Glow

      В глаза бьёт яркий свет, когда он только пытается их раскрыть. Это получается с трудом, потому Чонгук поднимает руку и трёт веки, чтобы хоть так попробовать проснуться. Точнее, состояние его мало похоже на сон, скорее, на пустую бессознательность. От тела веет слабостью, мышцы расслаблены, словно он находится в невесомости, веки по-прежнему горят и кажутся неподъёмными.        Но ему удаётся сесть. Закрывает руками лицо и агрессивно трёт, почти не чувствуя давления ладоней. С усилием раскрывает глаза и хлопает ими, чтобы зрение хоть немного сфокусировалось. Ему казалось, что здесь очень светло, но стоит взору прийти в сравнительную норму, как Чонгук понимает — вокруг кромешная темнота. Ни лучика, ни блика свечи, только мрак. Он пустой и тяжёлый, словно ничего вокруг попросту не существует, не является материальным.        Чонгук, вроде бы, сидит на чём-то схожем с гладким холодным полом, а вроде — под ним ничего нет. Сверху — тёмная пелена, так же как и по бокам. Он не понимает ни грамма. Его разум вдруг становится мутным, словно наливается усталостью и сонливостью. Но Чон отгоняет это ощущение, он должен ведь понять, что происходит и куда попал. Это после того опасного подводного перемещения, которое придумал Тэхён? Что случилось? Быть может, смертный всё же погиб в процессе. Задохнулся, позволив в глотку проникнуть беспощадным потокам воды, и теперь его бездыханное тело плавает на какой-нибудь водной поверхности или плывёт, увлекаемое речным течением.        Его передёргивает от таких мыслей, Чонгук даже ёжится и трёт плечи, а прикосновения совсем почти не ощущает. Это точно не реальный мир, Чон чувствует, что находится в другом месте, может, даже в другом времени. Но это не лес Меридиана. Страх от возможной гибели захлёстывает его, заставляя испуганно чаще вздыхать. Снова судорожно оглядывается в поисках хоть чего-нибудь, но не видит дальше собственного носа.        Чонгук пытается встать, а тело, до того почти неощутимое в странном месте, вдруг становится свинцово-тяжёлым, подняться на ноги оказывается невыносимо трудно. Он упрям, и не с первой попытки, но выпрямиться всё же получается. Ноги дрожат, словно их и не получится скоро ощущать. Что происходит? Как Чонгуку выбраться из странного места, и есть ли вообще такая возможность?        Впереди что-то мелькает. Нечто, явно являющее собой свет. Может, это крохотный луч приоткрытой дверцы, через которую получится сбежать из мрака? Сердце бьётся так невероятно быстро и громко, что даже дышать становится тяжелее. Чонгук старается сделать шаг, двинуться вперёд, чтобы найти призрачно мелькнувший блик. Ему становится страшно. Ужас затапливает организм, кончики пальцев кажутся ему такими холодными, словно он долго прикасался к глыбе льда.        Он шаркает ногой по несуществующему полу, но звука нет. Просто пустота. Она повсюду, а оттого становится ещё страшнее, позвоночник пронзает испуганной дрожью, а Чон старается двигаться дальше. Шагает через боль и усилия, ощущает, как холода становится всё больше, словно эти титанические усилия, — чтобы сделать хоть один маленький шаг, — отнимают у тела все силы и энергию.        Свет снова блещет, но сразу исчезает, только теперь гораздо ближе. Он есть, значит, есть шанс выбраться. Чонгук просто так не сдастся, он будет бороться до последнего. Потому что он всё ещё не нашёл Чимина, не вернул его домой. Не выяснил, что вокруг него происходит, не выпытал у таинственных фэйри ответы на свои вопросы, пламенем горящие в разуме.        Он выдыхает, и становится так холодно, что впору появиться пару изо рта, но его нет. Ну, или же Чонгук в кромешной темноте его не видит. Он обхватывает себя руками за плечи и уже откровенно дрожит от озноба, когда свет вновь появляется. Он застывает белой точкой так далеко от Чона, манит своим сиянием. Тот с надеждой прикусывает холодную губу, а потом прикладывает ещё больше усилий, чтобы двинуться вперёд снова.        Свет мигает. Точка, являющая его, растёт, словно таинственный спасительный лучик тоже движется ему навстречу. Он выглядит крохотным, полным надежды светлячком, и Чонгук искренне ему рад. Он усерднее двигает ногами, а точка становится кругом, всё увеличивается в размере. Свет всё ближе, Чонгуку уже приходится щуриться от его яркости. Необыкновенный, словно плавленое серебро.        Свечение начинает заполнять пространство, но оно всё ещё остаётся пустым, пусть и не таким угнетающим, как мрак. Чон продолжает двигаться, думая, что его ждёт там выход, однако свет всё разрастается, становится ярче, агрессивнее, жарче. Холод отступает, Чонгук начинает ощущать конечности и подушечки пальцев. Глаза не выдерживают яркости и блеска. Он закрывает их, отдаваясь на волю таинственного сияния, внутренне ощущая, что то ему не навредит. Оно явилось, чтобы помочь Чонгуку.        Свет, кажется, проникает и в него самого: тело горит, наполняется теплом и силой, а двигаться становится всё проще. Тяжесть исчезает из рук и ног, Чон делает решительный шаг вперёд, ближе к свету, и словно проваливается, забыв о ступеньке перед собой. Он охает, но приземляется на что-то мягкое и до боли знакомое.        Распахнув глаза, он понимает, что находится в спальне Чимина. Так странно. Они с Тэ оказались очень далеко от родного пристанища в лесу Меридиана, как же тут очутился Чонгук? Снова магия и чары?        Он чувствует себя лучше. Начинает оглядываться, искать хоть что-то, что поможет ему выйти из подобия транса после воздействия мрака, но комната вдруг перестаёт казаться реальной. Она словно имеет очертания миража помещения, но никак не является им. Копия, созданная кем-то или же разумом самого Чонгука.        