Glow

      Чонгук ничего не понимает, наверное, потому, что Тэхён по-прежнему молчит. Он рассказал ему о Тенях, когда на них только напали, и с того момента остаётся крайне напряжённым и задумчивым. Но объяснений Гуку не даёт, а только призывает двигаться тише, не тревожить ночных обитателей леса.        Он слишком сильно перенапряг всё ещё восстанавливающееся крыло, и теперь у них нет возможности передвигаться по воздуху. Смертный бесится от молчания: ну почему у фэйри, которые так или иначе его окружают, есть манера отмалчиваться? Он уже причастен, вплетён давно в их мир, имеет полное право знать, в какие передряги угодил и с чем всё это может быть связано. Чонгуку обидно, что его считают неразумным дитя. Ему больно от подобного отношения. Да, фэйри достаточно мудры. Они намного старше Чонгука и прожили уже жизнь, в которой успели познать массу вещей, для которых разум Гука слишком слаб, чтобы осознать или представить. Но это не значит, что нужно молчать.        Тихо злясь и отгибая ветки кустарника, через который они с Крылатым пробираются, Чон думает о том, как вывести Тэхёна на разговор. Что сделать или сказать, чтобы тот сдался и открыл ему правду на происходящее. Откуда взялись Тени? Насколько они опасны и что могут сотворить, если поймают в свои ужасные лапы? Что за тиара, из-за которой Чонгук и привлёк внимание Теней?        Вопросов так много, что трещит голова. Смертный испуган, запутан и ощущает себя словно в молочно-белой пелене тумана. Он ничего не слышит, ничего не может увидеть или понять. Застыл, застрял в дымке, пока его за руку ведут незнамо куда. И то злит ещё больше. Шквал эмоций крутится вокруг Чимина, который так же ничего ему не рассказывал. Откуда у него эта тиара? С чем она связана?        Нет, конечно Чонгук подозревал, что Чимин может быть не обычным травником, а кем-то гораздо более сильным. Однако магические способности фэйри каждый раз его переубеждали в обратном. Он однозначно сильнее многих тварей. Его знания довольно обширны и значимы, словно он — высший среди многочисленных сородичей. Но когда дело доходит до серьёзной магии, Чимину приходится приложить слишком много усилий.        И о том говорит возможность Гука — человека, не обладающего никакими способностями, — разрушить его чары. Так случалось неоднократно, потому подозрения Чонгука в отношении Чимина постепенно сходили на нет. Но теперь, когда он пропал, а в их доме появился один из высших представителей магической расы, Гук отчего-то сомневается, что его не обманывают долгое время.        Словно между ними с наставником на протяжении многих лет стоит барьер. Отчаянно думающий иначе до того Чон отчётливо понимает именно сейчас, что стена эта намного больше, сильнее и непробиваема, пусть и прозрачна. Чимин никогда не рассказывал ничего о себе, отмахивался, отшучивался, говоря, что он — такой же сирота, как и сам Гук. Но сомнения откровенно грызут Чонгуку глотку, оставшиеся невысказанными и копящие в себе колкую злость.        Ветка, которую держит Чонгук, чтобы пролезть дальше в чащу, выскальзывает из ладони и хлёстко бьёт по щеке. От удара он оступается и падает на задницу, а хруст поломанных сучков и сухой листвы раздаётся на несколько шагов вокруг них. Крылатый, идущий чуть впереди, останавливается и оборачивается. Он тяжело вздыхает и возвращается, чтобы помочь смертному подняться, а Чонгук зло сжимает его ладонь с длинными ногтями, буравит недовольным взглядом. На всё это Тэхён только смешливо вздёргивает бровь.        — Чего ты насупился весь? Мы выбрались живыми, и это — хорошо, — произносит тихо Тэхён, пока Чон отряхивается от сосновых иголок и фыркает.        — Знаешь, находиться в неведении довольно трудно. Я как слепой котёнок среди ваших всех тайн, — бросает он, продолжая шагать за Крылатым.        — Понимаю, — кивает тот, не оборачиваясь. Тяжёлые, грузные крылья свисают — одно чуть ниже, — плотно сложенные за спиной, чтобы не цеплять ветки. — Это трудно объяснить, а ещё труднее понять, многого не зная.        — Не говори со мной загадками, — вырывается в словах из смертного злость, пока они продолжают прорываться через густые заросли. — Я тебе не маленький ребёнок! Я должен знать, что происходит, что случилось с Чимином, откуда эти Тени и куда мы направляемся.        — Должен? — усмехается Тэхён, пряча руки в карманах и с лёгкостью обходя постепенно редеющие ветки. — Я не уверен, что это правильное выражение. Я не обязан тебе объяснять и вообще мог не вытаскивать твою шальную задницу из передряги.        — Зачем тогда сделал это? — шипит Чонгук.        Он пыхтит, а потом ощущает, как на лице оседает липкими ленточками нечто тонкое и почти невесомое. Старается отмахнуться от паутины, в которую угодил, отплëвывается и кряхтит, надеясь, что паук, властвующий до того в этих сетях, совершенно обычный и, желательно, не сидит где-то на нём. Не заметив торчащего из земли корня, Чон спотыкается и летит на землю, усеянную листвой и иголками. От неё пахнет сыростью и неповторимым шлейфом леса Меридиана — чем-то горьковатым и пряным.        — Из-за твоего наставника, — жмёт плечами Крылатый, стоя на открывшейся им поляне и глядя на то, как, пыхтя, на траве лежит Чонгук. — Чимин бы мне голову оторвал, узнав, что я не помог тебе, видя опасность.        Он медленно подходит к смертному, снова протягивает руку, чтобы помочь подняться, но Чон только фыркает и отмахивается от ладони, вставая самостоятельно.        И как, собственно говоря, ему быть? Как найти ответы на свои вопросы? Если все, кто его окружают, молчат и не считают нужным ему что-либо рассказывать? Каким образом ему жить, если он не ощущает себя хоть малость ценным среди немногочисленных фэйри, с которыми знаком? Чонгук злится. Он понимает, что Чимин в какой-то степени его подобным образом бережёт. Однако это вылилось вот в такие проблемы, когда Чон оказывается в неизвестной для него опасности, потерял наставника, не зная, всё ли с тем в порядке. Когда вопросов в миллион раз больше, нежели хоть тени ответа на них.        