Кость из птичьего крыла

Лин   Дорога заняла несколько дней, и Лин даже не смог поглядеть на пейзажи вокруг — повозка, в которой они добирались до нужного места, почему-то не имела ни одного окна. Но в этой гробнице хотя бы были светильники, и большую часть дороги Лин читал. Со спутниками — Кассиодором, похожим на сушеную рыбину стариком, и Софией — младше, но такого же типажа — он едва перебросился несколькими фразами. Они его как будто побаивались. Ни разу не были свидетелями похмельных проповедей Архонта, что ли? Большое упущение. Или наряд из алого чинского шелка в самом деле придал ему солидности? За несколько дней до отъезда Лина в его дверь, как всегда, раздался стук. Лин, трезвый и угрюмый, стоял перед зеркалом, но повернулся на звук — и увидел, что Антипатр таращится на него, как на гнев Господень. Лин несколько театрально, молча, с холодным выражением слегка склонил голову вбок. — Господи мой Единый Боже, — сказал Антипатр (и действительно перекрестился). А потом так долго молчал, что Лин подумал, не перестарался ли он. Наряд был величественно широким внизу, но почти неприлично облегающим выше пояса, и у Лина были опасения, что несмотря на полную закрытость (воротник чуть ли не под самый подбородок, рукава до костяшек кистей, подол такой длинный, что волочится по полу), он все же подпадает под определение непристойного. Тем более губы он накрасил тем же кроваво-алым цветом. Гулять — так гулять, назвали святым из борделя — нужно соответствовать. Выгляди Лин хоть капельку более здоровым, все это, конечно, было бы знатным перебором. Но если бы понадобилось подобрать противоположность слову «цветущий», любой первым делом представил бы именно то, что Лин сейчас видел в зеркале. — Ну давай, вынеси модный приговор. Одобрит это Совет? — спросил он. При звуке его голоса со старика словно спало какое-то наваждение, он несколько раз моргнул, кивнул: — Да… да, это годится. — И еще раз взглянул на Лина, совершенно пораженный, и приоткрыл рот, но вместо того, чтобы что-то сказать, отвел взгляд и вышел — кажется, даже забыв, зачем вообще приходил. Может быть, он хотел спросить: если вы можете быть вот таким — почему предпочли быть человеком, который просыпается в луже собственной блевотины, не помня ни собственное имя, ни зачем боги придумали ванну? А Лин бы ответил…  А Лин бы ничего не ответил, потому что тогда пришлось бы рассказать все с самого начала.   — …Ты — Архонт Мира Сего. Ты — живой знак того, что Бизант — страна, избранная Богом. Сейчас, во время войны, особенно важно напомнить людям про благословение свыше. Вот твоя речь…  — Моя речь?.. — Да, держи, выучишь наизусть; завтра ты прочитаешь это, чтобы воодушевить солдат. А послезавтра познакомишься с военачальниками, Антиклом и Константином, они расскажут тебе, как обстоят дела на войне, и объяснят, чем ты сможешь помочь… — Помочь?.. — Да что ты все повторяешь за мной, как попугай? Ты разве не слышал рассказы о подвигах Архонтов? Где ты вырос, в лесу?.. Ты — наш меч и щит, когда собственных сил империи стало недостаточно. Сверху, с волшебной птицы, земли арья — как на ладони, и сразу видно, где их скрытые горные города, где укрепления, где прячутся люди, куда нанести удар… Да не тушуйся, ты же герой, будущий спаситель страны!..    Антипатр с Лином не поехал. За день до отъезда случилось несчастье: старика на улице сбила повозка, пронесшаяся так быстро, что никто даже не успел заметить — чья. Антипатр остался жив, отделавшись парой переломов и сильных ушибов, но в его возрасте это был слишком серьезный удар по здоровью, чтобы ехать на другой конец страны. Вместо него Лина в поездке сопровождали двое человек, которые назвались телохранителями, вот только телохранителями они не были. Его матушка, госпожа Илифия, когда-то держала телохранительницу: это была высокая, полная тяжелой медленной грации девушка, настолько молчаливая, что Лин задавался вопросом, не отрезан ли у нее язык. Хотя, возможно, она просто не знала эллинского, Илифия звала ее по-бизантийски Анной, но на вид она была из гаутов или откуда-то оттуда, с севера. Так что о телохранителях Лин кое-что знал, по крайней мере одну вещь: их работа — смотреть по сторонам, незаметно, но весьма внимательно; а навязчиво пялиться лишь на того, кого якобы охраняют — этого они как раз делать не должны. На вопросы «охранники» отвечали с подозрительной уклончивостью. («От кого вы? — От Совета, господин Архонт, от кого же еще? — А кто именно вас послал? — Мы ничего не знаем, господин, мы люди маленькие»). Судя по тому, что Антипатр