***
Джин вскрикивает, когда внезапный стук в окно будит его — задремавшего возле кровати Виона. Они все по-прежнему переживают за состояние Правителя, но тот исцеляется благодаря Сокджину на глазах. В тонкое янтарное стекло стучится птица, и фэйри опасливо на неё поглядывает. Только рассветает за пределами дворца Песка; Джин же осторожно приближается к окну. Оттуда веет холодом, но не обжигающим, не давящим на глотку, и стоит створкам распахнуться, как на подоконник прыгает абсолютно чёрный ворон. Его перья топорщатся, его клюв приоткрывается и щёлкает. Птица вспархивает, чтобы в следующую секунду приземлиться на плечо спящего Виона. В этот миг в помещение входит только недавно проснувшийся Каракал, застаёт бледного Джина, наблюдающим за таинственной птицей. Её перья будто бы сотканы из тумана, глаза — бездна, и Сокджин ёжится. А в следующее мгновение распахивается клюв, однако, вопреки предположениями, оттуда доносится не низкое карканье, а мелодичный женский голос: — У вас есть только один день. Поторопитесь. Ворон вдруг идёт рябью, искажается, а после рассыпается завитками тумана, прежде чем окончательно исчезнуть в персиковых лучах встающего солнца. Это было послание. Это были предостережение и подсказка. Каракал напряжённо всматривается в место, где до этого сидела на плече Крылатого птица, сжимает челюсть так, что желваки ходят ходуном. — Что это значит? — раздаётся голос Кассандры за его спиной. — Я знаю этот голос, — сипло выговаривает Каракал, а брови его всё сильнее сходятся у переносицы. — Ты ведь тоже, Вион? Ты знаешь его, как никто другой. Сокджин упустил момент, когда Крылатый пришёл в себя. До этого он лежал недвижимо, но после слов старого друга начинает ослабше присаживаться в постели. — Конечно знаю, — хрипит Вион. — Ещё бы я не признал голоса собственной дочери, даже спустя две тысячи лет. — Я не понимаю… — моргает Касс, оглядывая то одного Правителя, то второго. — Погибшая принцесса? — Да, — кивает Крылатый. — Старшая сестра Тэхёна погибла задолго до его рождения. В самом начале, когда Тёмный только отыскал путь к мраку и одной из первых принёс её в жертву, — выплёвывает он, стискивая в кулаке простыню. — Он что-то творит с Тенями. — Вы думаете, он может делать их разумными? — прикусив губу, спрашивает Нимфа. — У него нет такой власти, — слышит он низкий голос подошедшего Намджуна, который, бросив на Джина взгляд, приближается к Виону. От одной секунды, пока их зрачки пересекаются, тело Сокджина прошибает током. — Тёмный никогда не был способен созидать. Такое подвластно только второму Верховному Правителю. — Чимин… — вздыхает устало Каракал и закрывает лицо руками. — Софи передала, что у нас есть всего лишь день, — повторяет послание Джин, задумчиво уставившись себе под ноги. Она торопит их, видимо, дело совсем плохо. Если Чонгук погибнет, Искра закономерно вернётся к настоящему владельцу — Чимину. И тогда они станут равны по силе, тогда Тёмный окажется неуязвимым. Их души слишком тесно связаны, их силы — единое целое. — Что мы будем делать? — моргает абсолютно круглыми глазами Кассандра, она съёживается, ощущая всем естеством тяжесть грядущего. — Понятное дело — нам нужно в Пропасть. Пока Тёмный не обрёл прежнюю мощь, мы должны выкрасть Чимина. Смерть сосуда — дело решённое. Сокджин от слов Каракала морщится, Касс тоже. Чонгук — не просто сосуд. Для них он всё же живое создание, и когда так просто говорят о его гибели… неприятно слышать. — И как мы должны это сделать? — Проведать обстановку для начала, — отвечает Вион, пока спускает ноги на пол. Джин хочет было возмутиться и заставить Крылатого лечь обратно, но решительно вскинутая рука Намджуна его останавливает. Взгляд Правителя Мороза красноречив: Вион решение принял, они снова образуют альянс, который помог в прошлом. И кажется, Джину отведут в нём место не простого солдата. — У нас всего день, нет времени на разведку, — отрицательно говорит Касс. Как только речь заходит о стратегии — лучше неё нет в этом замке никого. Кассандра — не просто сладкая принцесса. Она такой же воин, как и её старший брат. — Есть карты? Хотя бы старые? Намджун задумчиво моргает и кивает — он сможет их достать. Карты доселе не произносимого и не упоминаемого Лунного царства, которые Сокджин никогда не видел. Правитель отходит от койки, с которой уже встаёт Вион, и сразу же покидает