Хуже некуда

Правды ради тяжело дается даже открытие двери, когда знаешь, что тебя за ней ожидает. В особенности, если это единственный кровно родной человек, на всем белом свете оставшийся. Стыдиться ей нечего толком, та и эти двое пересекались когда-то. Только один из них явно не рассчитывал, что общение подобное продолжится столь долго, а тем более, что во что-то большее перельется. Любому мужчине свою дочку, или внучку, которую хоть и не воспитывал особо, но любил все равно, и любить продолжаешь, отдавать кому-то сложно. Вручать дитя свое какому-то мотальщику, что в жизненные взгляды урки опытного не вписывался, не хотелось совершенно. Тот, конечно, указание выполнять пошел. Единственное, что причиной согласия вовсе не заявление мужское стало, а слезы девичьи, что у неё на глазах крайне редко появлялись. Тимофеева даже в подобном аспекте умудрялась подсознательно грань сохранять. Не рыдать слишком часто, чтобы это данностью не стало, но при этом в крайнем случае подобное позволять. Назвать ситуацию произошедшую подобным образом, навряд ли можно было. Скорее она перегнула и другого выхода не видела, точнее более быстрого решения проблемы новоявленной. И он ведь повелся, несмотря на то, что слезы женские обычно сочувствия не вызывали совершенно. Будто соленые дорожки на щеках представительниц прекрасного пола в их среде обыденностью являлись. Хотя, нет, слово «будто» точно лишнее. Просто как минимум девчонка на лестничной клетке сентиментальность себе позволившая, к нему относилась более чем напрямую. Приписывал её к себе, хоть, и негласно совсем. Впрочем и это оспорить можно, при пацанах же как свою обозначил, и не только там, в голове своей тоже. Потому наверняка и расстройство ее столь эмоциональное иначе воспринимал. Не то, чтобы это жалостью какой-то было, просто смотреть неприятно. Она ещё и речь такую душещипательную задвинула, что сам чуть слезу не пустил. И на порыве таком даже не заметил ведь, что она никакого иллюзорного брата не упомянула. У него вновь в голове лишь претензии были, у неё в это же время лишь предъявы ответные. Борщила она конкретно, но манипуляция весьма простая легко это перебить смогла. Девчонка как никак, тем более его собственная. Сама рассказывала ему когда-то, что родителей нет у неё, что с дедом последние годы вдвоем жила, и то вышеназванный часто в запои уходил, дома не объявляясь. Не было у неё осознанно созданной инструкции, все действия диктовало подсознание, которое словно считывало, какую модель поведения стоит выбрать. Оно тоже не без греха, конечно, иногда сигналы ложные давало. Благо вовремя одуматься успевало, ситуацию пугающую разглаживая. Действительно, ведь, его как скорлупу погнали, или как выразился бы дед, будто «шестерку». Стерпел, так же неосознанно как и она многие проколы отпускала. Перенял невольно эту терпимость в отношениях личностных, которую девчонка проявляла крайне редко, но в моменты весьма подходящие. Та и давно стоило уже с ним познакомиться нормально, он сам этот момент упустил совершенно. Ровно так же как и родственник её, словно не замечавший их контакта. Несмотря на то, что скандал на пороге произошедший весьма неприятным являлся, все же лучшим вариантом оставался. Куда хуже, если бы опекун её отмахнулся, словно ничего удивительного не происходит. Значит, ситуация нетипичная, что доверия какого-никакого добавляло. Сложно понять как подобное должно происходить, он всегда аспектов подобных избегал старательно. Не желал родителям показывать виновника всех будущих проблем их дочери. Здесь же влип походу окончательно, и причем до смешного неосознанно. За ампулой этой так называемой прется, сам бы от подколки в адрес действий подобных не сдержался бы. Чувства странные, смешанные, словно необъяснимые совсем. Она как дура на весь подъезд голосила, а после слезу пустила, и он поплыл практически мгновенно. Действительно влюбился, что ли? Вопрос открытый. Спутница его, конечно, о подобном не размышляет, у неё проблемы вновь житейские. Хотя, сейчас возможно задуматься и стоило. Насколько они вообще