30 сентября 1894 года. Каэнсбург. Каэнрийская Империя.
Ах, Мариинский театр... Или же просто Мариинка. Один из ведущих музыкальных театров Каэнри'ах и в принципе всего мира в целом. Пожалуй место это действительно особенное. В нём происходят не только представления, но и любовь... Жаркая и платоническая, счастливая и горестная. Тут сходятся и расходятся души. Души будь то деятелей культуры, всяких политических и вне политических, а то и членов царской фамилии. Например, как сейчас. Это происходило всё на столь открытом Императорском златом балконе за спинами их Величеств Императора и Короля, а так же их супруг. Народа было полно. Весь высший свет Каэнри'ах и отчасти даже Мондштадтский. И все могли не только видеть, что происходит на сцене, но и то что происходит на самом Императорском Балконе у Его Величества Царя ВсеКаэнрийского. Будущего зятя Царя, подобные условия и не смущали, а наоборот подталкивали к решительным действиям. Дилюку совершенно не стыдно проявлять свою любовь к столь обожаемому Цесаревичу. Ники стесняется, отворачивается, хихикает, краснеет. Ему самому на самом деле нравятся эти игры. Бесстыдство, прямо перед всей каэнрийской свитой и родными, и всё под композиции великого Чайковского. Настоящее заигрывание с огнëм. Всё ненасытный Кронпринц расцеловывал краснющие щëки Кэйи, держа того за руку, порой поглаживая длинные, как у пианиста пальцы. Белоснежные перчатки Наследника Цесаревича уже давно валялись на полу, мешались очень. За этим всем наблюдали сестры Кэйи и Дилюка — Виталина, Сесилия и Агнет. Им всем конечно от сей картины было довольно-таки неловко, но рассказывать про это всё родителям, каждая не желала. Не их всё-таки дело. Да и толку. Они все уже всё знали. Да все абсолютно в этом громадном зале видели и знали. Вся свита, все аристократы, министры, журналисты да даже балерины! Все всё знали! Но опять же... Не их дело, это лишь повод для многочисленных интриг и сплетен. Мать Дилюка Аннелис, не то чтобы была подобному разврату довольна, но для неё подобное было... Даже вполне ожидаемо. После разговора с Аделиндой Аннелис так точно убедилась в том, что её сын безумно помешан на Каэнрийском Наследнике. Император Ю-Янг III тихонько шутил на эту тему, ему явно нравилась преданность и верность Дилюка. Будто он мог стать его Наследником идей семейных ценностей. Вполне возможно. Но особо недовольны были и Императрица Фрэнсис-Дагмара и сам Король Мондштадта Крепус IV. Императрица была готова вот-вот вспыхнуть. Ей безумно не нравилось, что этот поганый бездырь, совращает её невинного совсем сынишку. Ему ещё и совершенно не стыдно! Так ещё и после того самого бала, на том самом балконе... Ох... Не Кронпринц, а настоящий извращенец! Крепус был уже убеждëн в том, что из его сына сделают податливую каэнрийскую тряпку. Он будет сущий размазнëй и будет действовать под дудку и всё ради чего? Он конечно всё это ценит и рад за то, что брак будет счастливым, но... Дилюк... Дилюк точно после всего этого станет абсолютной тряпкой, сущим каблуком! Нет, не эти ценности и идеи он в него вкладывал. Он вкладывал в него, что нужно быть сильным Альфой, непоколебимым, решительным, стойким и следующим своим принципам. И ни в коем случае, не действующим под чью-то дудку, особенно омежью. Нет... Нет, как он зародил всё это, так и вернёт всё назад... Точнее, кое-что исправит и вернёт. Дилюку как раз полагается долгая военная служба. Да, это отличная идея. Крепус поступит так же, как и поступил с ним его отец... Перед свадьбой отправит, на свадьбу вернёт и вновь отправит, вернёт только тогда, когда сам убедиться в том что из его сына вытрясли все черты и предпосылки будущей тряпки. Это отличная идея и показательная. Да и он как и все