Зимнее чудо

— Наконец-то мы здесь! — с неудержимой радостью восклицала Канаэ, не переставая наслаждаться красотой этого наимилейшего, на её взгляд, местечка. Под покровом яркого солнца и мелкого снегопада, заставшего их в пути, снежный склон словно блестел и переливался, точно волшебная ткань из сказок и легенд. Как ни посмотришь — отовсюду сверкает. И маленькая полянка, на которой не росло ничего кроме одинокого спящего деревца тоже была прекрасна — вся сверкала и пестрила! А от предвкушения зимних забав у Канаэ замирало сердце. Девушке было настолько весело, что она вновь чувствовала себя маленьким ребёнком, вышедшим на прогулку со своей семьей и оттого не могла сдержать ярких эмоций — будь то улыбка до ушей или внезапный заразительный смех, что являлся настоящей усладой для Санеми. В свою очередь, мужчина же спокойно разглядывал открывшиеся перед ним просторы. Кочо была права, когда говорила о красоте этого места. Только её зоркий глаз способен узреть такую, с виду, незаметную прелесть, рядом с которой отдыхает и душа, и сердце. Остальные девочки, казалось, тоже приободрились. Канао с удивлённым видом глядела куда-то вдаль, где виднелись белые макушки далёких гор, пока Шинобу тоже вникала в местную природу. Стоит сказать, что её мнение об этой прогулке постепенно менялось. Сначала эта идея казалась ей пустой, неинтересной. Иначе говоря — глупой тратой не только времени, но и сил, однако теперь приобретала другие краски. Как и Канаэ, милый пейзаж навевал ей приятные детские воспоминания… Казалось, и вот-вот где-то со стороны будет слышен нежный смех мамы, а вместе с ней и засмеётся рядом стоящий папа… — Как вам? Нравится? — спрашивала Канаэ с восторгом, обращаясь к группе. — Красиво… — заворожённо отвечала Шинобу, впервые не бурча, и в голосе её тотчас зазвучали тихие ноты печали. Должно быть, потеря близких в столь раннем возрасте всё ещё не могла отпустить её сердце, а внезапно всплывшие воспоминания так и давили на больное… — Даже не знаю почему, но мне тут нравится. Канаэ в ответ добродушно кивнула, заглянув сестре в глаза — такие опечаленные и пустые… Тогда всё стало ясно даже без лишних слов, ведь и она тоже по ним тосковала. Как и в сердце Шинобу, рана на сердце Канаэ никогда не заживёт, и оттого, желая утешить, девушка легонько приобняла младшую сестру за плечи. Она не говорила ни слова, долго молчала, лишь нежно поглаживая ту по голове, прямо как любящая мать поглаживает своё дитя. Молчала и Шинобу, не в силах произнести что-либо. Сестры и слова друг другу не сказали, но точно понимали, в чём было дело… И Канао с нескрываемым любопытством в глазах смотрела на объятия двух сестёр, и что-то внутри неё сжималось. Девочка вроде и хотела к ним подойти, но отчего-то попросту стояла на месте с побледневшим от нервов лицом, то переминаясь с ноги на ногу, то перебирая собственные худенькие пальцы… Санеми же в дела сестёр не вмешивался. Мужчина успел отойти от них прежде, чем Канаэ заметила тоску в глазах Шинобу и по-прежнему осматривался. Шинадзугава хотел изучить местность получше, запомнить, как следует, чтобы в будущем водить сюда Канаэ, даже если гулять ему не нравилось… а когда обернулся, то заметил стоящую поодаль от сестёр Канао, которая, как отставшая от стада овечка, не знала, куда прибиться. Ему не было ясно — она то ли стеснялась, то ли просто боялась всех потревожить, и потому в следующее мгновение быстро подозвал девочку к себе: — Канао! Подойди. И она откликнулась, терпеливо последовав его просьбе. Маленькими шагами, но всё с тем же невозмутимым лицом, за которым так хорошо скрывалась вся странность её внутренних чувств, девочка подошла к нему и подняла на Санеми глаза, чего-то ожидая. Тогда Санеми замешкался. Подозвать-то он подозвал, а вот для чего не придумал. Потому долгое время мужчина молчал, глядя на Канао в ответ, словно они играли в гляделки, а после быстро спросил: — Любишь лепить из снега? — и замолчал. Детское воспоминание о снежных девах, каких тот часто лепил со своими братьями и сестрами спасло его положение, и Шинадзугава больше не выглядел так глупо. — Не знаю, — монотонно ответила Канао, легонько пожав плечами. — Ну как же? Ты никогда не лепила из снега? — слова девочки его немного удивили, отчего едва заметные брови мужчины медленно поднимались вверх. Тогда Канао отрицательно качнула головой, а после