Хуже некуда

За партой сидит про себя вздыхает едва слышимо, скучно. Преподаватель какие-то знания ей донести пытается, но выходит у него крайне паршиво. Единственные предметы на которых она хотя бы слегка старалась вникать — профессиональные, по специальности. Но слушать какой-то несвязный бред, что в жизни не приходится никогда она не хотела от слова совсем. Ещё и к имеющимся заботам Валера прибавился, который её «Своей» оказывается объявил. Она об этом пацанам своим расскажет, как встретятся, совета спросит. Те в целом нормально отреагировали на факт существования подобного персонажа в её жизни. Если в подробности не вдаваться, то все люди взрослые, против ничего не имеют, не срастется — никто гнобить не станет. Важный момент уточнили сразу, что понятия подобного рода на сестер чьих-то не распростираются, по крайней мере на их районе точно. Тимофеева, хоть, и кровной никому не была все равно к ней привыкли уже. Давно она с ними возилась, сейчас заново начала, не по людски как-то на общак её пускать будет, даже если грань девчонка перейдет. Впрочем никто и не захочет, вопрос не во внешних данных совсем, а в отношении, что совершенно с привычным не граничило. Ей же должно было повезти хотя бы в этом, хотя бы жить спокойно зная, что тебя не выбросят и в случае чего не тронут. Она правда была благодарна, абсолютно искренне, жаль, что понятия не имела как эмоции подобные выражать. В её арсенале лишь определение негативных реакций имелось. Звонок все такой же противный, уши закрыть хочется, чтоб звук режущий не слышать. Не может таких фривольностей позволить, потому только глаза закатывает тихонько. Большая перемена всегда радовала учащихся всех возрастов, но её едва ли. Обычно это ужасно долго тянущиеся сорок минут, за которые она успевает несколько раз перекурить в туалете. Только почему-то в этот раз подобная перспектива не радует совсем. Не хочется по обыкновению молча курить в окно, в полном одиночестве. Или ещё хуже, столкнуться с каким-то девками, что возомнили себя кем-то важным на одном из районов. Её подобное несколько раздражало, сколько смешило. Давно известно как группировщики на самом деле к женщинам относятся, от того её сам факт существования Валеры в её жизни и смущал. Не была она тем человеком который хочет кричать налево и направо, что она с кем-то ходит. Благо хоть «с» кем-то, а не «под» кем-то, ибо подобного унижения словесного та бы выдержать не смогла. Предпочла бы вообще их связь не афишировать, не хотелось чтобы её в компании женские втягивали девочки, что с кем-то «ходили». Не из-за отсутствия уважения к женщинам в целом, совершенно нет. Просто ей удалось увидеть, что создания подобные творят при обстоятельствах для их бывшей подружки не лучших. Обременять себя какими-то званиями она не станет, ровно как и причислять себя к Универсаму, несмотря на связь с Туркиным. У неё уже были друзья, ей новых не нужно совершенно. Но в голове образ медсестры приветливой всплывает, что звала её пообщаться просто, от чего та в кабинет к ней прется. Девчонка соврет если скажет, что никогда не хотела себе подругу, причем соврет очень нагло. На самом деле в детском возрасте, когда все подружками обзаводились, она никому не интересна была. У той кукол различных не было, из игрушек только заяц плюшевый, которым ещё её мама играла. И проблема ведь не столь в отсутствии подобных элементов жизни. Если бы она с рождения обделена была, то наверняка детский возраст куда проще бы прошел. Девочке в четыре года сложно понять, почему из сталинки в центре Ленинграда она перебралась в хрущевку на окраине Казани, сложно понять почему черная «Волга» сменилась на автобус ничем не примечательный. Все что от жизни прошлой, которую она и не помнила толком осталось — это гребешок и финка ведомственная. Обладательницу гребешка девчушка ненавидела, сколько себя помнит. Наверное никогда её понять не сможет. А владельца финки понять могла лишь в теории. Сложно жить понимая, что у тебя родство столь неуважаемое нынче имеется. Благо даже ментам об этом не прознать было, дело с фамилией её засекречено с момента заведения. Страшно было, что связи подобные «Привет» передать могут не вовремя, ужасно страшно. Но она об этом не задумывалась особо, ибо понимала, что не уперлась никому. Впрочем, быстро перекурив возле распахнутого окна, из которого ветер холодный в лицо прыскал, она к медицинскому кабинету направилась. В коридорах