За окном пусто, словно существует только это место и ничего больше. Чон хочет подойти к двери и выйти в коридор, но той тоже не видно. Она просто отсутствует. Позади него вновь появляется свет. Сияние тёплое, ласковое, будто давно знакомое, пусть и только отчасти. Чон оборачивается, но лучи резко пропадают, словно его взгляд вынуждает их прятаться.        За столом у окна сидит его наставник. Он точно такой же, каким его видел в последний раз Чонгук: волосы ниспадают по плечам белокурыми локонами, острые уши проглядывают кончиками между прядей, несколько заколото на затылке изящной серебряной шпилькой. На Чимине та же одежда, в которой он последний раз уходил за пределы дома в лесу.        Чонгук хочет закричать и позвать его по имени, но язык будто присох к нёбу и совсем отказывается ему подчиняться.        — У тебя здесь не получится говорить, — словно прочитав намерение ученика, спокойно отвечает Пак.        И как он может просто сидеть и читать, когда попал в такую ситуацию? Чонгук злится, он размашисто подходит к столу, за которым устроился наставник, и хочет было прикоснуться к нему, но рука проходит сквозь чужое плечо, вынуждая фэйри поднять взгляд.        — Не выйдет, Гук. Ты здесь не существуешь, — качает головой Чимин. — Я создал это место только для того, чтобы передать послание.        Чонгук хочет возмущаться, кричать, трясти наставника за плечи. Ему нужно знать, что происходит, где Чимин, что вообще с этим миром? Он устал от загадок и правил, от тяжёлого ощущения страха за фэйри.        — Я знаю, что ты хочешь знать ответы, — вдруг встаёт Чимин с места и подходит ближе, заглядывая в глаза Чону. Его янтарные радужки сияют, словно сами — маленькие звёзды. — Но тебе не нужно. Ты не должен быть в этом замешан. Я не смогу тебе рассказать так, а сам ты не смей лезть и искать разгадки.        Чонгук насупливается, хмурится и поджимает губы, стараясь так выразить своё недовольство.        — У меня мало сил осталось, — шепчет Чимин. — Я больше не смогу с тобой говорить. Прошу тебя, отправляйся с Тэхёном в Эль, расскажи обо всём их Владыке и забудь даже о мысли, чтобы пойти искать меня.        Настойчивость наставника заставляет Гука опешить и замереть истуканом. Взгляд у Чимина спокойный и немного уставший, волосы становятся с каждой секундой более тусклыми, теряют свой природный золотой оттенок.        — И ни в коем случае больше не надевай тиару, — шепчет Чимин.        Его кожа словно становится тоньше. Наставник бросает взгляд на свою полупрозрачную ладонь и выдыхает.        — Береги себя, хорошо? — улыбается он на памяти впервые так ласково и искренне, протягивает руку и легко прикасается к щеке Чонгука.        Тот хочет схватить фэйри за руку, но у него не получается. Лишь смотрит на то, как серебристой пылью он рассыпается на глазах. Свет меркнет, мрак снова окутывает его, заполоняет всё, что Чонгука окружает, нагоняет холод. Смертный вдруг замечает, что кончики его пальцев сверкают, словно покрытые бриллиантовой пылью. Он удивлённо глядит на сияние, а потом, отчего-то решившись, касается мрака этой рукой. Его тут же отшвыривает куда-то, всё вертится и кружится перед глазами, пока не смешивается в серо-золотую кашу.        Мешанина вдруг смазывается ещё сильнее, а потом становится слишком резко чёткой, складывается в картинку стоящего над ним Тэхёна.        Чонгук стонет и поднимается, стараясь присесть. Горло болит, руки подрагивают, и он припадает к кубку с водой, когда Крылатый подносит тот к его губам.        — Ты как? — осторожно спрашивает он, а Чонгук чувствует, что пока не сможет произнести и слова, потому что горло дерёт, а издать звук кажется неподъёмной ношей. Потому просто кивает и пьёт ещё.        — Как он, спрашивает! — фыркает кто-то рядом, вынуждая Чонгука медленно обернуться.        Голос кажется ему смутно знакомым, потому Гук присматривается и щурится. Перед ним высокий фэйри: он выглядит изящным, статным, за спиной — коса толщиной в кулак. Волосы в бликах свечей отливают каштановым, а внимательные водянисто-голубые глаза оглядывают Чонгука в ответ. Это… это тот фэйри, что являлся Тэхёну в виде фигуры из капель! Он, по всей видимости, принадлежит к народу Соли — необычные фэйри, в жилах которых течёт кровь Нимф. Они ближе всего к природе, обладают недюжинным умом и талантами.        Фэйри подходит и забирает из руки Чонгука кубок, чтобы осмотреть его как следует. Вертит голову смертного, пристально вглядываясь в каждую черту, а потом поднимает недовольный взгляд на Тэхёна.        — Я тебя предупреждал, что смертных переправлять опасно, — строго проговаривает он, а Тэ, словно воронёнок, пристыженно съёживается и слегка возмущённо фыркает. — Он не сможет говорить ещё несколько дней! И всё из-за тебя!        — Нам нужно как можно быстрее добраться до Дома Заката и Высоты, — парирует настойчиво Тэхён, взмахивает руками и принимается обходить кушетку, на которой лежит Чонгук. — Ты должен понять всю важность. Тиара пробудилась.        — Что? — хлопает глазами тот, скрещивая руки на груди. — Да быть не может…        — Может. Сам взгляни, — выдыхает фэйри и вытаскивает драгоценный обруч из кармана брюк.        — И ты таскаешь артефакт в штанах, не удивлён почему-то, — закатывает глаза незнакомец и цокает языком.        — Да, ношу, если захочешь — посмотришь потом и не при детях, — отвечает Крылатый, вынуждая того возмущённо втянуть носом воздух. Он взмахивает пальцами и направляет из кубка в лицо Тэхёна струю воды, заставляя волосы и рубашку моментально намокнуть.        — Потом, Джин-ни, всё потом! — возмущается Тэ, подходя к Чонгуку ближе и поднося тиару к его лицу.        Камешки тут же начинают сверкать, переливаться внутренним, исходящим словно из сердцевины светом. Чон моргает непонятливо, а после замечает, как тот, кого назвали «Джин-ни», моментально бледнеет. Он шагает назад, словно испугавшись.        — Ты знаешь, что это значит? — осторожно спрашивает Крылатый, а фэйри кивает дёргано в ответ.        — Ничего хорошего, Тэхён.

