One Step At A Time

      В свои тридцать четыре года Дин Винчестер, как говорят, обладает душой гораздо старшего человека. Он сучится и ворчит по этому поводу всякий раз, когда об этом заходит речь, но не то чтобы он не понимал, почему люди так считают. Ему нравится классическая рок-музыка, раритетные автомобили, штаны с эластичным поясом, тёплые носки и девять часов на его матрасе с эффектом памяти каждую ночь, когда он может себе это позволить. Кроме того, у него есть некоторые причуды, которые не очень-то улучшают его положение, в частности, он подметает грязь с подъездной дорожки и совершенно не умеет обращаться с современными технологиями. Конечно, соседские дети могут немного побаиваться его из-за того, как он реагирует на то, что кто-то из них подходит слишком близко к его машине, но не похоже, что вежливые просьбы в первые несколько раз срабатывали.       Человек должен делать то, что должен.       Он живёт один уже четыре года, и одна из многих вещей, которые он узнал о себе за это время (скорее всего, это связано с его работой), заключается в том, что для того, чтобы его мысли замедлились настолько, чтобы уснуть, он должен каждый вечер перед сном дважды проверять замки на передней и задней дверях.       Именно тогда он видит его впервые.       Он уже проверил заднюю дверь, и, поскольку сейчас десять часов вечера в будний день в пригородном районе Филадельфии, он ожидает, что тротуар будет пуст, как это бывало каждый вечер на протяжении последних шести лет, которые он прожил в этом старом доме. Поэтому, когда он смотрит на одну сторону тротуара и видит, что она, как обычно, пуста, у него нет никаких оснований ожидать, что на другой стороне он увидит мужчину в коричневом плаще.       От неожиданности у него едва не случается сердечный приступ, и он шумно вдыхает воздух, хватаясь за грудь, где его сердце колотится со скоростью мили в минуту. По мере того как его мозг начинает соображать, и он понимает, что человек, находящийся по ту сторону запертой двери и удаляющийся от неё, на самом деле не представляет для него никакой опасности, сердцебиение начинает замедляться. Он сдавленно посмеивается про себя, качая головой от того, насколько остро он отреагировал и что его приятели с работы, увидев это, ни за что бы не оставили его в покое.       По правде говоря, у него не было никаких причин для того, чтобы так испугаться человека в отвратительно грязном плаще, шагающего по тротуару, кроме того, что он просто не ожидал его увидеть. Тем не менее Дин наблюдает, как мужчина доходит до конца квартала и исчезает в темноте, после чего выключает свет на крыльце и поднимается по лестнице.       Следующие несколько ночей он более внимателен, проверяет замки и выключает наружное освещение, но уже спустя несколько недель он практически полностью забывает об этом. Изо дня в день он работает с девяти до пяти, приходит домой, готовит ужин, ест его перед телевизором, ухаживает за двором и машиной, после чего ложится спать, чтобы на следующий день снова заняться тем же самым. Как правило, он разговаривает с братом раз в день, у него есть несколько друзей, с которыми он время от времени видится, но в основном он домосед, и ему это нравится.       Холодным дождливым утром в четверг он получает сообщение от Сэма с вопросом, не знает ли он, где находится его школьный ежегодник. Оказывается, его жена, Эйлин, нашла свой, и они хотят сравнить цитаты. У него по-прежнему есть десять минут до того, как ему придётся уйти на работу, поэтому он отправляется в подвал, чтобы порыться в старых коробках с вещами Сэма, которые остались после его переезда. Дин знает, в какой именно стопке коробок он находится, но ему приходится потратить пару минут на то, чтобы разложить и перебрать их, чтобы отыскать ежегодник. Он откладывает его на пол и возвращается к коробкам, когда краем глаза замечает, как что-то шевелится.       И снова он вздрагивает с такой силой, что едва не роняет коробку, но успевает вовремя опомниться. И это чертовски хорошо, поскольку человек в плаще в данный момент свернулся калачиком на ветхом одеяле в углу его проклятого подвала.       Если бы не ровное движение грудной клетки, свидетельствующее о дыхании, Дин решил бы, что тот мёртв. Его волосы сальные, неопрятные, и даже в полумраке утреннего света в подвале Дин видит, что человек совсем худой.       Бездомный.       Дин окидывает взглядом стены, останавливаясь на единственном окне, через которое, по-видимому, забрался мужчина, и, подумав о том, в каком отчаянии должен быть человек, чтобы залезть в подвальное окно в поисках убежища, он решает, что нужно просто положиться на своё чутьё. Он возвращает коробку на место, берёт ежегодник и как можно тише поднимается по лестнице. На двери в подвал есть замок с задвижкой, поэтому он возвращает её на место, а затем несколько долгих секунд стоит и смотрит на запертую дверь.       С точки зрения логики, он понимает, что должен что-то предпринять. Он должен столкнуться с этим человеком и попросить его уйти. Он может предложить отвезти его в приют, чтобы тот не торчал под дождём. Но парень также может оказаться наркоманом или кем-то вроде того, под действием неизвестно каких веществ, так что будить его, когда он этого не ожидает, наверное, не лучшая идея.       