Нареченный кровью

      Чонгук просыпается со вкусом сладкой груши на губах. Тонкая ночная рубашка неприятно липнет к телу, а в комнате стоит удушающий природный запах лаванды и мускатного ореха вперемешку с жасмином. Тхакур откидывает тонкое покрывало, опуская голые ступни на мраморный пол, и вздыхает, прикрывая глаза. Встаёт и направляется на открытую веранду, где легкий августовский ветер обдувает мокрое от пота тело. Альфа обхватывает длинными пальцами ограждение, вглядываясь в тёмное небо, что усыпано россыпью звезд. Облизывает губы в надежде сохранить на кончике языка сладость спелой груши, но она медленно исчезает, как и сам сон.       Душа его, точно соловей — поёт. Снился ему омега, что так прекрасно лежал на шелковых простынях: его медовая кожа была на ощупь точно бархат. А призывно раскрытые губы так и манили вкусить, что Чонгук и сделал. Неужели это всё не сон, и происходящее с ним сейчас — настоящая реальность? Тхакуру кажется, что он всю жизнь желал эти губы, желал этого омегу. В каком же надо быть отчаянии, если он тут же снится ему, а ведь альфа даже не уверен. Того ли омегу видел у храма, те ли глаза отпечатались в его сознании…       Длинные пальцы зарываются в тёмные волосы, наводя еще больший беспорядок. Чонгук возвращается в комнату, надеясь, что в там не стоит удушающий запах. Но, кажется, нотки жасмина и вовсе пропитали всю постель. Тхакур ложится на кровать, что устлана чёрными шёлковыми простынями, и прикрывает глаза. Руками он сжимает ткань, ощущая кончиками пальцев мягкость кожи омеги, нежные, словно бутон роз, губы и такой нежный, но в тоже время ядовитый янтарный взгляд…       Чонгук выходит из комнаты, собираясь на завтрак с матушкой в сад. Сегодня резиденция кишит людьми: все готовятся ко дню рождения близнецов. Слуги снуют туда-сюда, даже семья Банерджи не сидит на месте, чуть ли не прописавшись в доме Тхакуров. Чонгук не особо горит желанием оставаться с матерью наедине: знает, что та не отпустит его, не услышав чёткого ответа. Она всё хочет «лучшую» жизнь старшему сыну, ведь возраст такой, что жениться пора, а он всё сидит и не рыпается. У альфы от этих разговоров лишь несварение желудка да мигрени. Ему нет дела ни до одной омеги в дюжине. Ни госпожа Шарма, что стреляет глазками, ему не по вкусу, ни омега семьи Чопра с хорошим приданным его не привлекает. Всякое о ней говорят, но лишь за спиной.       У входа в сад Чонгук встречает своего слугу. Прошлым вечером он его так и не дождался.       — Я уж решил, что ты сбежал, — усмехается Чонгук. — Рассказывай.       — Я обыскал все гостиницы и узнал, что омега остановился в той, что принадлежит семье Шарма. Снял номер на неопределённый срок… Под фамилией Бисвас. Господин, клянусь всем, что у меня есть, он так похож на покойную госпожу Мадху. Эти янтарные глаза, о которых все говорят, будто в душу смотрят. Несмотря на всю эту одежду, сразу понятно, какой семье он принадлежит.       Чонгуку не нужно говорить о глазах: он прекрасно знает, как они могут смотреть. Пусть и во сне, но Тхакур не забудет это обволакивающие чувство.       — Видел его?       — Да…       Чонгук толкается языком в щёку, не может до сих пор поверить. Неужели нареченный его жив и всё это время жил в другой стране. Фамилия Бисвас так знакома ему, но не получается вспомнить, кому она может принадлежать. У Чонгука от одной только мысли сворачивается желудок в узел, судьба точно играет с ним в злую шутку. Хочется проверить, дотронуться омеги вживую, коснуться руки и ощутить эту кровную связь.       — Ступай, я потом решу, что делать дальше, — махнув рукой, Чон отпускает слугу.       — Хорошо, господин.       Чонгук идёт к столу, что уже накрыт. Матушка сидит в хорошем настроении, рядом разместился Тэхён, и альфа в какой-то степени благодарен этому. Возможно, ему удастся увильнуть от большой части разговоров. Чонгук безумно любит мать. Она подарила ему всё, что было у неё. Госпожа Нитья сильная, волевая женщина, которая пришлась под стать главе Тхакуров. Многие вопросы Маниш решает только с супругой, только после совета с ней. И пусть многим покажется, что это слабость и мужчина не может решать вопросы самостоятельно, но это далеко не так. Чонгук видит в этом лишь уважение и любовь.       — Мой дорогой Чонгук! — отзывается женщина, протянув руки. Чон кланяется ей в ноги, целует руки. — Садись же, стол уже давно накрыт.       — Доброе утро, матушка. Как поживаешь?       — Просто прекрасно! — всплескивает руками женщина. — Я так люблю все праздничные хлопоты. Очень рада, что брат твоего отца решил справлять праздник у нас. Эти сорванцы так радуют моё сердце. Когда-то вы были таким же…       — Я могу еще побегать по дому, матушка, — заискивающе говорит Тэхён. — Ты только дай знать мне, сделаю для тебя всё, что угодно.       — И получишь от отца. Хватит заниматься дурью, Тэхён, — Чонгук берёт в руки лепешку. — Соответствуй своему образу, начни вникать в дела.       — Не заводи эту шарманку, — отмахивается младший. — Это ты наследник, тебе выпала честь видеть саму Тёмную Мать. Я всего лишь второй.       — Сынок… — качая головой, шепчет омега.       — Я не со злым умыслом говорю, матушка. Чонгук отлично справляется, я просто буду стоять рядом со своим братом, ослепительно улыбаясь. И помогать в его делах сердечных, — подмигивает младший Чонгуку.       Второй хмурится, не понимая, о чём вещает его брат. О каких сердечных делах говорит? Ведь знает, что Чонгук особо не заинтересован в выборе себе супруга или супруги. Альфа всматривается в лицо своего брата, пытаясь понять хитрую улыбку на лице и озорной блеск в глазах. Тхакур пытается вспомнить, судорожно перебирая воспоминания за последние дни и…       — Что ты сделал? — перебивает свою мать Чонгук.       — О чём ты, братец? — младший альфа склоняет голову.       — Что.Ты.Сделал? — с нажимом вновь произносит Тхакур.       — Помог? — хихикает младший, пожимая плечами.       — Так! Дети, о чём вы говорите? — Нитья смотрит по очереди, не понимая сути разговора       — Матушка, ты же так хотела, чтобы братец женился, остепенился, в конце-то концов! — начинает Тэхён свою пламенную речь, вставая с места. — И ведь ни на одного омегу глаз не лежит у него, сколько претенденток и претендентов было. И ведь сами в руки ему идут, но нет! Воротит своим носиком, отмахивается, — альфа бродит вдоль недавно посаженных кустов, аккуратно касаясь лепестков не так давно распустившихся цветков. — Но ведь счастье какое, матушка!       Чонгуку до одури хочется вцепится в кудрявую голову брата и приложить о землю его. Язык у него без костей. Его бы тоже не помешало вырвать и скормить собакам.       — Чонгук? — аккуратно касаясь грубой руки сына, Нитья смотрит в его угрюмое лицо, цепляется взглядом за морщинку, что появилась меж бровей. — Ты нашёл себе кого-то?       — Нет, ты ведь…       — Мама, а ты веришь в судьбу? — перебивает Тэ, срывая белый цветок, поднося его ближе к семье. — Веришь ли ты, что предначертанному суждено сбыться?       — Конечно, чему быть, того не миновать, — кивает Нитья, сжимая руку старшего сына.       — До недавних пор я так не считал… — Тэхён подходит ближе к брату и кладёт прямо перед ним на стол небольшой цветочек совсем юного жасмина. Чонгук не верит, ведь когда он пришёл в сад, то расслышал запах жасмина, но списал на ночной сон. Думал, что не отпустило, но нет… В саду кто-то посадил кусты жасмина и не так давно. — Но недавно я поменял своё мнение.       — И что же тебя сподвигло на это, сын мой?       Чонгук молчит. Вгрызся взглядом в цветок, что так сладко пахнет. Голос брата отдаётся в голове лишь фоном: он слышит его так, будто сам находится под водой.       — Встреча с одним омегой, — хитро произносит Тэ.       — Не понимаю тебя, ты ведь говорил о Чонгуке… — непонимающе произносит женщина. — Теперь говоришь, что встретил омегу.       — Так я встретил не своего омегу, матушка… — лукаво произносит Тэхён. — Я встретил омегу Чонгука. Наследник семьи Беди жив, мама, и он в Калькутте.       Женщина смеётся, прикрывая рот ладонью, но понимает, что это не шутка. Понимает это по слегка подрагивающей руке Чонгука и по наглой улыбке Тэхёна. Переводит взгляд на старшего сына и видит немигающий взгляд. Не может осознать… Нитья верит в судьбу, но неужели кто-то из когда-то любимой семьи остался жив. Тхакур-старший сидит, не сводя взгляда с несчастного цветка, и прокручивает в голове слова брата.       — Откуда ты знаешь, что это точно он? — сипло выдаёт Чонгук.       — Видел его, — альфа падает на скамью, закидывая ногу на ногу. — Сидел в местной библиотеке, рылся в книжёнках разных. Про божеств, про город… Он точно что-то искал, ну я и помог…       — Как? — в голосе проскакивают порыкивания. Альфа зол. — Как ты ему помог, Тэхён?       — Книжку одну дал, без неё он просидел бы там еще добрых два дня, — самодовольно произносит Тэхён. — «Высшие касты: Семьи Бенгалии и род деятельности». Уверен, что если омега умненький, то точно сложит два плюс два.       — Кто просил тебя лезть? — Чонгук встаёт с места, возвышаясь над Тэхёном, точно скала.       — Хватит! Оба прекратите вести себя так передо мной! — вскрикнула Нитья. — Ты! — указывая на Тэхёна пальцем, на котором красуется фамильный перстень. — Хватит выводить Чонгука из себя! Сам знаешь какой он в гневе, — шипит омега. — А ты, быстро рассказывай мне, в чём дело! Иначе несдобровать тебе: я в гневе безумна.       Чонгук сжимает губы в тонкую полоску. Из уважения к матери он затыкается и садится обратно рядом с ней, не смея злить эту безумную женщину. Он берёт цветок в руки, крутит его меж пальцев, чувствуя приятный шлейф. Не хватает только спелой груши…       — Не так давно на одном из служений я видел Тёмную Мать. Меня насторожили её слова, я никому об этом не говорил некоторое время, думал, что это… — Чонгук вздыхает, прикрывая глаза. — Ничего я не думал. Поэтому и молчал. У меня в голове не сходилось ровным счетом ничего из-за её слов.       — Что она сказала?       — Наречённый вновь окажется на родной земле, пустит кровь, что станет началом конца. Союз состоится. Колесо Сансары запущено.       Нитья загнанно дышит, кладёт руку на кулон, что свисает с её тонкой шеи. Сжимает до побелевших костяшек, глаза её бегают по саду, словно ищут там что-то.       — Это нужно обсудить с отцом, — строго произносит мать.       — Нечего обсуждать, мы ведь даже не знаем… — Чонгук готов взорваться, держится из последних сил.       — Не знаем что? — госпожа встаёт с места. — Ждешь, пока начнут ползти слухи по всей Калькутте? Сам знаешь, что произошедшее тогда никто не забыл. Это в лицо они нам улыбаются, за спиной точно плетут свои интриги. Давно надо было искоренить их всех… — шипит женщина. — Никто не отпустил грехи Аниша и Мадху! — глаза госпожи сияют в солнечном свете, тёплые лучи ласкают её профиль, обволакивают мягкие черты лица, на тонких губах появляется улыбка, точно оскал. — Пустит кровь… Союз состоится.       — Матушка…       — Ты чувствовал, Чонгук? Ты ведь что-то чувствовал, на уровне инстинктов никого к себе не подпускал близко. Это всё из-за связи, что между вами. Она не оборвалась, он ведь остался жив, — рассуждает Нитья. — Я поговорю с вашим отцом. Больше никакого самовольничества, Тэхён, — строго говорит госпожа. — Нельзя спугнуть его…       Она права. Что-то он чувствовал. Каждый раз, когда он пытался сойтись с омегой, голоса не давали мыслить здраво. Он не мог… Его ухаживания заканчивались лишь на одноразовых ночных утехах и только. Ни чувств, ни тяги…       Матушка уходит, а у Чонгука органы горят: его изнутри охватил пожар. Он дышит громко, тяжело, чем и пугает Тэхёна. Младшенький уже немного жалеет о сказанном, но держит лицо, не показывает страха своего. Тёмные глаза Чонгука держатся за удаляющуюся спину матери. Он может возразить ей, может запретить говорить, но не хочет. Он не нагрубит ей, не укажет своё место. Рано или поздно разговор состоялся бы… Но Тэхён ускорил процесс. Старший Тхакур встаёт с места, совсем позабыв о завтраке: в его тарелке так и осталась лежать остывшая лепешка. Матушка сказала Тэхёну не самовольничать, но не ему.       — Что, братец, пойдёшь к своему наречённому? — не сдерживается Тэ.       — Нет. Рыть тебе могилу, — серьёзно произносит Гук. — Ещё раз выкинешь что-то такое — головы лишишься.       Чонгук уходит уверенным шагом, сжимая в руках несчастный цветок. Надеется, что братцу не придёт в голову посадить в саду деревья, на которых груши расти будут. Иначе он его заставит их съесть, пока того тошнить не начнет лишь от одного вида. Альфа пересекает сад, оказываясь тут же в общем зале, и неожиданно сталкивается с господином Шарма. Чонгук сдерживает разочарованный вздох… Только Хосока сейчас ему не хватало в резиденции.       — Господин, рад вас видеть, — кланяется Хосок. — Как ваше здоровье?       — Просто прекрасно. Прошу меня простить, мне нужно идти… — Чонгук обходит его стороной, не собираясь задерживаться.       Как вдруг…       — Торопитесь, господин? Уж не из-за слухов?       Плечи альфы напрягаются: он чувствует, как клыки его прорезаются, а глаза наливаются кровью. Зверя нужно держать в себе… Чонгук выдыхает, но не поворачивается к Хосоку, выжидает. Он недолюбливает Шарму по многим причинам, но одна из них настолько старая, что вспоминать не хочется и вскрывать из без того кровоточащие раны нет желания.       — О каких слухах вы говорите? — хрипло произносит Чонгук, стараясь выровнять дыхание.       — Знаете, работники в нашей гостинице любят следить за проживающими. Услышат что-то там, что-то тут, — заискивающе произносит Шарма. — Говорят, появился один мальчишка, омега. Неземной красоты с необычном цветом глаз. Это так странно…       — Мало ли омег останавливаются у вас… — делает акцент на последние слова Чонгук.       — Нет, что вы… Только вот янтарных глаз люди мои не видели аж двадцать четыре года… Уж не наследник ли того пропавшего рода появился на нашей земле?       Хосок хитрый до скрежета зубов. От хитрости его хочется блевать. Нет в нем ничего хорошего, и Чонгук это чувствует. Но отец держит у себя его, доверил гостиницы. Чонгук бы поигрался с ним, но у него совсем не то настроение. Понимает, что Хосок не совсем глуп и сложил все факты… Тем более он прав, и у стен есть уши: ему точно донесли про приход Ману в гостиницу. Врать господину Шарме нет смысла, увиливать тоже, Чонгук не любит хитрить, как лиса: у него иная тактика в этой жизни.       — Возможно и наследник… — тянет альфа, разворачиваясь к Хосоку. — Только вот ваши люди были их, а ваша гостиница была их. Помните об этом и не забывайте, откуда вы вылезли и чья рука вам помогла подняться.       Чонгук видит, как мышцы на лице альфы дёргаются, но он тут же берёт себя в руки. На его лице появляется добродушная улыбка. Только Чонгук не верит ей, как и большинству семей в этой чёртовой дюжине. Знает же: долька лимона, погруженная в мед, всё равно останется кислой.       — Я всё помню, господин. Хорошего дня, меня ждет ваш отец.       Альфа уходит, рассекая коридор уверенным шагом. Чонгук смотрит вслед, надеясь, что помыслы этого альфы никак не повлияют на омегу, что сейчас живёт в гостинице. Он как на открытой ладони… Это стоит исправить. Тхакур усмехается, не знает, чего ожидать от омеги, но нужно быть готовым ко всему. Чонгук раскрывает сжатую в кулак ладонь, вспоминая о цветке, сорванном с куста, смотрит на помятые листочки и видит в этом нечто притягательное. Чон вспоминает омегу около храма… пытается в голове своей представить его в иной одежде. Желание отмыть этого омегу от чужаков большое, хочется нарядить в красивый шервани, обвесить украшениями. Хочется просто до скрежета в зубах увидеть его. Просто увидеть и вновь прочувствовать настоящий запах. Альфа чувствует чужое присутствие, поднимает взгляд и встречается со слугой. Он смотрит на него долго, думает. Вдыхает запах увядшего цветка, наслаждаясь последними нотами…       — Господин?       — Поехали, нужно кое-что сделать, — ухмыляется Чон, убирая цветок в карман брюк.

****

      Чимин сегодня решил не выходить из номера. Голова готова была взорваться от боли. С самого раннего утра он лежал в кровати, перекатываясь с одного бока на другой. Воспалённый мозг прокручивает вновь и вновь разговор с тем молодым господином. После сна Чимин уверен, что альфа в библиотеке как-то связан с альфой из сна, уж больно похожи они друг на друга. Только вот парнишка в библиотеке шибко озорной, хитрый и язык его острый, точно нож. Альфа из сна другой. В его тёмных глазах чувствуется сила, огромная мощь, перед ним хочется опуститься на колени и подчиниться. Хочется открутить голову, вытрясти из неё эти все мысли и хоть немного поспать. Но стоит закрыть глаза, как под веками вырисовывается образ альфы: его сильные руки, нежные губы и взгляд, полный страсти…       — О чем ты думаешь! — воет вслух омега. — У тебя уже есть альфа! И он ждет тебя дома… Асур, ракшас! — причитает омега.       Дома?       А где его настоящий дом? Омега не знает… Место, где он родился, или место, где он рос и воспитывался.       Чимин приподнимается, тянется к своему ежедневнику и достает оттуда фотографию. Не может сдержать улыбки. На ней он и Юнги. Чимин скучает по нему, скрипя сердцем… Так не хватает заботы и поддержки рыжеволосого альфы. Мин Юнги познакомился с Чимином случайно: они столкнулись в магазине. Оба тянулись за одной последней коробкой хлопьев и, конечно, Мин уступил эту пачку, самую любимую и вкусную, омеге, чьи глаза привели в восторг. Юнги не мог забыть этого омегу: ходил в чёртов магазин, поджидая Чимина, точно сталкер. Но шли дни, недели, а его всё не было. Альфа уже отчаялся, пока не услышал от продавца заветное: «Сейчас же фестиваль у них. Дурга-Пуджа вроде. Вот он тут и не появляется. Он в школе преподает языки, может, там найдешь его». И Юнги не мог не воспользоваться ситуацией.       