опустила взгляд, словно стесняясь… и Санеми, видя это, решил её подтолкнуть. Для этого мужчина тут же опустился на корточки, а затем одним махом набрал в свои руки целую горсть свежего, ещё мокрого снега. Ладони от такого мёрзли, но сухой и давно огрубевшей коже всё было ни по чём. — Ну? Что хочешь слепить? — следом спросил Санеми, стараясь звучать как можно мягче, что давалось с трудом… Привычка разговаривать строго и холодно преследовала его повсюду, даже в общении с детьми. И вроде бы Канао задумалась над его вопросом, но затем снова пожала плечами. Ни что не приходило к ней на ум, разум был пуст… Это осложнило задачу Санеми. И хоть тот разочарованно вздохнул, опустив голову, но не сдался. Пока Канаэ успокаивала отчего-то растрогавшуюся сестру, девочку нужно было чем-то занять… — Может есть хоть какие-то идеи?.. — всё в той же манере продолжал он, надеясь услышать в ответ хоть что-то, даже любую нелепицу. — Нет… Тогда Шинадзугава понял, что мучить её было бесполезно. Фантазия у этого и без того странного ребёнка будто отсутствовала… пришлось брать всё в свои руки, и Санеми постарался вылепить первое, что пришло к нему в голову — первое, что ассоциируется с Канаэ… — Вот, попробуй слепить такую же, — теперь проговаривал он, показывая удивлённой девочке своё быстрое творение. И она, недолго вглядываясь в странную кривую фигуру в руках Шинадзугавы, тихим голосом спросила: — Что это?.. — Бабочка… — быстро ответил он, отводя глаза. Санеми понимал, что его «творение» сложно было назвать бабочкой. На деле у него получилась фигура, напоминающая нелепый крестик, а не прекрасное насекомое… Ни усиков, ни тонкого тельца… Времени у него было не так много, чтобы постараться, да и особых навыков тоже. Хрупкий снег быстро ломался под его сильными пальцами, постепенно таял в ладонях, но и этого было достаточно, чтобы вдохновить Канао. Как по щелчку пальца девочка набрала в свои маленькие худенькие ручки снежка и принялась что-то вылеплять с увлечённым лицом. Впервые за долгое время в её глазах отразилось новое живое чувство, даже к бледным щекам прилила кровь, и Санеми не смог сдержать своей улыбки… поскорее бы подошла Канаэ и увидела это. Впрочем, через считанные минуты упорного труда Канао и присматривающего за ней Шинадзугавы подоспели и сёстры. Канаэ сияла радостью, как и прежде, а Шинобу больше не выглядела такой расстроенной, пусть и некая тоска в её глазах всё ещё стояла. — А вот и мы! — восклицала Канаэ на всех парах и махала им рукой, в то время как Шинобу медленно плелась рядом и периодически всё ещё тёрла мокрые щёки руками. — Ну наконец-то… — пробубнил ей в ответ Санеми, а после, когда обернулся, взволнованно оглядел девушек, спросив: — Всё нормально? И хоть мужчина и не вникал в это дело, ведь всё что касается нюней и соплей совем не по его части, однако за младшую Кочо отчасти беспокоился. Для него она была ещё ребёнком на ровне с Канао — маленькая девочка, нуждающаяся в любви и заботе. К тому же, важным пунктом для него было то, что Шинобу — сестра Канаэ. Младшая ему в ответ кивала с тяжёлым вздохом. Даже если ей уже не было так паршиво на сердце, остальные чувства всё ещё никуда не исчезали… — Рад слышать, — отвечал Санеми с некоторым облегчением теперь осторожно поднимаясь на ноги. Недавняя травма всё ещё не позволяла вернуться в форму… потому-то Канаэ и запрещала ему тяжёлые нагрузки, но присутствовать на тренировках требовала похлеще кого-либо, пускай мысли девушки сейчас были совсем не о больных ногах Шинадзугавы… — Ой, а что это с Канао?.. — удивлённо спрашивала она, подходя к девочке ближе. Канао сидела на снегу, явно не боялась промочить одежду и в один миг будто перестала обращать на всех внимание, сосредоточившись лишь на том, что так старательно делала… — Лепит, — быстро прозвучало со стороны Санеми так, словно в этом не было его заслуги. Казалось, мужчина даже специально встал поодаль от всех, чтобы отвести от себя подозрения. Тогда глаза Канаэ чуть не вылезли на лоб. — Лепит?! — ей не верилось, но реальность говорила сама за себя: держа в руках кучку снега, Канао пальчиками словно вырезала очертания своей будущей фигуры, как настоящий творец, — Канао… — Лучше не отвлекай, — снова отчуждённо выкрикнул Санеми строгую просьбу… а когда Канаэ резко обернулась, уж было, потянув к девочке руку, добавил: — Пускай хоть каким-то делом