***
Первый из прошедших с тех пор рассветов Ёсан не запомнил. Точнее, он мог бы восстановить в памяти какие-то из событий, но уяснить последовательность не получилось бы. Возможно, это было к лучшему. Очнувшись в какой-то из нескольких последующих дней, он хотел спросить себя, почему так происходит, почему воспоминания сталкиваются одно с другим, меняются местами… Быть может, Чонхо любезно снабдил его той волшебной микстурой, вызывающей забвение, которой уже один раз так некрасиво, хоть и для пользы дела, отравил? Уён бы, конечно, только головой покачал, случись такое на самом деле. Нет, Ёсан просить о таком не стал бы — коль скоро он быстро осваивал дешифровку и дублирование чертежей проекта, ясные мозги бы пригодились куда больше затуманенных всякой отравой, — да и был ли в этом смысл, если самые жгучие, самые волнующие — до дрожи! — воспоминания уже поселились в душе, в каждом нерве, под кожей, и вывести их, вытравить, выжечь ничем было невозможно. Слишком поздно. После десяти или двенадцати рассветов Ёсан наконец побывал в своей прежней жизни — на пару с Уёном они отправились забрать кое-что нужное из остатков его вещей со старой квартиры. Под личную ответственность самого Уёна и оставшегося на стреме Сана, умолявшего чтобы при малейших признаках непорядка или опасности приятели удирали к нему, а уж он их мигом домчит в безопасное место. Дом, когда-то казавшийся таким уютным и по мере сил со вкусом оформленный самим Ёсаном, теперь выглядел чужим, да и чувствовался примерно так же. Будто никогда и не жил здесь, а поди ты, всего пара недель прошла… Ёсан прошелся тогда по всем помещениям, изредка касаясь стены или дверного проема — стараясь восстановить воспоминания, и понимая, что и эти тоже ускользают, как песчинки сквозь пальцы. Уён смотрел на Ёсана со странной смесью понимания и сожаления, но не решался ни одернуть его, ни поторопить. Несколько минут ничего не решат, если опасность на хвосте — тем более не решат. Сломанный и починенный борд так и стоял в чехле в прихожей, в большом шкафу, и это было единственное, чему Ёсан искренне улыбнулся. Он осторожно расстегнул молнию и коснулся пальцами поверхности многострадального скейта. Словно старого приятеля встретил. Уён по привычке ревниво нахмурился, наблюдая эту трогательную картинку из гостиной, куда стащили все нужные пожитки. Вышло две коробки — всего лишь. — Говоришь, здесь уже побывали?.. — Ёсан отсутствующим взглядом прошелся по Уёну, отворачиваясь в ту же секунду. — Да, но, как видишь, с осмотром — ничего подозрительного не нашли. Если Юнхо прав, и есть шанс вытащить тебя из сумеречной зоны — то, как знать, совсем скоро сюда вернешься. А господин Ли вновь возьмет тебя вести уроки. Ты бы слышал, как он убивался, как по родному… Утешительные речи Уёна, однако, произвели почему-то противоположный эффект, полностью уверив Ёсана, что пути обратно уже не будет. Он сам отказался от него, поднимаясь на лифте на шестнадцатый этаж отеля. Чтобы вернуться к Минги, который его ждал. Выбрал — и теперь жалеть было не о чем. А теперь, оказавшись в холодной, давно выстудившейся квартире, в полумраке неузнаваемых комнат, это осознание, что тут, по его еще живым воспоминаниям, кто-то прохаживался, осматривал, фиксировал… Плевать уже, нашли что-то или нет — от мерзкого ощущения чужого прикосновения Ёсана передернуло. Как бы там ни было, сюда он точно не вернется. Он вздрогнул еще раз, теперь — от неожиданности, когда Уён положил руку ему на плечо, давая понять, что пора убираться отсюда — пока не рассвело окончательно. Сан внизу уже начал нервничать, написывая Уёну одно сообщение за другим. Ёсан не был ни малодушен, ни завистлив, но именно сейчас, сию секунду, он пожелал больше всего на свете отправить несколько слов — так, чтобы они дошли до адресата. И получить в ответ любую, хоть самую несвязную фразу, хоть глупую шутку… Но жизнь теперь строго регламентировалась разными «нельзя» — для собственной, Ёсана, безопасности. Когда за спинами Уёна и Ёсана, нагруженных коробками, захлопнулась дверь, навсегда отрезая прошлое, Уён осторожно поинтересовался, не будет ли приятель скучать. Прижавшись на секунду к двери спиной, Ёсан только взглянул на него, невесело улыбнувшись. — Пойдем, — обреченно