Вместе

      — У тебя так быстро бьётся сердце, — Изуку лежит головой на груди партнёра, едва дыша, чтобы услышать в каком быстром ритме заходится чужое сердце. А у самого мурашки по коже от тесного контакта.       Они совсем недавно начали встречаться, потому даже такие объятия ощущались волнительно и окрыляюще. Он чувствовал как в его груди биение сердца не уступает по скорости Кацуки. Однако, следующие слова заставляют его ускориться:       — Хочешь, чтоб забилось ещё быстрее? — Кацуки выглядит спокойным, как удав, думает Изуку, но он не упускает из виду то, как Каччан протирает ладони об футболку, думая что Изуку этого не замечает. Они оба напряжены, оба переживают за то, чтобы не испортить момент. Но всё же слова Кацуки выбивают из его груди весь воздух, а голова начинает кружиться от мысли, что именно Кацуки готов ему предложить.       Наверное ему стоит ответить, но получается лишь качнуть головой, потому что язык во рту совсем не слушается.       — Тогда, — Кацуки замолкает, и Изуку, решивший проверить почему, приподнял голову с груди, всматриваясь своими невозможными глазами в чужие, огнено-алые. Кажется вот-вот и Изуку сгорит в их огне, и останется от него лишь пепел, но он готов гореть в этом пожаре, пока Кацуки так смотрит на него.       Бакуго долго не думает, уловив чужой взгляд, рукой притягивает к себе Изуку, и прежде чем коснуться чужих губ, взглядом спрашивает разрешения. Изуку дает ему ответ: сам припадает к губам. Для начала соединяя их в легком касании, ощущая всеми фибрами души, что растворяется: губы Кацуки мягкие и нежные, дурманящие, в отличие от Изуку, он уверен, что Каччан пользуется гигиенической помадой, и даже возможно с каким-нибудь вкусом. Например с вишней. Изуку может привыкнуть к этому, он бы припадал к его губам, слизывая ароматную помаду с чужих покрасневших губ, после сладко облизываясь.       Они отрываются друг от друга с пульсирующей мыслью продолжить начатое.       Кацуки укладывает свои ладони на талию Изуку, его пальцы подрагивают, несмотря на то, что хватка у него крепкая. Всё же когда ты касаешься столь желанного, любимого человека, всё внутри переворачивается. Страшно, трепетно, опьяняюще.       Изуку задерживает дыхание, ощущая как горячие ладони скользят по его талии к спине. От жгучих касаний, расползающихся по его голодному до ласки телу, бегут щекочущие мурашки, которые заставляют его вздрогнуть. Он хочет коснуться в ответ, хочет почувствовать кожей чужую: потому вытягивает руки из-под Кацуки, размещая их на чужих плечах. Мышцы под кожей напрягаются, перекатываются. Изуку подобно ребёнку ощупывает, изучает податливое тело. В его глазах искрит обжигающее восхищение, от которого Кацуки отводит взгляд — слишком красиво, слишком мило для него.       Изуку чувствовал как стучало сердце Кацуки у его сердца. Грудью к груди, лишь ткань отделяла их от такой желанной близости. Потому, когда блуждающие по его телу руки в какой-то момент освобождают его от футболки, он тушуется, пытаясь стать меньше. Пусть у него и хорошее, как он считает, тело, подтянутое, но до тела Каччана ему далеко.       Казалось Кацуки не волновали переживания Изуку, он довольствовался зрелищем представшим перед ним, сладко облизывая губы, прежде чем ими коснуться ямочки между ключицами. Губами ощущая как трепещет чужая кожа и тело в его руках.       Между поцелуями, блуждающих по горячей коже, он шептал:       — Мы можем остановиться, — однако поцелуи не останавливаются, и вовсе набирая обороты.       Изуку вобрав полную грудь воздуха, шумно выпускает его обратно, мотая головой из стороны в сторону. Как тут остановишься. Не после всего, потому он, прижимая ладони к щекам Кацуки, утягивает вновь в поцелуй. Перекатываясь и меняясь с ним местами — теперь Кацуки лежит на нём.       На фоне звонит чей-то телефон, который гулом отдаётся в их ушах. Сейчас ничто не может быть важнее влажных от поцелуев губ, призрачных касаний и сладких гортанных вздохов, заряжающих обстановку.       Черная майка с принтом в виде черепа отправляется к футболке, одиноко валяющейся на полу. Вскоре кучка вещей пополняется остатками. Кажется в комнате на несколько градусов становится теплее, иначе почему их тела горят? Кожа Кацуки прохладнее, чем Изуку, и даже при том, что он вплотную лежит к парню, его словно огнем обдает. Он плавится. Ему это нравится.       Их руки всё время блуждают по чужому телу, утоляя голод, не прекращая мять, гладить и растирать. Когда пальцы Кацуки коснулись влажной от предъэякулята головки, Изуку вздрогнул, вжимаясь носом в чужое плечо. А когда пальцы кольцом обернулись на его члене, он и вовсе задрожал, лихорадочно выцеловывая кожу плеча. Это ощущалось совсем иначе от того, как он делал это сам себе. В тысячу раз приятнее. Рука Кацуки была влажной от пота и легко скользила по коже, растягивая её по всей длине члена.       