друг другу подходят? Та хрен его знает, ибо Туркин её и не знает толком, рядом с ним она все равно другая, словно больше под понятия здешние подходящая. Самое забавное, что она и это не планировала нисколько, у неё словно вшит куда-то глубоко внутрь датчик приспособления. Она привыкла лишних проблем не создавать, ни себе ни людям. Иногда бывало вспыхивала больно резко, некая импульсивность все же при ней оставалась, и время от времени показаться могла, но чаще всего в обстоятельствах неподходящих совсем. Но эти случаи единичные. Периодами казалось, что она не контролирует в этой жизни совершенно ничего. У неё ведь планов никаких нет, плывет себе по течению, даже не думая в иную сторону смотреть. Изначально же не думала даже, что факт возобновления общения старого во все это выльется, и уж точно не догадывалась, что она целую жизнь лживую строить начнёт. Действительно же дно двойное имеет и словно стену дополнительную для его защиты выстраивает каждодневно, когда недостаток подобный скрывает. Ничем хорошим подобное не оборачивается, причем никогда. Не дура ведь, и знает прекрасно, что за оплошности такие может представительницу прекрасного поджидать. При этом умудряется свои действия не замечать, словно ничего запретного и не делает. Всегда легко других судить, в особенности со слепой уверенностью, что сама с нимбом на голове живешь. Но только, если бы нимб этот и был у неё когда-то, то к сегодняшнему дню почернел бы давно, будто перемены внутренние отражая. Интересно даже, смогла бы она столь уверенно крик поднимать, если бы не имела аэродрома запасного? Навряд ли. Девчушка может и не признает, что на два фронта играет, но все равно энную защиту со стороны чувствует. Открыто за неё вступаться не станут, это очень маловероятно, но ей всегда есть куда убежать в случае чего. Главное не отсвечивать после, и сидеть тихо, словно и не существовало её никогда. Сейчас правда она на аккуратно на порог комнаты чужой ступает, осторожно на край дивана присаживаясь. В сумке копошится, глаза в пол устремляя, и спешно пачку папирос выуживает. Здесь и в окно высовываться не нужно, здесь махоркой чужой все провонять успело. Фильтр в зубах сжимает, чуть было не прокусывая тот от нервов нарастающих, при виде родственника до оцепенения спокойного. Ей только мечтать о безразличии подобном, впрочем, мечты сбываются, она с этим безразличием большую часть бытия собственного существует, обращая внимание лишь на то, что её саму касается. Ему же кажись даже на это все равно, но мысль подобную она отгоняет сразу. Было бы совсем все равно, то не решил бы её задерживать, а так даже эмоциональность излишнюю проявил. Не то, чтобы страшно, просто на душе тревожно от осознания того, о чем сейчас вещать придется. Спички из сумки достает и привычно чиркает, к кончику осторожно поднося. Дым едкий вдыхает, затягиваясь нарочито долго и спичку тушит взмахом руки единым, почти незаметным. Легкие наполняются быстро и кажись под завязку совсем, она с опытом своим не закашливается едва ли от порции пара белесого, что спустя секунду комнату заполняет. Перед глазами пелена, а внутри от молчания протяженного столь тошно становится, что она взгляд на рядом сидящего переводит, всматриваясь настойчиво. Сама заговорить не решается, обычно предъявы с её стороны поступали, здесь же ситуация на сто восемьдесят градусов перевернулась. От чего весьма некомфортно. — Я у тя вчера был, спички кончились, — с далека заходит куда более спокойно. — В тумбе пресс нашел, как пояснять будешь? Не лошка ж этого, — в сторону двери кивает. — Это мои, — признает сразу. — Гаврилы столько не загребают, — проговаривает. — Я не там, — плечами пожимает. — Не хочу, чтоб ты меня за хрюкало считал, сразу говорю — незаконно, но он не знает, — вываливает без зазрения совести. — Где ж ты хапу словила? — хмыкает уравновешенно. — Радика помнишь? — тот кивает. — С хороводом его работаю. — Заманихой? — вопрошает. — Не-а, Раджа ж как откинулся паханом прописался, — отрицает. — Мы типо предприниматели, — усмехается. — И нахрен ты, маруха ежовая, мазу