Ему следует позвонить в полицию. Именно так он и должен поступить. Это не его работа — разбираться со случайными бездомными незнакомцами, самовольно обосновавшимися в его доме, — за это полицейским платят в три раза больше, чем ему. Он кивает головой, приняв решение, и отворачивается от двери, чтобы поступить именно так. Но когда приходит очередное сообщение от Сэма, он делает фото его ежегодника и отправляет ему, попутно хватая свой ланч и выходя за дверь, так и не набрав номер местного полицейского участка.       Он обдумывает своё решение сотни раз, пока отрабатывает смену, но когда он возвращается домой ближе к ужину с новым замком в руках и украдкой спускается по лестнице, мужчины уже нет, не осталось даже рваного одеяла. Особо не задумываясь о том, зачем он это делает, он возвращается по лестнице в гостевую комнату и берёт пару старых одеял, затем относит их в подвал и складывает в кучу поверх каких-то коробок. Впервые заметив, как чертовски холодно здесь внизу, он отправляется к шкафу на первом этаже и также приносит сюда спальный мешок, но убирает его в коробку, надеясь, что это не будет выглядеть слишком явно.       Он устанавливает новый, более прочный замок на дверь, а затем готовит себе ужин, стараясь не думать о том, когда в последний раз человек, ночующий в его подвале, ел горячую пищу. В течение следующих нескольких недель Дин тащит туда всё больше и больше лишних вещей «не для» бездомного. Он приносит старый рюкзак с несколькими батончиками мюсли на дне, немного консервированного тунца, вяленое мясо и пару больших бутылок с водой. Если повезёт, мужчина решит, что Дин готовится к концу света или чему-то в этом роде, и будет слишком голоден, чтобы отказываться от бесплатной еды, которую он оставил для него внизу.       Он проводит много времени, размышляя, действительно ли он делает кому-то одолжение, помогая этому человеку, но давние воспоминания о том, как его собственный жёлудок был настолько пуст, что это причиняло боль, каждый раз заставляют его отбросить эти мысли. Возможно, он поступает не совсем разумно, но он никому не причиняет вреда. Если его ограбят, он не сможет сказать, что не мог этого предвидеть. Он осознаёт риски. Он думал о них, взвешивал в уме больше раз, чем можно сосчитать, и каждый раз был уверен, что пришёл к выводу сдать бездомного соответствующим органам… но что-то заставляет его закрывать на всё это глаза.       Что такое ещё один день?       Что такое неделя?       …что такое ещё одна неделя?       Не успевает он оглянуться, как проходит месяц, а вместе с ним и мысли о тепле. Он знает, что мужчина замёрзнет до смерти, если продолжит жить у него в подвале, и, кажется, каждая свободная минута заполнена мыслями о том, куда он пойдёт и что будет делать. Поэтому неудивительно, что, проснувшись первым январским утром, и увидев, что землю покрывает белая пелена, он в первую очередь думает о человеке в подвале.       В его старом доме уже холоднее, чем следовало бы, и он включает отопление настолько, насколько может себе позволить, пока возится с приготовлением завтрака, всё время беспокоясь о мужчине внизу. Когда к середине дня солнце не успевает растопить снег, он надевает сапоги и пальто, чтобы расчистить подъездную дорожку. Находясь там, он проверяет, нет ли следов возле дома, чтобы удостовериться, что бездомный на сегодня ушёл. Не обнаружив таковых, он представляет себе наихудший сценарий и начинает панически размышлять о том, как он объяснит наличие мёртвого бездомного чувака, разбившего лагерь в его подвале.       Именно по этой причине в середине дня ему приходится спускаться по лестнице. Он старается ступать как можно громче, давая человеку достаточно времени, чтобы подготовиться к его скорому появлению, так что сказать, что он удивлён, увидев, что тот лежит на боку и не шевелится, пока он добирается до подножия лестницы, — значит преуменьшить значение этого слова.       На мужчине старое пальто Дина с натянутым на голову капюшоном, он лежит, завернувшись в спальный мешок и накрывшись стопкой одеял, и даже с расстояния в десять футов Дин видит, как тот дрожит. Но даже это отходит на второй план по сравнению с потрясением, когда мужчина открывает свои глаза, глядя ошарашенно, но безусловно прямо на него. Незнакомец никак не реагирует, но когда Дин делает непроизвольный шаг ближе, он замечает блеск пота на его лице, что может объяснить то, почему его глаза кажутся такими остекленевшими.       Конечно, это по-прежнему могут быть наркотики. Он знает это. Но внутреннее чутьё подсказывает ему, что это не так, и, поскольку этот человек останавливается здесь каждый день уже больше месяца и при этом не забывает сворачивать спальный мешок и убирать одеяла каждую ночь, Дин склонен верить, что он не совсем сошёл с ума.       Поэтому он рискует. — Ты в порядке, приятель? — спрашивает Дин, стараясь, чтобы его голос был тихим и успокаивающим. — Я… — здесь достаточно холодно, чтобы Дин мог заметить, как дыхание мужчины вырывается наружу только на одном этом слоге. Затем его глаза расширяются от шока, и Дин понимает, что теперь этот человек действительно вырвался из-под того заклятия, под которым он находился секунду назад. — Я-я… извините. Я ничего не брал. Я не о-опасен. Просто… просто… так холодно.       