Кость из птичьего крыла

Нарсе   Только через пару дней после отбытия послов из Эраншахра Нарсе понял, что так и не рассказал Ардаширу про небольшой странный разговор, с которым к нему пришел Хосров после собрания предводителей кланов. Его немного успокоили слова князя, что Юстин на переговорах не погибнет, — а значит, Нарсе тревожится зря, они пройдут как надо, верно?..  К тому же он так и не придумал, что тут сказать-то. «Знаете, мой князь, Хосров из Красношеек по-родственному выразил мне сочувствие насчет постигшей клан Пустельги резни, а еще он слишком уж плотно закрывает свои мысли…» Так, что ли? Нарсе осознавал, что в излишней скрытности можно обвинить многих, включая и его самого. Во-первых, из-за благосклонности Ардашира к не-арья на земле клана Сов селилось много иноземцев, таких, как Юстин. Не все из них были развернутыми свитками — некоторые люди умели прятать мысли, даже не сообщаясь с Изнанкой — но многие именно ими и были, и написано в этих свитках зачастую было такое, что Нарсе предпочел бы и вовсе не уметь читать; чем больше таких чужеземцев появлялось в Эраншахре, тем чаще арья закрывали свои разумы, не потому что хотели утаить свои намерения, а просто чтобы не подсмотреть лишнего… А во-вторых, и без этого Нарсе давно уже не был тем улыбчивым, открытым миру, жадным до любых человеческих проявлений юношей из клана Пустельги… Война искалечила души многих арья. Почти у каждого были погибшие родственники, друзья и любимые, и даже просто побывавшие хоть раз в бою уже не могли спать без кошмаров. Но другие все же не отдавали себя полностью Изнанке, как однажды сделал Нарсе. И он не был уверен, что такие мысли, какие его порой посещают, стоит слышать остальным. Вот как тогда, когда он, увидев шрам на шее князя, понял, что убил бы Анахиту собственными руками без раздумий. Не просто так у клана Пустельги был закон — не оставлять отдавшего себя Изнанке человека в живых, даже если каким-то образом его душу вернули обратно в тело...  Неудивительно, что Хосрову его закрытость показалась подозрительной. Нарсе бы и сам так решил на его месте…  А действительно, вот если бы он был Хосровом — если предположить, что тот замышляет мятеж (хотя это было бы не просто подло, но и чудовищно глупо), — про кого еще в Эраншахре можно подумать, что они не очень-то стремятся к миру? Вот Ормизд, например. Тоже всегда избегал соприкосновения разумов. Или Мандана, потерявшая на войне обоих сыновей. Может быть, Курош… Все они не выражали особой радости по поводу грядущих переговоров и явно были разозлены гибелью Анахиты… Предположим, Хосров — или еще кто-то — говорил с ними так же, как с Нарсе, и они не сказали «нет»… Что дальше? В следующие несколько дней, пока тревога глодала его, Нарсе решил понаблюдать за всеми троими и наведался в их дома в их отсутствие. В их поведении не было ничего подозрительного — но в доме Куроша Нарсе увидел доспех, который владелец недавно чинил или подновлял. Вот в этот момент точно надо было пойти и рассказать все Ардаширу, но Нарсе все еще не был уверен до конца и промедлил, дурак.   Вечером третьего дня послы должны были добраться до Железного перевала. Ночь на отдых — и с утра состоится встреча с послами Бизанта. Если все пройдет как надо, вскоре они вернутся назад с хорошими вестями… Этой ночью Нарсе не спалось. Становилось то холодно, то душно, одеяла казались несвежими, хоть и стирались так часто, как только можно, и луна через световой колодец в потолке светила слишком уж ярко; он ворочался, то погружаясь в полузабытье, то выплывая из него назад. В конце концов он, злясь на самого себя, встал с постели и оделся.  