No church on sunday

Хижина встретила их отнюдь не приятной прохладой. — Я затоплю хибачи, — Сенку отпустил руку, с лёгкостью на сердце подметив, что та окончательно перестала дрожать. — А пока садись и накройся одеялом. Ген послушно расположился на краю кровати и робко накинул одеяло на плечи. — Главное — руки прикрой, — пока Сенку возился с печкой, Ген медленно переводил взгляд с одного предмета на другой. Абсолютно ничего примечательного, по чему можно было бы определить личность живущего здесь человека. Как и полагал Асагири. Повисло молчание, но оно не было напряжённым. Ген с удовольствием нежился в тёплом коконе, Сенку же был занят своими мыслями. В голову снова начали приходить новые вопросы, только теперь все они относились к человеку, которого он видел лишь второй раз в своей жизни. Почему он занимался самой грязной и тяжёлой частью жертвоприношения? Нет, очевидно, что это было не по собственной воле — это с лёгкостью доказывало его полуживое состояние. Но чем он так провинился? Может, это связано с его фокусами?.. Спустя полчаса тишина потихоньку начала казаться противоестественной. Сенку неспешно промывал рис, когда Ген осторожно начал: — Спасибо тебе, Сенку. Ты очень добр, и всё же… зачем ты это делаешь? — В смысле, зачем? — Сенку повернулся к мужчине. Тот смотрел подозрительно и в то же время как-то пугливо. Словно не верил, что кто-либо может проявить к нему банальную заботу. Неужели он настолько одинок? — Разве это не естественно — помочь человеку, которому нужна помощь? Ген, казалось, был поражён до глубины души. — Но… но зачем тебе… — Ха, мне это, по сути, незачем. В этом ты прав, — Сенку хмыкнул, перекладывая промытый рис в кастрюлю. — Но… Хм, — он снова повернулся к фокуснику. — Ну, вот у тебя есть человек, о котором ты заботишься? — Да, — Ген мягко улыбнулся. — Позавчера я упомянул в нашем маленьком разговоре Суйку. Она ещё совсем малышка — всего восемь лет, — сизые глаза погрустнели. — Три года назад, во время войны с деревней Касеки погибли оба её родителя. Отец — в сражении, мать… — он чуть сгорбился, тяжело выдохнув. Сенку еле заметно кивнул, показывая, что он всё понял, и Ген тихо продолжил. — У неё не осталось никого, кто мог бы о ней позаботиться. Ни одного родного человека. А я… я всегда очень любил её. Она самый светлый человек из всех, кого я знаю. Пока она ещё ребёнок, и мне так сильно хочется, чтобы в ней сохранился этот свет, — в противовес этим словам его лицо помрачнело. — Его так сильно не хватает в этих краях. Что-то ёкнуло внутри Сенку. Перед собой он видел потерянного, казавшегося таким маленьким и беззащитным сейчас человека. Смотря на него такого было сложно поверить, что тот же Асагири Ген на страницах книги убеждал две враждующие стороны в необходимости заключения мира, никому не показывая и крупицы своего страха, полностью уверенный в своём даре. Можно было только гадать, насколько тяжело он переживал тот период своей жизни… Но Сенку быстро вернулся к своей первоначальной мысли. — Ну вот. Для тебя, похоже, было естественно взять её под опеку, — губы приподнялись в ободряющей улыбке. — Иногда какой-то веской причины для помощи кому-либо попросту нет. Ты не был обязан это делать, да и никакого вознаграждения за это, подозреваю, не получил, — Ген тихонько фыркнул. — Но почему-то сделал. Просто… чувствуешь, что так нужно, наверное. Внутреннее чувство подсказывало Гену, что этот человек не часто и с трудом говорил о том, что касается глубины человеческих взаимоотношений. На такую мысль наводило чересчур озадаченное лицо. Но в ту же минуту ему пришла уверенность в том, что Сенку — искренний, добрый человек. «Он бы точно понравился Суйке», с теплом на душе подумал мужчина. Аспирант поставил рис на только-только разогретую печь, сел рядом с фокусником. Только отойдя от источника тепла, тело пробрало колючими мурашками из-за разницы температур. — Холодно… — Сенку съёжился, обнимая себя руками. — Ещё март не закончился — конечно, сейчас холодно… — Ген слабо улыбнулся. — Хотя на улице чуть теплее, — его взгляд остановился на окошке. — Ты, наверное, чаще бываешь в южных землях, я прав? — Ну, да, — иронический смешок