Его голос едва превышает шёпот, низкий и грубый, и сердце Дина сжимается от сочувствия. Он не может быть таким уж плохим, если первое, что он сделал, когда его застукали, — это попросил прощения. Верно? Поэтому Дин делает то, что делал с самого начала, и следует своему первоначальному побуждению помочь. — Ты можешь стоять?       Мужчина кивает, медленно приподнимается и плотнее прижимает к себе кучу одеял, когда полностью садится. — Думаю, да. Пожалуйста, не вызывайте полицию. Я уйду. — Ты можешь уйти, если хочешь, — осторожно говорит Дин. — Но у меня на плите есть немного супа и буханка хлеба, только что из духовки, если тебе захочется съесть что-нибудь из этого, прежде чем ты снова отправишься в путь.       Мужчина моргает, затем слегка качает головой, словно пытаясь понять, сон это или нет. — Хочешь угостить меня супом? — Думаю, это лучшая альтернатива, чем объяснять, почему у меня в подвале лежит мёртвый чувак, — когда бездомный смотрит на него так, будто это именно он здесь странный, он нервно ерошит волосы на затылке. — Слушай, если ты хочешь снова уйти через окно, я согласен. Я оставлю его открытым на случай, если тебе понадобится вернуться. Но если ты решишь, что хочешь согреться тарелкой домашнего супа, что ж, у меня его много, и наверху только я.       Затем Дин поворачивается к нему спиной и поднимается обратно по лестнице, с каждым шагом задаваясь вопросом, не сошёл ли он с ума, чёрт возьми.       Он как раз успевает нарезать хлеб и поставить полную тарелку супа на маленький кухонный стол, когда слышит шаркающие звуки обуви на лестнице из подвала. Он был готов поспорить, что парень собирался сбежать, но, видимо, это не так. Дин берёт вторую тарелку и наполняет её настолько, насколько это возможно, а затем ставит на стол напротив своей. Не желая выглядеть слишком угрожающе, но в то же время желая присматривать за незнакомцем, он занимает место напротив лестницы и начинает намазывать масло на свой кусочек хлеба, ожидая, пока тот поднимется.       К тому времени, как он это делает, мужчина дышит так, будто пробежал марафон, его лицо раскраснелось и покрылось капельками пота. Дин замечает, как он продолжает держать позвоночник прямо, спотыкаясь, со всей грацией, на которую только способен, и направляется к столу, где занимает свободное место с гримасой, полной боли. Первые слова, вырвавшиеся из его рта, это: — Спасибо за твою доброту.       И тут его поражает запах. Достаточно резкий, чтобы перебить аромат свежеиспечённого хлеба и домашнего куриного супа с лапшой, запах неопрятного человека, сидящего напротив него, едва не выворачивает ему желудок. — Меньшее, что я могу сделать, — говорит Дин, стараясь не дышать через нос. — Ешь, но, эм, мой совет? Не вдыхай его слишком быстро, иначе он просто вернётся обратно.       Тот кивает и отвечает: — Похоже, тебе это знакомо по собственному опыту. — Да, — отвечает Дин, голос звучит хрипловато. Мужчина берёт ложку и наклоняется над тарелкой, что весьма кстати, учитывая, насколько сильно дрожит его рука. — Ты болен или просто голоден? — спрашивает Дин. — Боюсь, что болен, — отвечает он. — Всего лишь простуда, я уверен, — он проглатывает ещё одну ложку супа и закрывает глаза, словно смакуя его. Дин с любопытством наблюдает за ним, внимательно изучая его лицо в поисках хоть какой-нибудь подсказки о том, что это за человек, и замирает на месте, когда его глаза внезапно снова распахиваются, демонстрируя самые голубые радужки, которые он когда-либо видел. — Я понимаю, что это может быть из-за сложившихся обстоятельств, но это лучший суп, который я когда-либо ел. Спасибо. — Старый семейный рецепт, — говорит Дин. — Он действительно настолько хорош.       Губы мужчины приподнимаются в уголках, как будто он хочет улыбнуться, но не помнит как, и тогда он возвращается к еде. — Хлеба? — спрашивает Дин. — Если у тебя осталось немного, это было бы замечательно, — отвечает мужчина. Дин начинает смазывать маслом ломтик, затем двигает его по столу, чтобы он мог до него дотянуться. Они больше не разговаривают, пока заняты своей едой, и, хотя Дин предупредил мужчину, чтобы тот не торопился, он заканчивает гораздо быстрее Дина. Дин протягивает ему ещё один кусочек хлеба, и они продолжают есть в молчании, пока обе тарелки не оказываются пустыми.       Кажется, они одновременно переводят взгляд друг на друга, оба не знают, что делать дальше, когда с едой покончено. Дин говорит первое, что приходит на ум. — Не хочешь принять душ?       Глаза мужчины удивлённо расширяются, но затем он опускает взгляд и говорит: — Если это не будет слишком большим вторжением, я буду благодарен тебе сильнее, чем могу выразить. — Ты в состоянии идти по коридору или собираешься упасть на меня? — уточняет Дин. — Я могу идти по коридору, — отвечает мужчина. — Подожди секунду здесь, а я схожу за вещами, — инструктирует его Дин. Пока он уходит, у него мелькает смутная мысль, что это идеальный шанс для мужчины, чтобы что-нибудь украсть, если бы он этого захотел, но, честно говоря, он выглядит так, будто хороший порыв ветра может сбить его с ног, так что Дин не слишком беспокоится об этом.       