Нарсе всегда носил на обеих руках по три кольца; подумав, он добавил еще по одному на каждую сторону. Когда-то князь Ардашир придумал сделать для него эти восемь колец из чего-то, что лишь казалось черным железом холодной ковки — Нарсе не хотелось спрашивать, что это на самом деле. Действовали они так же, как сети, кандалы, ошейники и хризмы ненавистных бизантийцев: отрезали связь с Изнанкой, только кольца работали ступенчато. Шести обычно хватало, чтобы использовать майнью и ощущать мир как нечто живое, как чувствуют его арья. Если лечение требовало вмешательства целительского фарна, Нарсе оставлял четыре. Если понадобится вступить в бой — но такого пока не случалось с момента, когда он надел эти кольца — он снимет еще два. Последние два кольца Нарсе не должен был снимать никогда. Восемь колец противно сжали его ощущением полной беспомощности и отрезанности от мира. Зато теперь и его двойник спрятан от любых глаз.  Нарсе стал полным невидимкой… И из-за этого его мучил стыд, хотя он не замышлял ничего дурного. Он просто пойдет и проверит… что именно? Неужто он правда хочет красться в ночи по городу и заглядывать в чужие дома, как… как вор — слово из Бизанта, у арья и понятия-то такого не было. Как не было и дверей и замков. Сама идея, что можно пожелать чужое, была ужасно странной: если твои знания и умения позволяют — ты рано или поздно получишь или создашь это сам, если не позволяют — значит, расти в мастерстве… И все-таки — да, именно это он и собрался сделать: красться по городу и заглядывать в чужие дома. Он выскользнул на улицу и тихо прошел к гроту Ормизда. Из-за дополнительной пары колец он теперь не видел, как зыбкую тень, Изнанку всего сущего, поэтому на расстоянии нельзя было сказать, есть кто-то внутри или нет. Придется смотреть глазами. Презирая самого себя, Нарсе бесшумно зашел.  Дом был пуст, и постель выглядела так, словно хозяин сегодня и не ложился. Ну и что, сказал себе Нарсе. Это ничего не значит. Ормизд мог пойти на ночную охоту. И вообще — не каждый ночует у себя в гроте, наверняка у него есть спутник или спутники по постели… Ноги его почему-то не слушали доводов разума и быстро зашагали к дому Манданы. В доме не горел свет, но еще до того, как войти внутрь — нет, ну как же тяжело быть наполовину слепым! неужели люди всегда так себя ощущают? — он услышал доносящиеся оттуда тихие голоса.  Насколько он знал, Мандана жила одна. Ее спутница по гроту умерла, как и сыновья. Однако голосов было два. Кажется, они спорили. Нарсе стал красться внутрь грота, надеясь разобрать разговор… Подслушивать он совсем не умел. Он старался вести себя бесшумно, как на охоте, и двойник его был спрятан дополнительной парой колец, и мысли были плотно закрыты — но все-таки что-то он, должно быть, сделал не так. Разговор резко оборвался. Через миг перед Нарсе выросла тень. Это был… Это был тот самый человек из клана Красношеек, Хосров. — Ты!.. Что, все-таки передумал, родич? — сказал он с усмешкой. — Нет! — воскликнул Нарсе с возмущением. — Что ты тут делаешь? Что вы задумали? — Нет? — Хосров с досадой тряхнул головой. — Ладно, неважно. Нет времени. Пойдешь со мной. Нарсе даже не успел ничего понять — Хосров схватил его за плечи и…  Двойник на Изнанке мог быть смутно похож на человека на Этой Стороне, а мог быть вообще ничем не похож; но фарн арья всегда безошибочно узнавался как продолжение его самого. Когда Нарсе переносил куда-то через Изнанку князь Ардашир, мир складывался и разворачивался, как свиток, от этого захватывало дух. Сейчас же его будто протащили через колючий кустарник, содрав всю кожу. И Нарсе даже не нужно было оглядываться по сторонам, где высились незнакомые ему горы, чтобы понять: он оказался на Железном Перевале. Вокруг шел бой. И как только боль после перемещения чуть утихла, позволив Нарсе распрямиться, и остановилось вызывающее тошноту мельтешение перед глазами, его охватил ужас: арья дрались с арья. Огромные черные тени двойников терзали друг друга. Невозможно даже было понять, кто из них кто — Нарсе ни с кем не сражался с момента, когда отомстил за Можжевеловый край, так что ни разу не видел ничьих фраваши из тех, с кем рядом сейчас жил, кроме князя.  