чуть было не вырвался из него. Места южнее Киото он в жизни не посещал. Ну, разве что только за границей, и то всего-то пару раз. — Моя родина находится на острове Кюсю. Но я там не был уже много лет. Сенку не знал, зачем это сказал. Просто промолчать было бы не так уж подозрительно, к тому же он сам не любил ложь, но… Казалось, в этом мире ему не прожить без неё и дня. И всё же пугало то, как очередная маленькая неправда с каждым разом становилась всё естественнее. — Вот как, — почти прошептал в ответ Ген, не отрывая глаз от окна. — Сколько тебе лет? — Двадцать четыре, — он ждал ещё какого-нибудь вопроса, но его не последовало. Странно, но молчать не хотелось. — А тебе? — Скоро будет двадцать шесть. — О, и когда у тебя день рождения? Ген резко повернулся и зыркнул на него удивлëнно и будто бы чуть подозрительно. Такая реакция была совсем уж непонятна Сенку. — Я спросил что-то не то?.. — Нет-нет, — легко, но суетливо замахал руками фокусник. — Просто это… У меня так давно никто не спрашивал об этом, — грусть, красивая и нежная, украсила не только губы, но и слегка прикрытые глаза. На его лице так и читалось тоскливое увлечение собственными воспоминаниями: на нём отпечатались и ласковый свет, и безжизненная пустошь. Можно лишь гадать, чего из них больше в эту самую минуту. — Ну так?.. — мягко надавил Сенку, с каждой секундой всё сильнее желающий получить ответ на не такой уж и важный вопрос. Забавно, как ожидание усиливает желание. — Первого апреля. «А сейчас какое число?» — чуть было не спросил он в ответ, но вовремя спохватился. М-да, придётся узнать об этом несколько другим способом. Хотя… Во всяком случае, уже хотя бы можно быть уверенным: сейчас вторая половина марта — как и в его реальном мире. Сенку предпочитал думать о том, что находится он в точности таком же таймлайне, то есть, учитывая, что, когда он очутился здесь, в его мире ночь повлекла за собой двадцать седьмое марта, а значит… Двадцать девятое марта. Через три дня наступит апрель, а с ним и двадцатишестилетие Гена. Если его теория верна, конечно. И всё же вопрос о точном местоположении деревни Ибары всё ещё оставался открытым. Если дни здесь соответсвенны реальным, то местный климат и вся окружающая его природа указывали на самый отдалённый север Японии. Но даже так это абсолютно столь же фантастично, сколь и вариант с альтернативной системой климатических поясов. Мозг услужливо напомнил ему о том, что в Японии хвойные растут только в горах на Хоккайдо. А сколько он не бродил по лесу в прошедшие два дня — ни на какие существенные возвышенности и намёка не было… — Сенку, — голос звучал настолько тихо и аккуратно, будто хозяин его чего-то боялся: то ли спугнуть, то ли оборвать своей репликой нить размышлений. Отчего-то именно в этот момент Сенку захотелось увидеть Гена в роли фокусника непосредственно в момент его сольного выступления. Как бы выглядел этот человек в естественной для него среде и обстановке? Насколько ярко бы светилось его лицо? Улыбались бы его глаза?.. — Кажется, вы сильно задумались о чём-то, но- — Да, — усмехнулся он, поймав себя на том, что, кажется, последние несколько секунд смотрел на необыкновенной красоты глаза. — Но… вы не забыли о- — Каше! Чёрт подери, — Сенку вскочил с кровати и едва ли не подлетел к печке, молясь чёрт пойми кому, лишь бы рис на дне не пригорел. Быстро открыв крышку с плотной тканью в руке, он облегчённо выдохнул, перемешав рис и убедившись в том, что всё в порядке. — Спасибо, Ген. — Не за что, — к счастью для фокусника, Сенку не заметил на лице позади лёгкого румянца, столь запросто вызванного одной лишь скромной благодарностью и собственным именем, произнесённым его голосом. Тихим, но таким сильным, грудным, тембрально окрашенным голосом. Он не был слишком низким, но была в нём какая-то особенная глубина, вмиг заворожившая Гена и заставившая его нервно сглотнуть. Поэтому, только Сенку обернулся, как он тут же заставил нацепить на себя маску безразличия. Это было просто — за столькие годы та успела чуть ли не прирасти к его лицу. — Ещё минут пять. Ген безмолвно кивнул, вежливо улыбнувшись. А потом он почувствовал на себе внимательный