***

       Джин-ни, который, как выясняется чуть позже, Ким Сокджин, носится по кухне своего городского дома, расставляет посуду и греет на огне воду. Чонгук странно оглядывает фэйри, пока Тэхён сидит на высоком стуле и поправляет помятые и местами сломанные из-за верёвки перья.        — Попей тёплого, — произносит Джин и ставит перед Чонгуком чашку с горячим чаем. — Из-за переправы твоё горло повреждено. Ты не сможешь разговаривать несколько дней, и не пытайся, пожалуйста, иначе сделаешь только хуже.        Чон кивает. Сокджин кажется ему радушным хозяином, даже несмотря на то, как раздражённо общается с Крылатым. Кажется, такая манера разговора у них — норма, потому что Тэхён не обижается и почти не обращает внимания на колкости в свою сторону, а Джин не злится на него по-настоящему. Обхватив чашку руками, Гук отпивает чай. Горло действительно дерёт, его щиплет и хочется кашлять. Это из-за того, что он глотнул воды в том водовороте.        Смертный вдруг встречается взглядом с Тэхёном, который как раз рассматривает сломанное небольшое перо из собственного крыла. Они замирают, и Чонгук начинает буквально сверлить его взглядом. Если бы мог, то уже бы дыру проделал во лбу фэйри.        — Не смотри на меня так! — возмущённо вскидывает руки тот и ёрзает на стуле, пока Сокджин накладывает еду. — Даже без возможности говорить, ты всё равно продолжаешь меня доставать!        Чонгук нахмуривается и скрещивает руки на груди. Он злится. Загадок всё больше, ответов — никаких. Ещё эти странные сны… По какой причине Чимин просит не искать его? Почему говорит, что осталось совсем мало сил? Что с ним, где он? Чон ощущает, что даже из-за просьбы наставника не сможет остановиться. Для чего Чимин велит отправляться в Эль — горный замок Дома Заката и Высоты? Он чувствует, что скоро взорвётся от напряжения и незнания.        — Чонгук-и, — присаживается Сокджин за стол и двигает ближе к человеку тарелку. — Дело в том, что мы правда не можем рассказать, как бы ни хотелось это сделать.        — Мне вот вообще не хочется, — бурчит Крылатый, ковыряясь вилкой в тушёных овощах.        Чонгук, злясь на него, хватает небольшую булочку с тарелки и со всей дури запускает ею в голову фэйри. Не моргнув глазом, Тэхён ловит хлеб и, пристально, даже нагло смотря на смертного, откусывает от румяного бочка кусок. Чон лишь фыркает и переводит взгляд снова на Джина.        — Прекрати ёрничать, Тэ, — бранит тот Крылатого. — А если бы сам оказался в такой ситуации? Не хотел бы знать ответов? Ему страшно, происходит невесть что, а никто из окружающих не может ему толком объяснить. Травник его ведь воспитывал, он ему как папа!        Чонгук чуть не давится рагу, кусок кабачка норовит застрять в горле, отчего он принимается кашлять. Джин подаёт стакан с водой, внимательно рассматривая Гука светлыми глазами. Водянистые радужки всё время подрагивают, словно поверхность озера — голубая и глубокая.        — Тише, — похлопывает фэйри его по плечу. — Так что не обижай Чонгука. Он имеет право знать правду.        — Ну, конечно, имеет, — кивает Тэхён. — Вот только никто из нас в здравом уме не произнесёт этих слов вслух, чтобы не познать кары Мороза. Северный Владыка ясно дал понять: что любой, знающий об этом, не сможет ни написать на бумаге, ни произнести лишнего.        Сокджин вздыхает и стучит пальцами по столу, пока Чон продолжает жевать и наблюдать за ними.        — Есть выход, — шепчет он. — Точнее, один фолиант, неподвластный влиянию Ким Намджуна.        Тэхён удивлённо поднимает глаза на Джина, а после мрачнеет и качает головой, протягивая возмущённо:        — Не-ет, Джин, можешь даже не думать об этом.        Чон увлечённо слушает странный разговор.        — Чтобы добраться до Эля, вам всё равно придётся пройти через земли Песчаных, — усмехается он, прикладывая указательный палец к пухлым губам.        — Да к чёрту! Ни за какие коврижки! — отбрасывает вилку Крылатый, явно начиная нервничать. — Ты так и желаешь того, чтобы мне повыдёргивали все перья!        — Ты можешь обратиться к нему, — жмёт плечами Сокджин, изгибая губы в лукавой улыбке. — Он всегда рад тебе.        — Он всегда рад приставить свои когти к моему горлу с того самого дня, как я чудом сбежал! — тычет указательным пальцем в друга Тэхён. — Я не полезу за Книгой Полумесяца!        Чонгук замирает: что за Книга? О чём она? Он переводит любопытный взгляд на Джина, который, посмеиваясь, жуёт свой ужин. Фэйри тут же расслабленно машет ладонью.        — Книга Полумесяца — это писание, созданное одним фэйри, который непосредственно участвовал в событиях прошлого.        «Катаклизм», — думает Чонгук. Неужели они говорят именно о таинственном происшествии давностью в две тысячи лет? Оно связано с происходящим сейчас?        — Этот фолиант не подчиняется ничьим чарам, он живёт сам по себе. Проклятье Намджуна не действует на него, — бурчит Тэхён, вяло продолжая ковыряться в тарелке. — И его можно прочесть. Но сначала достать нужно! — снова начинает беситься Крылатый и указывает вилкой в сторону хихикающего в кулак Джина. — Смерти моей хочешь, дурная рыба.        — Ах я рыба? — вспыхивает тот и щёлкает пальцами, из-за чего тарелка с прекрасным рагу сменяется у Тэ на плошку с рыбьими потрохами.        