прекрасно видит, что нынешнему Каэнрийскому Императору всё хуже и хуже. Он конечно не желал дорогому другу смерти, просто это могло ведь тоже хорошенько закалить его Дилюка... Крепус всё слишком максимализировал. Король в какой-то момент резко повернулся назад, топнул громко двум голубкам, перед этим конечно гродно на них посмотрев и как только все эти нежности прекратились, отвернулся. Он породил что-то святое и ужасное. Влюбленные конечно после действий Крепуса стали тихи. Кэйа постарался сосредоточиться на представлении, Дилюк же совершенно нет ибо чувствовал, что будто отец начинает что-то для него готовить. Он поднял белоснежную перчатку Кэйи с пола и внимательно рассмотрев, сунул к себе в карман на память, а после взяв за руку Цесаревича, крепко сжал её в своей... Герцог СпрингВаллийский будто чувствовал, что месяц этой бесконечной и нескончаемой бурной любви подходит к концу. Он стал ощущать это именно так. Нет... Разве может отец провернуть что-то против его любви при этом сам же и породив всё это? Глупости, но эта холодность и раздражительность отца связанная именно с этой темой... Напрягает и одновременно абсолютно пугает. Он сглатывает и переводит свой отчаянный взгляд на Кэйю... Его кажется тоже ждут... ...Неприятности. Его отец совершенно не лечится и абсолютно верен идеям того, что сам обязательно выздоровеет с помощью по истине народных средств и просто нужно подождать! В это верит и вся Царская семья. Никто не сможет принять вторую столь весомую для них потерю... Никто не сможет и принять совсем не подготовленного к престолу Кэйю. Они все всячески отгоняют всякие мысли о том, что что-то идёт не так. Всё хорошо. Всё точно хорошо. Всё со всеми хорошо и все абсолютно здоровы особенно Государь. Видят всё все, но не сама Царская семья. Уже преподаватели Кэйи всё заваливают и заваливают Цесаревича занятиями военных дел, политических и правовых. В обществе чувствуют, что, если сейчас их Государь умрёт от странного недуга, то начнётся новая Смута... Ведь абсолютно неизвестно, каких идей и взглядов он придерживается.. Он то Наследником совсем недавно стал, а тут... Ну, страшно. И самому Дилюку очень страшно. Дилюк стал осознавать какая же безвыходная ситуация возникла вокруг них. ***1 октября 1894 года. Каэнсбург. Каэнрийская Империя.
И вот утро. Они опять прощаются и никому из них абсолютно неизвестно, когда они встретятся вновь. Всех этих дней, проведённых вместе было как-то совсем уж мало для них. Абсолютно. Любовь и страсть, жара и настоящее безумство... Они этим не упоились вдоволь. Хотелось-бы ещё. Хотелось-бы и дальше идти вместе наперекор дворцовым протоколам, бежать по коридорам, пытаясь догнать друг друга, ради простого и совсем краткого поцелуя. Хотелось-бы и дальше зачитывать друг другу вечерами в постели на родных языках великую поэзию собственных стран, раздумывать и обсуждать весь смысл и что хотел сказать автор в собственном творении. Хотелось-бы вновь прокатиться на лошадях по Царскому Селу, узнавая всё больше и больше о месте, хранящее в себе особые истории каждого из династии Альберихов. Хотелось-бы и дальше... Молиться друг другу перед крепким ярким сном будучи в разных верах и соблюдая совершенно разные обычаи, узнавая всё так-же что-то нечто новое для себя. Хотелось-бы просто быть вместе неразлучными. Дилюк очень много об этом рассуждает. Быть может, если не та авария с царским поездом он смог бы быть с Кэйей неразлучными? Но почему Бог и судьба распорядились изменить всё, сделав всё в раз сто хуже и труднее? Где он так с Кэйей согрешили, дабы получить такой удар от этих небес? За что весь этот ужас? Где же.. Где же их грех? В чëм он? И есть ли возможность всё вернуть назад как было? Нет. Совершенно