Тэхён останавливается на поляне и закатывает рукава тёмной, изящной, но изрядно потрёпанной от боя рубашки. Он складывает руки, что-то невнятно шепча между больших пальцев, а потом распахивает свои необычные глаза. Чонгук наблюдает за тем, как вокруг него блёкло мерцают печати — витиеватые круглые узоры, цветом сравнимые с блеском звёзд на небосклоне. Они кружат и переливаются, пока Тэхён заканчивает формировать чары. Этот фэйри явно силён намного больше, чем Чонгук вообще себе может представить. Такого от Чимина он не видел ни разу. Тот создаёт настолько слабые чары, что те даже не видны в окружающем мире.        Тэ же без особого труда и напряжения взмахивает рукой, заставляя четыре круга, витающие в воздухе, соединиться в один большой — изящные руны мигают и вздрагивают под его манипуляциями, а после фэйри резким движением двух пальцев отправляет те прямиком себе под ноги. Печать разрастается, освещая мелкие травинки поляны, и исчезает, словно рассеивается по земле.        Чонгук вздрагивает, ощущая дрожь под ногами, а после замечает, как вокруг них — в радиусе нескольких метров — поднимается прямо из-под земли полупрозрачный, едва мерцающий купол. Он захлопывается над головами, делая пространство за его пределами немного размытым. Тэхён выдыхает и щёлкает пальцами, с лёгкостью создав небольшой костёр, горящий безо всяких дров, прямо посреди пространства, защищённого куполом.        — Ложись и отдыхай, — говорит он Чону, стоящему у самого края купола. — Утром мы продолжим путь в город. Попробуем там поискать Чимина и кое-кого ещё.        Сам Тэхён взмахивает крыльями и валится прямо на землю у огня, заворачиваясь в тяжёлые перья и закрываясь от Чонгука всеми возможными способами. Тому не понять, что теперь думать. Он решает, что мыслями и раздражением ничего не добьётся, потому садится у костра и смотрит в дрожащее, потрескивающее пламя. Нужно подождать. Быть может, Тэхён расскажет ему хоть немного, чуть позже, а пока — он ничего от Крылатого не добьётся своей злостью и требованиями поведать толику правды.

***

       Он словно не существует и есть в этом мире одновременно. Многое вокруг — настолько же неосязаемое, насколько его собственное тело, но в то же время ужасающе реальные и тяжёлые вещи стоят по разным сторонам от него. Не слыша звука собственных шагов, он идёт, будто порхает. Вокруг него — серо. Всё похоже на присыпанное пеплом, коснись — и тот хлопьями взлетит в воздух. Он обходит вещи и мебель с осторожностью, словив себя на туманной мысли, что это место, должно быть, раньше было очень красивым. То и дело проскальзывают золочёные детали под слоем пепла и пыли. Они кажутся ему красивыми, изящными, но неживыми.        Обойдя очередное серое кресло, он видит вход в другое помещение. Не нужно прикасаться или прилагать усилия, чтобы дверь перед ним с тихим шелестом раскрылась. Он только ощущает этот шелест, потому что тот должен быть, но никак не слышит. В этом месте совершенно отсутствуют звуки, словно сам воздух поглощает их, искореняет любое проявление, потому что это может пробудить нечто, что беспокоить не следует.        Постоянно ощущая постороннее присутствие, он перешагивает низкий порог, видит, как хлопья пепла на миллиметры приподнимаются от его движений и тут же бесшумно опускаются обратно, следуя немому закону. Он движется в помещение, которое кажется ему ещё темнее предыдущих: словно он приближается к чему-то, что поглощает его и свет, не только окружающие звуки. Здесь ужасно холодно. Словно преодолев преграду в виде двери, он попал в совершенно другое измерение. Здесь пепел похож на снег, он светлее, но всё равно меркнет и теряет свой истинный блеск из-за поглощающего нечто. То плотоядно и незримо открывает свою ужасающую беззубую пасть, всасывая его собственное сияние.        Страшно и холодно. Он вздрагивает, ощущая, как присутствия за плечами становится всё больше, словно некто толпится за его спиной, но стоит обернуться — и никого не видно. Только сизый сумрак. Дверь находится недалеко, но чем дольше он на выход смотрит, тем сильнее тот отдаляется, будто обратного пути уже не существует, а если он и есть, то незваному гостю до него не добраться.        Его плечи вздрагивают. Обхватив себя руками, не ощущает ничего — словно руки ему не принадлежат, а тело тем более. И приходится идти дальше, ведь стоять просто так не выйдет. Что-то глубоко внутри скребëт по рёбрам и зовёт двинуться дальше. И он подчиняется этому зову. Беспокоит толстый, почти неподъёмный слой пепла, усеявший и полностью закрывший пол. Он не помнит, как его зовут, не знает, как сюда попал, лишь следует голосу — неосязаемому, бесплотному, — а тот продолжает звать, приманивать любопытством и страхом.        Впереди — ещё одна дверь. Она заперта. И ему кажется, что голос доносится отсюда, проникает в душу и гонит шагать дальше. Он поднимает руку и хочет прикоснуться к деревянной поверхности, когда замечает, что самые кончики пальцев сияют. Лунки ногтей, фаланги — всё вдруг заполняется светом. Пепел, потревоженный дрожью из-под самой земли, взлетает с пола. Он проникает в горло и нос, вынуждая упасть на пол и начать задыхаться от его количества, всё увеличивающегося. Его присыпает пеплом, и ничего не видать — ни собственного носа, ни чего-либо вокруг. Дышать нечем. Голос зовёт его открыть, отпереть дверь. Всё тело охватывает невыносимым светом. Он горячий, обжигает его, не позволяя подняться и рискнуть отрыть створку.        Пепел душит, темнота постепенно обволакивает, и начинается паника. Она поднимается из груди от бессилия, ведь он вот-вот задохнётся.        «Уходи», — раздаётся сразу ото всюду. То ли голос исходит снаружи — из-за ужасающего слоя пепла, всё сильнее засыпающего ослабевающую от нехватки кислорода фигуру. «Уходи отсюда! Немедленно!» — громом звучит уже изнутри, словно говорящий внутри него, а голос кажется до одури знакомым. От него мурашками прошибает всё тело, прогоняет страх, дав больше сил на борьбу. Поддаваясь велению грозного, могучего, но в то же время мелодичного и родного голоса, он выталкивает из глотки пепел, выкашливает пыль и труху, заполняющую всё нутро.        Хлопья — влажные и слипшиеся — падают из его рта, выныривают из лёгких и позволяют глотнуть воздуха. Дверь, за которой находится зовущее нечто, содрогается, словно с той стороны кто-то стремится выбраться.        Из щели у пола струится что-то тёмное. Оно похоже на сам пепел, только гораздо темнее — словно сама ночь. От щупальцев веет замогильным холодом. Они всё тянутся к нему, замершему в испуге, но что-то не позволяет этому прорвать преграду створки и распахнуть её настежь.        «Иди. Ступай!» — продолжает внутри греметь не терпящим сопротивления голосом, а свет, ранее сосредоточившийся в кончиках пальцев, теперь полностью охватывает кисти. Щупальца рябят и подрагивают от этого сияния, сдерживаемые чем-то, из-за чего оно возникает в слабом смертном теле.        Он разворачивается и, уже собираясь подняться, ощущает, как одно из щупалец хватает его за щиколотку. Обвивается вокруг хрупкой кости, сдавливает с чудовищной силой, тянет к двери. Сияние от страха и сдерживаемого вскрика вдруг ползёт выше, охватывает предплечья и следом грудь. Он зажмуривается, произносит безмолвно — одними губами, меж которых не вырывается ни звука — просьбу, чтобы призрачный свет, единственный в ужасе заполненного пеплом места, помог ему убежать.        Серебристое свечение с жаром охватывает его целиком, обволакивает едва ощутимым теплом, оставляя после себя след — мягкий и бережный — на коже. Дышать тут же становится легче, а свет отпугивает кучнистую массу, распространяющуюся щупальцами. Он растёт, вырывается из него, заполняя пустоту и дряхлость помещений. На единое мгновение, перед тем, как ослепляет, смертный успевает заметить красоту, которая царила в этом ныне мёртвом месте, но лишь краем зрения, прежде чем сияние поглощает полностью и его, жжёт глаза.

***

       Чонгук просыпается рывком, хватает ртом воздух, словно пепел по-прежнему стоит в глотке крупными хлопьями остатка. Он судорожно, жадно дышит, сжимая собственное горло. В глазах рябит из-за ощущения, что призрачный, неизвестного происхождения свет всё ещё рядом — слепит и греет, закрывая и укутывая Чона в кокон, оберегает от чужого воздействия.        Кто-то хватает его за плечо, вынуждая послушать, но в перепонках запутался знакомый и одновременно нет голос, велящий ему уходить. Тэхёна он не слышит, пока тот не встряхивает посильнее. Тогда сознание немного проясняется, становятся заметными серебристые круги на чёрном фоне белков фэйри.        — Ну неужели, — выдыхает испуганно Крылатый, сдавливая плечо дрожащего всем телом Чонгука. Тот по-прежнему едва может успокоиться и ничего совершенно не понимает из происходящего. — Что случилось? Что ты видел во сне? — отчаянно спрашивает он, продолжая встряхивать проваливающегося в прострацию смертного.        И Чон замечает. Как рябит созданный Тэхёном над ними защитный купол. Он переливается, дрожит, мигает и истончается с каждой секундой. За пределами купола виднеется рассвет, поднимающийся над кромкой леса, а он не в состоянии понять ни грамма, потому изо рта вырывается только:        — Тьму.        Тэхён застывает. Из расслабленного — видимо, это привычное для фэйри состояние — лицо становится донельзя напряжённым, почти испуганным. Он вдруг лезет в карман кителя и выуживает из него захваченную с собой из дома тиару. Переводит взгляд на Чонгука, у которого зуб на зуб не попадает, и сжимает добела губы. Он словно что-то подозревает, но не может понять до самого конца. Тиара выглядит обычной, такой, какой её нашёл Гук в спальне Чимина. Однако стоит поднести Крылатому ту к человеку ближе и прикоснуться одним маленьким драгоценным камнем к костяшке пальца, как украшение вспыхивает ярким неистовым светом.        Тэ пугается и роняет тиару в траву, купол пронзительно трещит, словно осязаемый, ставший настоящим стеклом. По всей поверхности защиты идут крупные и мелкие трещины. Они сверкают в рассветных лучах, вынуждая обоих с замершим сердцем наблюдать за тем, как их становится всё больше. В конце концов, купол, испещрённый трещинами, лопается, как перегретое, а после опущенное в холодную воду стекло. Тэхён видит, как его магия растворяется в воздухе крохотными сияющими осколками, а потом переводит взгляд на шокированного, ничего не понимающего Чонгука и судорожно выдыхает.        Он смотрит на исчезающие блики защитного заклинания, тающие среди травы и валежника, а потом неловко поднимается на ноги. Тэхён, не сводя с него серьёзного и сосредоточенного взгляда, прячет драгоценный обруч в карман и дёргает массивными крыльями.        — Планы меняются, — вдруг произносит он. — Мы не идём в город. Мы идём в другое место.        — В какое? Почему? — сипло, словно действительно задыхался чуть ранее, спрашивает Чон.        — Ко мне домой, — вздыхает Тэхён, возвращая лицу прежнюю непринуждённость, вот только глаза его всё ещё остаются серьёзными. — Кое-что происходит, и это уже не нравится мне. Вскоре, когда об этом узнают, не понравится никому.        Чонгук чувствует, как в нём поднимаются волны ярости. Сколько ещё этот нахальный фэйри будет говорить загадками и увиливать от ответов? Сколько ещё смертный проведёт в неведении? Он зло рычит и плюхается обратно на землю, упрямо скрещивая руки на груди.        — И что это значит? — изгибает бровь Тэ.        — То, что я никуда не пойду, пока ты не объяснишь мне, что вообще происходит, — смекнув, что ситуация, кажется, становится серьёзной, и Крылатый теперь не сможет его бросить, даже если Чон отказывается идти, он принимается им манипулировать, чтобы узнать о происходящем.        Тот скептично глядит на человека, усмехается и хватается за живот, принимаясь хохотать. Чонгук этого взрыва смеха не понимает, но продолжает упёрто стоять на своём — не двигается с места, даже когда фэйри к нему приближается.        Тэхён взмахивает пальцами, словно хочет наложить на смертного чары, однако вдруг тихо вскрикивает, когда вместо заклинания появляются серебристые искры. Ничего не происходит. Они оба изумлённо хлопают глазами: Чонгук — сидя на земле, а Тэ — глядя на свою ладонь, из которой не вырвалось заклинание, задуманное им. Фэйри вдруг взмахивает ещё раз, но в ответ — только искры. Нахмурившись, он направляет чары в другое место, и тут же дерево вздрагивает под их воздействием, а листва жухнет и осыпается с веток на траву, постепенно сгнивая и исчезая.        — Не понимаю, — шепчет Крылатый, глупо пялится на свою руку, а после переводит взгляд на Чона, продолжающего сидеть на месте.        — Вот видишь, — усмехается он, — даже твоя магия против. Я никуда не пойду, пока не расскажешь хоть что-то, что заставит меня передумать.        — И что конкретно ты желаешь услышать? — фыркает Тэхён, пряча ладони в карманах брюк. Ткань натягивается, словно он сжимает их в кулаки, спрятанные, лишь бы Чонгук не заметил проявления эмоций.        — Куда вы ходили с Чимином на самом деле? — сразу же задаёт вопрос он.        Понимание того, что Тэхён, скорее всего, откажется отвечать по поводу тиары и Теней, клубится в нём и раздражает. Ему нужно узнать хоть что-то. Хоть кроху информации, чтобы появились первые детали пазла, из которого можно будет начать складывать полноценную картину складывающейся ситуации.        — На границу с миром смертных, — не задумываясь, отвечает фэйри. Его лицо сейчас не выражает эмоций, оно расслабленно. — Я отвечу ещё на два твоих вопроса, и мы отправляемся. Обдумывай их хорошо.        Чонгук прикусывает губу. Для чего двое фэйри отправились к миру людей, который отделён от их привычного огромным густым лесом, таким непроходимым, что никто ещё не возвращался оттуда из бессмертных и не попадал из смертных. Кроме самого Чона. Тут же, впервые за много лет, всплывает интерес к тому, как сам Гук попал в мир Фэйри, так надёжно ограниченный от людей. Но задать их Крылатому — значит упустить возможность получить ответы на более важные.        — Как давно ты знаком с Чимином? — выпаливает Чонгук, сам не понимая, зачем. Ему, скорее всего, хочется уловить связь между этими двумя, чтобы понять — какого рода между ними отношения. Это может играть важную роль в вынюхивании информации о прошлом наставника.        — Около тысячи лет, — без запинки отвечает тот, глядя пристально в глаза. — С тех самых пор, как впервые увидел на ярмарке по случаю Рождества и попытался познакомиться.        Чонгук плотно сжимает губы. Если они так долго — по человеческим меркам — знакомы, то сколько же Паку на самом деле лет? Он уже тогда жил один в просторах Меридиана? Или же эти двое познакомились до его переезда? Как вообще давно он там обитает?        — Последний вопрос, человечек, — хмыкает Тэ, поигрывая с тиарой, пропускает ту между пальцев и заставляет камешки сверкать в свете встающего солнца.        — Где Лунные фэйри? — спрашивает неожиданно Чонгук, вынуждая Тэхёна замереть и замолкнуть.        Улыбка пропадает с губ, а взгляд вдруг становится испуганным. Тэ подходит к Чонгуку и напряжённо заглядывает в глаза, видно, как он ошарашен тем, что донеслось из уст смертного.        — Где ты это услышал? — тихо спрашивает, вынуждая Чона вздрогнуть от перепуганного тона. — Где ты увидел? Кто тебе рассказал о них?        Чонгук скептично оглядывает Крылатого и хмурится. Если он так реагирует на простой — в понимании Гука — вопрос об одной из рас фэйри, то здесь с ними что-то точно не чисто. Он уже понял при прочтении фолианта, что никогда ранее не слышал о них. Это смутило, потому что упоминание Владыки есть, но остальные листы пропали. Значит, тут дело гораздо глубже и серьёзней, чем Гук может предположить.        — В книжке прочёл, — фыркает он. — Ты не ответил на мой вопрос.        — Я не могу ответить на него здесь. Ты не поймёшь, — качает головой Тэхён. — Задай другой.        — Не хочу, — пыхтит обиженно тот, сильнее скрещивая руки. — Я не пойду никуда, пока не ответишь на последний вопрос.        — Я не могу, Чонгук, — уже начинает злиться фэйри. — Я не могу тебе рассказать не потому, что не хочу, а потому, что действительно не способен. Мы не произносили этих слов уже две тысячи лет. И тому есть причины. Единственный, кто может тебе ответить на это — Правитель морозов. Он наложил на всех, кто связан с этой информацией, особые чары.        Чон изгибает бровь, скептично оглядывая Крылатого. Неужели там настолько всё серьёзно? Он совершенно точно должен выяснить, что это значит, что произошло, какие ужасные причины послужили тому, о чём говорит Тэ. Смертный поднимается на ноги, оглядывая своего спутника, отряхивает штаны от травы и мелких сучков, а после прикусывает губу.        — И куда мы тогда сейчас направимся? — изгибает он бровь. Видимо, в данном случае фэйри не лжёт, ведь взгляд у него предельно серьёзный и напряжённый.        — В мой дом, — жмёт тот плечами, становясь чуть более расслабленным. — В место, где есть Ночная Мгла и Ветер.        Чонгук ошарашенно раскрывает от шока рот. Он читал о месте, где живут Крылатые, но никогда не думал, что попадёт в Дом Заката и Высоты. Это — самая таинственная часть Континента. Там почти не бывает обычных фэйри. Ведь города, в которых живут такие, как Тэхён, расположены высоко-высоко в горах. Куда не добраться без крыльев. Таких, которыми осторожно шевелит Тэ.