комнату. Он размашисто идёт в сторону зала советов, а вся делегация, в хвосте с Каракалом, придерживающим Крылатого, отправляется следом. Джин всем телом ощущает, как наэлектризовываются волоски на его руках, но терпеливо старается сохранить спокойное выражение лица. Оказавшись в кабинете с окнами в пол и огромным столом, Намджун останавливается. Джин уже видел этот стол, когда позволили воспользоваться Книгой Полумесяца, в тот миг не успел толком разглядеть, но теперь может воочию рассмотреть то, как на столе Правителя Песка высечена карта всего Континента. Дом Яркого Света, Дом Соли, Дом Морозов, Дом Заката и Пропасть, а ещё Меридиан и людские территории, о которых фэйри почти ничего не известно уже две тысячи лет. Джун внимательно оглядывает стол, брови его нахмурены, а глаза напряжены. Правитель вдруг взмахивает рукой, когда Каракал кивает одобрительно, а остальные не совсем понимают, что сейчас будет происходить. В самом сердце Континента находится небезызвестная Пропасть. Место, когда-то бывшее их центром, оплотом Верховных Правителей фэйри, самая светлая часть земли — Лунное царство. Намджун складывает руки, устремляя средние пальцы вверх, над его головой складывается осязаемая печать в виде остроконечной снежной звезды, а после фэйри направляет её в стол. Тот скрипит натужно, кажется, даже вздрагивает, и тёмное пятно на карте начинает рассеиваться. Касс подходит поближе, и Джин инстинктивно следует за ней, чтобы получше разглядеть. Морок спадает, вместо чернильного пятна Пропасти появляется большое пространство из света. Каждый рельеф карты оживает, реки становятся движимыми, деревья покачиваются, а горы возвышаются над всем остальным, их верхушки одеты в белую шубу из облаков. Сокджин и Кассандра всматриваются в карту сердца Континента, и он почти ощущает, как шестерёнки в голове принцессы начинают скрипеть и двигаться. — Это, — указывает Намджун на возвышающиеся стеклянные шпили крыши, — дворец Звездопада. Был им когда-то. И если Тёмный не поменял локацию, они, скорее всего, там. Касс кивает и прикасается к магической карте отца. Судя по её удивлённому виду, она впервые видит территорию Лунных фэйри. Ведёт пальцами по тропам, глаза её, цвета чистого янтаря, сверкают, когда она всё глубже впадает в задумчивость. — Мы должны проникнуть к бывшему замку Звездопада, — выдыхает она. — Но если Тёмный там властвует, то не получится остаться незамеченными. — Есть один способ, — вклинивается Вион, которого усадили на стул. — Есть те, кто могут подобраться к нему незамеченными. Он ненавидел нас больше всех, потому что мы не подвластны его чарам, пока находимся в воздухе. Сами Боги нас хранят, они благословили народ Крылатых, дав им способность летать. Касс кивает, она тоже знает это. И снова глядит на карту. Хмурится, обходит стол, чтобы приблизиться к намеченным территориям Дома Соли и Волн. — Если Лариэль предатель, то его земли опасны для нас, — выдыхает Сокджин, понимая, насколько сильно территории сейчас страдают из-за того, на какую сторону встал их правитель. — Это можно исправить, — отвечает Намджун. — У Дома Соли есть наследник. Джин моргает, и тут же за их спинами распахивается дверь, впуская запыхавшегося Ухёна. Тот лохматый настолько, что белоснежные пряди торчат в разные стороны, а заострённые уши подрагивают от волнения. — Он твой наследник, а не Лариэля, — моргает непонимающе Касс, уставившись на Правителя. — Да. Но его мать — родная сестра отца Лариэля, — усмехается Каракал, когда замысел Намджуна становится ему понятен. — Что… Я вообще-то пришёл, чтобы сообщить весть, — мотает головой Ухён, сбрасывая наваждение. — На территории Дома Соли началось. Тени нападают на окраинные и близкие к Пропасти городки и деревни. Следующим будет Мэйв. Джин откровенно вздрагивает. Город, который он так любит. Город, где он вырос. Где провёл столько дней. Судя по тому, какие видения показывала Книга, всё, к чему прикоснутся твари, будет уничтожено. — Если отбить престол у Лариэля, мы сможем остановить Теней? — вдруг хрипло спрашивает он, повернувшись к Намджуну. — Остановить — нет, — отрицательно качает головой тот. — Их ничто не способно притормозить. Но вот дать отпор получится. Сейчас водные слабы, так как их Правитель подвержен влиянию Тёмного, они не смогут защитить себя. Но если новый наследник станет у власти, их силы вернутся и водопады Мэйва снова запоют. Джин выдыхает и поворачивается на Ухёна. Да и не только он, а все присутствующие. Ухён же тушуется от стольких напряжённых взглядов, его уши снова вздрагивают, а тёмные глаза прищуриваются. — Это вы сейчас меня в какую-то авантюру втягиваете… — выдыхает принц Мороза и, как оказалось, Соли и Волн.***