тоже не пришел от них в восторг, эти двое были не от церкви. В любом случае, отказаться от этой «охраны» не вышло. Место, неподалеку от которого должны были состояться переговоры — Железный Перевал, последний город империи у границ с владениями арья — оказался скорее не городом, а просто обнесенным частоколом лагерем. Лину, Кассиодору и Софии предоставили по личной комнате. Комната Лина, видимо, принадлежала кому-то из офицеров, но обстановка была крайне аскетическая: стол, стул с редкостно жесткой спинкой, огарок свечи, грубо сколоченный сундук для вещей, икона с Единым Богом на полке в углу, узкая кровать с кое-как залатанной дырой в днище, горшок под кроватью. «Охранники» разместились тут же в комнате, постелив себе на полу, хотя Лин до последнего надеялся, что они заночуют в солдатской казарме. Единственным светлым пятном Лину показался камин в соседнем помещении: он понадеялся, раз тут есть топки и дымоходы, можно рассчитывать и на горячую ванну. Но не тут-то было. Дрова экономили, воду можно было назвать в лучшем случае теплой, и после мытья Лин замерз еще больше прежнего — вечера здесь, в предгорьях, были зубодробительно зябкими. Он всю ночь трясся в кровати, хоть и завернулся во все одеяла, что нашел, присутствие «охранников» тоже не способствовало сну, и к утру Лин чувствовал себя так, будто и не ложился вовсе. На следующий день к Железному Перевалу приблизилось посольство арья. Все компаньоны Лина, включая ужасно серьезных Софию и Кассиодора, сгрудились у стен лагеря, как любопытные дети, и смотрели на чужеземцев сквозь щели в частоколе. Посольство выглядело на удивление не впечатляюще: там не было лошадей или повозок. Они установили несколько походных шатров, а затем развернули в своем лагере двенадцать знамен с разноцветными узорами — знаки своих кланов. — Что-то напряженненько. Все как будто считают часы до грандиозной резни… — пробормотал Лин, ни к кому конкретно не обращаясь. — Может, открыть ворота? — предложила София командиру гарнизона Железного Перевала, если эту горстку солдат можно было назвать гарнизоном. — Архонт прав. Пора всем напомнить: мы тут ради мира. — Опасно, — принялся возражать командир. — Если случится что… Вы, ваши благородия, при всем почтении, на войне-то не были. А ведь эти твари умеют через пространство прыгать. Ну, некоторые. Если побывали в нужном месте или хотя бы видели, как оно выглядит изнутри. Нельзя дать им заглянуть внутрь лагеря, иначе пиши пропало… Лин что-то такое слышал, но прежде считал сказкой. Теперь стало понятнее, почему повозка, в которой они добрались сюда, неприятно напоминала замурованную гробницу. — Вы и соглашение нам предлагаете подписывать в чистом поле? — язвительно спросил Кассиодор командира крепости. — Я, кстати, участвовал в Понтийской битве. И позвольте сказать вам, мой уважаемый друг: «если случится что», ни эти ворота, ни этот частокол их черных двойников не остановят. Если уж на то пошло, у вас есть какое-нибудь серьезное вооружение?  У офицера сделался обеспокоенный вид. — Смотря что понимать под серьезным… Но с нами же Архонт. Вы их это самое… — и он выразительно чиркнул рукой по шее. Лин натянуто улыбнулся. София подытожила: — Надо начинать с малого. Открываем. Пусть люди ходят туда-сюда… Варвары, небось, устали с дороги, голодны. Может, торговцы им что предложат. Командир гарнизона нехотя отдал приказ открыть ворота. Долгое время ничего не происходило, но постепенно любопытствующие из крепости стали выбираться наружу. Первым делом это сделала малышня — дети обитающих в лагере кухарок и маркитанток. Девочка лет десяти, отважившись переброситься с одним из арья парой слов, вернулась и сообщила: — Им нужна вода, ближайший ручей в часе пути отсюда. — Что же они просто не махнут за водичкой через пространство, раз для них это — раз плюнуть? — заметил Лин. София закатила глаза.  — Может, для того, который так скверно ладит с людьми, как вы, Архонт, это и новость, но под маской просьбы о помощи довольно часто прячется шаг к дружбе. И поверьте, для таких гордецов, как арья, это довольно серьезный шаг. — И, повернувшись к командиру гарнизона, распорядилась: — Пошлите к ним водовоза с парой бочек. Лин решил, что ему нравится София. Она была дружелюбна и деятельна — редкое и ценное сочетание качеств. Куда чаще он встречал людей либо оголтело агрессивных, либо ко всему безразличных. На этих переговорах Лину полагалось отыгрывать статую — не предпринимать ничего лишнего, желательно вообще не шевелиться, лишь угрожающе молчать. Но любопытство оказалось