Он сморщивается весь, как изюм, переводит недовольный взгляд на Сокджина, воинственно глядящего в ответ.        — Никто не виноват, что жители Дома Яркого Света ненавидят тебя. Сам оплошал, — фырчит он, отворачиваясь и обращая внимание на Чонгука. — В общем, у правителя Песчаных жителей есть Книга Полумесяца. Её попросили хранить. И если вы наведаетесь перед переходом в горы к Каракалу, то сможете попробовать прочесть её. Пробуждение Тиары — серьёзное дело. Я бы с удовольствием поведал тебе то, что узнал из истории, а некоторые — на личном опыте, но чары блокируют любые попытки и делают больно.        Чонгук вздыхает и кивает. Он понимает, что и Тэхён, и Джин не виноваты в том, что не способны рассказать Чону всё. И даже противный Крылатый не просто так говорит всю дорогу загадками. У него в душе копится за последние дни так много тревог и переживаний, что уже для них не остаётся места, как и для всего остального. Ни для эмоций, ни для вопросов. Их и без того целая туча. Чонгук чувствует, что устал на сто лет вперёд. Он гоняет по тарелке оставшуюся картофелину и вздыхает.        — Я не пойду туда, — фыркает Тэхён. — Я должен доставить человечка в Эль, а не к Каракалу. Лишаться головы не собираюсь, — он скрещивает безапелляционно руки на груди и отворачивается от Сокджина.        Фэйри бесится и пыхтит, а после опускает с громким хлопком на стол ладонь.        — Ладно! Давай оставим его в неведении. Пусть мучается бедняга оттого, что не знает ни грамма!        — Ему и незачем, — парирует Тэ.        — Ты ведь знаешь, что он имеет право, — хмурится сильнее Джин. — Имеет право знать, что его ждёт дальше.        Тэхён и Сокджин замолкают, видя, как на них смотрит Чонгук — яростно, устало и недовольно. Он поднимается на ноги и указывает вилкой на Крылатого. Грозно держа прибор с наколотой на зубчики картошкой, смертный не сводит взора с него, буравит взглядом, требуя, чтобы тот взял на себя хоть какую-то ответственность за всё случившееся. Если не может рассказать сам, в таком случае, пускай объясняет другим способом.        Тэ в ответ смотрит хмуро, но всё-таки раздражённо цокает языком и отворачивается, бросая:        — Ладно, — тут же снова уставляется на Джина, заправляющего тёмную прядь за заострённое ухо. — Но ты идёшь с нами. Я там помирать не хочу, а Принцесса любит тебя!        Тот хлопает глазами и непонимающе дёргает кончик косы.

***

       Сокджин размещает их с Тэхёном в гостевой комнате, на что Крылатый ещё и возмущается отсутствию нормальных кроватей. Из-за этого получает тяжёлой рукой фэйри по спине и быстро замолкает, устраиваясь на кушетке и уступая Чонгуку узенькую койку у зашторенного окна. Джин возвращается, когда они оба уже лежат на своих спальных местах, и несёт маленькую чашку с чем-то очевидно горячим и пахнущим травами.        — Вот, — протягивает он ту Чону, и смертный с благодарным кивком принимает. — Выпей, должно немного облегчить боль.        На самом деле, он не может сказать, что болит невыносимо. Его разум настолько окутан туманной дымкой от шока и стресса, что не получается даже саднящее чувство в глотке осознать. Оно есть, но где-то на фоне, погребённое под толщей мыслей, по весу равному тонне свинца. Чонгук отпивает глоток отвара и узнаёт травы: репей, гвоздичная лапка, розмарин. Не только облегчит боль, но и избавит от ломоты в теле, вернёт силу конечностям и позвоночнику. Сокджин тоже обучался лекарскому делу?        Он молчаливо поднимает голову на фэйри, словно спрашивает, а тот понимает без слов.        — Ты слышал о Нимфах? — интересуется Сокджин, глядя на то, как из уголка рта Тэхёна стекает капля слюны, ведь тот уже бессовестно похрапывает, устроившись в неестественной позе на кушетке. Чон кивает.        Он действительно слышал об этих созданиях, являющихся сказочными и легендарными даже для фэйри. Нимфы вымерли несколько тысячелетий назад, они были воздушными и волшебными повелительницами морей и озёр. Им было подвластно менять по своему усмотрению погоду, призывать штормы, бури и дожди. Но их не стало.        Чонгук читал о войне с Морским богом, который хотел навсегда запереть Нимф в водоёмах, потому что участились случаи рождения полукровок — фэйри, влюблённые в красоту и могущество Нимф, звали их за собой, вынуждая испытывать чувства и поддаваться им. И от их союзов рождались дети — такие, как Сокджин, — способные управлять водой. Гораздо слабее, нежели сами Нимфы, однако в той же степени являясь полубогами в понимании остальных рас.        Война была разгромной и уничтожающей. Морской бог пал, и последствием его гибели стало исчезновение Нимф, которых тот напоследок проклял. Нимфы больше не могли выходить из воды, они одичали и из великолепных, могущественных существ стали простыми монстрами — без души, без разума и цели. Единственным их желанием стало выйти на сушу и вернуть собственный облик.        И много веков никто не видел настоящих Нимф. Только их потомков — фэйри Дома Соли и Волн. Их правитель — могущественное существо, живущее близ озера, располагающегося прямо в центре всех территорий. Чонгук читал, что тот способен заставить воду расступиться перед ним, не двинув и пальцем, а ещё — что он, являясь прямым потомком Нимф, может менять погоду, как его предки. Но Чонгук не видел ни одного исторического факта, доказывающего это.        — Нимфы были не только сильны, но ещё очень мудры. Целители и травники многому учились у них, передавая знания дальше — своим детям и ученикам. И мы, как потомки Нимф, тоже во многом осведомлены благодаря учениям прошлых столетий. Я многое расскажу тебе о своём народе, если захочешь, но сейчас — отдыхай, — тихо проговаривает Джин и отворачивается от смертного.        Чон допивает отвар, глядя, как фэйри поправляет неудобно свисающее с края кушетки крыло Тэхёна и тихо выходит за дверь. Ему становится немного спокойнее в доме Сокджина, словно он окутан неизвестной, но очень плотной защитной аурой. Здесь безопасно.        Когда он остаётся наедине с собой, то тяжесть размышлений наваливается на Гука с новой силой. Он не может перестать думать о том, почему Чимин пришёл к нему в виде сна, миража, что он имел в виду, когда просил его не искать. Ослушаться наставника — страшно, но ещё ужаснее не увидеть его больше вовсе.        Когда Джин за столом сказал о том, что Чимин для Чонгука — словно отец, это было правдой. Словно родитель, учитель, наставник и тот, кто направляет Гука по определённому пути. Но не это играет роль в решении отчаянно отправляться на его поиски. Чувства, вспыхнувшие не так давно в смертном, пугают его самого, они заставляют смущаться, корить себя за то, что испытывает. Он должен уважать и любить Пака, как фэйри, вырастившего смертного ребёнка, словно своего, однако Чонгук испытывает нечто более глубокое, чем простая привязанность к тому, кто его спас.        Он смущённо потирает щёки и поднимает глаза в сторону окна. Прикасается к шторе, чтобы немного её отодвинуть и взглянуть на звёздное летнее небо, на полумесяц, сияющий призрачным светом с высоты чернильного полотна. Одними губами произносит: «В этот раз я ослушаюсь тебя». Он не может просто забыть и спрятаться. Чонгук не сказал Чимину самого важного в жизни, не объяснился. Быть может, жить станет легче, если он признается.        Стискивает штору, вглядываясь в ночное небо, словно там сможет найти объяснения или след Чимина. Но ничего нет. Вздыхает, зажмурившись, и прикусывает губу. Если Сокджин сможет им помочь добраться до земель Песчаных и откроет таинственную дверь перед Чонгуком, за которой сокрыты ответы на все вопросы, то у него появится больше шансов, чтобы придумать план по поискам Чимина.        Смертный отпускает штору и падает на подушку. Нужно немного поспать. Отвар, который ему приготовил Джин, уже действует, вынуждая тело расслабляться, разгонять вместе с кровью сонливость. Он засыпает, не замечая, как кончики пальцев начинают едва заметно светиться.

***

       Оно близко. Совсем близко к нему. Существо, в котором содержится капля того, что может создать целый океан Теней. Так манит своим присутствием, так влечёт, что был бы у него рот, обязательно скапливалась бы там слюна от нетерпения. Достать каплю кажется нереальным, но присутствует ощущение, что это — лишь начало. Давным давно его лишили источника силы, наказали за самодовольство и уверенность в своих возможностях, заперев там, где нет ничего и даже его самого, пленённого среди пепла и темноты.        Эта капля — только начало. Процесс запустили, сами того не желая. Теперь, когда он необратим, ему остаётся только дождаться конца, того момента, когда слабая смертная душа окажется в его ловушке. У Светлячка не хватит сил, чтобы отгонять мрак раз за разом, свет притягивает темноту, её желание поглотить, уничтожить и напитаться, высасывая всё до последнего крохи.        Светлячок думал, что он хитёр, но не заметил, как своими руками оставил Тёмному дорогу назад. Крохотную лазейку, почти невозможную, но всё же существующую. Он клялся над бездыханным телом, что больше не будет и луча Лунного света, что сердце не дрогнет и не откроется никому. Так и было. По ощущениям времени, которого здесь не существует, но Тёмный знает — оно есть за пределами его клетки, он так и поступал много, очень много лет.        Но он — Свет. Его полная противоположность, его катализатор и пища. Он не может без чистых чувств совсем. В тот момент, когда он лишь приоткрыл свою душу, пошёл отсчёт. Отсчитывались года, месяцы и недели, следом за ними — дни и часы. Скоро останутся лишь минуты и секунды до мига, когда Тёмный снова станет свободным. И ему нужен будет сосуд — чистый и невинный, чтобы до краёв заполнить тот Мраком, составляющим его самого.        Неважно, кто это будет. Тёмный знает, что прав. Он ощущает, как трещит обсидиан на чужих шеях. Тот станет удавкой на глотках тех, кто погубил его в злополучный день, помог Светлячку навсегда предать Тёмного забвению.        Ему хочется посмеяться. Он всегда будет побеждать. Он каждый раз будет возвращаться, сколько бы его не запирали. Его тёмная душа — бессмертна, его Тени — бесчисленны. Как только пробудится Светлячок, Тёмного будет не остановить. И в этот раз он не будет так опрометчив — не позволит ему управлять собой. Больше нет той любви, что сдерживала их годами и веками, больше у Тёмного не будет препятствий.        Он ощущает сияние даже на расстоянии. Светлячку следовало уничтожить тиару, а следом — себя, чтобы больше не было шансов побега. Но он ошибся и в этот раз.