Они решили, что Сокджин и Ухён сами отправятся в земли водных. Им будет тяжело и трудно, особенно, Ухёну, силы которого тоже слишком прочно связаны с Лариэлем, однако Намджун подсказал им — мол, Нимфа сильнее Правителя. Джину слабо, конечно, верится, однако делать нечего. Он знает территорию Дома Соли лучше кого бы то ни было, а ещё является божеством, способным уберечь Ухёна от бед поглощаемой мраком земли. И, конечно, соглашается, а вот принц недоволен раскладом, ведь по праву ему должны достаться земли отца, а не Лариэля. — Это важнее престолонаследия, — осекает его Намджун. Он, напитавшись гневом и силой, словно кажется в разы больше. Мурашки проскальзывают по коже Джина от грозного голоса, который кажется рёвом разбивающихся айсбергов из-за эмоций Джуна. — Это — важнее всего. Ты должен уберечь сотни и тысячи душ от того, чтобы те пополнили армию бездушных, бездумных чудовищ. Ты должен спасти народ матери. Ухён краснеет от злости, но голову покорно склоняет, и Джун почти успокаивается. Он выходит из зала, чтобы приготовить всё необходимое для перемещения в нужное место — а добраться им необходимо в Мэйв. Времени мало, торопятся, спешат предотвратить нечто ужасное. Джин хлопает Ухёна по плечу, словно хочет поддержать, а принц только поджимает губы и отворачивается. Фэйри же даёт ему время, чтобы прийти в себя. В их династиях правления есть кое-что, что имеет огромное значение — магические артефакты. В случае Чимина это была Тиара, в случае Намджуна — ледяное копьё, оставшееся в Доме Морозов. У Каракала — стальные когти, уже отданные Хоупу, как наследному принцу. У Крылатых это кольцо. А вот в народе фэйри, к которым относится Ухён и которых раньше считал своими собратьями Джин, это корона. Средоточие мощи и силы Правителя, которую тот отдаёт своим детям, когда настаёт определённый момент. Такие вещи либо носят с собой, либо оставляют в защищённом месте. Намджун своё может скрывать и оставлять поблизости, Вион носит на руках. А вот Лариэль не может вечно ходить в короне, соответственно, та находится в самом сердце Дома Соли — в Мэйве. Месте, опасно граничащим с самыми ужасными территориями, опасной Пропастью. И, несомненно, Лариэль ощутит миг, когда они с Ухёном окажутся в родных землях. Сокджину, бесспорно, страшно. Много столетий он жил, даже не предполагая о том, кем является на самом деле, и по-прежнему не может осознать факта мощи собственных сил. Он вздыхает, когда выходит из кабинета Каракала. Как там Чонгук? Насколько он истощён? Что происходит с его наставником? Что за чертовщина вообще творится сейчас в землях бывших Лунных? Где Тэ и Хоуп? Почему от них почти нет вестей? Сокджин потирает переносицу и подгоняет себя: им нужно выдвинуться как можно скорее. В Мэйве будет тяжело, там сила Ухёна ослабнет из-за Лариэля, а ещё могут поджидать многие опасности на пути захвата артефакта. Джин шагает по коридору, чтобы добраться до своей комнаты и собрать скудные пожитки. Ему нужны травы, отвары на случай ранений, потому что он понимает: не сможет постоянно применять тот же трюк, что и с Вионом, уж очень много он отнимает сил. Его покои граничат с комнатами, в которых поселился Намджун. Джин замирает возле своей двери, а глядит на соседнюю, так и не решается: сделать ли ему шаг или всё же отбросить затею. Однако что-то сильно тянет и манит Сокджина в сторону спальни Правителя. Быть может, того внутри и нет — занят подготовкой к отправке и затерялся в громаде замка Каракала. Однако, когда фэйри стучит, ему отвечают из-за двери, позволяя войти. Намджун стоит у окна и напряжённо размышляет, белоснежные волосы струятся по спине, пока Джин за ним наблюдает. Правитель красив. Статен, мудр и силён. Он оборачивается на Сокджина, и тот в то же мгновение теряется в пространстве. Каждый раз, когда чёрные глаза Намджуна прожигают фэйри своим вниманием, тот не знает, как себя вести. Сердце снова учащённо колотится и почти подпрыгивает до горла, Джин неосознанно сглатывает, словно старается протолкнуть его обратно за