Он хватает полотенце, новый кусок мыла и маленькую бутылочку шампуня… а потом добавляет вторую, вспомнив, как беспорядочно выглядят волосы этого человека. Он достаёт одноразовую бритву и крем для бритья на случай, если ему захочется побриться, а затем, подумав о том, что чувак впервые за долгое время будет чистым и снова оденется в эту вонючую, грязную одежду, поднимается по лестнице и роется в комоде, пока не находит пару домашних штанов с завязками, футболку с длинным рукавом и толстовку. На минуту он задумывается, не странно ли это, но в итоге берёт комплект боксеров в пластиковой упаковке, оставшихся с прошлого Рождества, и добавляет их к куче вещей.       Он относит всё это в ванную на главном этаже, а затем возвращается по коридору туда, где за столом по-прежнему сидит мужчина. Поначалу кажется, что он не сдвинулся с места, но потом Дин замечает, что ломтиков хлеба стало на два меньше, чем было, когда он уходил.       Должно быть, его взгляд задержался на буханке слишком долго, потому что мужчина тут же начинает извиняться. — Прости. Я просто сидел здесь, и я всё ещё так голоден. Ты был так добр ко мне, и я не должен был есть его без… — Эй, дыши, — говорит Дин. — У меня в запасе есть ещё, хорошо? Быть голодным — не преступление.       Мужчина снова опускает взгляд, но Дин видит, как он смаргивает слёзы. Он задаётся вопросом, когда в последний раз кто-то был добр к этому человеку, и тут же отмахивается от этой мысли, чувствуя себя странно. — Я подготовил для тебя всё необходимое. Кроме того, я положил запасной комплект одежды, так что, если хочешь, я могу постирать то, что на тебе сейчас, пока ты в душе, и ты сможешь переодеться, когда приведёшь себя в порядок. Если хочешь остаться в своей одежде, это тоже нормально, просто я подумал, что тебе может понадобиться такая возможность.       Мужчина смотрит на него, сведя брови вместе, смятение застыло в каждой чёрточке его перепачканного лица. — Почему ты это делаешь?       Озадаченный вопросом, Дин отвечает: — Веду себя вежливо? — Да, — говорит мужчина. — Мне нечего дать тебе взамен. — Хочешь верь, хочешь нет, но я вроде как сам догадался, — отвечает Дин, не пытаясь скрыть свой саркастический тон. — На улице холодно, ты голоден и болен, и не обижайся, приятель, но от тебя довольно дурно пахнет, — мужчина выглядит оскорблённым, и Дину кажется, что если бы его лицо не было уже покрасневшим от лихорадки, то он бы сгорел от смущения. — Поскольку я не собираюсь выгонять тебя обратно на снег, так как тебе явно некуда идти, я решил, что нам обоим будет гораздо приятнее, если ты примешь душ и наденешь чистую одежду. Ладно?       Мужчина по-прежнему выглядит полным сомнений, но, похоже, он готов поверить Дину на слово. — Душ был бы… гораздо лучше, чем ты думаешь. Спасибо.       Дин ведёт его дальше по коридору, а затем жестом предлагает ему зайти внутрь. — Всё, что тебе может понадобиться, прямо здесь, на полке. Потрать столько времени, сколько захочешь, бак с горячей водой в этом доме — просто чудовище. И если я забыл о чём-нибудь, что может помочь тебе чувствовать себя более комфортно, просто позови, и я посмотрю, что можно сделать.       Мужчина кивает. — Как я должен позвать? — Хм? О! — восклицает Дин, запоздало сообразив, что он имел в виду. — Я Дин. Добро пожаловать в мою скромную обитель. — Я Кастиэль, и ещё раз спасибо, Дин.       Дин качает головой, жестом указывает на душ и говорит: «Наслаждайся», после чего возвращается обратно в коридор.       Кастиэль (и что это за имя, чёрт возьми?) определённо прислушивается к его совету не торопиться в душе. Проходит почти тридцать минут, прежде чем вода выключается, и по крайней мере столько же, прежде чем он слышит звук открывающейся двери ванной. Он даже испытывает некоторое облегчение, поскольку уже начал волноваться, что Кастиэль потерял сознание, укололся или что-то в этом роде. Но когда он видит, как тот осторожно заходит на кухню, где Дин моет посуду, он понимает, что ему действительно потребовалось столько времени, чтобы привести себя в порядок.       Мужчина, стоящий перед ним, почти неузнаваем, и если бы не тот факт, что Дин точно знает, что входная и задняя двери заперты, он бы подумал, что это совсем другой человек, нежели тот, что вошёл в ванную. При более тщательном изучении он может сказать, что слишком голубые глаза остались прежними, а впалые, как от долгого отсутствия еды, щёки не изменились после душа, но бритьё и отсутствие грязи в волосах и на лице заметно изменили его. Чёрт, если бы Кастиэль носил подходящую одежду и набрал добрых тридцать фунтов, он, наверняка, был бы красавчиком, чего нельзя было сказать о нём до душа. — Ты только посмотри на себя, — усмехается он, вытирая руки о полотенце для посуды. — Выглядишь как совершенно новый человек. Как ты себя чувствуешь? — Нет слов, чтобы объяснить, насколько лучше я себя чувствую, — говорит Кастиэль, затаив дыхание от благодарности. — Впервые за долгое время я снова чувствую себя человеком, я почти забыл, каково это. Мне действительно нечем отблагодарить тебя за это. — Ничего страшного, — настаивает Дин. Он кивает на груду одежды в руках Кастиэля и говорит: — Хочешь постирать это? — Даже больше, чем ты думаешь, — он проводит рукой по всё ещё влажным волосам и смотрит в пол, продолжая говорить. — Я не понимал, насколько плохо они пахнут, пока не привёл себя в порядок. Прости, что принёс этот запах на твою кухню.       Он выглядит таким смущённым, что у Дина сжимается сердце. — Не то чтобы ты мог с этим что-то сделать, и нет ничего такого, что нельзя было бы исправить освежителем воздуха, — пожимает плечами Дин, пытаясь забыть о неловком моменте для них обоих. — Пойдём, я покажу тебе, где находится стиральная машина.       