уперлась? — интересуется резонно. — Та с бумажками копошусь, — отмахивается. — Ты меня как баклана своего не заарапишь, я, хоть, и в завязке, но вдупляю где филки такие мутятся, — к чистосердечному склоняет. — Он мне как пхень считай, я ему тоже, вот и подтянул, — вновь лишних выяснений избежать хочет, посему на предыдущий вопрос повторно отвечает. — Не, я на рога похож? — фыркает недовольно. — Лошади видел, ципер тоже, ты на небо тайгой не едь, сразу выкладывай, — та на реплику эту только затягивается нервно. — Не в мусарне же. — Пан, мультики, колеса, план, пластилин и дальше, блять, по списку перегоняем по стране, — выдает. — По местности сами не барыжим, — уведомляет. — Ты хоть не юбиляришь? — все же спрашивает. — Нет, — моментально ответ дает. — Пацаны не поймут, та и я ебала. Вновь тишина нагнетающая возвращается. Неудивительно впрочем, при раскладе подобном. В воровской среде дело данное шибким уважением не пользуется, в уличной пока тоже. Она фильтр губами сжимает рвано, порцией никотина очередной легкие заполняя, не особо помогает, если уж совсем откровенной быть, но и то лучше. Врать смысла не видела, родственник её не просто так профессором считался и уважением, несмотря на запои пользовался. Не злилась, осознавая, что вышеназванные и то по её вине появилось. Кража такой же наркотик, как и та дурь, что она в вагонах лицезрела. Человеку всю жизнь в ритме подобном просуществовавшему практически невозможно от ломки избавиться. У него ситуация вообще пометку «пиздец» имеет. Жену любимую похоронил и с ребенком на плечах остался без нихрена, спустя пару недель после отсидки очередной. Ева по сей день понять не может, как её бабушка, которая самой обычной женщиной являлась, рискнула вступить в отношения не просто с уголовником, а с человеком блатную идеологию почитающим. Хотя, даже несмотря на установки своеобразные тот на ней женился, официально, но у семьи воровской на сходке поинтересовался все же, перед решением таким. Те скрипя зубами одобрили. Не хотел её на позор обрекать, когда та о беременности объявила. Правда спустя несколько недель после заключения брака тот вновь на нары отправился. Дочь свою только на свиданиях редких лицезрел, даже не подозревая, что та однажды в Ленинград укатит и замуж за служивого выскочит. Впрочем, информация до него дошла, когда его женщина с маленькой девочкой на руках заявилась, вся от слез опухшая, пока он недоумевал от её отсутствия дома. Не поверил сразу в историю рассказанную, ибо восемь лет срок отбывал спокойно, вестей подобных не получая. Полюбил, абсолютно искренне ребенка, которого только увидел. Внучка, у него появилась внучка и это признать сразу практически невозможно было, ровно как и то, что дочь его в земле лежит хрен знает где. У Тимофеевой на самом деле не было примера здоровых отношений, были лишь воспоминания о коммуникации бабушки с дедушкой. И она могла всем чем угодно поклясться в том, что он её любил, очень своеобразно и очень болезненно, но точно чувства настоящие испытывал. От его ощущений за километр несло чифирем и махоркой самой дешевой, в то время как бабуля её любила глупо и слепо, словно не замечая с кем под одной крышей живет. Её эмоции точно запах свежести какой-то летней несли на пару с надеждой. Только и она напрасная, ибо такие как он не меняются, с этим смириться стоит. Ведь, даже сейчас он ей заявляет уверенно, что после её совершеннолетия к делам вернётся. Она не спорит, не останавливает, исключительно кивает молча. Несмотря на устои в голове седовласой сформировавшиеся он её не поучал никогда. Бесполезно это, по себе знает, от выяснений только отношения опоганятся, а внушить ничего не сможет. Она эту черту у него переняла. Никогда в чужую жизнь не лезет и советы непрошенные не раздает. Непонимание ситуаций некоторых отпускает легко. При обстоятельствах нынешних и без того забот своих достаточно, не хватало только в чужих разбираться, а после виновной оставаться. Их же отношения семейные весьма своеобразными были. Любят друг друга определённо, но при этом как-то совсем