рёбра. — Пообещай быть осторожным, — заговаривает первым Намджун, подходя к Нимфе ближе. — Пообещай. — Я обещаю, сохраню твоему сыну жизнь и помогу достать корону. Сокджин глядит внимательно за тем, как Джун приближается ещё, как становится напротив и прищуривается. — В том я не сомневаюсь. Я прошу тебя быть осторожным. И чтобы вернулся в целости и сохранности. Он сглатывает от слов Правителя. Не может отвести взгляда, ощущает, как ладони предательски потеют, как кончики пальцев покалывает, словно Ким снова гладит ледяную кошку — их связующего. Он обводит лицо Правителя зачарованным взглядом. — В твоей душе вечная зима, — вдруг вырывается из его горла. Кажется бредовым, но почему-то слова возникают именно сейчас, а Джун удивлённо моргает. — Почему? — добавляет Нимфа уже тише, почти шёпотом от волнения и близости Намджуна. — Я Правитель Морозов, — усмехается тот, становясь ещё ближе. — Ты сказал, какая погода на душе у Правителя, такая и в королевстве. Намджун поджимает губы, отводя на мгновение взгляд от взволнованного лица фэйри. Он вздыхает, хочет было уже что-то произнести. — Намджун, что для тебя весна? — спрашивает Джин, склонив голову вбок. Правитель буравит его глазами, словно испытывает на прочность. — Жизнь. — Твоё королевство не выглядит мёртвым. Почему зима? Он не отвечает, а Джин уже хочет извиниться и выйти, но остаётся на месте, не сдвинувшись и на миллиметр. — А для тебя, что весна? — вдруг спрашивает Джун, снова глядя фэйри прямо в центр зрачков. Тот задумывается. Замолкает и напряжённо читает взгляд Намджуна, исследует его. Он хочет услышать, правда хочет и знает, что именно. — Любовь. Сокджин любит весну. Это не просто пробуждение природы после долгой спячки, не просто жизнь и перерождение. Любовь для Джина живёт в цветущих белых деревьях, похожих на облака. Поэтому Мэйв для него не просто дом, а город, целиком сотканный из любви. Намджун вздыхает, а после снова его перебивают: — Потому для меня в твоей душе нет любви. Там стужа. — Зима по-своему красива, — усмехается Правитель и делает шаг назад. — И я не холоден, ты ведь знаешь. Ты хочешь услышать от меня определённые вещи, но сейчас… — Не вздумай говорить, что я просто напуган смертельной опасностью в виде моего Правителя, принявшего неверное решение присоединиться к чудовищу, стоящему во главе остальных тварей, — насупливается Джин. — Я хочу это услышать не потому, что боюсь. А потому, что у меня в душе уже весна. Намджун вздыхает и снова оказывается предельно близко. Прикасается пальцами к гладкой щеке Сокджина, оглаживает и очерчивает линию челюсти и высокую скулу. — Я покажу тебе свою весну, маленькая Нимфа. Покажу, что это такое. Но, — голос Правителя становится ниже, — если ты только вернёшься ко мне живым. И чтобы доказать тебе свои чувства, как только мы победим Тёмного, я заставлю весь Дом Морозов побелеть не от снегов, а от цветущих деревьев. Нижняя губа Джина мимолётно вздрагивает и он решительно кивает. В ушах почему-то звенит, но он это ощущение настойчиво игнорирует, потому что Джун тут же склоняется и касается его губ своими. Горячо, несдержанно, сразу же захватывая их в плен. Он прижимает к себе фэйри, обхватив за талию, зарывается длинными пальцами в непослушные и вечно вылезающие из косы волосы Сокджина, и тот отдаётся Правителю на всю катушку. Обхватывает за шею, чтобы прижаться всем телом, сжимает в кулаке белоснежные пряди. Хочет напитаться чужим присутствием. Они только осознали свои чувства, а предстоит расстаться. И Джин будет обманщиком, если станет утверждать, что совсем не боится. Конечно ему страшно. Потому что он видел в Книге Полумесяца, какие кошмары творил Тёмный и его армия. Они оба могут не вернуться со своих битв и миссий. И Джин этого боится как огня. Он хочет спасти Мэйв, хочет вернуться к Намджуну, который обещает показать ему весну в зимнем королевстве, потому что любит. Пусть вслух пока не произносит, не время ещё и не место, но обещает всё доказать. Шум в ушах нарастает, Джин морщится, потому что бессвязный писк превращается в мелодию. Женский голос напевает, напевает всё громче, набирает силы в голосе, чтобы оглушить Джина. Мелодия медленная и чистая, голос высокий и приятный. Поцелуй они не прерывают, только впиваясь в рот друг друга горячее. Намджун уже стискивает пальцами одежду фэйри, касается подушечками едва оголившейся