Купил небольшой букет ромашек и помчался со всех ног к первому уроку ждать. А ждать пришлось долго, ведь омега явился лишь ближе к вечеру. Он совсем не обратил внимание на альфу, что сидел на ступеньках учебного заведения, как побитый пес. Юнги уже видел скрывающуюся фигуру, но решился в самый последний: «Простите, это вам. Вы меня, наверное, не помните, я был в том магазине. Там пачка хлопьев. Она моя любимая, ваша, наверное, тоже, и я вам отдал.»       Чимин проводит пальчиком по улыбке своего альфы, отгоняя голос другого из головы: «Найди меня, и ты всё поймешь». Убирает фото под подушку и прикрывает глаза, надеясь, что сон утянет его в свои сети. Раздаётся глухой стук в дверь, и Чимин хмурится. Он никого не ждёт. Никого не знает в этой гостинице.       «Неужели персонал?» — проносится в голове у омеги.       Он встаёт с постели и на носочках подходит к двери, аккуратно приоткрывая ее. Но за дверью никого. Омега открывает шире, оглядывается по сторонам и видит в конце коридора прислугу.       — Простите, не вы стучали? — неловко интересуется Чимин, хоть и не может представить, как девушка так быстро убежала в конец коридора.       Она отрицательно машет, быстро убегая из поля зрения. Омега уже собирается закрыть дверь, думая, что ему почудилось на почве мигреней. Но видит на полу большую коробку белоснежного цвета, перевязанную бантом. Становится не по себе, желудок скручивается в узел. Беди аккуратно опускается, подхватывает достаточно увесистую коробку и заносит внутрь. Ставит на небольшой стол. Выглядит богато… Это первое, что мелькает в голове: богато и внушительно.       Знакомых у него тут нет. Посылок от родителей он точно не ожидал, да и Юнги не мог. Чимин обходит коробку со всех сторон, обдумывает, правильно открывать её. Даже записки нет. Странно. Но любопытство сильнее страха. Пальцы тянут за атласную ленту, сердце бешено колотится. У омеги такое ощущение, что он точно знает, от кого это. Снимает крышку, откидывая на пол, и давится воздухом.       В коробке цветы.       Жасмин.       А сверху небольшая карточка. Трясущимися руками Чимин берёт записку и смотрит на нее немигающим взглядом. Написано на бенгальском.       «Надеюсь увидеть тебя в ближайшее время в этом. Найди меня, и ты всё поймешь».       И больше ничего. Беди не понимает, о чём говорится в записке. Но последнее предложение точь-в-точь вторят словам альфы во сне. Омега не понимает, что происходит, переводит взгляд вновь на коробку и замечает небольшое пятно синего между цветами. Перед глазами недавний образ отпечатался: как он стоит в дорогой расшитой одежде с безумным взглядом.       — Нет! Нет! Нет!       Беди выгребает эти цветы, ощущая под пальцами бархат. Молится, надеется, что не прав. Но в горле точно ком: хочется закричать. Пальцы сжимают дорогую ткань в руках. Это шервани… Тот самый, который он видел в своём видении. На глазах слёзы выступают от бессилия. Чимин падает на пол и сжимает пальцами одеяние, чувствуя каждый драгоценный камушек. Жалеет, что приехал. Не нужно было приезжать сюда. Лучше бы сошёл с ума, сгнил бы в больнице, давясь таблетками, стараясь унять зов Матери. Отбрасывает ненавистный наряд и ползёт к телефонной трубке, наспех набирая номер. На той стороне слишком быстро берут трубку, словно ждали этого звонка, не отходя от телефона.       — Кто мои родители?! — хрипя, Чимин сквозь слезы задаёт вопрос матери, что с ужасом вцепилась в телефонную трубку.