о здоровье не справляется. — Кэйа везёт их в южный город, там их встретят, — немногословен, как всегда, сдержан до безобразия, но шея уже болит от того, что на ней вечно кто-то сидит, висит и болтается. — Разве псинка не твоя? — язвит. — Она вообще Сангономии принадлежит, — фыркает Хэйдзо, оценивая внешний вид Синобу, прикорнувшей в углу на отходосе от стрессовых волн, что прививают ей способность засыпать уже в любом положении и месте. — Кокоми? — уточняет Дилюк, демонстративно переставляя стаканы из одного угла барной стойки к другой. — Вырвалась из лап лисицы и стала вокруг себя питомник собирать? — Уже в курсе? — смеётся Сиканоин и губу прикусывает. — Пёсики у неё хорошие. — И хорошо трахаются? — на лбу написано, что его это не особо волнует, но не спросить не может, потому что упрекнуть за святотатство — святое. — Не начинай, это ты его мне в няньки записал, — шикает Хэйдзо, постепенно снижая тон голоса и зажимая плечи. — Проболтался? — Нет, просто я не тупой, — отвечает тут же и ложится на стойку, чтобы дотянуться до бутылки коньяка со специальной крышкой, похожей на урезанную железную трубочку. Сиканоин перекидывает её из руки в руку, словно горячую картошку, внимательно отслеживает чужую мимику и выискивает намёк на беспокойство, но бледное лицо, обрамленное огненными волосами, совершенно непоколебимо. — Ты когда сваливать намерен? Мы все тут только тебя одного и ждём, — шепчет Дилюк, складывая на столе ветошь, из которой нитки постоянно лезут, — пополам, вдоль, ещё раз пополам. — Когда говно за всеми уберу, — смотрит на него Хэйдзо исподлобья, заставляет нервно сглотнуть и отвести взгляд. — Твой батёк, царство ему небесное, слишком много мусора после себя оставил, а ты глаза на него закрыл, но кто-то же должен убраться, — откупоривает бутылку и вдыхает — от запаха аж на стенку хочется лезть и немного пообниматься. — То есть… — То есть ты зря тут себе мозги паришь, уезжай, пока за тобой не пришли, — шикает на него Сиканоин и закручивает странного вида крышку обратно. — Позаботься о наших и перестань общаться с этим… — облизывает губы, зажевывая имя, которым ему ещё не представились. — Я сам разберусь. — Это что за деваха? — кивает Дилюк на Синобу, которая удивительным образом умудряется сливаться с диваном и притворяться мертвой, потому что с такого ракурса не видно даже, что дышит. — Информатор мой теперь, столько интересных вещей рассказывает, — тянет Сиканоин, вдруг пропуская полуулыбку — веселую, задорную, жутко радостную, словно новым хомячком хвастается. — Не пустых? — Дилюк на удивление вздёргивает бровь и принимается тереть той ветошью бокалы изнутри и снаружи — стекло неприятно поскрипывает, а входную дверь открывает местный диджей с панамкой на голове, от которого за версту перегаром воняет. Он не здоровается, просто ползёт куда-то в сторону туалетов, видимо, чтобы выблевать остатки со вчерашнего дня. — Ни капли, — ухмыляется Сиканоин и загадочно стреляет глазами. — Я теперь с ними буду, они за мою жопу беспокоятся. — Ты сам за свою жопу не беспокоишься? — звучит, как оскорбление, потому что жопа в случае Хэйдзо — самый ценный актив, которым он привык и пользоваться не по назначению, и приключения искать. — Я теперь свою жопу только в одни руки отпускаю, — и давит смешки такие язвительные, мрачновато-глуповатые. Прикрывает рот и нос рукой, чтобы румянец на щеках скрыть, а Дилюк вдруг присвистывает и осуждающе качает головой, откладывая очередной хайбол к блестящим граненым рядам тех, что уже без разводов. Упирается руками в стойку и выдыхает так, что чёлка отлетает в сторону, а Хэйдзо всем корпусом разворачивается к нему, садится в позу лотоса и обхватывает пальцами свои голени. — Мальчишка опасен, — с толикой осторожности начинает Дилюк, наклоняясь к Сиканоину поближе. — Он устроил резню в двадцать с лишним человек, оно тебе надо? Хэйдзо в ответ на такое расплывается в хищном оскале, от которого дух перехватывает, от которого блёклые цвета неработающего бара сгущаются до тьмы, в которой углы теряют свою остроту и сглаживаются до одного огромного пятна, в котором нет и надежды на каплю света. — Оно поэтому мне и надо, — облизывается он, а у Синобу вдруг звенит телефон, разрывая звенящую тишину, от которой не по себе даже диджею в туалете.