полоски кожи на пояснице, не скрытой рубашкой. И Джина пронзает электрическими разрядами. Он, конечно, хочет больше, но сейчас себе позволить не может. Мелодия уже просто криком стоит в ушах, и Джин стонет от боли, зажмуривается, обмякая в руках Правителя. Они прерываются, отлипают друг от друга. Учащённо дыша, Намджун внимательно наблюдает за тем, как болезненно морщит нос Сокджин, что-то спрашивает, но за женским голосом Нимфа не слышит. Он старается дышать нормально, и голос начинает стихать, но фэйри уже ощущает: мелодия ещё долго не оставит его разум. — Ты в порядке? — настороженно спрашивает Намджун, заглядывая в глаза. — Да, просто голова закружилась. Головокружение и правда присутствует, но звон до конца так и не стихает в голове, а мелодия то и дело возникает, раздразнивая сознание. — Ну, мы выдвигаемся или что? — вторгается в комнату отца Ухён, заставая там вцепившихся друг в друга Намджуна и Джина, на что те сразу же отходят на шаг в сторону. — Потом, всё потом! Сначала война с тёмными силами, все признания и любовь оставим напоследок! Ухён хватает Джина за плечи и, тоже, по всей видимости, смущённый увиденным, выволакивает из покоев отца.***
Чонгук чувствует себя сломанной куклой. В нём почти не осталось сил. Загадка, заданная Тёмным, всё никак не обретает чёткость в голове, никак не получается найти на неё ответ. И всё потому, что после каждого визита к Юнги его тело ослабевает. Чон и правда подозревает, что так влияет на него тьма, которая исходит от Тёмного, его сила разрушает Чонгука изнутри и снаружи, проникая в каждую пору и впитываясь в органы вместе с кровью. Он настолько обессилел, что упал на холодный каменный пол и не в состоянии даже сесть, а потому лежит, ворочаясь от беспокойной дремоты. И ему снится сон. Если честно, в последние недели и, тем более, дни, Чонгук ненавидит сны. Они слишком большую роль сыграли во всём происходящем, так что каждый теперь вызывает массу подозрений и страхов. Он в абсолютной темноте, его глаза даже болят от чёрного мрака, который кажется настолько густым, что даже можно потрогать руками. Он поглощает его силу тоже. А потом Чонгук слышит песню. Чимин пел ему эту колыбельную, когда Чон был совсем маленьким, но даже сейчас каждый звук и переливы голоса наставника дарят ощутимое тепло, согревающее замерзающего Чона. Он трёт свои плечи пальцами и принимается напевать колыбельную тоже, в унисон с Чимином из своего сна, повторяет простые слова снова и снова:— Яркий лучик поутру,
Он разбудит детвору.
Принесёт в наш дом тепло,
Всем теням в углах назло.
Чонгук повторяет куплет раз за разом, снова и снова, даже если его голос неистово дрожит. Морок, в котором находится Чон, слишком холоден. Промозглость забирается под кожу, Чонгук даже в темноте знает, что почти каждая клеточка его тела покрыта чернильными рунами, за исключением места, где бьётся сердце. Он чувствует, как завитки распространяются, захватывая его. Ещё немного, и трещин станет слишком много. Они уже касаются челюсти Чонгука, выжигая свои очертания на его смуглой коже.— Яркий лучик поутру,
Он разбудит детвору.
Принесёт в наш дом тепло
Всем теням в углах назло, — снова повторяет нараспев Чонгук дрожащим от холода голосом и почему-то не может вспомнить продолжение. И это кажется таким важным, таким нужным сейчас, что начинает раздражать.
— Яркий лучик… — пытается продолжить Чон, но начинает заново. Сглатывает сухость в глотке, зажмуривается и принимается разбито шагать сквозь густой, вязкий мрак. — Он красивый, как цветок, — слышит голос — любимый, убаюкивающий, родной, но понимает, что спать сейчас ему совершенно точно нельзя. — Он красивый, как цветок, — повторяет за Чимином Чонгук. — С Запада и на Восток. Он горяч, спасёт от бед… Чонгук запинается на предпоследней строчке и кашляет от нехватки жидкости во рту. Хочется пить, язык опухает и горит, будто кто-то намерено пытается ему помешать допеть. — Он горяч, спасёт от бед, Новый день несёт… — и снова запинка. Снова глотку сводит болью, как тогда, когда Лариэль им управлял. Они не дают ему дополнить детскую песенку, с помощью которой Чимин убаюкивал Чонгука в нежном возрасте. И это может значить только то, что песенка — очень важна для него и того, что происходит. Быть может, она содержит в себе ответ или подсказку для разгадки.— Яркий лучик поутру,
Он разбудит детвору.
