Эта горестная жизнь

Когда Мишонн открыла глаза, она уже сидела в машине возле Мерла, бодро едущего по знакомому шоссе. – О, доброе утро, Царица, – поприветствовал он её, когда заметил, что девушка очнулась. – Довожу до твоего сведения – мистер Блэйк, он же Губернатор, он же Чокнутый Пират, поставил условие нашему Доброму Шерифу, который даже не мог его грохнуть при встрече – условие заключается в том, что Шериф отдаёт ему тебя, а Пират оставляет тюрьму типа в покое (ни хрена подобного). Но мы всё же прокатимся. Мишонн пару раз чуть заметно кивнула – она не боялась смерти, никогда не боялась: уж не от Губернатора точно, хотя знала, что её ждёт. Уж вряд ли он обеспечит быструю и безболезненную кончину для человека, убившего то, во что превратилась его дочь, и выколовшего ему глаз – просить о помиловании она бы не стала ни за что в жизни, но всё-таки сказала: – Мы ещё можем вернуться. Ещё не поздно. Сказала с интонацией, которая невольно заинтриговала Мерла – она не просила, но к чему-то подводила, и явно не из соображений спасения своей жизни. – И не мечтай. В целом Мишонн была единственным человеком в тюрьме, вызывавшим у него какое-то невольное уважение – он везёт её на верную смерть, а она преспокойно с ним разговаривает, будто они решили проехаться в магазин. Девушка пристально посмотрела на него и повторила с каким-то упором: – Мы ещё можем вернуться. Вдвоём. Почему-то от этого «вдвоём» Мерла прорвало, как трубу - какое «вдвоём», какое «мы», когда на него там смотрят, как смотрели в Вудбери, называя цепным псом, и ещё даже хуже? – Да не могу я вернуться! Ты что, не понимаешь?! Не могу! – Почему? – так же спокойно спросила Мишонн, на этот раз глядя на дорогу. Мерл постарался взять себя в руки, и ему это удалось, но в глазах так и осталось это... отчаяние? Нет, до отчаяния было далеко – скорее хорошо скрываемая безысходность. – А куда мне возвращаться? Я там чужой, даже для собственного брата. И ты им тоже не своя. Мы оба там изгои. Некуда возвращаться. Мишонн помолчала – она не во всём была с ним согласна, но с другой стороны... Кто знает. Возможно, он в чём-то и прав, а возможно и нет. – Может быть. Несколько секунд они ехали молча – вдруг Мерл остановил машину и, под слегка недоуменным взглядом Мишонн, склонился к ней и разрезал штыком связывающий её руки провод. Извернувшись и открыв девушке дверцу, Диксон посмотрел на неё, будто говоря, чтобы она уходила, пока он не передумал – после недолгих колебаний Мишон вылезла из машины, по-прежнему глядя на него. – Возвращайся туда, – проговорил Мерл, протягивая девушке её катану. – К ним. – А ты? – наконец спросила она, снова вооружаясь. Мерл поглядел куда-то вперёд. – Мне ещё нужно закончить одно дельце. Самому. Мишонн посмотрела вслед машине, за которой поднялся небольшой хоровод листьев, и повернула к тюрьме – она догадывалась, что это за дельце. Дельце, после которого он, скорее всего, не вернётся. ...Тем временем Губернатор и несколько лучших его людей расположились возле здоровенного заброшенного сарая, где и проводились переговоры – с разбойничьей повязкой на глазу, бледный и хмурый, Филипп Блэйк больше не улыбался своей милейшей улыбкой. Теперь эта холодная жестокость читалась с первой же секунды – он был в ярости, совершенной ярости, и твёрдо решил убить всех до последнего в этой тюрьме. Но первой Мишонн, конечно же – у него сводило скулы от злобы при одном этом имени. Она убила его Пенни, его маленькую девочку Пенни, убив вместе с ней всю надежду, всё будущее и всё, что сохраняло в нём человека – теперь смысла не было. Он готов был задушить эту тварь прямо там и задушил бы, не воткни она осколок в его глаз – но тогда ему было не больно, нет. Ему было гораздо больнее рыдать как ребёнок, прижимая к себе тельце своей дочери, которое перестало даже шевелиться – хоть как-то – на глаз ему тогда было плевать. Моральная боль страшнее, это Филипп понял уже давно. Но больше он не позволит эмоциям взять верх, иначе не выйдет достойной мести – вдруг в его мысли вторглась музыка, гремевшая откуда-то на весь район. – Это что ещё за хрень, – недоуменно произнёс стоящий возле него Мартинес – повернувшись, Губернатор увидел машину, из которой и доносилась музыка. Машину, окружённую... – Ходячие! – крикнул Мартинес. – Там дохрена ходячих! О да, там было дохрена ходячих – об этом Мерл позаботился как следует, врубив музыку на полную катушку, поскольку эти твари реагировали на звук. Он привёл их сюда более чем достаточно; в этом он убедился, аккуратно и незаметно выпрыгивая из машины с винтовкой и перебегая в сарай. Так же осторожно глянув в окно, Мерл ухмыльнулся, глядя на созданную им панику – ничего, сейчас он им добавит, прикинул Диксон, готовя оружие. Застигнутые врасплох люди, отбиваясь от ходячих, даже не сразу заметили, что их кто-то отстреливает, и что ходуны тут – далеко не единственная угроза. Между тем Мерл, пристально следя за развитием событий, наконец прицелился в свою главную мишень – сейчас, буквально одна секунда, и