сильнее. Наматывать круги вокруг шатров арья, как детишки из лагеря, старательно делающие вид, что не так уж им все это и интересно, казалось совсем уж глупым; так что он просто вышел за ворота, приблизился к лагерю и стал наблюдать с некоторого расстояния. Посмотреть было на что. Даже одежда у арья была… непривычная. И не в том дело, что в Бизанте носили туники и накидки — церковники осуждали чрезмерный интерес к красоте тела, считалось приличным по максимуму замаскировать фигуру объемными, многослойными одеждами. Главное — в Бизанте одежда красноречиво демонстрировала и род занятий человека, и то, богат он или беден. У этих арья по одежде нельзя было понять ничего. Больше всего их наряды были похожи на походные или охотничьи — ни одной неудобной, нефукциональной вещи. Штаны, длинные, до колен рубахи, перехваченные металлическими поясами, куртки либо жилетки, невысокие сапожки, мягкие почти как вторая кожа. И все это одинаковое у мужчин и женщин. Но и формой это не было: хоть наряды и были выполнены в едином духе, но детали у всех отличались. Цвета нарочито неброские — белый, черный, серый, топленое молоко или сосновая кора — а сами ткани невиданного качества, гладкие и мягкие. Невероятно сложная и красивая вышивка на штанах, отделка на куртках и жилетах. Вот тебе и варвары. А узорчатые звенья перехватывающих длинные рубашки поясов — уж не из чистого серебра и золота ли?.. По виду самих арья ничего нельзя было понять тоже. Все стройные, подтянутые; движения отточенные — четкие и в то же время плавные, Лин таких даже у солдат не видел; наверное, мечом и луком владеют получше многих. Воины? И женщины тоже? Но ставить шатры, разводить костер, готовить — занятия не для воинов, а все делали это умело и как будто даже с удовольствием… И ни одного слуги Лин не увидел… И общались они между собой так же загадочно, Лину так и не удалось понять, кто из послов главный. Они устанавливали свой лагерь слаженно, словно были единым механизмом, каждый словно знал, что именно ему нужно делать, и все работали с одинаковым усердием. Хотя нет, не все: вон тот, здоровый темно-рыжий бугай, у которого на плече сидела сова с умным плоским лицом сердечком, праздно шатался по лагерю, явно отлынивал от работы и вообще неуловимо отличался от остальных… В какой-то момент арья заметили Лина и повернули к нему голову. Все одновременно, как по команде. Страх-то какой. Они явно знали, кто он, хотя Лин понятия не имел, откуда: он стоял слишком далеко, чтобы кто-то разглядел знак на лбу. Эти варвары смотрели на него с такой ненавистью, страхом и отвращением, будто Лин был воплощением всего мирового зла в человеческом облике, и это оказалось неожиданно обидно. Он вскинул подбородок, сказав себе, что нисколько не задет, и величественно прошелся мимо шатров туда-сюда в своем великолепном алом наряде. — Святые сиськи Афродиты, — пробормотал кто-то на чистом эллинском не то с восхищением, не то с брезгливостью. Лин крутанулся на голос. Это был тот самый арья, что прежде отлынивал от работы, с совой на плече. Он был одет так же, как остальные, и такой же длинноволос, но смотрел на Лина иначе, чем его товарищи: насмешливо, без страха. Лин попытался представить, что у него нет медно-каштановой гривы и перехваченных множеством колечек косиц вдоль лица, а есть короткая стрижка на бизантийский манер. Получилось на удивление гармонично. Парень был эллином. Нет, скорее, ромеем. Другой арья быстро сказал ему что-то на непонятном языке. Явно велел держать язык за зубами. Мудрый совет, София с Кассиодором вообще-то тоже совершенно ясно сказали Лину не раскрывать рот.  Лин подошел ближе. Тот перевертыш, что предостерегал товарища, сказал уже на эллинском, но довольно медленно и выговаривая слова гораздо более правильно: — Да будут твои дни радостны и долги, Архонт Мира Сего. Прости моего спутника, если он чем-то оскорбил твою уважаемую личность. Лин неопределенно кивнул ему, не представляя, как общаться с этими странными людьми, чтобы нигде не накосячить. А у предполагаемого эллина (или ромея) спросил: — Ты что-то сказал про мой вид? — Лучше мне прикусить язычок. — Рыжий окинул Лина взглядом. — Но, ворон побери, как это сложно. — Нет-нет, скажи. Я сам придумал этот наряд, мне интересно. — Лин величественно повел рукой: — Я сегодня добрый. Забыл дома свою волшебную птицу, так что не буду никого испепелять. Рыжий усмехнулся и довольно дружелюбно ответил: — Это тебя называют «святой из борделя»? Я сразу понял, эта тряпка и правда выглядит так, будто ты не определился, стать самой дорогой шлюхой в заведении или жертвоприношением... Это было смело. Слишком смело. Кстати говоря, это было еще и довольно проницательно — набрасывая для портных наряд, Лин думал в точности об этом.   — А также мечом в ножнах, — вспомнил он слова Илифии. — Я человек многих талантов. — И сама скромность при этом, — покачал головой незнакомец. — Моя матушка говорила в этих случаях так: а попа не слипнется? Незнакомец говорил не просто как эллин или ромей, у него было характерное произношение человека, родившегося и проведшего большую часть жизни в Великом Городе — как и у Лина; выбор слов, хотя незнакомец явно не думал над выражениями, говорил о том, что он вырос в хорошей семье — намного лучше, чем у Лина. — Я бываю вполне скромным. Правда, только по понедельникам. Так-так, значит, из столицы и из знатного рода, — прищурился Лин. — Ты был какой-то важной птицей? Если удачно на что-то обменяют, позволят вернуться в Великий Город? Вот теперь рыжий уставился на него с искренней враждебностью.  — Я не пленник и не трофей. И возвращаться туда не собираюсь, если только не заставит… судьба. Но прежде чем он успел отойти к товарищам, Лин схватил его за руку и потащил за собой — подальше от шатров арья. — Не обманывай себя, дружище, наверняка ты соскучился по Великому городу. Его же невозможно не любить. Сейчас я расскажу тебе все новости. Таверна Постума — все еще самая модная в городе, цены — просто разорение, но если ты в ней не был, с тобой в приличной компании даже не заговорят, поэтому все врут, что были. В этом году все помешались на цвете шафрана, хотя я не знаю никого, кому бы он был к лицу. Из всех актрис сейчас популярнее всех Феодора, та, с толстыми ногами… — Ты что, свихнулся? — возмутился рыжий, пытаясь выдернуть руку. — Какой шафран? Какая Феодора? Вроде бы они отошли на достаточное расстояние. Лин остановился и резко спросил: — Кто тебя надоумил со мной заговорить?  — Что?.. — растерялся парень. — Да с чего ты вообще взял, что кто-то меня надоумил? Правдивый ответ звучал так: ты даже с виду до зубовной боли похож на балбеса, которым все вертят как хотят. Но этого Лин говорить не стал. — Просто скажи, это не ваш князь — как там его — Ардашир? Это было бы еще объяснимо. На его месте я сам первым делом разузнал бы, что представляет собой новый Архонт... «...Только не так топорно». Рыжий помрачнел и о чем-то задумался. — Нет, — наконец сказал он. — Не он. Но ты угадал. Мне велели сказать Архонту что-нибудь обидное, неважно что. — А если тебе скажут прыгнуть с крыши — пойдешь прыгать? Еще, небось, и разбежишься как следует. Рыжий сжал руку в кулак, но, видно, признал правоту Лина. Хмуро ответил: — Мне сказали, что это проверка добрых намерений Бизанта. — А если бы намерения были не такие добрые, — почти ласково сказал Лин, — знаешь, что сейчас осталось бы от вашего лагеря?.. Или ты думал, Архонт по-простому двинет тебе в зубы, как нормальный мужик, ты тоже ему наваляешь, но так, как бы по-дружески, и через полчаса вы уже будете распивать вино из одной фляги и травить анекдоты? Рыжий явно именно так и представлял себе развитие событий. А может, и вообще никак не представлял, у некоторых людей горизонт планирования заканчивается где-то в районе кончика их собственного носа. Он смущенно потер подбородок: — Слушай… Извини. Ну, может человек глупость ляпнуть? Да, я пристал к тебе просто потому что мне так сказали. Нормальный у тебя наряд. Просто ты как будто не очень ему подходишь... Ладно, сам не знаю, что я хочу этим сказать. Не бери в голову.  — А ты не главный умник своей деревни, да? — не сдержался Лин. Рыжий явно так ничего и не понял. — У меня для тебя плохие новости. Кто бы тебе ни сказал ко мне прицепиться — наблюдай за ним внимательно. Такие вещи делают либо чтобы развязать драку, либо в качестве проверки, незадолго перед тем, как подраться. Сечешь? Если кто-то планирует сорвать эти переговоры, ему очень важно узнать — я просто мудак с любовью к театральщине или действительно Архонт, гроза арья, каратель безбожников и так далее… Вот теперь до рыжего наконец дошло. — Нет. Нет-нет-нет… Думаешь, я тебе поверю?! Такого просто не может быть! Хочешь стравить меня с товарищами? Ты просто привык жить в гадюшнике, вот и думаешь обо всех как о змеях. Я тоже там жил и так же думал о людях, но арья совсем другие! Никто из них на такое просто не способен... Да и вообще… С чего это ты так разоткровенничался? Вот это как раз — очень подозрительно! — Раз тебя не возвращают Бизанту как трофей, то ты натурально единственный человек в этом лагере, кому