Принесёт в наш дом тепло
Всем теням в углах назло, — настойчиво, срывая голос, продолжает вторить голосу Чимина он.
— Он красивый, как цветок,
С Запада и на Восток,
Он горяч, спасёт от бед,
Новый день несёт рассвет, — Чонгук последнее слово уже хрипит, перед тем как упасть на колени и закашляться.
И вдруг рывком просыпается, кашляя и в реальности. Рядом с ним клубятся тени, а в голове — только мелодичный голос Пака, который с лаской пропевает ответ на последнюю загадку Юнги. — Это рассвет, — сипит Чонгук, едва способный присесть, когда Софи оказывается рядом. — Но где я найду рассвет в месте, которое полностью состоит из темноты? — отчаянно поднимает Гук на неё взгляд. Ощущает безысходность, то, как его надежды рушатся. Как он предоставит Тёмному доказательство, что должен дать? Если даже со второй загадкой было полегче… то ответ на эту — не знает, как преподнести Юнги. Закрывает лицо руками и почёсывает пальцами узоры, уже приближающиеся к щекам. Больно. Отчаяние захлёстывает его с головой. — Чонгук, — зовёт его Софи. — Ты должен понять, что такое рассвет. — Рассвет — это восход солнца, — раздражённо рявкает Чон, не глядя на неё и едва сдерживая слёзы, всё грозящие пролиться от досады и муки внутри. Он чувствует, как умирает, Чонгука не обмануть — ему остались, возможно, считанные часы. — В прямом своём смысле — да, — кивает Софи. Она совсем не обижается на резкость сосуда. — Подумай ещё. Скоро Тёмный закончит приготовления к балу. Чонгук провожает Софи взглядом и снова бессильно падает на холодный камень. Его тело пробивает зябкой дрожью, дыхание от холода всё время сбивается, кажется неглубоким. Софи снова оставила свечу, и Гук уставляется на пламя, потирая рукой себя по плечу в попытке согреться. Даже пальцы ощущаются одеревеневшими. Чонгук… не хочет умирать. Но он должен сделать всё, чтобы освободить Чимина, чтобы дать остальным шанс исправить то, что уже натворили и чем рискнули. Он виноват перед всеми: перед Чимином, Тэхёном, Хоупом и Джином. Все Правители и все фэйри сейчас в ужасающей опасности из-за того, что Чонгук ослушался наставника и пошёл на поиски, поддавшись уловкам Лариэля. И не может скидывать всю ответственность только на подлые манипуляции. Чонгук зажмуривается, выдыхает через рот, и выдох его всё время судорожно прерывается. Он должен протянуть ещё немного, дать ответ на проклятую загадку и утереть Тёмному нос. Тогда-то Юнги придётся сдержать своё слово и отпустить Чимина. Чонгук треснет окончательно и вернёт силу законному владельцу. В горле встаёт комок — у них что, даже не было шанса? Несмотря на взаимность чувств? Чимину будет больно, но фэйри, вероятнее всего, всё понимает. И риск. И то, на что Чон ради него идёт. Чимин должен продолжать жить и бороться. Он — прекраснейшее, что с Чонгуком случилось. Пак поселил в него не просто Искру, а подарил настоящую душу, позволил мечтать, жить, любить. Сильно, от всего сердца. Но вдруг всё же слёзы срываются из глаз. Не хочется. Не хочется погибать! Не тогда, когда Чимин по сути ответил ему взаимностью, не сейчас, когда все в такой опасности. Чонгуку больно даже думать о том, что он никогда больше не сможет прикоснуться к Чимину, упасть в его объятия и сказать прямо в губы о том, как от фэйри без ума. Он не сможет увидеть Джина, не сумеет извиниться за свой поступок перед Тэхёном и Хоупом. Не сумеет сделать больше и шагу. Чонгук плотно стискивает челюсть и беззвучно оплакивает почти потерянную жизнь. Больно до одури, и он позволяет себе минуту слабости, чтобы дать вырваться эмоциям. Даёт мгновения, чтобы оплакать себя. А после вытереть лицо и встать на ноги. Потому что так будет правильно, потому что он должен. Потому что Чонгук — последняя надежда друзей, наставника, целого Континента, населённого разными существами, которые в случае неудачи погибнут и канут в бездну мрака, устраиваемого Юнги. И тут его озаряет. Чонгук сразу же прекращает плакать, его глаза распахиваются, и он слабо садится. — Рассвет, — хрипит пустой комнатке и огарку свечи. — Рассвет. Надежда. Стискивает свою потрёпанную одежду в кулаке. Ответ. Он всё-таки его отыскал.***