***

       Сокджин обещает, что покажет им Мейв — самый большой город территории Дома Соли и Волн, место, где находится дворец Лариэля у большого озера. И исполняет своë обещание, как только спустя пару дней с помощью заботы фэйри к Чонгуку возвращается голос. К замку, естественно, так просто приблизиться им не позволят, однако насладиться красотами Мейва вполне удастся. Чонгук ещё ни разу не был в больших населённых пунктах, принадлежащих фэйри, потому удивлённо приоткрывает рот, видя толпу, снующую во все стороны сразу.        Джину, чтобы отправиться с ними в путешествие в земли Песчаных жителей, необходимо оповестить об этом на работе. Работает, к слову, он почти в самом центре, в книжной лавке, где хранятся многие издания и свитки. Он реставрирует старые писания по желанию клиентов, восстанавливает с помощью магии особые тексты, имеющие в себе не только важную информацию, но и немалые силы.        Многие старинные свитки содержат чары: от простеньких фамильных рецептов выпечки до мощных, зловещих проклятий. И Джин занимается этим столько, сколько себя помнит. Потому, добираясь к лавке, он решает показать Чонгуку город. Тэхёна они предусмотрительно оставляют дома, потому что Крылатый по-прежнему восстанавливается, и как сказал Сокджин: «Ему лучше сильно не светиться».        Чон подозревает, что тот либо какой-то преступник, либо важная персона среди фэйри, потому что какие ещё могут быть причины тому, чтобы Тэхён не выходил в город. Не просто же в повреждённом крыле дело.        Джин ведёт Чонгука через небольшой, но густо усеянный рынок, держа за запястье, чтобы смертный не потерялся в толпе. Предусмотрительно натянув посильнее капюшон лёгкой сатиновой накидки, он с восхищением разглядывает окружающую обстановку: тут тебе и витиеватые узоры на стенах домов, и плющ, вьющийся, кажется, из ниоткуда по кирпичным стенам зданий, небольшие, бьющие ключом фонтаны, клумбы с красочными, яркими цветами.        На прилавках рынка можно отыскать множество всякой всячины. Гук даже чьи-то косточки замечает, красиво и осторожно разложенные на цветных отрезах, кажется, животных или магических существ. Он читал о талисманах, которые, содержа в себе отголоски силы волшебных созданий, во многом могут помогать их обладателям, но не думал, что когда-нибудь увидит косточки в живую. Чонгук вертит головой, разглядывая рынок Мейва во все глаза, пока Сокджин настойчиво продирается сквозь толпу спешащих по своим делам фэйри.        — Это — городской банк, — указывает он на здание из белого камня, когда они всё же покидают рынок и выходят на оживлённую, но всё же не так сильно, как рынок, улицу. — А там — по левую сторону — моя любимая булочная. Если хочешь, на обратном пути мы туда заглянем и купим вкусного.        Чонгук на всё с удовольствием соглашается, очарованный магией места, где живёт столько различных существ. Потомки Нимф отличаются водянистыми светлыми глазами и довольно бледной кожей, несмотря на палящее июньское солнце, от которого уже сам Гук исходит потом, скрывшись от посторонних глаз под накидкой. Это — мера безопасности для него. Смертных фэйри не любят, особенно те, кто встречался с ними.        Пусть граница Меридиана успешно охраняет мир фэйри множество столетий, однако это не значит, что со смертными эти расы совсем не пересекаются. Изредка случается, что в порты приходят корабли с людьми, которые старательно и надеясь избежать стычки, выпроваживают обратно. А ещё есть маленький остров, где фэйри и смертные живут бок о бок, вот только попасть к нему крайне трудно — суда туда не ходят, а о жизни тамошних обитателей даже сами жители Континента знают только из второстепенных источников.        — Смотри, — указывает на фонтан Сокджин, привлекая внимание Чонгука.        Тот переводит взгляд вслед за рукой фэйри и примечает, что там происходит нечто довольно интересное. Двое сидят на краю фонтана. Мужчина и женщина разговаривают непринуждённо, пока оба то и дело взмахивают пальцами. В самой воде находится маленький ребёнок: его спокойно убаюкивает колыбель, созданная из прозрачной жидкости, и младенец, посасывая пальцы крохотной ладони, дремлет, укачанный, по всей видимости, родителями.        — Он сам её создал, — гордо говорит Джин. — А родители только помогают ему задремать. Во младенческом возрасте фэйри могут неосознанно использовать чары с тем, что им необходимо больше всего. Но это в редких случаях, когда ребёнок очень силён, как и его семья.        Чонгук зачарованно наблюдает за покачивающейся водной колыбелькой, а потом Джин тянет его дальше, увлекая за собой, чтобы перейти дорогу. Они, пропустив повозку, перебегают на противоположную сторону улицы и заворачивают в небольшой светлый проулок.        