Они относят туда одежду Кастиэля и запускают стирку, но к этому времени Кастиэль снова потеет, и кажется, что он в любую секунду может свалиться с ног. Дин жестом приглашает его следовать за ним в гостиную и предлагает присесть. — Неплохо бы снять напряжение. Хочешь ибупрофен или ацетаминофен от жара?       Кастиэль продолжает стоять, однако щурит глаза. — Думаешь, у меня жар? — Если только нет какой-нибудь другой причины, по которой ты дрожишь и потеешь? — спрашивает Дин, стараясь не показаться слишком осуждающим. — Я не принимаю наркотики, если ты спрашиваешь об этом, — Дин кивает, и Кастиэль говорит: — Если тебе не сложно, ибупрофен будет кстати.       Дин берёт несколько штук вместе с бутылкой воды, передаёт их ему и опускается на диван. — Не хочу говорить тебе, что делать, но ты действительно выглядишь так, будто тебе не помешало бы присесть.       Кастиэль, кажется, колеблется, но в конце концов садится на другой конец единственного дивана, который есть у Дина. — Не хочу показаться грубым, но я… Я не понимаю, что здесь происходит.       Дин слегка кивает, понимая его недоверие. — Честно говоря, даже я не имею ни малейшего представления о том, что я делаю, чувак, — он пожимает плечами, а затем пытается объяснить как можно лучше. — На улице холодно, а тебе некуда идти. Я не могу просто выставить тебя на снег, зная, что ты болен, потому что я достаточно хорошо себя знаю, чтобы быть уверенным, что проведу остаток жизни, гадая, не умер ли ты из-за меня. — Похоже, никому другому нет до этого дела, — тихо говорит Кастиэль. — Иногда я даже не уверен, что мне есть до этого дело.       И это чертовски много для незнакомца. — Ну, до тех пор, пока ты не решишь, нравится тебе это или нет, ты можешь потусоваться здесь со мной.       Кастиэль снова смотрит под ноги, заставляя Дина задуматься, есть ли в нём что-то такое, из-за чего Кастиэль не хочет смотреть ему в глаза, или же он просто настолько привык стараться быть незаметным, что автоматически опускает взгляд. — Что ты хочешь, чтобы мы сделали?       Дин планировал немного побегать по окрестностям сегодня днём, но поскольку он не любит снег и у него теперь есть бездомный, которому он предложил развлечься, он полагает, что лучше что-нибудь придумать. Он говорит первое, что приходит ему в голову, когда речь заходит о том, чтобы убить кучу времени. — Тебе нравятся «Звёздные войны»? — Я никогда их не смотрел.       У Дина отпадает челюсть. — Ты никогда не смотрел «Звёздные войны»? Ты что, амиш, что ли? — Нет, я не амиш, — говорит Кастиэль с невольным весельем. — Полагаю, я уже догадываюсь о главном повороте сюжета, так в чём же смысл? — В чём смысл? — недоверчиво повторяет Дин. — В чём смысл заниматься сексом, когда ты знаешь, чем он закончится, или готовить шикарное блюдо, которое ты знаешь, что просто съешь? — возражает он. Прежде чем Кастиэль успевает ответить, он говорит: — Смысл в том, что не всегда важно место назначения, чувак. Иногда смысл в путешествии. — Иногда смысл в путешествии, — повторяет Кастиэль с задумчивым видом.       Внезапно осознав, что это, возможно, не самое лучшее, что можно сказать человеку, у которого сейчас один комплект одежды и негде жить, он решает уйти от этой темы и погрузиться в фильм. — Хорошо, что ты всё-таки выбрал мой подвал для ночлега, потому что сейчас ты получишь настоящее образование, приятель. Устраивайся поудобнее, и мы посмотрим первый фильм, если хочешь.       Он переключает на Disney Plus и смотрит на Кастиэля, чтобы узнать, что он думает, раз уж тот ничего не сказал, и замечает, что он обхватил себя руками, слегка дрожа. Не говоря ни слова, он хватает одеяло, сложенное на спинке дивана, и протягивает его Кастиэлю. Краем глаза он видит, как Кастиэль укрывается, и они вдвоём устраиваются смотреть фильм.       Не проходит и тридцати минут, как Кастиэль уже крепко спит.       Он решает, что ему нужен отдых, поэтому оставляет его, а сам занимается стиркой и смотрит фильм, смирившись с тем, что будет пересматривать его каждый раз, когда Кастиэль будет бодрствовать достаточно долго. Кастиэль спит без перерыва четыре часа, а когда просыпается, то сразу же вскакивает.       Он садится прямо, хватая ртом воздух, его голова быстро поворачивается из стороны в сторону. — Эй, — говорит Дин, сохраняя низкий и успокаивающий голос. — Ты в порядке?       Взгляд Кастиэля останавливается на нём, и Дин видит момент, когда он осознаёт, где находится и как сюда попал. Кастиэль тяжело вздыхает, проводит обеими ладонями по лицу, пока, кажется, не берёт себя в руки. — Прошу прощения. Я не хотел так засыпать. — Не беспокойся об этом, — говорит Дин. — Я ждал, когда ты проснёшься, потому что подумывал о том, чтобы заказать пиццу на ужин. Ты любишь пиццу? — В последнее время я ем всё, что угодно, — отвечает Кастиэль. — Да, но любишь ли ты пиццу? — спрашивает Дин. — Все любят пиццу.       