нет. Дилюк очень много рассуждает. Он рассуждает не только о Боге, судьбе, отце Кэйи и возможных идеях собственного, но и о самом Кэйе... О Кэйе Яновиче Альберихе. Они постепенно начинают меняться ролями, теперь более здраво на всё смотрит именно Кронпринц, Цесаревич же ничего абсолютно не видит. Ему по-просту глаза закрывают... Точнее один. Его абсолютно огораживают от всяких бед и не дают даже подумать, что совсем скоро и наверняка Кэйа возьмёт самую огромную страну в мире... В свои руки. Кэйа потерялся в любви. Он был раньше совершенно одиноким ребёнком, которого изредка посещали близкие ему люди. Его же собственные родители, брат и сëстры. Кэйа знал о любви из романов. Как бы он не восхвалял и не обожал своего деда Императора Анфортаса II, он в отношениях был точно не примером. Бесстыдный изменщик, доведший собственную жену не только до безумства, но и до смерти. Отец? Да, раннее не раз говорилось, что он самый идеальный пример действительно хороших отношений. Но... Кэйа ведь об этом в основном лишь слышал и иногда видел... Да и не могут быть настолько хорошими отношения двух совершенно разных людей без единых общих интересов. Ну, и контраст. Герцог СпрингВаллийский тоже совершенно любви не знает, но... У него хотя бы есть кто-то кто может рассказать и дать совет.. Стоящий совет, по-истине полезный. Примером служат и советы баронессы Гуннхильдр, и советы няни Дилюка — Аделинды. Они не боялись этой темы. И готовы были поделиться с Дилюком. Всё мило и искренне. Рагнвиндр кажется действительно начал взрослеть и здраво смотреть на происходящее. Он посмотрел на своего отца, державшего на руках Вильгельма и с кем-то вовсю болтающего... С отцом нужно было поговорить. Не по дороге домой конечно, дабы не развести скандал при матери, Агнет и Вильгельме, но хотя бы в кабинете отца, за закрытыми дверьми. Дилюк конечно не собирается прям скандалить, но кажется ругань будет обеспечена с такими-то вопросами. Из мыслей его вывел сам Наследник Цесаревич Кэйа: —... Э-эй... Ты меня совершенно не слушаешь. — Обиженно произнёс Кэйа, посмотрев в алые глаза Кронпринца. — А?... Извини, правда, извини, Никс! Просто, я задумался слишком. И... Вот. Ты можешь сейчас пересказать то о чём ранее проговорил? — Нет-нет, смысла уже нет, всё равно уже тебе и твоей семье пора на борт. — Кэйа вытянул свою руку, показав на Королевскую Яхту Мондштадтского Королевства, а после тяжело вздохнул. — Ох, а... А... — Дилюк был ошеломлён, неужели он в раздумьях потерял всё время, которое мог бы идеально провести с Кэйей за простыми и лёгкими разговорами... Он посмотрел быстро на громадную яхту, после повернулся к Кэйе и взял того за руки. Он нежно провёл по ним своими вечно холодными бледными пальцами и виновато опустил голову. — Прошу не обижайся, я правда ушёл в эти глупые раздумья... Больше такого никогда не повторится! Правда, Никс. Честное слово... Кэйа долго никогда не обижался да и тем более на Дилюка не мог теперь совершенно... Поэтому, он спокойно утешил возлюбленного не только поцелуем в щëку, но и совершенно простыми словами: — Всё абсолютно хорошо, мой Люк... Всякое бывает, ведь так? — Да, так... Ты совершенно прав, впрочем как и всегда. — Вот именно. Ты когда такой серьёзный и задумчивый очень... — Очень...? — Протяжно спросил Кронпринц, изгибая в особом удивлении. —... М-м... Привлекательный. Может даже и больше, но что больше и не знаю. Ладно, это сейчас не так важно, тебе ведь уже пора. Твой отец и так очень злиться, когда ты опаздываешь из-за меня, ведь так, м? — Кэйа облизнул губу и поправил собственную белую фуражку обычно принадлежавшую какому-либо капитану судна, но фуражку у него изъял сам Рагнвиндр, напялив на себя, перед этим конечно сняв свою. Кронпринц