вгляд. — Ген, могу я спросить… откуда у тебя этот шрам? — палец робко указал на щёку и коротко прошёлся вниз, как бы обводя контур линии, уходящей за воротник. Сенку не мог не задаться вопросом, где же она заканчивается? — Я, — он весь сжался, на лице отразились мерзко пульсирующие боль и паника. — Я не могу сказать. Повисло тяжёлое молчание. Для фокусника десять секунд ощущались как вечность, всё это время раздавливая душу проносящимися воспоминаниями. Прошло уже пости одиннадцать лет, но, закрывая глаза, он видел тот день так, словно то было вчера. И в снах всё ещё мелькали мотивы кошмара, что был явью, и это доказывала длинная, безобразная полоса шрама, ломано извивающаяся на нежной коже. — Я болтаю лишнее. Прости, — полушёпотом произнёс Сенку, вытаскивая мужчину из болота воспоминаний. — Нет-нет, вы же не… то есть, ты не знаешь, что… — Ген отчаянно искал подходящие слова, напрягаясь всё сильнее, но Сенку поспешил успокоить его. — Всё в порядке. Я больше не буду спрашивать об этом, — он как мог подбодрил мужчину улыбкой. — Мы можем поговорить о чём-нибудь другом. Ген не ответил, но его глаза загорелись нежным блеском, так выражая свою молчаливую благодарность. Следующие секунды тишины уже не давили на него: за это время тело полностью расслабилось, а в голову пришла удачная, по его мнению, тема для разговора. — Ты изучаешь растения, так? — Да, — полувопросительно ответил Сенку. — Расскажи мне что-нибудь о цветах. Аспирант слабо улыбнулся, принимаясь рыться в чертогах памяти. Вскоре отваренный рис был готов, и, раскладывая простенькое блюдо по тарелкам, Сенку не прерывался в своём монологе. Он говорил подряд всё, что знал; рассказывал о диковинных растениях, что видал в далёких землях. Уже сидя за столом и поедая рис, Ген впервые внёс свою реплику, поведав о чудесном языке цветов. Хотя Сенку и называл про себя эту тему «чепухой», он таки признался себе, что слушать Гена было крайне интересно. Тот и правда был потрясающим рассказчиком, с лёгкостью захватывающим всё внимание собеседника. Всего через какие-то пару минут он и забыл, что буквально только что был главным рассказчиком. Тарелки опустели; и внутри, и снаружи было так тепло, уютно. Ген сыто улыбался, ещё ярче сверкая своими небесными глазами, хотя, казалось бы, куда ещё. — Ген, у вас здесь растёт сакура? — Нет. Это цветок? — Это дерево. Но, да, у него есть цветы. Фокусник немного приподнял голову, слегка щурясь. Как бы он ни старался, вспомнить или представить вид растения так и не удалось, и пришлось сдаться. — Как оно выглядит? — В разное время года по-разному, — хмыкнул он. Удивительно, что, оставшись в той же Японии, в этом мире (вероятно) не было именно сакуры — самого известного дерева страны, одного из её главных символов. — Там, где растёт сакура, считается, что самым красивым периодом в её цикле является цветение, — Сенку, сидя к мужчине боком, явно чувствовал на себе внимательный взгляд сизых глаз. — Именно тогда голые ветви покрываются тысячами светло-розовых цветов. — Голые?.. — брови забавно сдвинулись, показывая некоторое замешательство. — Да! — Сенку широко улыбнулся. — Бутоны на них распускаются прежде, чем появляются первые листья, — он не удержался от смешка, вызванного яркой реакцией Гена, ахнувшего от восторга. — Но знаешь, что самое удивительное? — Боюсь, не знаю, — несмотря на едва уловимую нотку грусти в его голосе, он выглядел таким заворожённым и воодушевлённым, что и сам Сенку невольно заражался подобным состоянием. — В месте, где я их видел, сезон цветения сакуры приходится на конец марта и апрель. Когда это время подходит к концу, бесконечные ряды сакур сбрасывают свои лепестки. Кажется, что они повсюду. Это похоже на крупный снег, — он пальцами указал примерный размер одного лепестка, обнажая зубы. Перед ним пронеслось воспоминание, как в далёком детстве, как-то раз гуляя по парку с Бьякуей, он задал отцу давно мучивший его вопрос: «Почему падающие цветы сакуры так похожи на снегопад?» Старик тогда сильно загрузился, думая, как объяснить нечто настолько абстрактное шестилетнему ребёнку. «В природе много совпадений, тебе так не кажется?» — только и отшутился