Хосров пока не торопился меняться местами с двойником. Он был бледен и вообще выглядел так, будто час лез на гору в полуденную жару: стоял согнувшись, упершись руками в колени, и пытался отдышаться. На миг на глаза ему накатила обморочная чернота, но почти сразу отступила. Должно быть, он успел перенести сюда несколько человек до Нарсе — тут уже не до боя. К ним скользнул силуэт, похожий на гигантского стремительного паука, и обернулся Рокшаной. — Это что — Нарсе?! — воскликнула она. — Зачем ты его притащил? Ты должен был привести Мандану! — Мандана струсила!.. А с этим — что еще было делать? Еще мгновение — и он позвал бы на помощь весь город! Это была очень дельная мысль, и Нарсе проклял себя за то, что она не пришла в голову ему самому. — Так теперь они сбегутся на майнью Манданы! — продолжала злиться Рокшана. — Мандана ни о чем не расскажет князю, она же не самоубийца, — возразил Хосров, но не слишком уверенно. — Если так хочешь, перенеси ее сама, у меня уже не хватит сил — но пользы от нее не будет! Рокшана с раздражением взглянула на Нарсе: — Можно подумать, от этого будет много пользы… Он верен Ардаширу, как пес! Рокшана… Сердце Нарсе словно стиснули когти. Они не были друзьями, но насколько он успел ее узнать, она была великодушной, честной и отчаянно смелой.  Почти как Анахита. Но какой же он глупец — не додумался, что чтобы осуществить такой план, мятежник первым делом сговорился бы с кем-то из послов. С той единственной, что владела искусством прыжков через Изнанку! — Вот уж не ожидал, что ты употребишь эти слова как оскорбление, Рокшана, — сказал Нарсе. — Ты тоже раньше была верна князю. Каково это — быть предателем? К этому моменту он более-менее разобрался в происходящем: часть двойников защищала группку людей, сбившихся в углу двора — должно быть, это было то самое злополучное посольство Бизанта и обитатели Железного перевала. Многие из этих людей были без сознания, некоторые — уже растерзаны двойниками, некоторые — еще целы, как, например, страшно худой и бледный парень в кроваво-красном платье, лежавший на земле неподалеку от Нарсе, но тоже явно, безнадежно мертвы. Это походило на горячечный бред: фраваши, оберегающие бизантийцев… Нет, конечно, по своей воле двойники не могли никого защищать — Изнанка, выпущенная на Эту Сторону, способна только рвать и уничтожать; но арья контролировали их, не давая наброситься на этих бедняг и позволяя сражаться только с себе подобными. Так Нарсе отличил послов князя Ардашира. Но где же Юстин?.. — Бедный слепой дурак, — бросила ему Рокшана даже с некой жалостью. — Это не я, это твой князь — предатель! Он предал всех арья! А мы сейчас спасаем наш народ — чтобы эти безумные фантазии о мире всех нас не погубили! — Что же ты не сказала ему это в лицо на Совете? — Потому что не хочу лежать на вершине похоронной башни, как Анахита! — огрызнулась Рокшана. — Ты и не будешь там лежать, — пообещал Нарсе. — Тебя бросят на корм волкам, как предателя. — Ясно. Хочешь драки? Будет тебе драка. — Рокшана подобралась, оценивающе прищурилась, начала огибать его по кругу. — А куда делся твой фраваши?.. Выглядишь жалко, хуже простого человека… Нарсе не спеша снял шесть из восьми колец, одно за другим. Положил в карман. — С моим фраваши все в порядке, — эти слова договаривали уже не его губы.   Как выглядит Изнанка? Ее невозможно описать, потому что все проявленное, поддающееся описанию и постижению разумом — Эта Сторона. Изнанка — та часть мира, для которой нет знания, нет слов, нет чувств. Попытки осмыслить и пересказать Изнанку так же бессмысленны и далеки от ее истинной сути, как попытки вспомнить и пересказать сон — именно потому, что когда мы спим, часть сознания тоже бродит по Изнанке. Тебе кажется, что ты встречал каких-то людей, переживал какие-то события, и все это имеет совершенно внятный смысл, пока ты спишь, но наутро ты задаешься вопросом, на каком же языке были те прекрасные стихи с удивительными рифмами, и о чем в них говорилось; ты готов поклясться, что каждое слово в них было про тебя, если не считать того, что это были вообще не слова. Но ведь они так прекрасно, охристо-желто звучали, и были на ощупь как горизонт...  