небезразличен исход переговоров. Типа, ну знаешь, мост между культурами. Вряд ли ты хочешь, чтобы бывшие «твои» тебя до скончания веков презирали и ненавидели, а нынешние «твои» — подозревали и, опять же, ненавидели... — А тебе-то он почему небезразличен? — Потому что я действительно не очень подхожу этому наряду, — сказал Лин устало. — И если война продолжится, мне прибавится головной боли. Рыжий какое-то время размышлял. — Если хочешь, чтобы я тебе поверил, скажи, собираются ли ваши возвращать пленников. И когда. И все ли с ними нормально. Арья беспокоятся. Они знают, что здесь, в Железном Перевале, их нет. Лин услышал о каких-то там пленниках впервые. «Конечно, с ними все распрекрасно», — вероятно, стоило бы сказать ему. Но откровенное вранье — это не только неприятно, но и чревато скверными последствиями в будущем. — Значит, это правда, что у вас есть какое-то «второе зрение»? — спросил он, просто чтобы потянуть время. — Вроде того, — сказал рыжий уклончиво. — По крайней мере, жизненную силу сотни человек пропустить сложно. Сотня пленников! Нарушить такую договоренность — это серьезно, а может, даже и фатально… — Я постараюсь узнать про пленных, — вздохнул Лин, прекрасно понимая, что после этой фразы он уже не будет казаться такой значительной фигурой, какой хотел.  Рыжий внимательно изучил его лицо, а потом вдруг неуверенно улыбнулся. Он и до этого был симпатичным — этаким бесхитростным обаянием большого доброго пса — но улыбка сделала его неотразимым. Лин только сейчас осознал, что парень старше его лет на семь-восемь, сперва он показался чуть ли не его ровесником. — Ладно. Я, наверное, не должен тебе верить, но почему-то верю. Я за ней понаблюдаю.  «За ней», — не мог не отметить Лин. Парень был просто находкой для шпиона. Рыжий продолжал: — Слушай… Если считаешь, что дело пахнет жареным, ты бы кольчужную рубашку надел, а? Под эту свою красную тряпку. — Я Архонт, — оскорбленно вскинул голову Лин. — И что, неуязвим, что ль? Не, я правда не в курсе… Сила Архонта даже от случайной стрелы убережет? Если по-честному, рыжий был абсолютно прав. Лин, к сожалению, успел понять, что сила Архонта вообще мало от чего уберегает. Уберегало только намерение убить. А чтобы осознанно приказать человеку не быть, нужен определенный склад характера. Не такой, как у Лина.  Рыжий правильно понял молчание Лина и подытожил: — То-то и оно… В неразберихе ведь даже и не смотрят, кто свой, кто чужой. А тебе много и не надо. Архонт Архонтом, а на тебя смотреть жалко, в чем только душа держится. Это тоже мало походило на комплимент, но вроде бы в этот раз у рыжего не было цели его оскорбить. — Спасибо, — поколебавшись, сказал Лин. — Ты тоже себя береги… Как тебя звать-то? — Юстин, — сказал рыжий.   Ни София, ни Кассиодор, ни члены Совета никаких пленников не упоминали, и как вытащить сведения хитростью, Лин не придумал — ему вообще неоткуда было об этом знать, поэтому он прямо сказал Софии, вернувшись в лагерь: — Арья беспокоятся о пленниках. Ответ Софии был довольно предсказуемым, но оттого не менее неприятным: — Архонт, без обид, но это не вашего ума дело. Вы вообще не должны были ходить к арья и тем более говорить с ними. — Но если был уговор вернуть пленных… — начал Лин, но София оборвала его: — Каждый из этих пленников — боевой маг, который вдобавок своими глазами видел Великий Город. И ненавидит этот город так, как вы и представить не можете. Вы же неглупый человек, должны понимать, что это значит?  «Эти твари умеют через пространство прыгать. Если побывали в нужном месте или хотя бы видели, как оно выглядит изнутри», — вспомнил Лин и заткнулся. Она сказала уже чуть мягче: — Послушайте, мы с Кассиодором знаем, что говорить… Мы их убедим. Не нервничайте. Все пройдет хорошо. Ведь вы, — она подмигнула, — вы здесь как раз для этого. Только, умоляю, молчите завтра. Как только вы открываете рот, уже не кажетесь в нужной степени… мм…  — Страшным, — закончил Лин. — Убедительным, — поправила его София. Когда Лин вышел из комнаты Софии, его нагнали парни, приставленные к нему в Великом Городе: — Ах вот вы где, господин Архонт! А вы вас ищем, ищем… Лин вдруг понял интересную вещь: все время, что он глазел на лагерь арья и общался с рыжим Юстином, его так называемые охранники тоже шлялись непонятно где вместо того, чтобы его охранять. Может, тоже что-то разведывали и с кем-то говорили? Интересно, что и с кем? И все-таки, кто и зачем приставил к нему этих людей? Именно к нему… Хотя почему именно к нему — понятнее некуда… До этого Лин держал в голове лишь, что кто-то может хотеть расстроить переговоры, но не думал, что кто-то решит избавиться от самого Архонта. По крайней мере, кто-то из Бизанта. Это казалось абсурдным. Но… если подумать… если Архонту не повезло встать между кем-то, кто хочет продолжения войны, и этой самой войной… А ведь несчастье с повозкой постигло бедного зануду Антипатра в такой удобный момент!.. Мысли отдавали паранойей. Вообще, мысли Лина отдавали паранойей довольно часто. Но, как гласит народная мудрость, даже если ты параноик, это не значит, что тебя не хотят убить. Особенно если ты удостоился сомнительного везения носить на лбу знак Архонта Мира Сего.   