займётся… иначе не для этого ли ты вывела её на прогулку? Канаэ от услышанного, поначалу, застыла в замешательстве, но уже в следующее мгновение отдёрнула от неё руку, как и просил Шинадзугава, а затем подошла к нему самому, встала на цыпочки и, прикрыв рот рукой, прошептала: — Ну-ка признавайтесь, господин Шинадзугава, это вы постарались? — Не понимаю, о чём ты, Кочо, — твёрдо отмахивался Санеми от любых назойливых допросов, но неконтролируемо улыбался, когда ощущал тёплое дыхание от её слов на своей шее… — Да бросьте, не прикидывайтесь! — настойчиво просила она, раскачивая Шинадзугаву за твёрдые, как камень, плечи и хитро смеялась. Ни одна правда от неё не ускользнёт, сколько бы тот не притворялся, — Я же знаю вас, господин Шинадзугава, — но вдруг девушка подхватила его под руку, а сама устремила взгляд в сторону занятой Канао, за кампанию с которой лепкой решила заняться и Шинобу, — Просто признайте, что это вы так повлияли на малышку Канао. И всё же, сколько бы он ни сопротивлялся, сколько бы ни ворчал, устоять перед Канаэ не мог и потому со вздохом поражения поднял глаза к небу, признавшись: — Если только совсем чуть-чуть… И это было как раз тем, что она и хотела от него услышать: — Наконец-то вы признались, — вкус пусть и лёгкой, но настоящей победы придавал Канаэ азарта, и оттого та не могла не быть горда за себя, пока Санеми в очередной раз корил себя за то, что так быстро дал слабину, — Вот видите! А я говорила, что у Канао к вам особое отношение!.. И как бы ему не хотелось в это верить, теперь мужчина понимал, что в тех словах Канаэ, сказанных ему этим утром была доля правды. Всё правда было так, как она и говорила — при общении с ним девочка и вправду становилась активнее, даже больше разговаривала, в то время как раньше из неё и слова не вытянешь… Тогда Санеми скептически пожал плечами: — Чёрт знает эту девчонку… Я всего-то хотел её отвлечь, пока ты разбиралась с младшей. — И у вас это отлично вышло! — активно подбадривала его она, — Впервые вижу, чтобы Канао занималась чем-то так старательно… — Она лепит бабочку. — Бабочку?! — услышанное вновь сильно её удивило, и оттого девушка теперь глядела на своего собеседника с широко раскрытыми глазами, в то время как он смотрел на неё совершенно спокойным взглядом исподлобья: — Ну да, бабочку. — Почему именно её? Мне казалось, что она не придерживалась определённого выбора… — теперь Канаэ выглядела крайне задумчиво… Тогда Санеми понял, что ему снова придётся сознаться. Врать любимой Кочо уж очень не хотелось, да и вряд ли бы ему это удалось. — Я просто сказал ей, что бабочка похожа на тебя, вот поэтому… — и хоть ни один мускул на его всё таком же серьёзном лице не дрожал, внутри мужчину терзали сомнения, и оттого Санеми то нервно покачивался из стороны в строну, то оглядывался по сторонам, часто дыша… На милом личике Канаэ теперь красовалось ещё большее удивление, чем прежде, однако уже в следующее мгновение она тут же смягчилась, приобрела привычный розовый цвет и странный блеск в глазах. Ей было приятно слышать такое от Санеми, для которого любовь явно проще показать на действии, нежели чем на словах… и потому девушка неспеша ещё крепче обхватила его руку, а после легонько склонила голову к его плечу и на некоторое время прислонилась со словами: — А вы наблюдательны, — а после хихикнула с приятной теплотой на сердце, — Не думала, что вы станете обращать внимание на такие мелочи… Мелочами она называла всё то, что было связано с бабочками, будь то заколки или название поместья… Казалось, никому кроме сестёр неинтересны такие вещицы, ведь никто другой даже внимания бы не обратил… особенно такой, как Санеми, который внезапно доказал обратное и приятно её удивил. Раз уж для него Канаэ ассоциируется с бабочкой — то нет ассоциации прекраснее, чем эта. Он усмехнулся: — Скажешь тоже… у тебя всё в этих бабочках! Как не обращать внимание… Тогда Кочо снова хихикнула: — Будем считать, что бабочки — мои вторые друзья, — а после вдруг приподнялась на носочках и, дотянувшись уголками губ до щеки Шинадзугавы, мягко чмокнула его в знак благодарности. И Шинобу, случайно обернувшись в их сторону, тотчас отвернулась назад и притворялась, будто ничего не видела, однако предательскую улыбку и смешков так и не смогла унять, уже со сладостью представляя, какое же лицо будет у Аой, когда она об этом узнает…