Солнце поднимается над горизонтом, оповещая обитателей Континента о начале нового дня. Сокджин стоит у бескрайней пустыни, и горячий воздух бьёт прямо в лицо, рядом с ним серьёзная Кассандра тоже глядит вперёд, пока ожидает тех, с кем ей предстоит пройти долгий путь. Они молчат, понимая всю серьёзность положения. Джин вздыхает, глядя на красно-оранжевый восстающий диск, кажущийся раскалённой бляшкой в серости утреннего неба. — Всё будет хорошо, — с надеждой выдыхает принцесса, вдруг хватая Джина за руку и сжимая её в своей. — Мы справимся. И не подведём никого. Сокджин кивает и старается ободряюще улыбнуться старой подруге. Та зеркалит его выражение лица. Им обоим страшно, но делать нечего: опасная игра уже началась. И исход будет ясен только после того, как все игроки выложат свои козыри на стол. Джин — тёмная лошадка в этой партии, никто, отчасти даже он сам не знает, на что способен. Из ворот дворца появляется остальная делегация, и Касс устало вздыхает: им всем предстоит долгий путь. Джину и Ухёну — в Мэйв, который находится в опасности захвата земель Тенями. Погибли уже фэйри, могут погибнуть ещё больше, а для них двоих важно дать им шанс отбиться и научить, как правильно бороться с чудовищами, вырвавшимися из обсидиановой тюрьмы. Ухён подходит ближе и подвязывает длинные белые волосы чёрной шёлковой лентой, оставляя лишь короткую чёлку обрамлять лицо. Оглядывает беспокойно Джина, а у того снова начинает звенеть в ушах. И мотив колыбельной, услышанной в собственном сознании и взявшейся неизвестно откуда, раздражает. Однако почему-то от взгляда на собранного, взрослого и больше не дурачащегося принца Мороза и Соли, раздражение иссякает. В нотах появляется доля нежности, сокровенной любви, Джину незнакомой, но такой горячей и верной. Фэйри мотает головой и сбрасывает наваждение, оно кажется ему подозрительным и странным. К Кассандре приближается Намджун, становится по одну сторону и глядит на Джина и своего сына. — Мы дождёмся возвращения Виона и его воинов здесь, а после направимся сразу в Пропасть, — поясняет Правитель. Несколькими часами ранее им всё же удалось отправить послание в Дом Заката, и теперь Вион там. Он всё ещё слаб, но отказывается сидеть сложа руки, именно поэтому, через боль и с не до конца восстановившимися крыльями, помчал в Эль, чтобы собрать Крылатых. Воины — они только такие. И какими бы ни казались, даже самый маленький фэйри из Дома Заката и Высоты с ранних лет держит в руках и зубах оружие. Вион уже собирает армию, то же делает Каракал, то же будет делать Намджун. События двухтысячелетней давности всё же повторяются, только теперь Джин не наблюдает за ними со стороны, а является непосредственным участником. Страшно. Жутко. Не хочется погибнуть. Не хочется кого-то потерять. Но Сокджин берёт себя в руки и кивает Намджуну. А после поднимает руку, чтобы водяная кошка приблизилась к Правителю, тут же начиная ластиться к его белым одеждам. — Она будет рядом, пока я не… — слова не получается из себя выдавить, но Джун понятливо кивает. А сам, не обращая внимания на Касс и сына, подходит к фэйри ближе. Снимает с шеи амулет в виде голубой пятиконечной звезды и надевает на Джина. Ухён отводит напряжённый взгляд и сжимает губы, а мелодия снова начинает почти вопеть в ушах Нимфы. — Пусть хранит тебя. Раньше она тоже хранила дорого для меня фэйри, — тихо произносит Джун, а после отходит. Сокджин кивает и не прощается. Они ещё все встретятся в одном месте в нужное время. Прикасается к амулету и бережно прячет тот под рубашкой. А после взмахивает рукой: это он тоже вспомнил. И данный способ передвижения отличается от привычного водоворота, но ведёт прямиком туда, куда хочет Джин. Ухён идёт первым, даже не обернувшись на отца, и фэйри это напрягает. Однако Сокджин всё же, бросив последний взгляд на Кассандру и Намджуна, уходит следом за ним, чтобы портал за их спинами с плеском растворился и обрушился на песок потоком чистой воды.***