Кольчужную рубашку под красный шелковый наряд он надел. Легкую, но плотную. Легкую — это применительно к кольчуге значит килограмм семь, но хорошо уже, что не двадцать. Пригодилась она в довольно неожиданный момент: за ужином. Еду стряпухи Железного перевала приготовили самую незамысловатую — бобы с капустой. Но после ночной холодрыги и кровати с дырой Лин и не ждал чудес. А вот вино пахло как будто неплохо. Вот только к этому аромату примешивалось кое-что еще… Легкий травяной запах, который многие сочли бы частью букета.  И Лин этот запах знал. Знал даже слишком хорошо. Он не возражал бы, чтобы его знакомство с этим напитком ограничилось парой раз, но оно продлилось год с лишним.   Это началось, когда Красный император уверился в его ослином упрямстве либо в безнадежной бестолковости. Память Лина сохранила только урывки: каждый раз, когда он приходил в сознание, над ним склонялся с чашкой то один, то другой слуга и поил его этим снотворным. В то время Лин даже не понимал, часы проходят или дни, недели или месяцы. Все слилось в периоды серой бесконечной пустоты. Они были хуже угроз, хуже избиений и страха пыток, хуже всего.  О том, сколько времени прошло на самом деле, он узнал лишь потом: лето, осень, зима, весна и снова лето. Однажды это пойло перестали приносить, и так он узнал, что дочка Красного императора покончила с папашей, наконец сделав то, на что у самого Лина так и не хватило духу.    Лин задумчиво покачал кубок в руках. — Антипатр, хранитель моей трезвости, не дал бы мне даже пригубить, — сказал он. — Я ведь как начну, так неделю не просохну… София засмеялась: — Какая удача, что Антипатра тут нет. Бросьте, Архонт, вы не так безнадежны, каким пытаетесь казаться. От одного кубка вреда не будет! Лин взглянул на нее с подозрением. Простое дружелюбие — или она намеренно заставляет его это выпить? А ведь именно София днем приказала открыть ворота. Не для того ли, чтобы обеспечить Линовым телохранителям возможность встретиться и пообщаться с кем-то из арья? А сама София, кстати, чем в это время занималась? Тут вообще хоть кому-то кроме самого Лина нужно это перемирие или нет? Хоть кому-то можно доверять? Сделав вид, что пьет, он вылил вино в рукав. Конечно, одежда сейчас намокнет, но не так стремительно и не так заметно, как если бы под шелком не было кольчуги. Затем Лин сунул пустой кубок слуге: — Налей-ка еще, друг. — Ну-ну, увлекаться все же не стоит… — заметила София. Новая порция пахла так, как положено вину. Значит, снотворное было в кубке, а не в бочке. Именно Лина хотели усыпить, а не всех, кто собрался на ужине. — Какой прекрасный вкус. И особенно — аромат. Вино из Мерва? Откуда такие сокровища в таком захол… так далеко от столицы, господин капитан? Капитан крепости, с явным сожалением наблюдавший, как пустеет бочка, угрюмо откликнулся: — Так это ж ваши люди и распорядились подать самое яркое и ароматное, что у нас имеется, господин Архонт.  Его люди, значит… Лин покосился на «охранников». — Какая забота. — Все лучшее для господина Архонта, — безмятежно откликнулся «охранник». Значит, София ни при чем? Хорошо, если так. Лин знал, как должен работать этот напиток. Примесь запаха в вине была совсем небольшая: просто чтобы гарантированно заснуть и крепко проспать всю ночь напролет. Минут через пять он притворился, что клюет носом. — Пожалуй, я в койку. Всем спокойной ночи, господа. — Завтра в полдень будьте готовы, — в который уже раз напомнила София. — Впрочем, не берите в голову, вас разбудят гораздо раньше. Лин добрел до своей комнаты, старательно пошатываясь и притворяясь, что ноги заплетаются. «Охранники» заботливо проследовали за ним. Лин, не раздеваясь, упал на кровать, наполовину укрылся одним из покрывал — в основном чтобы спрятать мокрый рукав — и через пару минут стал дышать медленно и размеренно. — Спит? — тихо сказал один из «охранников». — Вроде, — так же полушепотом отозвался