Дин улыбается. — Вот это настроение. Что ты предпочитаешь в качестве начинки для пиццы? — На самом деле я не привередлив, — пытается ответить Кастиэль. Дин только поднимает брови, и губы Кастиэля подёргиваются в уголках, прежде чем он отвечает: — В мире грёз — столько мяса и сыра, сколько можно насыпать сверху. — Кажется, мы только что стали лучшими друзьями, — шутит Дин. Он тянется к телефону на краю стола рядом с диваном и делает заказ на две средние пиццы и сырный хлеб, а затем закидывает ноги на журнальный столик перед собой. — Будет через полчаса. — Тебе не нужно было этого делать. Я не жду, что ты будешь меня кормить, и у меня точно нет денег, чтобы внести свой вклад. — Я знаю, — просто отвечает Дин. — Но пока ты спал, я размышлял, чего бы мне хотелось, если бы я давно этого не ел. Я остановился на бургерах и пицце, но бургеры всегда лучше в каком-нибудь ресторанчике, а я не хочу никуда идти, поэтому сегодня я выбрал пиццу. — Я уже давно не ел в ресторане. — Ты помнишь последнее место, куда ты ходил?       Кастиэль выглядит поражённым так быстро, что между первой и второй секундой его нижняя губа начинает дрожать, а руки — трястись. — Лучше бы нет, — выдыхает Кастиэль. — Ладно. Тогда нам не нужно об этом говорить, — быстро отвечает Дин, тут же жалея, что вообще спросил об этом. — А у тебя есть какие-нибудь безумные желания или что-то в этом роде? Что угодно. Пиво, индейка на ужин, тако? — Вообще-то я неравнодушен к бургерам, — признаётся Кастиэль, всё ещё выглядя потрясённым, но явно пытаясь забыть о том, что так расстроило его всего несколько секунд назад. — И свежий картофель фри, ещё горячий из фритюрницы. — В паре кварталов отсюда есть отличное место. Надо будет как-нибудь сходить, — как только слова вылетают из его рта, снова становится неловко. Ведь они не друзья, которые могут просто потусоваться, и очевидно, что у Кастиэля нет денег, чтобы пойти и перекусить, но теперь уже слишком поздно брать это обратно. — Да, — говорит Кастиэль, снова глядя на свои колени. — Как там температура? — спрашивает Дин, не очень-то плавно меняя тему. — Тебе лучше? — Еда всегда помогает, — отвечает Кастиэль. — Сейчас я чувствую себя лучше, чем за последние месяцы. Кроме того, я уже не так сильно потею, и это, полагаю, благодаря ибупрофену. И тебе. — Как давно ты болеешь? — тихо спрашивает Дин, надеясь, что этот вопрос не имеет отношения к тому, что так расстроило его раньше. — Честно говоря, в какой-то момент время теряет смысл. Я точно не знаю. Кажется, что не так уж и долго, — добавляет он. — Всё действительно не так плохо, — Дин ни на секунду не верит в это, однако всё равно кивает. — Могу я спросить… — но потом он замолкает, качая головой.       Дин посмеивается. — Ты можешь спрашивать практически обо всём. Меня почти невозможно обидеть. — Я просто не могу не заметить, что ты, кажется, живёшь один. — Ага, — говорит Дин, бесцельно оглядываясь по сторонам. — Жил с братом до тех пор, пока он не женился, но пару лет назад он съехал. — У тебя нет второй половинки? — спрашивает Кастиэль.       Дин качает головой. — Не-а. Много «прямо сейчас», но никого «навсегда», понимаешь?       Кастиэль кивает, но Дин видит, что это не так. — Должно быть, тебе одиноко одному. — Я достаточно занят, — говорит Дин, как будто ему не противно засыпать и просыпаться в одиночестве каждый день. — К тому времени, как я возвращаюсь домой с работы, готовлю и убираю за собой в течение недели, я уже достаточно вымотан, чтобы с удовольствием посидеть немного перед телевизором, прежде чем отправиться в постель. По выходным у меня есть дела, обслуживание машины и работа во дворе, чтобы не сойти с ума, — Кастиэль слегка улыбается, и Дин цепляется за это, как за спасательный круг. — Что это за взгляд? — Это глупо, но я просто подумал о том, что не очень-то скучаю по стрижке газона. — Не любитель проводить время на свежем воздухе? — Нет, — отвечает Кастиэль. — И теперь? — он горько усмехается. — Если бы я больше никогда не выходил на улицу, меня бы это более чем устроило. — Наверное, это глупый вопрос, но почему бы тебе не остановиться в приюте или где-нибудь ещё? — Разные причины для разных приютов. В одних есть ограничения по срокам пребывания. В других — требования по трудоустройству. Некоторые настолько напичканы наркотиками, что я не могу спать на матрасе, не опасаясь, что буду уколот использованной иглой, которая осталась валяться где-то поблизости. Печальная правда заключается в том, что в большинстве случаев мне было безопаснее спать на улице. И, разумеется, некоторые просто переполнены, а поскольку я молод, мужчина и относительно здоров, я не являюсь большим приоритетом.       Дин качает головой, пытаясь осмыслить сказанное. — Это отстой, чувак. Кажется, должно быть больше ресурсов.       Кастиэль пожимает одним плечом. — Я жив. Это больше, чем есть у некоторых людей. Всё было не так уж плохо, пока не наступила осень. Ты не представляешь, насколько холодно становится здесь по ночам, пока ты лежишь в своей тёплой постели, — затем он поднимает взгляд на Дина и говорит: — На твоём диване я спал лучше, чем за последние месяцы. Вообще-то, ты сделал для меня больше, чем кто-либо за последнее время. Надеюсь, когда я уйду отсюда сегодня вечером, твоя совесть будет чиста. — Тебе нужно куда-то идти? — интересуется Дин. — Я подумал, что теперь, когда ты знаешь, что я… ну, проник в твой подвал, мне не будут здесь рады, — говорит Кастиэль, снова выглядя пристыженным. — Кстати, прости меня за это. Я знаю, что не должен был этого делать, что это неправильно, но в тот момент мне показалось, что это лучший выход. — Я не виню тебя за то, что ты делал то, что должен был, чтобы выжить, — говорит ему Дин. — Извинения приняты.       