Те, кто всерьез пытаются понять Изнанку, рискуют не вернуться с нее. Эта Сторона начинается с рождением человека и кончается со смертью. Изнанка не кончается никогда, не имеет предела; Изнанка — это то, где обитает сила, и то, где рождается творчество. Изнанка — это все возможные ощущения, события, существа и личности, они плавают там, как рыбы в океане, неизменно, всегда. Изнанка — океан, Эта Сторона — остров. В Бизанте детей сразу после рождения ограждают от их двойника, как от греха, вешая на шею хризму. На самом деле фраваши — не зло: пребывая там, где должны быть, они непостижимы и невыразимы. Но попадая на Эту Сторону, они искажаются. Проявленное и непроявленное скрежещут друг о друга, как железо о камень, поэтому на Этой Стороне фраваши голодны и безжалостны. И взывать к фраваши можно только в момент смертельной опасности и ради защиты того, что считаешь Ашей, Высшей правдой. Фраваши не подчиняют. С фраваши договариваются. Используя фарн, двойника кормят собой, своей энергией. Взывая к фраваши как к оружию — предлагают поживиться другими. «Посмотри, какие они теплые, живые, как бежит в них кровь. Как она хлынет из распоротого горла… Посмотри на эту женщину: вот на нее, высокую, светловолосую. Она быстрая и сильная, в ней много жизни…» Нарсе видит потемневшие глаза Рокшаны — она сейчас точно так же уговаривает своего двойника, удерживает в голове сразу две реальности… Он ощущает, как в нем (не в нем) пузырится жадный, мучительный голод, как вскипает в его крови гнев (не в его, и даже не в крови)... И все это впрыгивает на Эту Сторону, приняв облик черного когтистого полузверя, а сам Нарсе оказывается на Изнанке.   Поначалу Рокшана кажется непобедимой. Ее фраваши крупнее и сильнее, чем у Нарсе. Он пытается компенсировать недостаток силы скоростью и ловкостью, но кажется, что Рокшана читает его мысли — она предугадывает каждое его движение. Она играючи отрывает две из конечностей его фраваши, Нарсе тоже удается отрезать ей одну, но только каким-то чудом.  И продержаться в облике фраваши Рокшана может намного дольше. Нарсе выдыхается, когда она все еще полна сил. Приходится вернуться на Эту Сторону. А драку против фраваши, когда ты сам в человеческом облике, и даже без какого-либо подобия доспеха, и дракой-то сложно назвать: в лучшем случае какое-то время удается ускользать. И пытаться найти в своем отчаянном положении хоть какие-нибудь плюсы...  Нарсе почти удивился, когда в самом деле нашел одно такое преимущество: пока он был человеком, его разум, будучи полностью на Этой Стороне, оказался способен лучше запоминать и анализировать манеру боя Рокшаны, чем когда он был наполовину отвлечен Изнанкой. И именно это Нарсе и старался делать. А Рокшана, тем временем, была слишком самоуверенна — ее фраваши играл с Нарсе, как кошка с мышью, хотя если бы она сосредоточилась по-настоящему, могла бы убить его сразу. И, конечно, самоуверенна по праву: пока Нарсе был в человеческом облике, фраваши Рокшаны четыре раза ранил его, два из этих ударов пришлись близко к жизненно важным местам. И все же ни один удар не был фатален, Нарсе удавалось тянуть время, а ему только это и было нужно; минуты тянулись бесконечно долго, но наконец его отдохнувший разум снова оказался способен разделять Эту Сторону и Изнанку — можно снова поменяться местами с двойником… И вот они оба вновь в облике фраваши, на равных, — к тому же Нарсе, пока был человеком, успел немного изучить приемы Рокшаны.  