Jack The Ripper

Выйдя на залитую солнцем веранду заднего двора, выспавшаяся всласть Теодора испытала приятное удивление — неужели в октябре Лондон порадовал солнечным деньком? Но почти сразу девушка загрустила — за полноценный сон она заплатила тем, что погожий день уже клонился к закату, на дела не осталось времени, и скоро нужно было снова готовиться к вечеру. Посидев на веранде еще немного, Дора вздохнула и решила перед работой хотя бы зайти к подруге, которая снимала комнатушку на соседней улице прямо над прачечной. Сегодня у нее был первый выходной день за месяц, поэтому Дора решила навестить подругу детства. Мэри Джейн Стоун не была проституткой — она работала прачкой с утра до ночи и еле сводила концы с концами. Когда-то они совсем девчонками бегали по этим улицам и не знали забот, но только потому что родители всячески пытались оградить от них детей, хотя безработица в те годы снова набирала обороты, и многие люди просто балансировали на грани нищеты. Все изменилось, когда от холеры у Теодоры умер отец — девочке было всего 14, а мать умерла еще в родах. Тетка, сестра отца попросту выгнала ее из дому, и Дора осталась совсем одна. Родители Мэри Джейн приютили ее, но вскоре болезнь скосила и их, и тогда девочки остались вдвоем. Затем они совсем потеряли жилье — просто не смогли платить за него. Подруги решили попроситься в ближайшую прачечную — работа тяжелая, платили мало, но это было лучше, чем умереть с голоду, и там давали какое-никакое жилье. Мери Джейн была покрепче физически, и ее взяли сразу, а тонкую полупрозрачную Теодору брать поначалу не хотели — говорили, что она и простынь-то мокрую поднять не сможет и «все чистое белье будет в этих мерзких рыжих волосах». Однако, когда ее увидел хозяин прачечной Дональд Роппер, то настоял на том, чтобы ее все же устроили на работу и пожелал заботиться о бедной сиротке. Работать долго Теодоре не пришлось, уже на второй день, пока подруга была на работе, мистер Роппер зашел к ним с Мэри Джейн комнату под предлогом проведать бедняжку, как та устроилась, и изнасиловал Дору. Когда он закончил, то встал, вытирая пот с красного, довольного лица и принялся оценивающе разглядывать дрожащую на кровати заплаканную девочку. Затем он сказал: «Да, худовата, но как экзотична, как хороша и юна. За тебя, пожалуй, получу неплохую сумму. Я зайду вечером, будь готова.» Теодора была страшно напугана, не смогла даже подруге рассказать о случившемся. Сначала она хотела сбежать, но потом поняла, что бежать ей совершенно некуда и с ужасом ждала вечера. Как на зло, Мэри Джейн все не приходила с работы, и ближе к ночи Роппер пришел как и обещал, снова изнасиловал девушку, а затем приказал ей собирать вещи. В этот вечер хозяин прачечной продал Теодору в бордель «Темпресс» и выручил за нее 10 фунтов, чем остался крайне доволен — сторговался не смотря на причитания мисс Миллер о худобе девчонки. Поначалу Теодору не выпускали даже на улицу, потому что она все порывалась сбежать, и Мэри Джейн совсем потеряла ее. Через пару месяцев ада и привыкания, которые она прошла в доме терпимости мисс Миллер, ее все-таки начали выпускать и даже разрешили навестить подругу. Теодора уже стала Дори и совсем не хотела убегать из борделя — теперь ей вдруг стало казаться, что все не так уж плохо, привыкнуть можно, и никакой тебе тяжелой физической работы. Тогда она рассказала все Мэри Джейн и даже думала позвать ее с собой жить к мисс Миллер, но, увидев лицо подруги во время своих подробных рассказов о своей работе, не смогла даже заикнуться об этом. Позже она часто вспоминала это лицо и жалела о том, что уже в 15 даже близко не могла испытать той неловкости, которую испытывала невинная Мэри Джейн от ее бесстыдных рассказов о мужских гениталиях и всех видах секса, которые она познала. Потом она больше не поднимала с подругой эту тему, но общаться они не перестали и хоть нечасто, но виделись. Вот и сейчас Дора, погруженная в воспоминания, не заметила, как дошла по знакомому маршруту до самой двери комнаты — старой и обшарпанной. Девушка постучала, и почти сразу в дверном проеме появилось уставшее, чуть сероватое лицо подруги. Увидев Теодору, Мэри Джейн лучезарно улыбнулась и впустила ее внутрь. Комнатушка выглядела еще хуже, чем дверь от нее, была маленькой и бедно обставленной (кровать, старый шкаф, стол и стул), к тому же в ней всегда было очень холодно. Мэри Джейн налила подруге чай (больше ничего не было), и они уселись на кровать, забравшись на нее с ногами. Дора давно не видела подругу и невольно разглядывала ее: на миловидном личике, обрамленном белокурыми кудряшками, все больше оставляла след тяжелая работа, а руки были всегда красными, опухшими и потрескавшимися до крови от постоянной возни в воде и мыле. Эти руки всегда больше всего пугали Дору, а помимо прочего всех прачек мучили болезни легких — из-за постоянной влажности и мыльных испарений. За восемь лет, проведенных в публичном доме, Дори никогда не хотела быть на месте Мэри Джейн, но при этом ни за что бы не хотела своей жизни для подруги. Со временем она все чаще задавалась вопросом, чья из их жизней хуже. — Как давно тебя не видела, подружка, совсем по тебе заскучала, но как вырваться с работы не знала… — Мэри виновато надула губки, но сразу повеселела и кинулась на шею подруге, — я так рада, что ты пришла, огонек! — Ох, я тоже рада тебя видеть, зайчонок, — сказала Теодора, уткнувшись в волосы Мэри Джейн, густо пропахшие мылом, — ты совсем себя не бережешь на этой работе и вон как осунулась. — Выбор невелик — или работать, или голодать. Да ты и сама знаешь. — девушки грустно улыбнулись друг другу. Потом были разговоры ни о чем и обо всем сразу — не забыли обсудить таинственного маньяка, и Мэри Джейн высказала свои опасения, наставляя подругу быть как можно осторожнее. Грустные темы сменялись веселыми, а потом наоборот. В такие моменты две девушки, чьи жизни были такими разными, но одинаково несладкими, будто снова возвращались в беззаботное детство, где не было ни бед, ни страхов, ни голода…

***

Теодора глянула в окно и подскочила как ошпаренная — на улице было уже совсем темно, а это значило, что она страшно опаздывает на работу! Наскоро попрощавшись с подругой, Дора почти бегом долетела до заведения, где уже на входе столкнулась со стальным взглядом управляющей — для первых гостей еще было слишком рано, но мисс Миллер уже потеряла Теодору и встретила ее на входе с красным от злости лицом. Дора еще легко отделалась — никакие бранные слова, которые сейчас летели ей в спину, пока она убегала в свою комнату, не шли в сравнение с розгами, которые Розалинда Миллер иногда применяла «в качестве профилактики для слишком распустившихся девчонок». Под смех подруг и подавляя собственные смешки, девушка захлопнула перед Миллер дверь своей комнаты и принялась в попыхах готовиться и наводить марафет к вечеру. Уже через час в гостевой зал дома Темпресс, томно улыбаясь, в зеленом корсете и подобранной юбке вышла Лисичка Дори.