Кастиэль слегка качает головой. — Я всё жду, когда ты потребуешь от меня чего-то, чего я не смогу предоставить, а ты продолжаешь быть неестественно добрым.       Дин фыркает от смеха. — Поверь, для меня это тоже в новинку. — То есть ты обычно не принимаешь у себя дома бездомных? — спрашивает Кастиэль, один уголок его рта приподнимается в улыбке. — Прошу прощения, это была шутка? — спрашивает Дин. Кастиэль слегка закатывает глаза, но по его губам по-прежнему блуждает намёк на улыбку. — Не думал, что ты на это способен, чувак. — В последнее время смеяться было не над чем. На самом деле, это, наверное, самый длинный разговор, который я вёл с тех пор… с тех пор, — заканчивает он. — Я забыл, как это может быть хорошо. — Это всё я, — безразлично говорит Дин. — Разговорный волшебник, — эта идея настолько его забавляет, что он спрашивает: — А можно мне снять это на видео, чтобы я мог доказать своему брату, что кто-то действительно мне это сказал? — Я не в том положении, чтобы отказать тебе, — говорит Кастиэль.       Улыбка Дина тут же исчезает. — Чувак, нет. Если я попрошу тебя что-то сделать, ты можешь отказаться. Я не собираюсь выгонять тебя, если ты не хочешь сниматься в видео или, не знаю, тебе не нравится моя стряпня или что-то вроде того. Я не полный засранец. — Я не большой поклонник технологий, — признаётся Кастиэль.       Дин улыбается. — И ты, и я. Единственная причина, по которой я ношу с собой мобильник, — это Сэм. — Твой брат? — спрашивает Кастиэль. — Да. Младший брат. — Вы, должно быть, часто общаетесь, если он — единственная причина, по которой у тебя есть телефон. — Так и есть, — подтверждает Дин. Затем, чувствуя, что ему нужно объяснить чуть больше, он несколько неловко продолжает: — Мой отец никогда не был рядом, так что мы всегда были только вдвоём, понимаешь?       Кастиэль грустно кивает головой. — Должно быть, ты очень скучаешь по нему после столь долгого совместного проживания. — Было приятно иметь компанию, — говорит Дин, надеясь, что он не слишком явно говорит о зияющей дыре, которую брат оставил в его жизни, когда уехал. — Я единственный ребёнок, — говорит Кастиэль. Дин не упускает из виду, что это первая личная информация, которой он поделился, помимо своего имени, но и не реагирует особо, не желая отпугивать его. — Я всегда надеялся на брата или сестру, но так и не обзавёлся ими. Каково это? — Как встроенный лучший друг, которого примерно половину времени хочется придушить, — отвечает Дин. Поскольку Кастиэль почти улыбается на это, он продолжает рассказывать ему, каким было его детство с Сэмом, и в конце концов начинает трепать бедняге уши, хвастаясь тем, какой он умный, как хорошо учился в школе, что он юрист в модной юридической фирме, которая специализируется на правах людей с ограниченными возможностями.       Если бы не звонок в дверь, он бы не стал останавливаться, но их прерывает доставка пиццы. По пути Дин захватывает пару бутылок пива из холодильника, затем ставит одну коробку и одну бутылку перед Касом на кофейный столик, а вторую — перед собой. — Давай, — говорит он, снимая крышку со своего пива. — Пахнет невероятно, — комментирует Кастиэль. — Возможно, я скучал по этому больше, чем позволял себе думать. — Ну, слишком не налегай. Если ты мало ел в последнее время, то от этого тебе может стать плохо.       Кастиэль гримасничает. — Неприятная мысль. — По крайней мере, у тебя есть ванная, которой ты можешь воспользоваться.       Кастиэль слегка улыбается, чуть приподнимая губы, и берёт свою бутылку пива, чтобы открыть её. — Выпьем за это, — говорит он.       Дин с улыбкой сталкивает их бутылки, затем делает долгий глоток и кивает, наслаждаясь приятным и гладким вкусом пива. — Я скучал по пиву, — признаётся Кастиэль, улыбаясь своей бутылке. — Честно говоря, это один из лучших дней, которые я могу вспомнить за последние месяцы. До сих пор не уверен до конца, что это не лихорадочный сон.       Дин фыркает от смеха, хватая кусок пиццы и перекладывая его из руки в руку, пока он обжигает кончики пальцев. — Тебе не кажется, что твоё воображение способно придумать что-то получше, чем тусоваться здесь со мной?       Кастиэль снова смотрит на свои колени, кажется, внезапно застеснявшись, и отвечает: — Не знаю. Возможно, — но его застенчивость исчезает так же быстро, как и появилась, когда он откусывает первый кусочек пиццы и стонет. — Боже мой, — говорит он, прикрывая рот рукой. — Вкусно, да? — Потрясающе, — подтверждает Кастиэль. — Спасибо тебе ещё раз, Дин. Правда. — Меньшее, что я мог сделать, — говорит Дин. И поскольку ему не по себе от настойчивых благодарностей, он говорит: — И тебе не нужно благодарить меня каждые тридцать секунд. Я знаю, что ты это ценишь. — Уверен, что нет, но я постараюсь запомнить, чтобы не говорить это каждый раз, когда подумаю.       Дин решает, что это максимум того, о чём он может попросить, поэтому кивает в ответ и возвращает своё внимание к телевизору. — Что ты хочешь посмотреть?       Кастиэль пожимает плечами, пережевывая кусочек, который сейчас находится у него во рту. Проглотив его, он отвечает: — Я никогда много не смотрел телевизор. Смотри то, что обычно, и я уверен, что смогу наверстать упущенное.       