выдохнув, Уён перехватил коробку поудобнее. — Сан сейчас устроит истерику, и это будет пострашнее ищеек… Да и вернуться надо до того, как окончательно рассветет, сам понимаешь. Ёсан понимал. И раздражало его это самое понимание не меньше. Не привыкший бояться ни улиц, ни солнечного света, теперь он вынужден вот так… В ветренных предрассветных сумерках, чуть разбавленных астигматическими пятнами фонарей, они спустились к черному авто, припаркованному в тени от рекламного стенда — и, погрузив нехитрый багаж, помчались обратно, в направлении мастерской уважаемого господина Юнхо. *** — Простите за ранний звонок. Ким Хонджун на экране жмурился, потягивался и обнимал — судя по талии и ногам, очертания которых хорошо просматривались под тонким одеялом, — Сонхва-хёна. — Почему вы не спите, святые небеса, Чонхо-ним?.. Уже было собиравшийся повторить шутку про теплую зиму, Чонхо решил не мучить сонного дизайнера понапрасну. — У нас неотложное дело. Какое могло быть неотложное дело у важного заказчика именитого дизайнера в пять утра в субботу? Но Хонджун слишком любил свою высокооплачиваемую работу, и еще больше — вторую, еще более высокооплачиваемую, но о которой не рекомендовалось говорить вслух. Поэтому он удобнее устроился, подоткнув одеяло под ноги Сонхва-хёну, и приготовился выслушать собеседника. Вместо ответа Чонхо переключил камеру с фронтальной на обыкновенную, и перед сонным взглядом Хонджуна предстала спальня Минги, представляющая собой нечто среднее между мастерской художника-экспрессиониста и пьяной галлюцинацией. — Это что, все он?.. — Угу. Тренируется, — мрачно констатировал Чонхо, демонстрируя художественные изыски Минги-хёна на картонах в человеческий рост, холстах, иногда даже предметах мебели. — При выезде, полагаю, мы оплатим полный ремонт помещения. Изредка в кадр попадало напольное покрытие, тоже заляпанное то тут, то там бирюзовой, зеленой и ярко-розовой краской, и баллончики, пустые или наполовину опустевшие. Судя то тому, что розовый преобладал, именно он и стал любимым цветом начинающего уличного художника. — Пиздец, — честно прокомментировал ситуацию Хонджун, окончательно продрав глаза. — Совершенно с вами согласен, — в кои-то веки счастливый обладатель штучного «глока» совпал с мсье Кимом относительно соответствия высоким идеалам искусства. — Да нет, не это пиздец, Чонхо-ним, — Хонджун сделал абстрактный жест рукой. — Пиздец что он эту марку использует, дилетантам такую впаривают через раз, гадость, а не краска… То ли осознав, что говорит нечто весьма несоответствующее ситуации, то ли от беззвучного подзатыльника от Сонхва-хёна, Хонджун осекся — в глазах Чонхо читалось совершенно непереводимое выражение очень непечатного и угрожающего свойства. — Да-да, конечно, это ужасная ситуация, — немедленно исправился пристыженный Хонджун. — Меня интересует не стоимость ремонта и даже не то, в каких условиях теперь живет мой хён… — голос Чонхо, в отличие от выражения глаз, оставался спокойным, умиротворенным и даже ласковым. — Я хочу знать, что с ним происходит и как это исправить. В кадре появилось плечо Сонхва с кокетливо спущенной с одного плеча горловиной пижамной кофты, потом — его же макушка, а потом — распахнутые во всю ширь глаза, обозревавшие художественный апокалипсис в резиденции уважаемых людей. — Ого-о! Только Чонхо собирался поблагодарить его за то, что утонченный и красивый до потери сознания хён не называет апокалипсис пиздецом, как Сонхва от себя добавил: — Вот это у вас там нихуя себе… Судя по звукам, наполнившим спальню беглых людей искусства, Чонхо заскрипел зубами. Возможно, это были просто помехи. Сияя бархатными очами то на Хонджуна, то на Чонхо — через камеру, Сонхва вкратце пояснил, что с Минги в общем все в порядке, если не считать того, что он влюблен и очень скучает. К крайнему сожалению всех собравшихся, влюблен и скучает по человеку, которого нельзя — в обозримом будущем. — Если вы найдете способ решить эту проблему, — изрек Сонхва, теперь уже тихо и вдумчиво подбирая слова, — то и от внезапных приступов самовыражения избавитесь… Хотя должен предупредить, Чонхо-шши, что это не со всеми работает… Сонхва погладил оторопевшего Хонджуна по плечу, за что немедленно был укушен не ожидавшим такой