второй. — Может, того… шлепнуть мальца? Для надежности… — А это вообще… э-э… возможно? И - не боишься? Он же святой. — Да какой, в жопу, святой? — возразил первый, явно храбрясь. — Человек как человек… Шея вон тощая, как у цыпленка, чирк — и все…  — Так-то да... Вот только для тех, кто потом сюда приедет и будет тут все осматривать, все должно выглядеть однозначно. Любой должен видеть: это выворотни постарались, а люди ни при чем. Никаких перерезанных шей. Ни один след не должен к господину привести. — А ведь и точно… — согласился первый с некоторым облегчением. — Соображаешь. — Ну а то. Или ты вообразил, что умнее господина? Он не зря сказал: только усыпить… «Охранники» замолчали и зашуршали вещами. Похоже, собирались в дорогу. Этой ночью что-то должно было случиться, что-то скверное — и эти двое хотели убраться из Железного Перевала раньше, чем это начнется. Один из «охранников» снова заговорил — Лин навострил уши: — Ты лярву-то отдал? «Кого?..» — подумал Лин. Он запоздало осознал, что для Архонта он возмутительно мало знает об арья, их собственной магии и той магии, что применялась против них.  Он никогда не хотел во все это влезать. Но раз уж влез — видимо, придется разузнать побольше. И хорошо бы поскорее. — Да какое там! — сказал второй с раздражением. — Даже парой слов переброситься не смог. За ней весь день рыжий парень ходил как привязанный. — И что делать? Отвезем назад господину? — Если она ему пожалуется, что мы не передали лярву — он с нас головы снимет. Может, просто тут, в крепости, оставим?  — А если самим откупорить? — Ты что, больной?  — Ну, не прям щас… Вот если дождаться нужного часа — и вот тогда и открыть? И сразу по коням. — Какие кони? К Харону мы попадем вместе с конями, если тут задержимся, да еще и откроем эту дрянь… Оставим тут. Они найдут. Они как-то видят такие штуки. Охранники закончили сборы и направились к выходу, продолжая спорить: — Если б лярву можно было обнаружить, думаешь, мы бы привезли сюда ее так легко? А если ты и прав, что, если ее первой найдет не Рокшана, а другой выворотень?.. «Рокшана!» — запомнил Лин имя. Это согласовывалось с тем, что рыжий говорил «она». Дальше он уже ничего не слышал, голоса удалились. Лин выждал еще минут десять, затем встал с кровати. Не зажигая свет, стараясь никого не будить, он прокрался к комнате Софии. Снаружи ее никто не караулил, дверь оказалась не заперта, и Лин просочился внутрь. Если в полумраке коридоров он еще что-то видел, то в комнате оказалось совсем темно, хоть глаз выколи. — София… София! — позвал он громким шепотом. — Вы тут? Вы спите? Кто-то перехватил Лина сзади одной рукой, полностью его обездвижив. Вторая рука зажала ему рот. Потом чиркнуло огниво, и загорелась масляная лампа. София, державшая лампу в руках, сидела в кровати, на ее плечах был легкий халат, который она явно накинула только что. Каштановолосый мужчина, схвативший его, был телохранителем Софии. Лин скосил глаза — ох, ворон побери, а мужик-то и вовсе голый, как мать родила. Кровать у Софии, надо сказать, была значительно шире той, что в комнате Лина, и никакой второй постели в комнате Лин не увидел. Ну, Лин бы тоже, возможно, ночевал не один, будь у него такая кровать. И такой телохранитель. София молча кивнула телохранителю, и тот отпустил Лина. — Надеюсь, вы пришли с чем-то важным, — сказала она тихо. — Э-э… Я прошу прощения, — так же тихо сказал Лин, смутившись за двоих, потому что ни Софию, ни ее телохранителя происходящее, казалось, особо не взволновало. — Но боюсь, это довольно серьезно. Кто-то хочет сорвать переговоры. Мои охранники пытались опоить меня снотворным. Как я понял из их разговора, этой ночью кто-то нападет на крепость. Не все арья хотят мира, одна из них — предательница, а может, и не одна...  — И вы говорите мне об этом только сейчас?! — возмутилась София. Она быстро подвязала халат поясом, сверху набросила другую, более плотную накидку. Ее телохранитель тоже оделся — в считанные секунды. — Я не знал, кому тут можно доверять! София, обычно такая спокойная, раздраженно зашипела, как кошка: — Вечная беда Совета: каждый себе на уме, и все друг другу врут. Как будто разгадываешь ребус вслепую… Ладно. Эти ваши охранники. Где они сейчас? — Ушли. Минут десять назад.  — Тогда они, может быть, еще седлают лошадей, — предположил телохранитель Софии. — Мы должны остановить их и допросить. — София взяла со стола арбалет, ее телохранитель уже успел вооружиться и арбалетом, и мечом. — Если вы правы — то это измена, ни больше ни меньше. Кто дал вам этих людей, Лин? Ксенофонт? Она вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице, что вела во двор. Каштановолосый парень послушно потопал за ней. Лин вдруг отчетливо понял, что телохранитель из этого парня — так себе. Не потому что он спал с Софией, а потому что, услышав, что на крепость вот-вот нападут, хороший телохранитель должен был схватить хозяйку в охапку, прыгнуть вместе с ней на лошадь и мотать отсюда что есть сил. Как бы она ни привыкла распоряжаться, как бы много от нее ни зависело на переговорах, — к воронам это перемирие, всех арья и весь Бизант! Как ни удивительно, пока что из всех виденных Лином телохранителей золотым стандартом была немая гаутка Илифии, простой небогатой хозяйки пары борделей… Однако все это было совершенно не его дело, так что Лин спускался за сладкой парочкой следом и попутно выкладывал свои соображения: — Нет, думаю, их послал не Ксенофонт и не кто-то из церкви. Хотя бы потому что те в курсе, что я с этим снотворным знаком, и не стали бы его использовать. Да и мой бедный зануда Антипатр не был рад, что его заменили этими двумя. Честно говоря, я думал — это вы мне скажете, на кого они работают… Это не ваш дед, великий логофет. И не начальница Кассиодора… как там ее… которая отвечает за казну. Она ведь не стала бы посылать подчиненного на верную смерть?.. — Я бы не стала исключать никакие варианты, даже своего деда, — сказала София довольно сухо. — Вам это еще предстоит узнать, Лин: когда речь о власти, не существует ни друзей, ни родственников. Идея мира с арья принадлежит императрице Валерии, только ей одной этот мир и нужен, все остальные в Совете — под вопросом. Она по-прежнему говорила очень тихо. Лин спросил: — А разве мы не должны разбудить капитана и… не знаю… всех вооружить? — Ночная стража и так в дозоре. Если в крепости поднимется переполох, арья подумают, что мы собираемся напасть на них. Случится именно то, что мы пытаемся предотвратить.  Как только они вышли во двор крепости, сразу увидели «охранников» Лина: они тихо, не спеша — видимо, чтобы не привлекать внимания стражи — вели под уздцы двух лошадей, направляясь к воротам, которые по-прежнему были открыты. — Ни шагу дальше, — сказала София. Кто-то, то ли она сама, то ли ее телохранитель — в полутьме было не разглядеть — со щелчком взвел тетиву арбалета. — Вы обвиняетесь в измене Бизанту и короне. «Охранники» замешкались на секунду, переглянулись. Затем один из них сунул пальцы в рот и издал какой-то затейливый, мелодичный свист; Лин даже не знал, что можно свистеть так громко, наверное, из-за того, что воздух горный, разреженный — на несколько километров вокруг слышно! Слышно даже в лагере арья, тут же понял он… В следующие пару мгновений почти одновременно произошло сразу несколько вещей. Во-первых, кто-то — София или ее телохранитель — успел выстрелить, один из «охранников» Лина покачнулся и упал; конь тревожно заржал, выдернул поводья из мертвеющей руки и помчался к воротам — один. Во-вторых, посреди двора крепости откуда-то материализовалась высокая, ослепительно красивая женщина с длинной светлой косой. Лин видел ее среди других арья днем. И тут же — Лин не успел и моргнуть — на месте нее оказалось что-то другое, совсем нечеловеческое: какой-то высокий, в полтора человеческих роста, черный силуэт, смутно похожий на паучий. Он был как будто совершенно плоским и в то же время двигался и менял форму так, словно существовал в большем количестве измерений, чем три; и нет, все-таки непроглядно черным он не был — в глубине этой текучей тьмы виднелось что-то, похожее на звезды, но Лину почему-то не хотелось туда вглядываться… Чудовище взмахнуло двумя из своих конечностей: одно невероятно быстрое движение, второе — и черные лапы вспороли грудь Софии и ее телохранителя, пройдя через человеческую плоть легко, как сквозь масло, а затем бросили оба тела на землю.  В-третьих, со стены крепости послышался вскрик — стража заметила неладное — и свистнули несколько стрел. В-четвертых, второй «охранник» Лина крикнул:  — Рокшана! Держи! — и бросил в сторону черного чудовища что-то, похожее на шкатулку из синего стекла. Чудовище вновь обернулось женщиной со светлой косой, она поймала шкатулку. — Все, я свою работу сделал! Ннооо! — Он вскочил на коня, пнул его пяткой в бок и поскакал к воротам.  А в-пятых, перед тем, как запрыгнуть на лошадь, «охранник» ударил Лина в висок рукоятью меча. Лин понял, что падает на плиты двора; последнее, что он успел сделать — это выставить перед собой руки, чтобы не разбиться лицом. Затем мир перед его глазами померк.