Полагая, что Кастиэль не ждёт ответа, он возвращается к повторному просмотру «Доктора Секси». Он уже, наверное, раз пять просмотрел все семь сезонов, но ему приятно наблюдать за тем, как развиваются одни и те же сюжетные линии, зная, к чему они приведут. Он находится лишь на середине второго сезона, так что Кастиэлю в любом случае не придётся особо много нагонять.       Кастиэль молчит, пока идёт краткий пересказ, но как только появляется заставка, ему не удаётся подавить смех.       Дин сужает глаза и бросает на него притворный укоризненный взгляд. — У тебя проблемы с Доктором Секси, Кастиэль?       В глазах Кастиэля пляшут смешинки, когда он качает головой. — Нет, совсем нет. Я просто не подозревал, что ты из тех, кто смотрит мыльные оперы. — Это не мыльная опера, — машинально отвечает он, хотя знает, что так оно и есть. — Это драма. — Моя ошибка, — говорит Кастиэль, и, хотя его голос ровный, он понимает, что тот над ним подшучивает. — Ладно, умник, но спорим на что угодно, что ты втянешься, не добравшись до конца второго эпизода.       Хотя Кастиэль официально не принял пари, они оба знают, что Дин победил, после того, как Кастиэль громко задыхается, когда любовь всей жизни доктора Секси целуется с другим мужчиной. Они смотрят три серии, и не успевает Дин оглянуться, как уже далеко за полночь, а они с Кастиэлем разрываются между попытками не заснуть и желанием посмотреть ещё. — Но клиффхэнгер! — жалуется Кастиэль после того, как Дин предлагает им закончить с просмотром сериала на эту ночь. — Спойлер, Кас, но все они заканчиваются на клиффхэнгерах. — Это… гениально, вообще-то, — кажется, понимает он.       Дин немного приподнимается, потягиваясь. — Итак, ты хочешь расположиться на диване или спать в свободной комнате?       Кастиэль лишь моргает. — Ты серьёзно? — Конечно, я серьёзно, — отвечает Дин, обиженный вопросом. — Ты думаешь, я настолько большой мудак, что попрошу бездомного остаться на ночь, а потом уйти? — Нет, конечно, нет, — быстро говорит Кастиэль. — Но мы совершенно незнакомы. Откуда ты знаешь, что я не… наркоман, не убийца и не собираюсь ограбить тебя, пока ты спишь? — Я не знаю, — честно признаётся Дин. — Но я не знал этого, когда позволял тебе спать у меня в подвале, и, насколько я знаю, ты ничего не брал, когда был там. К тому же, не хочу показаться придурком, но ты так тяжело дышал, просто поднимаясь по лестнице, что я не был уверен, что ты вообще дойдёшь до конца. Так что не похоже, что ты собираешься сорвать мой телевизор со стены и унести его на спине. — Я бы в любом случае не стал, — говорит Кастиэль. — Я ни к чему не прикоснусь без разрешения. — Нет, не стесняйся, угощайся едой или напитками, выпей ещё ибупрофена, если нужно, или возьми книгу, или посмотри телевизор, или ещё что-нибудь, — говорит Дин. — В свободной комнате нет телевизора, и там довольно старая кровать, но… — Уверен, что это лучше, чем те места, в которых я спал очень долгое время, — говорит Кастиэль, прерывая его с улыбкой. — Если ты уверен, что тебя это устраивает, я бы с удовольствием хоть раз поспал в собственной комнате, — как только он это произносит, тут же запинается, пытаясь взять свои слова обратно. — Не то чтобы я думал, что это моя комната. Я понимаю, что это только на один раз, я не имел в виду обратное, — он тяжело вздыхает, снова проводит рукой по волосам. — Клянусь, тебе не придётся выносить упирающегося и кричащего меня отсюда завтра утром, если ты позволишь мне остаться на ночь. Несмотря на очевидное, я вполне вменяем.       Дин усмехается, но поднимается на ноги и говорит: — Посмотрим, как пройдёт сегодняшняя ночь, хорошо? Ты можешь пользоваться ванной внизу и хранить в ней свои вещи, например, зубную щётку и прочее, что я тебе уже давал, однако свободная комната находится наверху, рядом с моей. И у меня есть своя ванная, но она смежная, так что… — Я не буду вторгаться в твоё личное пространство больше, чем уже это сделал. Не беспокойся о том, что можешь меня обидеть, я всё понимаю.       Дин кивает, с облегчением вздохнув после этих слов. — Спасибо. Я собираюсь убрать остатки пиццы в холодильник и убедиться, что двери заперты, так что если ты хочешь сходить в ванную сейчас, то я могу подготовить всё наверху. — Я так и сделаю. Сп… — он останавливается на полуслове, опускает голову и встаёт, чтобы пойти по коридору с, как уверен Дин, улыбкой на лице.       Через несколько минут они приводят свой план в действие, и Дин вручает Кастиэлю свежую стопку постельного белья, которое тот решительно намерен расстелить сам. Он на минуту замирает в дверях, чувствуя себя довольно странно из-за того, что кто-то, не считая Сэма, впервые остаётся в его доме, но твёрдо намерен не думать об этом. — Если тебе что-нибудь понадобится, не стесняйся разбудить меня. И серьёзно, постарайся не умереть, потому что для меня это будет ничуть не лучше, чем если бы ты сделал это в подвале.       Кастиэль сдерживает смех и отвечает: — Я сделаю всё, что в моих силах. И я знаю, что обещал не повторять этого, но спасибо тебе. Действительно.       Его голубые глаза слишком открытые и честные, чтобы Дин мог увидеть в них что-то, кроме искренней, бесконечной благодарности, и это так много за такую мелочь, что у Дина внутри всё переворачивается и кажется странным. Он прочищает горло, как чёртов идиот, и бормочет что-то вроде: — Не за что. Хороших снов. — И тебе. Спокойной ночи, Дин.