он, вскоре продолжая с новоиспечённым первоклассником занимательную беседу о простейших математических уравнениях. — Как снегопад, — по инерции прошептал он. А Ген… Ген казался до смешного радостным, точно ребёнок. Воображение уже рисовало красочные картины, наполненные воздушными лепестками. Всю внутренность захватило желание воочию узреть красоту доселе невиданного явления. — И где они растут? Где ты их видел? Что-то настойчиво подсказывало Сенку, что в этой реальности их не существует. Ему не хотелось печалить его, но ещё меньше хотелось тешить несбыточными надеждами. Эта мысль отозвалась странным, каким-то тянущим уколом в сердце. — Это очень далеко: за океаном, в тысячах километров отсюда, — он старался озвучить её как можно нейтральнее, до кучи ковырнув мизинцем в ухе, но… Свет в глазах фокусника вмиг потускнел. Хотя слабый огонёк ещё догорал на дне радужек, в ту же мышцу Сенку упёрлась очередная игла. — Похоже, сакуру мне не видать, — смех прозвучал ломано и неестественно. — Я никогда не бывал за пределами префектуры Токио. Всё-таки Токио. Не сам город, но близко. Что ж… пожалуй, и правда на ханами в этом мире не стоило и надеяться. Сенку вспомнил, что стоило бы что-то ответить, но было уже поздно. — Спасибо тебе, Сенку, — Ген встал из-за стола, а за ним и Сенку поднялся, неуклюже отодвигая стул ногой. Мужчина тихонько хихикнул. — Но я больше не могу здесь оставаться. — Да, конечно, тебя, наверное, ждёт Суйка. Мягко улыбнувшись, фокусник ничего не ответил, хотя внутренний голос чётко прозвучал в его голове: «Да, но только главная причина в том, что никто не должен меня здесь видеть». Если он продолжит общение с этим человеком, то однажды ему придётся всё объяснить, но пока… Только он коснулся ручки двери, как сзади послышался бархатный голос. — Ген, — Сенку стоял, почёсывая затылок. — Ну, ты заходи, если что. Его гость весело усмехнулся и, кивнув напоследок, покинул нагретую хижину. Оставшись один, Сенку почувствовал, как на душе поселился неприятный осадок. Ощущение лёгкой, но тягучей тоски было чуждо ему — это сбивало с толку, побуждало в сию же секунду провести чёткий анализ, почему это происходит. Виновато ли утреннее потрясение? Или неясная печаль за едва знакомого человека? Или, может, всё дело в скопившихся усталости и напряжении? Да. Последний вариант вполне подходил. В то же время Гена обуяли смешанные чувства. Детский восторг тесно переплëлся с печалью. Последняя, как и перманентная тоска, с юношества была для него как родная сестра: она следовала за ним по стопам, уступая место радости лишь на короткие мгновения. Хотя было одно исключение: его драгоценная Суйка. Гену хватало лишь увидеть её улыбку, и на душе вмиг становилось теплее. Если бы не его маленькое солнце — там, внутри него, уже ничего не осталось бы, кроме вечного холода и тьмы. Ген тихим, медленным шагом направлялся к реке, хрупкими пальцами невесомо касаясь крон деревьев. Он всё вспоминал, как Сенку рассказывал о необычных, редких и просто красивых цветах, о местах их обитания, целебных свойствах. Отдельное место в его памяти отныне заняла загадочная сакура. Изо всех сил он пытался представить тот удивительный снегопад из невесомых лепестков нежно-розового оттенка, землю, устланную дорожками из этих очаровательных крупных снежинок. А небо виделось исключительно лазурным и чистым. И воздух, прохладный и лëгкий, обнимающий ласковым ветром. Но печаль не заставила себя долго ждать. Тот мир, где существует нечто, в одних лишь описаниях столь прекрасное, не для него. И непохожие ни на кого, странные, но добрые и искренние люди, тоже. Так просто было тешить себя надеждами на безоблачное будущее, где есть место для кого-то вроде Сенку. Просто, но невероятно глупо. Видят боги, он уже пытался… Ген остановился у самого края бережка и, склонившись над ледяной водой, заглянул в отражение. Даже так шрам чëтко выделялся, не давая и малейшего шанса на то, что он ещё где бы то ни было сможет увидеть своё лицо без жуткого оскала. Не хотелось этого признавать, но на короткое, почти незначительное мгновение он задумался о том, что, возможно, однажды Сенку услышит ту историю. Из его же уст.