Хотелось в ответ сделать приятное, коснуться самого Кацуки, но конечности не слушались его. Только и мог двигать бедрами, подстраиваясь под ритм резких движений, задаваемыми парнем. Кацуки был единственным, что сейчас видел Изуку, единственным осязаемым и желанным, потому что его взгляд часто расплывался, а ткань дивана и лежащих на нем подушек и вовсе не ощущалась, он словно находился в ароматном облаке, отдающим карамелью, что сладостью оседала на кончике языка.       Он совсем небрежно вколачивается в пальцы, обернутые вокруг его члена, забывая обо всем на весте. Сейчас его не волнует то, что на носу курсовая, которая некоторое время назад занимала все его мысли, ни тем более думы о том, что это их первый петтинг. Петтинг с Кацуки, черт возьми его, Бакуго. И это ощущается просто нереально.       Деку кажется что он не сможет продержаться долго, окутанный жаром и ароматом Кацуки. Он словно довольный пес, виляющий бедрами перед любимой игрушкой или лакомством. Сейчас, вот ещё чуть-чуть и он кончит в руку самому горячему парню, которого он знает и любит.       Кацуки давится воздухом, когда его плеча касаются чужие зубы, сильно сжимая кожу ими. Он рычит от боли, но не останавливает Деку, а когда последние капли чужого семени брызгают на его живот, удовлетворенно чмокает в конопатую щеку. Изуку запыхавшийся, очень горячий, взмокший, но до невозможного сексуальный. Манит и дурманит его сознание.       Его, Кацуки, колом стоящий член по прежнему упирается в чужое бедро. Он дергается от каждого легкого соприкосновения и движения. Напряженный и готовый к бою.       Кацуки не медлит, пока семя Деку не высохло на его пальцах, он просовывает два в расслабленное колечко мышц. Изуку запоздало реагирует: слегка дергается, сжимая длинные пальцы в себе, громко выдыхает на ухо Кацуки и что-то неразборчиво шепчет.       — Всё будет хорошо, — трех слов Бакуго хватает, чтобы Деку с полным доверием и любви прильнул обратно к груди, к потной и часто вздымающейся родной груди. Он старался привыкать к новым ощущениям внутри себя, и то ли всё ощущалось легким из-за того что он уже кончил, то ли Кацуки просто был хорош во всём, за что бы он не взялся. И Изуку думает это определенно второй вариант.       Кацуки небрежно растягивает розовую дырочку, его руки дрожат, как и всё тело, в предвкушении. Вот-вот и он окажется внутри. И это сносит крышу окончательно: он делает почти грубые, резкие толчки своими волшебными пальцами, которых становится внутри всё больше. Изуку не замечает, все ощущения смешиваются и искрятся, словно ведьминское зелье. Главное что он чувствует то, как ему на данный момент хорошо. Однако, когда его неожиданно опрокидывают на спину, а к его пустующей и, на удивление, желающей почувствовать наполненности дырочке, подставляют что-то явно больше трех-четырех пальцев, пальцы на ногах поджимаются, а к горлу подходит ком, мешающий сделать такой нужный вдох. Хочется сглотнуть, поцеловать, дотронуться, в конце концов хочется ощутить его уже в себе. Он почти машинально подается к Кацуки, который в ответ на это несдержанно выдыхает.       Бакуго не надо просить дважды: он грубо сжимает бедра, притягивая их в плотную к себе. Но на сколько бы он не старался над растягиваем анальных мышц, он замечает как лицо Деку искажается от боли, когда головка оказывается внутри. Его пальцы разжимаются, оставляя на бледной коже небольшие вмятины с бледными, начинающими появляться, синяками. Его рука перемещаются к полуживому члену Деку. Он начинает с головки, ласково, почти невесомо, начинает её поглаживать, только лишь чтобы ощущения от касаний перекрыли неприятные.       И когда брови Изуку возвращаются на прежнее место, а рот вновь раскрывается в красивой букве «о», Кацуки входит до основания. Безумно горячо и туго. Его словно поймали в тиски, от того он просто теряется во всех новых ощущениях. Но немного времени проходит, прежде чем он набирает обороты, начиная рьяно вдалбливаться в хлюпающую дырку.       Кацуки не соображает что он нашептывает на ухо стонущему Деку. Такому обаятельному и желанному. Льнущему к нему и извивающемуся словно самый изголодавшийся до ласки кот. Возможно ему не хватает практики, а может выдержки, потому что спустя жалкие минуты три он изгибается, напряженно изливая внутрь. Его голову так сильно одурманило опьяняющее желание, что он не смог, или не захотел, выйти из Деку, чтобы спустить куда угодно, лишь бы не внутрь. Возможно в следующий раз он сможет остановиться. Но сейчас он просто обмякает, сваливаясь всей своей тяжелой и мокрой тушей на сложенного пополам Изуку.       И единственный звук, что преследует их еще какое-то время это их общее горячее дыхание.