на неё по обыкновению никто внимания не обращал, посему та к точке назначения без лишних происшествий добралась. Мнется перед дверью, распахнуть не решается, словно приглашения не получала. Неловкость чувствует, думает стоит ли? Но все же ручку дергает. Кабинет все тот же и медсестра не изменилась, она проходит, аккуратно, отмечая отсутствие болеющих, про себя. — Привет, — проговаривает неуверенно на стул падая. — Приветик, — вдруг радостно возглашает напротив сидящая. — Я смотрю тебе явно лучше. — Ага, — кивает та. — Ты говорила, что я могу к тебе зайти, просто посидеть, — вкидывает словно оправдываясь. — Конечно, — улыбаться продолжая соглашается. — Меня к вам из Перми перевели, на практику, а я тут никого не знаю, — начинает вещать. — Ещё и в комнате в общаге одна живу, представляешь? — подкидывая брови вопрос риторический задавала. — Я скоро от одиночества на стену полезу, — Тимофеева слушателем выступает, давая приезжей возможность выговориться. — И девчонки странные такие, я познакомиться с ними хотела, а они меня спрашивают «Ты чья?». Если бы я еще понимала, что это значит… — вздыхает едва. — Ты просто нормальная, я смотрю, вопросов странных не задаешь, можем прогуляться сходить, если ты свободна? — Ева кивает соглашаясь молча. — Как раз объяснишь мне, что все это значит. — Та тут объяснять нечего особо, — хмыкает та. — Я слушаю, — включалась она быстро. — Смотри, слышала, что у нас группировки есть? — спрашивает спокойно. — Ага, но я не особо разбираюсь, — осведомляла заранее. — Так вот, если ты с кем-то «ходишь» из пацанов, то ты грубо говоря относишься к какой-то из группировок, — задумываясь в конце произносит. — Они когда спрашивали вероятнее всего хотели узнать своя ли ты. — Что значит «ходить»? — бровь подкидывая узнавала. — Встречаться, типо того, — усомнившись слегка добавляет. — А ты с кем-то ходишь? — улыбнувшись вновь вопрошает. — Не прям хожу, но можно сказать, что да, — усмехается непроизвольно. — А у тебя в Перми кто-то остался? — Та нет, — рукой отмахиваясь заявляет. — Там был один, бегал за мной и всех остальных отгонял, но мне то он не нравился, — волос с лица сдувает аккуратно. — Устроил короче «Сам не ам и другим не дам», — произносит с возмущением некоторым. — У вас же есть мальчики нормальные? — интерес проявляет. — Есть, — кивает, подсознательно понимая, что Туркина в категорию «Нормальных» она не вписывает. — Только ты аккуратно, больше тех с кем лучше не водиться. — Блин, а как понять с кем можно? — в чае остывшем сахар размешивая узнаёт. — У меня спрашивай, — хмыкает та. — Ты часиков в семь свободна сегодня? — девчушка кивает вновь. — Приходи ко мне в общагу, посидим, останешься если что. — Давай, — соглашается почти сразу. — Что-то купить с собой? — Не-а, я сварганю к твоему приходу что-нибудь, — выписывая на клочке бумаги адрес говорила та. — Вот, — руку тянет и девчонка листочек принимает аккуратно, стараясь не вырывать, чтоб новую знакомую не спугнуть. — Ага, — записку вдвое складывая соглашалась. — Тогда я в семь у тебя как штык, — на прощание улыбнувшись возглашает. — Жду, — отвечает тем же и рукой вслед машет. Она выходит минут за восемь до начала пары следующей, ещё успевает забежать в уборную и перекурить томно. Времени хоть отбавляй. Там условия, конечно, оставляли желать лучшего, но идея о том, чтобы бежать в гардероб, а после за ближайшие гаражи ей нравилась куда меньше. Заходит спокойно, в помещение все то же, о стену, что кафелем выложена была опирается. По шее холод неприятный проходиться, потому она волосы назад отбрасывает. В сумку тянется, за куревом отечественным, заграничное экономит. Картон качества сомнительного приоткрывает и все же зажигалку импортную использует, на огонь красиво вырывающийся засматривается. Затягивается аккуратно и на удивление дольше обычного. Марина ей приятной кажется, сама на контакт идет, у неё явно опыт в общении со своим полом больше, чем у Евы. Видно, что ей едва ли восемнадцать исполнилось, молодая совсем, наверняка из-за нехватки персонала переведенная. Интересно её слушать, хоть рассказы смысла высокого и не несут. У Тимофеевой ведь даже не было подружки, чтоб вот так договориться и в гости сходить. Раньше комплекс своеобразный из-за этого имела, но её вины или вины окружающих в этом не было, просто так сложились обстоятельства. Клуб дыма густого выдыхает, возле окна стоять продолжая. Слышит как в помещение