свою отдал Цесаревичу. — Это обмен, как тогда в июне. Помнишь? — Прекрасно помню, ха-ха... Я каждый момент проведённый с тобой в идеальности помню. — Значит ты помнишь свои подарки в тот же день мне. Раз ты мне, то и я тебе. Кто знает, когда мы встретимся вновь, ведь так? — Вновь вздохнув, Дилюк достал из внутреннего кармана, собственного флотского мундира , фотографию в тёмной рамке и пару маленьких икон, всё это он сунул Кэйе. — Я не очень разбираюсь в ваших Святых, но мне рекомендовали подарить тебе именно эти. А фотография... Это тебе, чтобы ты меня точно не забывал. Ники приятно удивился подарку, усмехнулся и прижав всё к собственной груди, без всяких слов, отблагодарил возлюбленного ещё одним совсем нежным поцелуем в щëку. И одарив последней улыбкой, убежал, как только услышал злобные зовы Крепуса. Дилюк опять разозлил отца из-за этой чëртовой святой любви. ***1 октября 1894 года. Царское Село. Александровский дворец.
В атмосфере плодотворной работы, бесконечных важных бумаг, валяющихся и тут и там, чернил красиво разбрызганных по всему столу и полу, раздумий и сносного сигаретного дыма, шла молитва от сына отцу. Ю-Янг как обычно сидел за рабочем столом, покуривая лиюэйскую сигару, да смотря в громадное окно. Он проводил порой неглядя всякие подписи на уже проверенных бумагах и всё слушал не только тик часов, но и саму молитву, принимая на себя и порой даже крещась на раза три. — О Премилосердый Боже, Отче, Сыне и Святый Душе, в нераздельней Троице поклоняемый и славимый, призри благоутробно на раба Твоего и Отца моего Ю-Янга, болезнию одержимаго; отпусти ему вся согрешения его; подай ему исцеление от болезни; возврати ему здравие и силы телесныя; подай ему долгоденственное и благоденственное житие, мирные Твоя и премирные блага, чтобы он вместе с нами приносил благодарные мольбы Тебе, Всещедрому Богу и Создателю моему. Аминь! — Голос Кэйи звучал звонко, он зачитывал молитву из громадной книжки, порой смотря на больного отца. Он искренне верил, что эта будь уже сотая молитва успокоит демонов, терзающих его отца Императора. Он обязательно исцелиться и встанет на ноги, да побежит скорее сто процентов! Ю-Янг высоко оценил старания сына. Ему всё понравилось. Его Ники статный, верный, благородный, а главное абсолютно искренний. Пусть он будет таким всегда. И будет казаться таким и абсолютно всем. И в высшем обществе, и в простом народе. Да... Главное в народе. Им точно нужен такой добрый Царь, который за правду, который за народ и абсолютное равенство. Ю-Янг был рад, что все эти идеи он смог вложить в Кэйю и.. Воодушевить его ими. Не то, чтобы Император был любителем социализма. Далеко нет. Но просто... Кажется его время уже уходит, а народу очень нужен такой действительно народный Царь, который обязательно поймёт их и сделает жизнь лучше. Все будут счастливы, все будут едины и благодарны Великому Царю. Император Ю-Янг III таким уже не станет, но таким Царём может стать именно Кэйа. Государь прекрасно видит, как любят Кэйю в армии, а значит полюбят и везде. Рабочие больше не будут винить во всём собственного Государя, а будут благодарны всегда. Крестьяне больше не будут крупными должниками, они теперь абсолютно точно будут свободными людьми. В высшем обществе таким правителем будут действительно восхищаться и ставить в пример. Мечты мечтами, а реализовывать их всё-таки как-то надо. — Молодец, Ники, молодец. Сядь передо мной, чего ж стоишь то... — Хрипло сказал Государь своему сыну. Цесаревич повиновался отцу и сел прямо перед ним, ожидая последующих слов. — Знаешь, Ники, сейчас же снова всё с ног на голову перевернётся. Ты вот Империю унаследуешь, по курсу политическому наверняка моему пойдёшь... Но, что ты хочешь... Именно сам? Как