Джин толкает первую же за поворотом резную дверь, выкрашенную довольно старой зелёной краской. Колокольчик над головой весело бряцает, оповещая о том, что в лавку зашли новые гости. Сокджин проходит сразу в глубину помещения, оставляя Чонгука разглядывать прилавки в ожидании, пока тот вернётся. Гук прослеживает за тем, как фэйри скрывается за дверью, ведущей куда-то вне торгового зала, а сам пока подходит к застеклённым шкафам, ломящимся от обилия книг. Его рот наполняется слюной: долгое время его развлечением являются книги, которые дарят ощущение сказки, дают необходимую информацию, погружают в различные миры.        Чонгук хочет было прикоснуться к стеклу и разглядеть массивный позолоченный том поближе, но вдруг откуда-то раздаётся голос — высокий, словно писк.        — Руками смотреть запрещается! — возмущается обладатель голоса, и вдруг на вытянутую руку приземляется крылатое нечто с очень длинным носом и огромными, в половину лица глазами.        — Простите, — виновато улыбается Чонгук, впервые встречая такого хмурого Пикси.        Пикси есть и в лесу Меридиана, но там они более раскрепощённые, смелые и смешливые. Чон часто встречает их в период цветения вишни, так как для этого народа данное время является большим праздником возрождения. Пикси, видимо, обитающий в этой лавке, сидит на указательном пальце Чонгука, дëргает полупрозрачными крыльями и чешет свой длинный тонкий нос.        — Разве вас, молодой человек, не учили, что сначала нужно спрашивать, а потом — трогать? — строго оглядывает он, взлетая и щёлкая крохотным башмаком по краю капюшона Чонгука.        — Я не знал, что у вас нельзя смотреть экземпляры, — пытается оправдаться Чон, глядя за тем, как Пикси летит в сторону стойки из красного дерева и плавно опускается на шлифованную поверхность. Его маленькие крылья складываются за спиной, блеснув в свете масляной лампы.        — Теперь знаете, — более безразлично отвечает Пикси, поняв, что Чонгук угрозы для его драгоценных книг и свитков не представляет. — Вы хотели что-то купить?        — Нет-нет, я пришёл сюда со своим другом, — отрицательно машет рукой он.        — Не знал, что Сокджин водится со смертными, — фыркает на эти слова Пикси.        Чонгук моргает. Неужели он так быстро понял, кто такой и что из себя представляет Гук? И ничего не успевает ответить, как Пикси из лавки продолжает:        — Он вообще взбалмошный фэйри. Вечно куда-то влезает, но всё это его любопытство сподвигает на поиски приключений.        Чонгук уже даже не слушает Пикси, когда тот начинает диалог с самим собой, потому что: то прячется за прилавком, то улетает в другой конец лавки и оттуда бубнит. Он разглядывает полки с книгами, стоящие у окна, высокие стеллажи с чернильницами, перьями и промокашками. Ему интересно всё, потому что до того не было возможности как следует рассмотреть быт фэйри, то, чем они живут и дышат.        Сокджин выходит в лавку, нахмурившись, следом за ним выходит высокий, с проседью в волосах фэйри. Ему очень много лет, или же тот просто не хочет больше поддерживать жизнь с помощью природной внутренней магии, потому позволяет замедленному старению всё же взять над собой верх.        Фэйри — не бессмертны. Они точно так же могут погибнуть от болезни, от ран или старости. Только старость у них начинается после не одной тысячи лет, и чтобы признать такое существо пожилым, приравняв к похожему у смертных понятию, его возраст должен исчисляться десятками тысяч лет.        Чонгук смотрит на мужчину, вышедшего следом за Джином. Тот что-то вдогонку негромко произносит, вынуждая Сокджина нахмуриться ещё сильнее и обернуться. Они молча буравят друг друга взглядами, а после Ким, развернувшись на каблуках, хватает Чона за запястье и поспешно выходит из лавки.        — Всё в порядке? — удивлённо спрашивает он, когда они стремглав несутся по улице подальше от работы Джина.        — Да, просто старый хрыч всё ещё считает меня сумасбродным юнцом, — фыркает тот, стремясь уйти побыстрее. — Не бери в голову, всё хорошо. Я пообещал вам, что проведу на земли Дома Яркого Света, значит, так и сделаю.        — Я надеюсь, что у тебя не будет из-за меня проблем, — тихо проговаривает Чонгук, когда они оба замедляют шаг, довольно далеко отойдя от лавки.        Сокджин выдыхает и по-доброму глядит на Чонгука.        — Не тревожься об этом, — утягивает он смертного в сторону, чтобы его не сбил летящий куда-то прохожий. — Лучше пойдём возьмём сладких пирогов и что-нибудь погрызть крылатому троглодиту, — фыркает Джин, сворачивая на улицу, по которой они проходили чуть ранее, чтобы добраться до книжной лавки.        Мейв — очень красив. Солнечные блики отражаются от витражных окон домов в несколько этажей, Сокджин теперь идёт не торопясь, позволяет Чонгуку как следует рассмотреть всё. А после, когда вдруг бросает ненавязчивый взгляд на ботинки Гука, охает.        — И как ты вообще в них прошёл такое расстояние? — удивляется фэйри, разглядывая старенькую обувь, а потом, схватив смертного под руку, тащит в сторону ближайшей сапожной мастерской.        Видимо, пребывание в Мейве будет для него намного более увлекательным, чем двенадцать лет до этого, проведённые в лесу. И Пикси тут образованные, пусть и немного странные.