Тэхён изворачивается, прежде чем снести очередной твари голову. Он, взмахнув лезвиями-перьями, пронзает второго монстра насквозь, а после с отчаянным криком тянет оружие вверх, чтобы рассечь кучнистое тело, состоящее из прогорклого чернильного тумана, пополам. По вискам и шее струится пот, он устал, а крылья в наземном бою немного неуклюжи и неудобны в манёврах. Хоуп где-то рядом, Тэ ощущает тепло его чар — древних, тех, которыми пользовались очень давно. Он замечает среди кучи Теней всполохи рыжего пламени, которым Хоуп наградил свой изогнутый клинок. Фэйри вскрикивает, отбиваясь от чудовищ, рассекает их пламенем с такой мощью, что сам кажется огнём. И Тэхён боится. Им многих усилий стоило пробиться на территории, захваченные Тёмным. Они пробрались на территории Пропасти еще много часов назад, но всё равно попались в лапы чудовищ, населяющих это место. И не только они. Ближайшие деревеньки и города Дома Соли, которые попали под удар тварей, оказались похожи на склепы: полная тишина, почти полумрак, зависший туманом над узкими улочками, ни единой души. Потому что все оказались поглощены чудовищами, насланными Тёмным. Тэ и Хоуп не нашли ни одного живого жителя, возможно, половину они перебили, пока сейчас сражаются, а что им ещё остаётся делать. Он пробивается к Хосоку, чтобы прикрывать его тыл. Ещё немного. Немного, а потом что? Обессилевшие и уставшие, они борются из последних сил. Теней слишком много, им не выстоять вдвоём… Тэхён отрубает одному чудовищу лапу, которой тот собирается его цапнуть, а после продолжает прорываться к уже сдающему позиции Хоупу. — Хо! — выкрикивает отчаянно Крылатый. Он должен быть близко в миг, когда их жизни могут оборваться. Он должен быть рядом. Рядом с ним. Хосок оборачивается, показывая повреждённую сторону лица. Там, где раньше красовался шрам от их стычки — кровавое месиво из-за когтей Тени. Глаз опух и заплыл, из рассечённой брови безостановочно струится алая кровь фэйри. Хоуп тоже старается рвануть навстречу отбивающемуся от тварей Тэхёну. Между ними остаётся всего несколько метров, когда Тень хватает Тэ за крыло. Ему даже не взлететь — слишком много тварей их окружает. Слишком густая толпа, негде развернуться, чтобы сманеврировать и взмыть в воздух. Неужели они здесь умрут? Неужто так окончится их с Хоупом судьба? Тэхён отчаянно глядит в лицо старому другу, в лицо фэйри, которого знает много столетий, которого любит всей душой, но, кажется, даже не успеет об этом поведать. О том, что разорвал помолвку с Кассандрой из-за него и чувств к нему, потому что понял: не сможет жить с женщиной, которую не любит. Пусть лучше один. Несчастный, но не окольцованный чужими руками. Тэхён искривляет губы, понимая, что к первой твари присоединилась её сестрица, они валят Тэ наземь, а со стороны Хосока слышится вскрик. И вдруг всё замирает: Тени останавливаются, застывают безвольными тучами-тушами, что даёт Хоупу возможность броситься к Крылатому. Тот стряхивает с себя когтистые лапы и ощущает, как некоторые своими острыми пальцами повредили крылья. — Тэ, — выдыхает Хосок, падая рядом и взмахивая тонким хвостом. Подхватывает подмышки, вынуждая встать, а после они слышат шаги. Некто приближается к ним, он тяжёлой поступью оповещает о своём появлении. Оба фэйри оборачиваются на фигуру в тёмном плаще, а после нахмуриваются, когда тот скидывает капюшон, позволяя взглянуть на серое, почти безжизненное лицо, половина которого сокрыта под фарфоровой маской. — Да у нас высокопоставленные гости, — каким-то потусторонним голосом заявляет Лариэль, и губы его искажает звериным оскалом. — Что же, сегодня у Тёмного праздник и мероприятие. Он будет рад даже незваным гостям. Особенно, двум принцам. Двум наследникам фэйри, чьи родители на две тысячи лет заточили Тёмного в обсидиан. Тэхён терпит жгучую боль в крыльях и подхватывает прихрамывающего Хосока за пояс, пока Лариэль, приподняв руку и оглядывая замерших чудовищ, хищно улыбается. — Добро пожаловать на бал, — дико хохочет Правитель Дома Соли, прежде чем щёлкает пальцами. Тени снова приходят в движение, охватывают двоих фэйри в кольцо и рычат даже не как звери — мерзким булькающим хрипом исторгают из горла звуки. Тэхён старается укрыть Хоупа крыльями, но не выходит. Твари, слившись в единый непроглядный мрак, затапливают их обоих: накрывают волной, будто цунами, охватывают сразу всё, не позволяя даже попытаться отбиться. Единственное, что успевает сделать Крылатый, прежде чем их совсем затягивает в водоворот темноты и мёрзлого, затхлого воздуха — хватает Хосока за руку и изо всех сил переплетает их пальцы. Чтобы не разделили, чтобы ещё немного перед гибелью ощущать тепло чужой кожи.