неправильно. Нет беспокойства за каждый её шаг, переживаний бессмысленных. Пусть развлекается, у него заняться есть чем. Запои беспросветные, что после ухода жены в мир иной начались, и ужасающая тяга к работе привычной вернуться. Сдерживается как может, только ради неё. Не готов кровинушку свою в приемник отправить, потому и влечет существование весьма жалкое, дожидаясь дня, когда она наконец-то полноправной станет. Неправильно это все, даже его реакция спокойная сейчас тоже неправильна. Как заботливый дедушка он жизни её начать учить должен был. Но вмешиваться не станет, пусть сама на грабли собственноручно себе подкинутые наступает, а он лишь со стороны на это поглядит аккуратно. Появление ухажера какого-то в сравнении с информацией услышанной детским лепетом теперь кажется. Лучше бы действительно от спутника все эти подгоны поступали. Не вышло, слишком своенравная девчонка, чтобы молча в уголочке сидеть, и позволять себя какому-то пассажиру закрывать. Приятно иногда, но на постоянной основе под расстрелом не согласиться. Слишком долго она существовала без присутствия хотя бы мало-мальского контроля, от чего заграбастать его желает неописуемо. Куда приятней жить с осознанием того, что самостоятельно можешь важные решения принимать, даже если они неправильные абсолютно, с какой стороны не посмотреть. На статус святой она в целом и не претендует, ровно так же как и о чужих проблемах не думает. Все эти глуповатые морально-этические убеждения сугубо для праведников созданы, она в этом уверена. Да, может и участвует в поставках, но вины своей в чужой зависимости не видит. Она же людей на улице не хватает, и по вене пускать не заставляет? Нет, значит и ответственность за деяния других не несет. Вот, у неё тоже возможность попробовать имеется, но она же ею не пользуется, и всех приближенных ограждает даже в пьяном угаре. Вина лежит исключительно на плечах тех, кто себе столь очевидную слабость позволил. Все же знают, что это, какой от него эффект и какие последствия. Её, конечно, осуждать можно, но не согласись она, нашлись бы другие желающие. В то время как девчушка осталась бы в пучине бедности всепоглощающей, из которой выходов немного. Шансы на бытие нормальное в количестве весьма ограниченном имелись, и ни один из ей предоставленных нормальным не назовешь. Можно мечтать о мнимом женихе зажиточным, но у неё в этом плане критерии попроще. К тому же финансово она и сама потребности собственные закрывает с легкостью. И в зависимость материальную вступать от кого-то не готова. Стать ещё более бесправной в реалиях и без того для женщин тяжелых — вольность непозволительная. Нужно, хоть, в чем-то самодостаточность сохранять. Ведь, к партнеру у неё требования весьма поверхностные. Очевидно, что первостепенную роль внешность сыграла, если бы он визуально ей не понравился, то она бы его наверняка избегать стала. Вспыльчивость, импульсивность, жестокость и очевидно увлеченность понятиями сомнительными, она легко промеж глаз пропустила, смотря только на лицо симпатичное и телосложение крепкое. Рядом с ним она себя спокойнее чувствует, та и ощущение, что она кому-то нужна безмерно приятным было. Особенно, когда подобного не переживала особо за года последние. Радует, что хоть здесь она правильной была, и опыта действительно в отношениях раньше не имела. Потому наверное и внимания на его нездоровые действия не обращала. Для неё все в целом нормально идет, да кричит, да угрожает, но при этом и хорошим бывает, чаще всего наедине. Это уже хорошо в сравнении с тем, что она видела. Отношение к другим девам, что с мотальщиками водятся она видела. Её товарищи тому самый явный, и весьма негативный пример. Именно поэтому она наверное настолько старалась Марину от реалий здешних оградить. Не вышло. Несмотря на то, что приятели к ней относятся хорошо, а при обстоятельствах нынешних вообще волшебно, она продолжает просто девочкой оставаться. Её за собой тянут по привычке, но её мнение вес имеет далеко не всегда, точнее возможно имеет только при вопросах бизнеса новоявленного. В то