ты хочешь поступить с родной Империей? С кем ты будешь воевать или будешь таким же Миротворцем, как и я, м? Кэйа взглотнул. Он явно не был готов к такому роду вопросов... Да и к чему отец на смерть свою скорую намекает? К чему она? Пускай он ходить и не может, но не значит это же, что отец совсем скоро умрёт. Он в самом расцвете сил, пускай говорят кто хочет, что хотят. Отец абсолютно здоров. Цесаревич, покусав губу и потупив взгляд через минуты так полторы, хорошо размыслив дал своему отцу такой ответ: — Я буду действовать по ситуации. Предадут, найду новых союзников. Нападут, значит воюем. Сам я крови не хочу, но избегать и пытаться идти на всякий компромисс ради того, чтобы пожалели — абсолютно точно не буду. И это касается всех, включая Королевство Фонтейн, каким бы мощным оно не было на море или на суше. Фонтейнцы может и сильны, но они сами по себе не хитры, как мы. — Довольно чётко ответил Кэйа и опустил свой взгляд в пол, считая что сказал бред лишь бы ответить. Но нет. Его ответ так же высоко оценил отец. Император Ю-Янг III. Ему понравилось, то что сын абсолютно не агрессивен. Он не рвётся устраивать кровопролитие на пустом месте. Ему нравится, что сын знает, что хочет лично от самого себя. Это очень радует, ведь после он не будет принимать решения дабы удовлетворить желания в первую очередь других. Подчиняться Кэйа не должен ни перед кем, кроме самого Господа Бога. — То-то же. Я абсолютно доволен твоим ходом мыслей. Я абсолютно горд за тебя и надеюсь, что либерахой никакой ты не станешь. Сам же помнишь, что было с твоим дедом. — Слова вызвали в Кэйе и гордость за себя и особую печаль Он помнил прекрасно, что случилось с его Великим дедом. Его подорвали революционеры-народовольцы прямо на его глазах. Террористы не были довольны политикой Анфортаса II, этой прогрессивной, полезной и достаточно работающей. Тот самый взрыв, окончательно убедил отца Кэйи в том, что прогрессивный либерализм — не то, что нужно его стране. Этот же взрыв и повредил глаз Ники. Ники всё прекрасно помнил. Такое ведь и забыть совершенно невозможно. Кэйа неуверенно кивнул и посмотрел на фотографию, которая стояла в особой рамке на рабочем столе отца. Он сам, отец и дед. Кэйа много гадал, почему тогда дед вхял на фотографию не Андраса, а именно его. Андрас ведь был старшим братом, он был гордостью, тогда ещё будущим Наследником и идеально подходил на роль Наследника идей своего деда Освободителя. Может просто дедушка уже тогда всё предугадал? Может он читал судьбы или что-то в этом роде? Звучит крайне бредово. Но почему именно тогда его дед ставил именно его и только именно его в будущего правителя Великой по истине Империи? Философствовать можно много. Но это не та философия, о которой должен думать Кэйа. Да и кажется, столь краткое общение и было последним между ним и отцом. Больше таких обсуждений не будет. Ю-Янг больше и не узнает, каким правителем хотел бы быть Кэйа. ***2 октября 1894 года. Мондштадт. Мондштадтское Королевство.
Со своим отцом прошлым вечером Дилюк так и не поговорил. Всё время заняли долгая дорога домой, ужин и молитвы перед сном. Тогда Кронпринц со всей своей семьёй невероятно утомился, понятное дело после такого не будет никаких абсолютно разговоров. Даже до ужаса простых. Сил не было и на это. Дилюк сидел на мягком диванчике в своей огромной комнате, почитывая каэнрийскую литературу, попивая чай и порой посматривая время. Читал он конечно же такое великое произведение, как «Преступление и наказание». Интересно было невероятно, Кронпринц не раз поражался талантом автора передавать так особо и интересно всё происходящее в собственном творении, а так же задавался вопросом... Есть ли такие же чёткие и тогкие писатели, которые