***

       Даже гулкий перестук каблуков не отражается в этом месте эхом от стен, когда он движется по тёмным полуразрушенным коридорам. Он помнит, как выглядело это здание две тысячи лет назад, до того, как Катаклизм уничтожил всё, что было связано с этим краем. Теперь, спустя долгие века, он впервые решает посетить замок, бывший ранее кому-то домом.        Когда-то здесь было светло — огромные окна в пол позволяли солнечному и лунному свету проникать в каждый угол, заливать золочёные потолки и своды, изящную лепнину и фрески на стенах. Повсюду были воздушные шторы, теперь висящие печальными ободранными лоскутами кое-где. Повсюду только темнота. Она угнетает, давит на виски приближающейся головной болью.        Здесь нет вони или запаха пыли, место стало настолько пустым из-за тьмы, что нет ничего абсолютно. Подойдя к двери тронного зала, он неуверенно застывает. Дверь не заперта: одна её створка выломана в битве прошлых дней, вторая едва держится на проржавевших петлях. Дело не в преграде материальной, а в моральном истощении от всего, что связано с этой темой. Он не готов сюда войти.        Даже спустя две тысячи лет не может унять скрежет в груди от болезненных воспоминаний. Это… трудно. Потому что Светлячку не хочется вспоминать то, за что он заплатил болью и кровью. Даже спустя годы он не способен прекратить винить себя. Должен был заметить раньше, должен был предотвратить, чтобы не допустить таких последствий. Если бы он только увидел первые признаки Тьмы раньше, то смог бы Его спасти. Вытащить из болота мрака и густого, чёрного тумана. Но не сумел.        И теперь они оба будут расплачиваться до конца своей жизни. Один — находясь в плену, расщеплённый и разорванный на куски, собранные кучками в чужих обсидиановых амулетах. Другой — испытывая вечную вину, проживая бесконечно долгую жизнь.        Светлячок входит в тронный зал. Здесь тоже пусто и темно. Снесённая крыша замка показывает только зияющую дыру и бурю из пепла и сажи, ураганом вечным двигающуюся над территорией. Болезненно сжав губы в тонкую полоску, он слабо умудряется взглянуть на два трона, стоящих на возвышении. Чёрные, покрытые сажей, пылью и копотью, они стоят одиноко на подиуме, ждут часа, когда кто-нибудь займёт свои законные места. Этому не бывать.        Каким бы виноватым Светлячок себя не ощущал, он не позволит более кому-либо занять эти троны. Этого места больше не существует. Ни на картах, ни в исторических хрониках. Нигде. Только Владыки Домов да он сам помнят, каким был дворец до Катаклизма.        Громкое слово, определяющее всего одного фэйри. Того, кого ближе не было и нет до сих пор, как бы болезненно ни воспринимались воспоминания. Светлячок приближается, заметив, как что-то шевелится. Здесь не должно быть ничего живого, никого, кто смог бы дышать. Любопытно огибает высокий трон с резной спинкой, а после, приглядевшись, замечает, как что-то снова двигается.        У него пропадают всякие слова, как только он понимает. Это — живое существо. Живое, тёплое, спящее голышом среди облаков пепла, присыпанный хлопьями. Хрупкие плечи вздрагивают от холода, но оно не просыпается. Светлячок дрожит крупно, не понимая, как это возможно. Никто не выживет в этом месте, здесь нет силы и плодородия. Как он здесь оказался?..        Подойдя ближе, Светлячок смахивает толстый слой пепла с чужой кожи. Прислушивается к тихому дыханию. Кончики пальцев подрагивают, когда он прикасается к тёплому существу. Глаза Светлячка широко распахнуты от шока и ужаса. Он не понимает. Впервые за свою долгую жизнь фэйри не может осознать, что случилось, почему оно здесь оказалось. Непохожее на других фэйри, ни на одну тварь, живущую на Континенте. Кроме тех, кто поселён за пределами таинственного непроходимого леса, пересекающего Меридиан.        Когда Светлячок к нему прикасается, существо распахивает глаза. Садится резко, оглядывается, а взгляд его — затуманенный. Светло-жёлтые радужки словно застыли.        — Пришёл за мной наконец, — шепчет существо, протягивая тонкие слабые руки к Светлячку, а тот не может прекратить глядеть.        Странное, слабое, но от него веет таким количеством тепла, которое он не испытывал уже тысячи лет. С тех пор, как собственными руками погубил всё, что ему было дорого. Он не сопротивляется, когда существо обвивает тонкими ручонками его за шею и крепко прижимается щекой к груди. Оно обнажено, продрогшее и явно слабое, вызывает у Светлячка желание позаботиться о нём.        Фэйри обхватывает его в ответ, закутывает в полы своего плаща. Воровато оглядевшись по сторонам, словно кто-то здесь может его заметить, он берёт существо удобнее. Светлые волосы падают на чужое лицо, веки прикрывают жёлтые радужки, а Светлячок уносит его прочь, крепко сжимая в руках. Он нашёл жизнь в мёртвом месте, потому сбегает прочь, пока никто не узнал.        Если об этом пронюхают Владыки, они убьют существо, истерзают, допросят. Так не должно быть, нельзя. Оно — светлое и чистое, Светлячок ощущает это всей душой, всем телом, дрожащим от чужого едва заметного тепла. Оно не связано с Ним, никакими нитями, это ощущалось бы всем нутром, настораживая. Оно ждало Светлячка. Сколько столетий? Сколько дней и часов? Спало в ожидании, думало о фэйри.        Светлячок не может бросить существо. Он уйдёт так далеко, как только возможно, чтобы никто и никогда его не нашёл, спрячется в глухой чаще. Пусть знает только Мороз о том, куда тот направится. И тому он не скажет правду о том, как нашёл существо. Никто, кроме него самого, не сможет даже догадаться о появлении.        В последний раз оглянувшись на затхлое, гиблое место, от которого веет смертью и темнотой, Светлячок сильнее прижимает существо к груди, гладит по тёмным волосам и прячет в складках плаща. Они теперь неделимы, оно — самая ценная ценность для Светлячка.