время, как в бытовых аспектах она может лишь недовольство выражать, и то не слишком явно. Ибо если приятель себе придумал что-то в плане жизни личной, то она способна лишь на возражения тихие. Впрочем, она благодарна была и за обещания, что подругу под статус общей не подпишут в случае чего. Это уже на её относительно стойкое положение указывало. Затягивается тихо и стену взглядом сканирует, изредка взор в экран черно-белый устремляя. Нужно как-то углы сглаживать вновь. — Мы с пацанами в Москву гоняли, по делам, я тебе подгон притащила, — заявляет. — Только он не знает. — Че за подгон? — вопрошает. — Покаж. — Пойдем, — за собой зовёт. Бычок в окно выкидывает, в комнату заходя. В шкафу копошится, костюм спортивный из столицы привезенный выуживает, рядом стоящему протягивая. — Благодарочка, — проговаривает одежду разворачивая. — Добротный, — прощупывая ткань возглашает. — Старалась, — кивает. — Одно вдуплить не могу, — вбрасывает кофту натягивая, пока она продолжение мысли молчаливо ждёт. — Ну? — не выдерживает. — Нахуй тебе этот баклан уперся? Если ты с кентами двигаешься, — вопрос здравый поднимает. — Не ебу, — хмыкает безнадежно. — Ты че заряженная? — интересуется прямо. — Деда, не было нихрена, не кипишуй, — опровергает моментально. — Не жарились, что ли? — произносит спокойно, в то время как ей сквозь землю провалится от стыда хочется. — Да что вы все заладили, бля? Нет, — выделяет слово последнее. — Молодца он, тогда, — вскрикивает чутка, а она только бровь изгибает. — Что сейф лохматый не вскрыл. — Та он нормальный, считай, — вклинивает сразу. — Та и я беду с собой таскаю на всякий. — Батин саксон? — вкидывает. — Чей ещё? — фыркает, гравировку ведомственную осматривая. — Мы с пацанвой скоро по делам съебемся, на обратке в Ленинград метнемся, — делится. — К матери хочешь? — заявляет. — Че я спрашиваю, все скорпионы хотят. — Кстати, он думает, что у меня брат есть, и это все от него, — просвещает, на вещи указывая. — Раджа твой? — усмехается едва ли. — Он самый, ты только его по погремухе не называй, мой в курсах кто маз на Такташе, — предупреждает. — Внятно, — соглашается. — Ты ж реально его заарапила по полной, — факт такой игнорировать не может. — По-другому не выйдет, — плечами пожимает. — Выйдет, только ты не хочешь, — очевидное оглашает. Диалог весьма монотонный и по смыслу вместительный, прерывает трель звонка дверного, а после стук громкий, о чужом присутствии уведомляющий. Та возвращению скорому не удивляется, но тревожность вместе с звуком раздражающим на пару появилась без спросу. Руки подрагивать стали едва заметно, все равно страшно от момента такого важного, она ведь даже не слышала никогда о том, каким образом это происходит правильно. О чем они вообще говорить будут? И что ей в этой ситуации делать стоит, чтобы вновь крайней не остаться? Не знает. Прийдется по наитию действовать, а пока она выдыхает рвано, дух перевести стараясь. — Открыто, — прикрикивает в коридор выходя. Дверь открывается резко и возлюбленный девичий на пороге привстает. На лице ухмылка, в руках бутылка и цветы, от чего та удивляется невольно. Спиздил где-то по-любому, но от того три розочки красные не менее приятным презентом становятся. У неё на лице улыбка проявляется самостоятельно и она подходить к нему начинает. — Цветы для милой дамы, — тянет ей усмехаясь. — Долго речь придумывал? — шепчет, приобнимая того в благодарность. — Хоть, щас не язви, — сквозь улыбку проговаривает тихо. — Спасибо, — говорит громче от него отстраняясь. — Не слипнитесь там, — вступает в диалог мужчина. — На кухню пиздуй, — к внучке обращается, а после добавляет: — И ты, родственник, тоже, — рукой взмахивает. Девчонка дожидается пока спутник её от обуви и одежды верхней избавится и на кухню его заводит. По ящикам роется в попытке хоть какое-то продовольствие найти, но в схроне только соления и виднеются. Скудненько, но закуска к водке другая и не нужна, по крайней мере её опекуну так точно. Тот тоже за столом усаживается, пока та стаканы граненные достает. Кажись концерт можно открытым объявлять!