***

       Для того чтобы достигнуть Дома Заката и Высоты, находящегося на самой окраине континента, вдалеке от других фэйри, необходимо пройти насквозь через Дом Соли и Волн, обогнув Пропасть, и только потом, захватив часть территорий Дома Яркого Света и Песка, оказаться ближе к горной гряде. Путь этот долог и изнурителен, но Тэхён чётко поставил перед ним факт: они идут в земли Крылатых. Почему — до конца не пояснил, как и прежде объясняясь загадками, но сказал, что это связано с самим Чонгуком и случившимся. Больше ничего он сказать не в силах, потому что наложенные на высших фэйри чары слишком сильны.        Пока Тэ подняться воздух не в силах, да и к тому же ему всё равно пришлось бы делать перерывы, потому что лететь на руках со взрослым человеком довольно тяжело. Они решили перемещаться своим ходом, до того момента, как крыло его не восстановится.        — А почему нельзя добраться с помощью чар? — задаёт резонный вопрос Чонгук, когда они проходят мимо города, в который изначально направлялись, но из-за случившегося с куполом, тот решил не останавливаться там. — Ну, там, портал создать?        — В Дом Заката и Высоты невозможно попасть с помощью портала, — хмыкает Тэхён, довольно ловко перепрыгивая через крупные камни и огибая овраг. — Из-за влияния гор чары работают с трудом. Именно поэтому обычные фэйри не могут добраться туда без препятствий. Только Крылатый знает дорогу домой и может устоять перед тем, что властвует в горах. Простых путников они сбивают с пути, путают и чаруют, а те теряются и погибают на тропах, если их не провожает кто-то из нашего народа.        — Интересно, я такого не читал, — задумчиво кусает нижнюю губу Чон. Поправляет лямку сумки, тяжёлую из-за припасов и книги.        — Ты такого и не найдёшь нигде, — жмёт плечами тот. — Да и чары, создающие портал, требуют времени.        — А если попробовать создать его и переместиться в земли Пустынных? Они же ближе всего к горам, — предлагает Чонгук, вынуждая Тэхёна прислушаться.        — Не получится, — качает головой он. — Мы с Пустынными в не очень хороших отношениях. Если я без ведома их Владыки создам портал и перемещусь на территории, то это может обернуться стычкой и проблемами.        — А что случилось между Крылатыми и Пустынными? — принимается засыпать вопросами Гук, вызывая скучающее выражение на лице Тэ.        — Не совсем приятная история, — кривится Тэхён. — Принц пообещал взять в жёны дочь правителя Пустынных, но после от помолвки отказался без объяснения причин. Вот хвостатые и обиделись, — отвечает он, продолжая идти.        Чонгук хмыкает, понимая, что дальше эту тему фэйри развивать не собирается. Он начинает разглядывать окрестности, вертит любопытно головой. Смертных не очень-то любят в этих землях. Они чужды фэйри, незнакомы. Те считают людей варварами, не знающими ни культуры, ни уважения, ни признания существования чего-либо ещё. Потому-то Чимин неохотно брал Чонгука с собой в город, боясь, что с ним может приключиться беда. Но несколько раз всё же тому удалось уговорить наставника, а после погулять по городу фэйри. Но то было так давно, что Гук уже и не помнит толком, как тот выглядит.        Единственное, что он может припомнить: множество огней, существ и шум. Больше ничего. Однако ему интересно заглянуть в место поселения этих созданий. И даже немного жаль, что Тэхён обрубил на корню идею зайти в город, потому что им необходимо двигаться дальше, чтобы поскорее достигнуть Дома Заката и Высоты.        Они идут, пока у Чонгука не начинают гудеть ноги. Пройдя близлежащий город Меридиана, они преодолевают ещё не одну милю, прежде чем Тэхён решает ненадолго остановиться. И выбирает довольно странное место — у небольшого лесного озера. Зайдя поглубже в лес, он без труда его находит. Чонгук же радостно устраивается на каком-то камне и достаёт незамысловатый ужин, ведь с самого вчерашнего вечера они оба ничего не ели.        Крылатый, присев на корточки возле воды, долго буравит гладь взглядом, прежде чем Чон решает его позвать. А когда тот слышит его голос, то лишь нетерпеливо взмахивает рукой, призывая к молчанию. Что-то шепчет воде, словно обращается именно к жителям, обосновавшимся на глубине.        Конечно же, Чонгук знает, что водяные твари существуют, и их очень много. Химеры, сирены. И ещё много тёмных по типу келпи и глубинных чертей. Он с интересом наблюдает за фэйри, продолжающим что-то шептать рябым кругам на воде, а сам жуёт кусок сыра, пока нечто не заставляет его выронить еду.        Поверхность воды волнуется, а Тэ продолжает сидеть у самого края берега, глядя в зеленоватую глубину. Круги расходятся всё сильнее, на озере поднимаются волны, и только тогда тот выпрямляется и замирает. Он ждёт. А чего — Чонгуку пока не понятно. Толстый фонтан, разбрасывая брызги, является из самого сердца озера, волны увеличиваются, но до фэйри доходят лишь небольшими всплесками, пока особенно активная не поднимается почти на уровень роста Крылатого и не замирает.        — Зачем зовёшь так настойчиво? — рот у Чонгука распахивается от шока, когда неясный клубок из капель, застывших в воздухе, формируется в нечто похожее на человеческую фигуру. У силуэта нет глаз и рта, только очертания головы и туловища.        Капли мерцают в солнечном свете, и Чон не способен оторвать от мистической фигуры взгляда, лишь сидит с приоткрытым ртом, наблюдает за тем, как Тэхён привычным уже движением засовывает кисти в карманы брюк.        — Потому что тому есть причины, — отвечает бодро он, а силуэт усмехается.        — У тебя каждый раз да найдутся причины, Тэхён, — фыркает потусторонний, крайне глухой, словно доносится из-под толщи воды, голос. — Говори быстрее, мне некогда. Работать надо.        Крылатый неосознанно дёргает крыльями. Он не оборачивается к человеку, а тот молча наблюдает, даже не поднимая свой несчастный кусочек сыра. Тэхён вздыхает и опускает голову.        — Нам нужно быстро добраться до границы вашего Дома, — выдыхает он, снова взглянув на силуэт. — И вообще, я хотел узнать у тебя последние новости.        — Нам — это кому? — если бы у фигуры были глаза, Чонгук уверен, что их обладатель бы те закатил. — Новостей много, и большую часть я не смогу тебе сказать в таком формате связи. Их нужно говорить лично.        — Нам — это мне и человечку, — тихо произносит Тэ.        — Смертному? Какого… — почти ругается таинственный силуэт, и его голова вдруг обращается к сидящему неподалёку на сухом камне Чонгуку.        — Это тот мальчишка, которого нашёл травник. Помнишь, гремело тогда знатно, но его разрешили оставить? — безразлично поясняет Тэхён, и фигура снова отвлекается на него. — Кое-что случилось. То, из-за чего я спрашиваю тебя о новостях. И мне как можно скорее нужно доставить его в Эль.        — А я тебе чего? — возмущённо звучит голос, исходящий из таинственной фигуры. — Ты знаешь правила!        — Пожалуйста, прошу тебя, — складывает молебно руки Крылатый и склоняет голову перед водяной фигурой. — Мы будем три месяца идти туда с его слабыми ножками, а лететь я пока не могу. Даже с настойкой травника моё крыло всё ещё восстанавливается.        Говорящий замирает, скрещивает полупрозрачные руки на груди и притопывает неосязаемой стопой по поверхности озера нетерпеливо, так, что круги от его движений расходятся по воде и исчезают. Он возводит кисти к небу и раздражённо рычит, а после вдруг направляет в Тэ струю прохладного потока, вынуждая волосы, часть перьев и рубашку фэйри тут же вымокнуть.        — Как же ты раздражаешь! — бубнит фигура, взмахивая руками. — Я постараюсь, но ничего не обещаю. И если меня поймают снова за помощью тебе — точно косу оторвут!        — Это последний раз, честное слово! — снова умоляюще просит Тэхён.        — Ты хоть знаешь, как тяжело переправлять смертных? А если я его покалечу? — продолжает возмущение призрачный собеседник. — Когда-нибудь я тебя утоплю, чёртов ворон.        — С меня гребешки! — посылает воздушные поцелуи Тэ, а фигура, взмахнув рукой, начинает растворяться, оседать обратно в озеро.        — Жди полуночи, — последнее, что бросает она и пропадает совсем, рассеиваясь каплями по воде, словно прошёл только что маленький дождик.        Чонгук долго смотрит в напряжённую спину фэйри, пока тот, в конце концов, не оборачивается. Они встречаются взглядами и продолжают молчать. Тэхён выглядит непринуждённо, однако Чонгук словно ощущает нарастающее внутри него беспокойство. Они так мало знакомы, а тот уже спасает смертного от неведомой, незнакомой и непонятной опасности. И что дальше? Пока Чонгук находится в неведении, ему не осознать ни серьёзности складывающейся ситуации, которую он может только ощущать и улавливать из слов и поведения Крылатого, ни его дальнейших планов. Но хочется верить, что Тэхён и правда даст ему толику ясности, как только они смогут оказаться в Доме Заката и Высоты. Вот ещё добраться туда нужно, и сейчас Гук понимает, что сделать им это будет не так уж и просто.        — И что это было? — спокойно спрашивает он, тянется за сыром, упавшим в траву, но вдруг там его не находит. Расстроенно насупливается и лезет в сумку за флягой, чтобы пригубить пресной чистой воды.        — Ты же хотел добраться как можно быстрее, — отвечает фэйри и сомнительно вдруг замирает рядом с Чоном, о чём-то раздумывая. — Этот засранец — единственная возможность сократить путь хоть немного. И мне необходимо показать ему пробудившуюся тиару. Он спец по истории и книжный червь.        Чонгук всё равно не понимает и толики из того, что ему лопочет Тэхён. Пробудившаяся тиара, водные фигуры. Он знает, в каком необыкновенном мире живёт, но никогда не осознавал масштабов и возможностей многих фэйри, все сознательные годы прожив бок о бок со спокойным и невозмутимым Чимином.        — Ты сказал, что нам нужно найти Чимина, — напоминает он, тыча зло пальцем в Тэхёна. — Я пошёл за тобой только из-за этого.        — Думаю, что пока мы не разберёмся со всем случившимся, не расскажем кому-то более могущественному об этом, о поисках Чимина придётся позабыть.        — А вдруг он вернётся домой, а меня там нет? — хмурится Гук, стискивая сумку ладонями.        — Я очень сомневаюсь, что он вернётся в ваш лесной домик в ближайшее время, — вздыхает Тэ. — Чонгук, мне бы хотелось тебе объяснить, что происходит на самом деле, но я пока не могу. Если я попробую, то нас обоих ждут последствия, но постараюсь найти окольные пути или дать тебе подсказки.        Тот сжимает почти добела губы, разглядывая серьёзные глаза Крылатого. Как сказала водяная фигура, им нужно ждать до полуночи. И необходимо как-то скоротать время, потому он достаёт книгу, унесённую из дома, сразу же этим привлекая внимание Тэхёна.        — Что это? — моргает он, подходя ближе.        — Та книга, где я прочёл отрывок о Лунных фэйри, — флегматично отвечает смертный, открывая фолиант как раз на той странице, где не хватает листов и находится смазанный портрет Владыки Звёзд.        — Ты взял её у Чимина? — склоняется Ким, рассматривая испорченный рисунок. — Мелкий ты воришка.        — Я не воришка! — возмущённо выкрикивает Гук, прижимая книгу к груди. — Мне лишь интересен мир, в котором я живу. А Чимин ничего почти не рассказывал о вас — обитателях Континента.        — И правильно делал, — усмехается Тэхён, на что Чонгук только фыркает.        Он забирает ловко увесистый том из рук человека и принимается рассматривать пристально. Проводит пальцами по неровным краям вырванных страниц, хмыкает, а после захлопывает книгу и отдаёт обратно.        — Нам надо отдохнуть перед переправой, — зевает фэйри. — Но, как я понимаю, купол у меня создать может не получиться.        — Почему это? — задумчиво спрашивает Чонгук, прижимая том к коленям.        — Твоя реакция на мою магию, — кивает в его сторону Крылатый и потягивается, а перья на кончиках крыльев слегка вздрагивают.        Он обходит участок, где они расположились полукругом и взмахивает руками, отправляя печати по всему периметру. Отчего-то Чон понимает — фэйри расставляет ловушки для нежеланных гостей. А сработают ли они, если по его душу явятся Тени?        — Ты тоже ложись и спи, — проговаривает Тэ, на что смертный только отрицательно вертит головой.        — Я не хочу, — лжёт он, а тот только пожимает плечами и устраивается возле низкого дерева, снова — как прошлой ночью — заворачиваясь в увесистые крылья.        На самом деле Чонгук устал. Он вымотан после событий последних суток, почти не чувствует ног от пройденного за день приличного расстояния. Его организм истощëн, а в голове — целый рой неудовлетворённых вопросов, которые с каждой минутой всё множатся и плодятся. Но засыпать ему попросту страшно. До сих пор в разуме витают остатки эмоций, испытанных от таинственного, довольно болезненного сна. Даже не зная никаких подробностей, Чон может предположить, что всё это — неспроста.        Если за пределами Меридиана смертным снятся обычные сны, то в мире фэйри сон — способ связи, передачи знаний, контакт между несколькими существами. Да, Чонгук не обладает никакими способностями. Он обычный слабый человек, но это не означает, что он не способен ощущать воздействие на себе. В тот момент, когда он проснулся, то отчётливо осознавал проскочившую мысль: кто-то пытается настойчиво с ним связаться. И понять — друг то или враг не получается.        Что делать со всем этим — по-прежнему остаётся загадкой, вот только страх и тремор от одного упоминания о сне вынуждают отказаться от отдыха и поберечь нервы. Что, если сон повторится? Что, если снова некто будет манить и звать Чонгука распахнуть странную дверь. Быть может, это Чимин старается связаться с учеником, а тот настойчиво не впускает его в разум? Снова образовываются вопросы, предположения. От этого становится только мучительнее, потому Гук решает не забивать себе голову окончательно и открывает толстую книгу на месте, где остановился в прошлый раз.       Он и сам не замечает, как погружается в дремоту. Сон смаривает его и обволакивает тёплой дымкой, но на этот раз никаких видений нет. Чонгук резко выныривает из этого состояния, замечая, что уже на лес и озеро опустилась глубокая ночь, а он так и сидит с фолиантом на коленях, прислонившись спиной к тёплому, нагревшемуся за день камню.        Над ним стоит Тэхён и внимательно рассматривает его. Только сейчас Чонгук замечает, что его необычные глаза — точнее, серебристые обручи без зрачков — светятся в темноте. Фэйри прикладывает указательный палец к губам и жестом просит его подняться. Всё ещё сонный смертный безропотно подчиняется и неловко встаёт. Всё его тело затекло от неудобной позы, в которой тот спал, голова немного гудит из-за перенапряжённой шеи, а ноги колет тысячью скользящих под кожей мурашек, снимающих оцепенение и онемение с конечностей.        Чонгук, разминая плечи, шагает вслед за Тэхёном, попутно запихивает фолиант обратно в сумку и застывает перед фэйри, когда тот протягивает ему плотную верёвку из льна.        — Свяжи мои крылья за спиной, — просит он, вынуждая Чонгука пару раз хлопнуть глазами от непонимания.        — Зачем? — тоже шёпотом спрашивает смертный, глядя на него.        — В процессе мои крылья могут пострадать, если их как следует не скрепить, — спокойно отвечает Тэхён и протягивает верёвку настойчивее. — Не бойся сделать больно, они не такие хрупкие, как можно подумать.        Чонгук сглатывает и принимает моток, а Крылатый оборачивается к нему спиной. Перья вздрагивают, когда Тэ напрягает крылья. Чон медленно подходит ближе и даже как-то опасается прикасаться к такой необычной для него части тела, но фэйри стоит смирно, только перья продолжают немного подрагивать из-за того, как он напрягся.        Протянув руки с чуть размотанным концом плотной тугой верёвки, Чон пропускает тот под крыльями, у самых плеч фэйри. Перья на ощупь — мягкие и гладкие. Когда он затягивает первый узел у основания, то даже самому становится жалко связывать такую красоту. Иссиня-чёрные, мощные, с множеством перьев разного размера и назначения крылья — прекрасны. Чонгук не солжёт, если скажет, что ничего прекраснее не видел в своей жизни.        Когда он затягивает второй узел, Тэхён командует строгим тоном:        — Затягивай сильнее, я не чувствую натяжения верёвки. Мои крылья не должны шевелиться иначе я могу навредить им ещё сильнее, — Чон на это не отвечает, лишь кивает и принимается сосредоточенно стягивать мощные косточки и плоть сильнее. Он думает о том, а каково это — иметь возможность летать.        Что испытывает Крылатый, зная: он может с лёгкостью взвиться до облаков, коснуться их пальцами и смотреть на мир с ошеломляющей высоты. Чонгуку хотелось бы уметь так же? Он и сам не понимает. Не знает, не видел никогда, потому с уверенностью не может ответить, желал ли бы он когда-нибудь хоть одним глазком увидеть землю с высоты птичьего полёта, ощутить ласковое касание ветра и обнять облака. Быть может, ему позволят посмотреть ещё раз, ибо смертный попросту в темноте и в панике от побега не сумел разглядеть и крупицы восхитительного процесса полёта.        Он ненароком прикасается к крылу, запуская по тому дрожь. Пусть часть тела фэйри и вздрагивает, но тот не шевелится и не подаёт виду, что ему неприятно или противно, а ещё быть может, больно. Тэхён стоит смирно, когда Чонгук осторожно приподнимает крыло, чтобы пропустить в очередной раз под ним верёвку и покрепче опутать, не позволяя двинуть или взмахнуть. На ощупь оно твёрдое, сильное и невероятно тёплое. Человеку безумно любопытно всё, что связано с миром фэйри, и возможность прикоснуться к такому личному, как крылья — сродни подарку для Чонгука.        — Ну что же, — выдыхает Тэ, когда тот заканчивает и отходит на шаг. Он немного пытается двинуть маховыми перьями, но ничего не выходит: верёвка натягивается и сдерживает их силу. — Скоро полночь, значит, нам нужно готовиться к тому, чтобы выдвинуться.        Как по мановению волшебства через несколько минут на поверхности озера всё начинает рябить. Вода волнуется, расходятся круги и снова поднимаются волны. Чонгук едва не вскрикивает от неожиданности, когда прямо из-под толщи, словно из ниоткуда появляется лодка. Она выглядит плохо: обросшая водорослями, словно оказалась затоплена много-много лет назад, мокрая и немного склизкая, но делать нечего, и стоит ей приблизиться к берегу и стукнуться кормой о камень, выглядывающий из воды, как Тэхён смело направляется ближе. Чону ничего иного и не остаётся: он, вздохнув, двигает следом, едва перебирает ногами от волнения и недосыпа.        Его организм в принципе сходит с ума от столь волнующих последних часов жизни, в себя насобиравших больше приключений, чем вся его жизнь.        Тэ без опаски входит в воду и ловко запрыгивает в лодку. Наверняка ему довольно тяжело передвигаться со связанными крыльями, ведь до этого он по иному совершенно держал равновесие, а тут те скованы и причиняют неудобства. Фэйри внимательно глядит на всё ещё стоящего на берегу Чонгука.        — У нас времени не так много, чтобы любоваться друг другом, человечек, — хмыкает он и похлопывает по перекладине напротив, прося Чона поторопиться.        Тот фыркает на слова и осторожно входит в озеро, чувствуя, как вода тут же заливается в ботинки, мочит тонкие носки и края просторных штанин. До лодки старается дойти побыстрее, пока Тэхён его ждёт, а когда забирается в ту, замечает: никаких весёл. Чем, собственно, грести тогда? Он уже хочет задать вопрос Крылатому, как тот ловко разворачивает его к себе спиной и обхватывает руками, пугая.        — Держись как можно крепче! — вскрикивает Тэхён, а Чонгук ничего не успевает сделать и сказать.        Лодка без всякого повеления сдвигается. Она вздрагивает. Дерево, словно от натуги, скрипит, вынуждая Чонгука всё же вцепиться как следует в борта. Тэ позади его крепко держит, когда судёнышко набирает скорость, приближаясь к середине озера. У него не хватает смелости даже открыть рот. Магия и всё такое, но чтобы лодки сами по себе плыли по озеру без всякого повеления, потому что Тэхён явно не использовал никакие чары.        — А теперь, — кричит фэйри, стискивая его ещё сильнее, но уже одной рукой, пока второй держится за борт. Слышен стук, с которым чужие ноги упёрлись в дно лодки, — набери как можно больше воздуха!        Сам он вдыхает полной грудью и задерживает дыхание. Подлое, холодное осознание накрывает с головой в тот момент, когда перед носом лодки вдруг начинает заворачиваться водоворот. Большой, глубокий и страшный. Чонгук хватает ртом воздуха и зажмуривается, задержав тот в лëгких. Он ощущает столкновение с магическим барьером, и тот ему кажется довольно мягким по сравнению с тем, что ожидает дальше. Погружение выходит резким, сильным, таким, что едва не выбрасывает из лодки, благо Крылатый его крепко держит, вцепившись в одежду длинными ногтями.        Чонгук опрометчиво приоткрывает глаза, и у него сразу же начинает кружиться голова. Вокруг — лишь водоворот из голубизны, мелких мелькающих пузырьков и тонны воды. Снизу виднеется неясное сияние, но Чонгук даже не рискует смотреть туда — боится, что голова станет гудеть ещё сильнее. Изо всех сил стискивает борта и зажмуривается снова, позволяя волшебной лодке нести их дальше.        Погружение всё продолжается, а Чон чувствует, что у него начинают гореть лёгкие. Воздуха критически не хватает, грудь саднит и распирает изнутри, но он знает, что открывать рот и кричать никак нельзя. Терпит из последних сил, ощущает, как сознание от нехватки кислорода помутняется, но не видит, даже раскрыв глаза, чтобы выход из-под толщи воды вообще виднелся хоть вдалеке. Мрак бессознательности надвигается на него с краёв зрения, темнота постепенно заволакивает, а изо рта рвутся беспомощные пузыри. Больно. Рефлекторно хочется открыть рот, вдохнуть хоть что-то, но Чонгук знает, что сделай он так — погибнет. Мощные руки Тэхёна удерживают, дают надежду на то, что всё закончится благополучно. Он бы не потянул смертного на верную гибель.        Чонгук уговаривает себя продержаться ещё немного. А обморок приближается, мышцы начинает судорожно сводить. Из последних сил и надув щёки, он держится, старается, но чувствует, как грудь и лицо вот-вот лопнут от натуги.        Он выпускает между губ первые пузыри, вихрь водоворота без остановки вертит их в лодке, голова кружится, а грудь нестерпимо жжёт. Чонгук уже паникует без кислорода, хочет закричать и опрометчиво раскрывает рот, выпуская углекислый газ и позволяя пресной озёрной воде залиться в глотку и нос. Больно. Вода теперь давит не только снаружи, но и изнутри. И это состояние длится не так долго, как на самом деле кажется Чонгуку. Вот — он задыхается на неопределённой глубине, думая о том, что так глупо погибнет, доверившись сумасбродному плану фэйри. А через мгновение уже стоит на четвереньках на брусчатке и откашливается от воды.        С волос и одежды струйками стекает вода, из носа и горла — толчками с помощью кашля выходит, но Чон продолжает кашлять и стараться насытиться таким важным кислородом.        Сбоку слышатся голоса, и Чонгук оборачивается. Зрение ещё туманно, его пошатывает и чуть не заваливает вбок. Над ним возвышаются две фигуры: массивная, с освободившимися крыльями, и изящная, тонкая и высокая. Кажется, Чон уже слышал этот голос, да и фраза ему знакома:        — Я ведь говорил, что это — опасно! — возмущённый вскрик — единственное, что слышит смертный перед тем, как слегка потерять сознание и шлёпнуться на мокрую от воды брусчатку.