Теперь ее фраваши начал понемногу проигрывать в скорости и изобретательности. И, кажется, она выдыхалась. Нарсе, впрочем, скоро должен был выдохнуться тоже — уже во второй раз — поэтому надо было торопиться. Если они будут оба сражаться как люди, Нарсе умрет сразу: в человеческом облике он чуть выше и крепче Рокшаны, но сейчас он сильно ранен, а Рокшана — нет... Вот, наконец, нужный момент: Рокшана выдохлась, вернулась в человеческий облик, а у Нарсе все еще удерживал своего фраваши, хоть и на самом пределе сил!  Черные когти фраваши почти что коснулись ее мягкого теплого человеческого горла… И тут Рокшана исчезла — вот досада, он-то надеялся, у нее не осталось сил на перемещения! И куда же она делась?..  На него обрушился мощный удар со спины — она сзади подсекла мечом ноги его фраваши. От слепящей боли Нарсе, тут же обернувшись человеком, упал на колени. Рокшана ногой выбила из его ослабевшей руки клинок-акинак, одной рукой схватила его за волосы, оттянув голову назад, другой — прижала к его шее сталь такого же клинка. — Сдавайся, — рявкнула она. — Я не хочу тебя убивать! Сражайся вместе с нами! — Да пошла ты, — сказал Нарсе. Вернее, попытался это сказать — но его губы едва шевельнулись. Сражаться? Рокшана явно его переоценивала. Если бы даже он согласился присоединиться к изменникам, он уже ни на что не был способен. Он даже с колен не смог бы сейчас встать. И не падал навзничь лишь потому, что Рокшана держала его волосы в горсти. Его силы закончились, полностью, до капли. Человеческое тело было изранено, от фраваши вообще мало что осталось, неделями будет восстанавливаться. Если только не… Нет, он не мог снять последние два кольца. Это ничему не поможет. И тут он наконец увидел Юстина. Он узнал его по длинным рыжеватым волосам — сейчас они, грязные и слипшиеся от крови, волочились по земле. Какой-то арья, которого Нарсе не знал, тащил Юстина за ноги. — Что с ним делать? Остался только этот, — крикнул он Рокшане. Нарсе только сейчас осознал, что бой окончен. Они с Рокшаной дрались дольше всех. Все арья, что были верны князю, проиграли и погибли. Бизантийцы тоже были мертвы. Он вообще теперь не чувствовал в крепости ни одной искры жизни.  Остались только вот эти четверо арья-предателей. И Нарсе с Юстином, но они вряд ли пробудут живыми долго. Рокшана пожала плечами: — Оставь его тут. Или убей. Без разницы, он не помешает. Он не умеет вызывать фраваши. — А дальше-то что? — тяжело дыша, спросил Хосров. Ему явно не удалось избежать боя, он выглядел плохо. — Мы ничего не добьемся. Нас осталось всего четверо! — Нет, нас намного больше, — сказала Рокшана. — Многие колеблются, но они примкнут к нам, когда они увидят вот это. Она показала товарищам какую-то коробочку из синего стекла. Нарсе понятия не имел, что это такое. — Не забывайте о наших союзниках в Бизанте. О тех, кто нам сестры и братья во всем, кроме крови и языка. Уже несколько сотен лет, что существует злобный Бог бизантийцев, они вынуждены скрываться и страдать, но их тоже очень, очень много, и среди них есть люди, облеченные властью, и они готовы восстать против угнетателей. Они помогут нам, а мы — им. Вместе мы сделаем то, что завещала Анахита: убьем всех, кто не как мы. Всех взрослых и всех детей. Все четверо сложили ладони в жесте поминовения. — Пусть ее помнят долго и тепло. Анахита гордилась бы нами. Тот арья, что приволок Юстина, склонился над ним, собираясь перерезать горло, — и вдруг сказал: — Он, что ли, из Бизанта? — Князь любит собирать всякий мусор, — поморщилась Рокшана. — Да, он именно из Бизанта. И даже сражался с нашими в битве у Расколотой скалы… Другой, незнакомый Нарсе мужчина с размаху пнул Юстина сапогом в лицо — его голова мотнулась туда-сюда. Разум Нарсе был открыт, и его скрутило: удар сломал Юстину нос, а его правый глаз… сейчас он был просто ямой боли, но может быть, все-таки не вытечет… — Как вы только его терпели. Я бы бросил вызов своим шаясья, если бы они притащили в мой клан бизантийскую гадину. — А я ведь там был, — сказал вдруг Хосров каким-то странным тоном. — У Расколотой скалы. — Тогда убей его ты, — предложил арья, что держал в руках