подставы великим дизайнером и представителем знаменитой марки одежды. — А где же сам Минги-шши? Что он говорит?.. — довольный произведенным педагогическим эффектом Хонджун вернулся к сути дела, пока Сонхва, недовольно фыркнув, ушел искать что бы такого похолоднее приложить к месту укуса. — Его сейчас нет, — ответил Чонхо так, будто это не было очевидно. — Иногда уезжает на исходе ночи покататься по городу, как он говорит. — А-а… — понимающе протянул Хонджун, немедленно угадавший, в каком приблизительно районе города проводит время Минги. — Будьте добры, попросите, когда он вернется, связаться со мной — я посоветую ему приличные марки краски… И, хм, пожалуй, Сонхва прав. Стоит подумать о решении вопроса… Быть может, на побережье? Здесь довольно безопасно… Чонхо не допустил оплошности и не выказал ни малейшего удивления. Руководитель ячейки сам вписывался за безопасность вновьприбывшего — о, это был редкий случай. Пренебрегать таким было бы величайшей глупостью. Поэтому Чонхо тихо хмыкнул, улыбнувшись на камеру, впрочем, довольно сдержанно. — Мы проработаем этот вопрос, мсье Ким. Спасибо вам за консультацию и в очередной раз приношу извинения, что разбудил.***
— Не высовывайся. Напоминание на самом деле было излишним, но Уён не мог удержаться и не покомандовать другом напоследок. Ему это доставляло маленькую затаенную радость — а учитывая, что Ёсану было все равно, то отчего бы и не послушаться… Замерев на заднем сидении, он просто вглядывался в непроглядную ночь. Ёсан уже некоторое время знал о сделке. И если поначалу мастер Юнхо и Уён умолкали, когда он к ним приближался, то, в конце концов, оба забили на вопиющую секретность. Разве они уже не стали частью одной команды? Внушительная сумма денег наличными — добровольный «анонимный» взнос на развитие проекта — и пара ничего не значащих, по крайней мере, для уважаемого человека вроде Чонхо, услуг, вроде кодов доступа к системе городской службы безопасности — разве это цена для восстановления душевного состояния его хёна? Именно так и позиционировалась ставка — ставку эту звали Кан Ёсан, и он был чрезвычайно важен для восстановления чертежей «Авроры», над которыми в случае удачного завершения сегодняшней сделки пришлось бы теперь корпеть Уёну. По крайней мере, в течение ближайшего полугода. За прошедшее время Уён, конечно, порядочно подтянулся, но руководитель сети все равно переживал. И требовал дополнительных гарантий. Гарантии взялся обеспечить один неназываемый дизайнер. Точнее, его вторая поющая половина, по совместительству — высококлассный связист, способный быстро и незаметно наладить обмен информацией, в случае, если с Ёсаном потребуется срочная консультация. Время шло. Переговорщики не спешили возвращаться. За рулем черного «мерседеса»-внедорожника остался ждать Минги, как и Уён — в машине мастера Юнхо, — на случай непредвиденных обстоятельств в черном. Правда, Уёну было повеселее: в отличие от Минги, он остался не в полном одиночестве: в густой полутьме на пассажирском сидении очень старался не двигаться и даже не слишком шумно переводить дух сам Ёсан, ради которого вся сделка и затевалась. Уён говорил не поворачивая головы, едва разжимая губы, максимально стараясь соблюдать конспирацию. Потому что никого кроме него самого в машине сейчас быть было не должно — и точка. Лишние свидетели в случае неудачи — не только расходный материал, но и лишняя возня и расходы на утилизацию тел. В неясном неоновом свете полузаброшенной парковки, за неприметными дверями в глубине которой располагалось одно из самых дорогих и фешенебельных заведений города, Ёсан во все глаза вглядывался в силуэт обыкновенного черного внедорожника, в едва различимую фигуру за рулем. Во что он ввязался? Во что ввязались они оба? В прореху в густых облаках, разносимых беспокойным предвесенним ветром, показалась полная луна, кругло-удивленно осиявшая призрачным светом и парковку, и серый асфальт, и силуэты домов, поплывшие куда-то в этой призрачно-серебристой дымке. Ёсан судорожно сглотнул, наверное, вышло шумно. Уён, чуть повернувший голову и убедившийся, что с приятелем все в порядке, едва заметно кивнул. Придется пока подождать. Любовь — штука заразная, лечится тяжело, и преимущественно — горькими лекарствами.