могли бы с лёгкостью сравниться с каэнрийскими? Ну, в литературе мондштадтцы точно проигрывали, хотя им было что рассказать. В общем интересно конечно всё было, но вот ещё интереснее была как своеобразная закладка для книги была фотография царственного Наследника. Иногда Дилюк минут по десять пялился на фотографию, а после как ни в чем не бывало, возвращался к прочтению. Как в такой обстановке можно вчитываться в сложный текст, ну... Так себе. Его вновь стали мучать бесконечные мысли и догадки о страшном будущем. Дилюк совершенно не мог отойти от этих мыслей. Он попытался продолжить забываться в сложных текстах, но та атмосфера происходящая в книге делала всё ещё только хуже. Голова дико раскалывалась от этой напряжённости и абсолютной сложности, происходящего всего вокруг. Герцог СпрингВаллийский книгу отложил, он шмыгнул, выпил весь чай, что был налит в небольшую совсем белую чашку и поднялся дабы отойти к постели, но внезапный стук в дверь дал понять, что ни о каком отдыхе в постели и во сне мечтать не следует. Стук сначала был довольно-таки тихий, но после попытки открыть напросто дверь, стуки во-много раз стали громче. Кронпринцу пришлось подойти к двери и не спрашивая, открыть её этому дятлу, стоящему за ней. Этим дятлом был отец Дилюка — Король Крепус IV. Да, их точно ждёт теперь какой-то разговор. Важный разговор. Дилюк это абсолютно предвидел. Он пропустил отца в свою комнату, тот без всяких слов расположился на мягком диване и порой посматривал на картины. Дилюк отошёл же на минуту, дабы взять чашки с небольшим чайником. Разговор не должен быть абсолютно сухим. Рагнвиндр-младший вернулся, поставив всё что нужно на стол, книгу он хотел отложить, но её перехватил отец. Крепус внимательно её рассмотрел и увидев, что было закладкой для книги, кинул книгу обратно на стол. Обожание перешедшее всякие границы и этот юношеский максимализм. Хмпф. Дилюку хоть и стало обидно, но ни единого слова в адрес собственного отца, насчёт этого и не сказал. Разводить эти огни и взрывы вспышек страшного гнева совершенно не хотелось. Крепус повернулся к стене и поправил висящий на ней большой и тёмный крест.. Тогда он и завёл разговор со своим сыном: — Твои игрища всё постепенно отлучают тебя от церкви. Ты доволен этим, Дилюк? Ты знаешь, что теперь говорят о нас, а главное о тебе самом? Извращенец и антихрист. Ты будущий Король по-настоящему великого Королевства! Ты пример же для всех! А ты... Ох, Господи... — Крепус налил чая себе и сразу же выпил всё... На минуты повисла тишина. Его сын абсолютно молчал, не произнося всякого слова. Было ли стыдно Дилюку? Нет. Он понимал, да, он точно грешен. И... Грешным быть ему нравится. Ему нравится ломать эти все правила. А ещё больше нравится, делать это вместе с Кэйей. Да чëрт побери, все тут грешны, просто все сидят и умничают. Не-е-ет, Дилюку не стыдно. Пусть все думают, что хотят. Он будет делать так, как захочет и даже церковь его не остановит. Отмолится. Но Крепус продолжил. — Тебя нужно изменить. Выбить из тебя дурь нужно эту всю. Полностью... И знаешь, я решил как. Ной, не ной, ори, заорись... Я тебя отправляю служить стране собственной. Сначала по всему миру покатаешься, а потом на флот. Отпущу только на свадьбу твою и потом после, когда буду убеждëн, что из тебя всю дурь вытрясли. Понял? Ну, Дилюк принял этот удар. Он был готов, что отец что-нибудь попробует учинить назло. Ну, он принимает эту игру. Он покажет себя и выдержит отец ещё молить будет, чтоб он вернулся. Было чудесно на душе от всяких мыслей о будущей победе, до момента, пока он не осознал, что многие моменты и при чëм довольно-таки важные, связанные с Кэйей и их возможной будущей семьёй... Он точно пропустит. Ладно, Крепус выиграл.