всё закончится. Эти люди – не солдаты, без Губернатора они в бой не пойдут, им это не нужно. Секунда – и вдруг его схватил полусгнившими руками за плечо какой-то забредший в сарай ходячий, дёрнув в сторону. Выстрел – и вместо Губернатора рухнул на землю какой-то мальчишка, которому приспичило пройти мимо своего предводителя именно сейчас. Он промахнулся, впервые в жизни промахнулся – и сейчас этот промах запросто мог стоить ему жизни. – Вот дерьмо... Воткнув штык в череп ходуну, Мерл оттолкнул его от себя, но тот успел снова потянуть его – он потерял равновесие буквально на долю секунды, даже не упал, но этого было более чем достаточно. Невыгодная позиция в драке, самая невыгодная – так и не успев выпрямиться, Мерл ощутил первые удары от подоспевшего Мартинеса с парой-тройкой уцелевших людей. Упав наземь, Мерл попробовал было подняться обратно, снова получить преимущество, но тщетно – следующие удары отправили его обратно на пол сарая. Он молчал, несмотря на боль – молчал, когда люди, работавшие с ним почти год, под его началом, наносили ему удар за ударом, трое или четверо на одного, чем попало, пиная ногами, вымещая всё пережитое в этом мире. – Оставьте его мне! – вмешался Губернатор, подлетая к ним и отталкивая Мартинеса в сторону – он должен разобраться с предателем лично. Это дело их двоих, и сейчас он его закончит – схватив Мерла за воротник, он рывком поставил его на ноги и нанёс следующий удар, несколько более честный, кулаком и по лицу, следующий и ещё следующий. Несмотря на явное преимущество соперника, Мерл всё равно ответил ему – слабо, но ответил; он не привык проигрывать всухую, и даже сейчас, почти падая, всё равно заехал-таки по этой роже, грозящей смертью единственному человеку в его жизни, имеющему для него значение. Но Губернатор был в бешенстве, и это было более чем очевидно – следующий удар, и затем выкрученная рука; и без того когда-то покалеченная, теперь же выкрученная настолько, что хрустнула кость. Впервые за эту недолгую, но жестокую стычку Мерл вскрикнул от боли – он попробовал было достать пистолет здоровой рукой, но Губернатор в какой-то звериной ярости перехватил её и вцепился зубами в последние два пальца так, что потекла кровь. Отшвырнув бывшего подчинённого от себя к стене, Блэйк посмотрел на него – окровавленного, едва стоящего на ногах, но всё ещё не побеждённого, что злило только сильнее. В этих синих глазах так и не появилось ничего, кроме презрения – Губернатор достал пистолет. – Я умолять не буду, – прохрипел Мерл, глядя прямо на него и не отводя взгляд ни на секунду. – Умолять тебя не буду! – Нет, – покачал головой Губернатор, нажимая на спусковой крючок. Он специально не стал стрелять в голову – нет, пусть Диксон станет одной из этих тварей, с которыми сражался все последние годы. Пусть попробует на вкус человеческую плоть, потеряв рассудок, пусть будет бродить, шатаясь, как пьяный, издавая только бессвязные хрипы. Не оборачиваясь больше и утерев с подбородка кровь, Губернатор вышел вон. Мерл даже не чувствовал боли – только дышать стало сложнее, да на белой майке под рубашкой расплывалось алое пятно. Это кровь, понял он где-то в отдалённом уголке сознания. Она же сочится из прокушенных пальцев, она же сейчас пойдёт горлом, скоро он ею истечёт – значит, это и есть конец? Если да, он всё равно неплохо поработал, уложив почти всех самых сильных людей Губернатора. Теперь у людей из тюрьмы есть шанс, теперь у Дэрила есть шанс. Его беспокоило только одно – он не хотел превращаться в это. Достаточно он на них насмотрелся, чтобы стать таким же – перед глазами плыло, рука тряслась и не слушалась, но он попробовал дотянуться до пистолета, чтобы пустить пулю в башку и покончить с этим. Ослабевшая рука не слушалась, так и не дотянувшись, и всё погрузилось во мрак. ...Дэрил нервно ходил из стороны в сторону, не находя себе места с тех пор, как узнал, что Мерл и Мишонн исчезли – ну да, опять-таки, говнюк тот ещё, но он его брат. Сейчас, когда он снова пропал, Дэрил не мог избавиться от мысли, что будет, если они больше никогда не увидятся – даже все эти Мерловские закидоны стали казаться не такими раздражающими. Зря он так с ним обошёлся, зря – он его любит. Любит и когда он опять хамит кому-то, любит, когда склочничает со всеми подряд – уж какой есть. Всё-таки это единственный родной ему человек, и если это последние слова, которые его брат от него услышал, Дэрил не простит себе этого никогда в жизни. Он уже собирался закурить, как вдруг показалась Мишонн – и показалась одна. Внутри неприятно ёкнуло – только не какой-нибудь очередной дебильный, самонадеянный план в одиночку, ну пожалуйста. – Где Мерл? Мишонн покачала головой. – Ты его убила? – Нет, – ровно отозвалась девушка. – Он меня отпустил. Значит, всё-таки да – дебильный самонадеянный план. – Проследи, чтобы Рик меня не искал, – бросил ей Дэрил, рванув к своему (в прошлом принадлежащему Мерлу) мотоциклу и выезжая за ворота. Скоростные ограничения уже всё равно давно не действуют.