нож. — Своими руками, не через фраваши. Медленно. Я бы так сделал. — Если бы этого было достаточно... — Голос Хосрова был полон горечи. — Женщина из моего клана умерла в той битве на моих глазах. Знаешь, как это было, бизантиец? Ей размозжили руки прямо там, на поле боя, и ослепили, и насиловали, пока она не умерла. А она не могла ни закрыть майнью, ни уйти на Изнанку… — Он прикрыл глаза, стиснул зубы с бессильной ненавистью. — Если бы ты был арья, сволочь… Если бы ты только мог узнать, каково это! Но вы, твари неразумные, так никогда ничего и не почувствуете. Не поймете… — Если сделаем это с ним — поймет, — предложил другой арья. До этого Юстин молчал, хотя Нарсе, тянувшийся к нему мыслью, понимал, что тот в сознании. Но сейчас он, разлепив спекшиеся губы, отчетливо произнес: — Больные выродки. Привыкли ебать кого попало в своих блевотных групповушках… — Гляньте как заговорил, — сказала Рокшана с ненавистью. — А все эти годы притворялся почти что одним из нас… — Да не это, глупец, и не мечтай, — холодно сказал другой арья. — Мы, любители «блевотных групповушек», не мараем себя о тех, кого ненавидим. Но в остальном — ты узнаешь, как она умерла, в подробностях. — И бросил Хосрову: — Сходи, поищи пару кольев для ослепления. Это же военный лагерь, тут их много хранится. И молот не забудь… Человеческое тело чтят, ведь это сосуд для души. У арья даже нет физических наказаний. И уж конечно, никто из арья не способен учинить расправу удовольствия ради… Это был не просто уклад или закон, таково было само устройство вещей, такое же непреложное, как сила тяготения. Двойники всегда голодны и не знают жалости, но даже они — не жестоки… Так Нарсе думал раньше. Только сейчас он до конца осознал смысл слов князя: «Если война будет продолжаться, мы лишь уподобимся чудовищам…» — Ро… Рокшана, — прохрипел Нарсе. — Неужели на сегодня недостаточно смертей? У тебя же был сын. Ты знаешь, как тяжело приводить в мир новых людей. — Людей — да, — равнодушно сказала Рокшана. — Но эти — не люди, и никогда ими не были. Мне жаль, что ты выбрал не ту сторону, Нарсе. Ты мог бы сражаться вместе с нами за новый мир. А вместо этого будешь смотреть, как умирает твой дружок-перебежчик. Хосров вернулся с молотом и парой кольев. Двое арья, чьих имен Нарсе не знал, растянули руки Юстина каменных плитах двора. Хосров поднял молот и тихо сказал: — Ты будешь умирать очень долго. Юстин дернулся всем телом, как выброшенная на берег рыба, словно в самом деле надеялся вырваться, — но, конечно, безуспешно. Молот опустился вниз.  Хруст. Боль трещиной раздробила ладонь, раскатилась по всему телу, как росчерк молнии. Юстин закричал. Нарсе задохнулся, схватился левой ладонью за правую. Спокойно… Это не его рука… Все цело… Но все равно казалось — каждый из его болевых рецепторов раскален добела. Снова удар и снова тошнотворный хруст. Нарсе понял, что его — и Юстина — действительно сейчас вырвет: нормальная реакция тела на такую травму, сухо отметил лекарь в нем.  — Прочувствуй, каково это, тварь. Так вы казните таких, как мы. Нравится? Еще один удар — треск в запястье… Рвотный спазм… — Теперь вторая рука, — деловито сказал один из арья. Нарсе закрылся. Он не мог больше этого выдерживать. Его била дрожь. Это было даже не исцеление, он ничем не мог помочь другу, слыша его боль. — Он все еще не потерял сознания? — с хищным любопытством спросил другой. — Жаль будет, если отключится… — Нет. Крепкий. — Хорошо. Значит, теперь глаза. Дай-ка кол… — Подожди, я лучше придумал. Нам колья не нужны, — с царственным высокомерием сказал Хосров. Он почти ласковым жестом поднес руку к скуле Юстина — но кожи коснулся уже не человеческий палец, а черный коготь. — Да, — прошептал другой арья, — да... Пусть знают, что мы можем сделать с ними то, что они и представить не могут... Коготь переполз к глазу. Мучительно медленно, почти осторожно вошел в уголок — по щеке Юстина побежала струйка крови. Разум Нарсе закрыл уже давно — теперь он закрыл и глаза. Это было выше его сил. В последнюю минуту в голове у него не было ни одной собственной мысли. Только бился, повторяясь, как литания, ясный голос князя Ардашира: «Все и так уже будет испорчено — но вдобавок я потеряю тебя». «Я бы не хотел потерять друга…» Невыносимо. «Прости меня», — беспомощно подумал Нарсе. Если бы только майнью могла проникать на такие расстояния… Он стянул с трясущихся пальцев последние два кольца.   