кто-то заходит и дергается автоматически. Паника уходит как только она двух девчонок ей неизвестных замечает. Они на неё словно с высока смотрят, и она от подобной картины не в восторге совсем, но и настроение себе портить не желает. Замечает как незнакомки вопрос друг другу немой задают, мол, что со стоящей делать? Брюнетка рукой взмахивает, словно демонстрируя, что до девчушки ей дела нет. Ева лишь усмехается на жест подобный, вновь затягиваясь. Одна из них вещать начинает, но до этого дела нет от слова совсем. Невольным свидетелем становится треп их мимо ушей пропускает, но все же слышать продолжает. Её диалог их не интересует совсем, до момента пока она там имя знакомое не упоминается. Все же от бездумного стояния отвлекается, прислушиваясь, но в голове держит, что Валериев на районе хоть отбавляй. — Ну так, и че он? — волос накручивая возглашает. — Та пришел ночью, набросился на меня сразу, ни привет, ни пока тебе, — тоном недовольным говорит. — Он же вроде всегда такой, или это новый Валера какой-то? — вопрошает та. — Та Турбо этот, — хмыкает, от чего у Евы глаза расширяются моментально. Смотрит на них бегло и взгляд отводит сразу, стараясь ещё неприметней стать. Если бы была возможность слиться со стеной, то она бы ею сейчас точно воспользовалась. Слушать куда более внимательно начинает, толком услышанное не воспринимая. — Ты прикинь, мы лежим потом, а он мне говорит: «Тебе бы похудеть и патлы подрезать», — ещё более недовольно добавляет. Но наблюдающая эти слова пропускает, после фразы предыдущей. — До этого ж все устраивало, — вскользь её подруга упоминает. — Он вообще какой-то странный стал, — цокает брюнетка подытоживая. — Я слышала у него баба какая-то появилась. Новая ветка разговора у Тимофеевой ещё больший интерес вызывает, она сигарету растягивает максимально, чтоб подозрений не вызывать. Едва сдерживается, чтоб на стоящих взгляд не кинуть. — И че про неё говорят? — вылетает вопрос у темноволосой. — Ни рыба ни мясо, Маш, он её и не показывал никому особо, — усмехается та. — Оно и понятно, была б нормальная, то он ко мне со своими претензиями не захаживал бы, — последние слова уже во время звонка о начале занятия уведомляющем произносит. Пара на неё ещё раз взгляд кидает и удаляется быстро, дверь за собой захлопывая. Она же хабарик в окно выкидывает, нервно. Тишина давящей кажется, хочется разнести все вокруг. Унижения, сука, в свой адрес стояла выслушивала, но казалось признать, что тебя характеристиками подобными наделяют ещё противней. По стене вниз сказывается и по щеке впалой слеза скупая, одинокая стекает. Кран наотмашь открывает и под напор воды холодной ладони ставит, по лицу себя плескает, успокоить пытается. Не выходит, совсем. С размаху по кафелю ударяет, словно он виновником произошедшего был. Чувствует как кожа лопаться вновь начинает, на стене уже следы крови её виднеются, но остановиться не может. Хуярит предмет безжизненный до одури, руки болеть начинают, а багровая жидкость вниз по перекрытию скатываться. В глазах пусто, она эмоции в другое, более привычное русло переправила. Треск слышит и чувствует как из-под руки что-то уходит, отводит её вновь замахиваясь и видит как кусок кафеля окровавленного на пол с треском падает. В себя приходить начинает плавно, понимает, что вновь перегнула. Благо ей человек живой под руку не попался, иначе на учет бы стала, чего не хотелось совсем. Руки вновь под воду проточную подставляет, промывает и кусок стены поднимает. Обмывает и на подоконник помещает, там же тряпку старую замечает, её подхватывает. Со стенки кровоподтеки смывает, чтоб лишнего шума избежать. Хочется вновь броситься и разбить здесь все к чертям. Сдерживается от проявления физического с трудом. Не верит, правда не верит, что он мог так поступить. В голове шестеренки работать начинают и она два плюс два складывает. Он к этой Маше поперся сразу после того как её до дома провел, когда они на поле хоккейном насиделись. Понятно теперь стало, почему Туркин беспокойство мнимое проявлял. Мол, холодно, заболеешь ещё та и поздно уже, заливал умело, она и осознать не успела как согласилась с тем, что тот ей вещал. Ему на неё оказывается плевать совсем, он к возлюбленной своей торопился. «Накинулся на неё». Слушать противно. Тряпку откидывает со злобой неимоверной словно всю агрессию внутри бушующую туда вкладывая. Пошел он куда подальше, пока она досиживать пару последнюю пойдет.