Родители Нарсе еще в детстве твердили ему, что его сгубит самонадеянность. Когда князь Ардашир объяснял, почему последние кольца нельзя снимать ни за что и никогда, он, конечно, верил ему — Нарсе всегда ему верил. А все-таки сейчас — понадеялся на что-то… Может быть, на Мандану — вдруг она, раскаявшись в предательстве, в самом деле позвала на помощь? Но даже если так — никто в Эраншахре из владеющих фарном перемещения не бывал прежде на Железном перевале, они будут несколько дней добираться сюда...  Нет. Все-таки, наверное, Нарсе, как всегда, чересчур верил в самого себя — что он выпустит полную форму фраваши всего на мгновение, а потом у него хватит сил удержать, уговорить, обмануть эту тьму… Глупо. Кольца еще не успели звякнуть о каменные плиты, а он понял, что совершил самую большую в своей жизни ошибку. Тот, кто однажды отдался во власть Изнанки — уже никогда не сможет ни полностью контролировать двойника, ни вернуть себя назад без посторонней помощи.  Кое-что Нарсе все-таки успел сделать сознательно: его фраваши — не только полностью восстановившийся, но и ставший вдвое больше прежнего — с легкостью отшвырнул того двойника, что собрался вырвать глаз у Юстина, вспорол ему брюхо прямо в полете. На землю упал уже не фраваши, а бездыханное человеческое тело Хосрова. Да, Нарсе действительно этого хотел. А вот когда двойник схватил одного из тех арья, что удерживали Юстина на земле (арья растерялся, не успел перекинуться, или у него не осталось на это сил), и одним махом откусил ему всю нижнюю половину тела — это был уже не Нарсе. Второй арья успел вызвать фраваши, но двойник Нарсе все рос и рос, он просто переломил пополам, как ветку, сначала своего собрата, а затем — и тело крошечного человечка, что занял его место. Нарсе пытался затолкнуть фраваши обратно, но уже понял, что беспомощен. Он мог только смотреть.  Сейчас он порвет, как простой кусок мяса, и Юстина. Фраваши всегда голодны. Двойник торжествовал, скалился и медлил, словно насмехаясь над Нарсе. Он уже был огромным, как холм, огромным и черным. Нарсе словно летел, кувыркаясь, в эту черноту — вниз, а может быть, вверх. Он знал: покончив с последними живыми в крепости, фраваши помчится к ближайшей деревне или городу и там тоже будет рвать и пожирать все, что найдет. И счастье, если в этом городе найдутся солдаты Бизанта, которые его остановят. Хорошенькие переговоры о мире получились… У Рокшаны после драки не осталось сил на вызов двойника. Вместо этого она изо всех сил швырнула свою синюю стеклянную коробку о камни двора. В следующий миг фраваши Нарсе распорол ее тело пополам, вдоль, от промежности к ключице, оно так и упало на землю — двумя отдельными половинами. Но ее последние слова, произнесенные с чистой ледяной ненавистью, звенели у Нарсе в ушах: — Будь ты проклят. Будь проклят весь этот гнилой мир. Осколки стекла разлетелись на несколько шагов вокруг — одни крупнее, другие — просто синее крошево… Там, куда упала коробка, разливалось что-то густое и черное. Что-то, что двигалось и постоянно меняло форму и размер, как фраваши. Нарсе вдруг понял, что это. Это было то, чем вот-вот станет сам Нарсе: фраваши, которого его человек не удержал, фраваши, уже слопавший целый город и жаждущий сожрать еще парочку, запертый в специальный сосуд искусством бизантийцев в те века, когда они еще не завязали с магией, не придумали своего страдающего Бога. Бизантийцы называли это лярва. Две гигантских, с гору ростом, черные фигуры — хотя лярва все же намного, намного крупнее — не спеша кружили друг вокруг друга. Будут драться — или вместе понесутся в ближайшее поселение, чтобы сеять смерть и хаос? Погибнет Нарсе или станет такой же лярвой, пойманной кем-нибудь в сосуд синего стекла? Но эти мысли уже были отдаленными и неважными. Все, что Нарсе когда-то называл Этой Стороной, ускользало, отодвигалось, становясь все меньше, все неразборчивее… Он пытался уцепиться за воспоминания о реальности, но в этом было все меньше и меньше смысла. Был ведь такой человек по имени Нарсе? Да, был — но он был просто мгновением, просто крошкой планктона в бесконечном черном море, просто мыслью, думать которую больше неинтересно… Ведь так просто сменить ту жизнь на какую-нибудь другую, на совсем новый мир с другими горами и реками, с другими языками и обычаями, другими звездами… Это уже будет совсем не Нарсе, но жалеть тут не о чем — ведь одна крошка планктона ничем не примечательнее другой… Неужели ничего не привязывает его к той жизни, нет ничего, ради чего нужно вернуться? Он хотел… Он хотел исполнить волю своего князя, воплотить невозможную мечту о мире, хотел защитить людей — вот тех маленьких, лежащих кучей сломанных игрушек, — но разве в этом есть хоть малейший смысл? Все это уже однажды с ним было, тогда, в Можжевеловом Крае. Поэтому ответ на этот вопрос Нарсе знал: конечно же нет, ни в чем нет смысла в масштабах этого огромного вечного ничего… В этой куче тел кто-то шевелился. Тот самый мертвец в красном платье, на которого Нарсе обратил внимание в начале боя. Он поднялся на колени, потом — встал в полный рост. Как страшно… Понятно, почему Нарсе все это время принимал его за труп — у него не было двойника. Совсем никакого: ни ясно видимого, как у арья, ни смутной неразборчивой тени, как у отрезающих связь с фраваши бизантийцев. Просто ничего. Но все же он трупом не был, и Нарсе запоздало понял, кто это: Архонт, чудовище, которым пугали детей все арья. Он в самом деле был похож на труп, со своей бледностью и выпирающими костями, мертвец с губами, накрашенными кроваво-алым. Обе черных тени заметили его и отвлеклись друг от друга. Они были такие огромные — а фигура в красном такая маленькая; каждый из них — и лярва, и фраваши Нарсе — с легкостью мог оторвать Архонту голову, как крышку от бутылки. Но почему-то они не делали этого. Нарсе явственно ощутил в своем фраваши некий трепет. Они… не смели?.. И в этот момент Архонт, пристально глядя на них, произнес — наверное, совсем тихо, но Нарсе почему-то ясно это услышал:  — Вернитесь туда, где должны быть. А ведь нет, не на фраваши он смотрел: Архонт каким-то образом умудрялся глядеть прямо на Нарсе, словно видел его сквозь границу Изнанки, сквозь всю толщу времен и жизней, сквозь которую тот успел провалиться. Какие странные у него глаза, совсем светлые, и волосы такие же, — весь он был почти бесцветный, как призрак, в своей красной одежде… … Ничего не стало. Совсем ничего: ни времени, ни пространства.  И стало всё. Все бесконечные зыбкие измерения Изнанки и Эта Сторона будто соединились в одной точке, одновременно бесконечно большой и бесконечно малой. И самого Нарсе не стало, или же наоборот — он будто бы стал множеством совершенно разных людей, мужчин и женщин, а также не мужчин и не женщин и вообще не людей, которые в то же время все были им. И он не знал, сколько это длилось, потому что само понятие времени потеряло смысл. Знал только, что потом — когда мир, закончив существовать, снова родился, — снова была Эта Сторона, и была Изнанка, и был человек по имени Нарсе, и его фраваши тоже где-то был — но не рядом, а там, где ему положено быть, мирный, непостижимый. А лярва из синей шкатулки исчезла без следа. Было так тихо, что Нарсе слышал, как ночной ветер гладит траву в степи. Он лежал на земле среди множества трупов — дрожащий, раненый, живой.   Конец первой части