Пою для тебя

Услышав обращение к себе, Саймон остолбенел. Казалось, каждую мышцу в его теле скрутил спазм напряжения, но любопытство при этом никуда не испарилось, а нагрянуло с новой силой. Первое впечатление Призрак, прямо скажем, производить умел. В потемках его нельзя было разглядеть полностью, лишь очертание фигуры, и всё же вывод напрашивался сам собой — он материален. Скрип старого пола был слышен, голос, хоть и раздавался одновременно везде, исходил из самого незнакомца. Да, тембр весьма необычный, низкий, в какой-то степени даже гипнотический, однако он принадлежал именно человеческому существу. Но расслабляться рано. Если призраки не могли трогать предметы, передвигать их и, в большинстве своем, были по большей части безвредны в представлении Саймона, то человек вполне способен достать шпагу, завязать на шее петлю, заколоть ножом… И виконт решил задать те вопросы, прокручивающиеся у него в голове долгие часы ожидания знакомства. — Почему именно Опера Популер? Вы могли выбрать любой другой театр в качестве места проживания, — Саймон сглотнул, не найдя свою шпагу на своем законном месте — в ножнах. Теперь он был перед незнакомцем совершенно беззащитен и это вызвало легкую дрожь. — А почему вы решили приобрести его? Ведь в Париже столько зданий, несомненно, ожидающих вашего покровительства. В ответе сочился яд недовольства, скрытый за показной вежливостью, и такая манера общения не могла не вызвать ностальгическую улыбку у де Саньи. Практически на всех светских раутах, где ему доводилось присутствовать, велись приблизительно подобного рода беседы — больше напоминающие дуэли, нежели разговоры высокопоставленных лиц. Скорее всего, улыбка не осталась незамеченной. — Действительно, признаю. Попробую объяснить причину, — Саймон немного успокоился, хотя мурашки всё ещё пробегали по спине и вся ситуация заставляла работать мозг в наиболее усиленном режиме, — я с детства являюсь поклонником искусства. Моя семья привила мне это качество, поэтому с пятнадцати лет я стал спонсором многих художественных выставок и концертных туров. Я считаю, что оперы — один из наиболее прекрасных способов самовыражения человеческой природы и чувства прекрасного, и музыка мне намного ближе, чем живопись. Призрак молчал. Казалось, он внимательно слушает, но виконт не мог быть в этом уверен. — С директором Опера Популер я как раз познакомился на одном из таких творческих вечеров. Тот слезно умолял помочь, так как собирался переехать в другую страну из-за кое-каких финансовых проблем… — де Саньи вздохнул, запустив руку в волосы, привычным жестом укладывая их набок, — и предложение было слишком выгодным. Захотелось добавить также, что у виконта проскакивали мысли о непростом положении дел в самом театре, но сии размышления молодой человек решил оставить при себе. — Вы спрашивали, почему я обосновался здесь, — спустя непродолжительное количество времени начал Призрак, — что ж, вы мне честно ответили, я поступлю также. Причин несколько. В Опера Популер много талантливых артистов, от их пения и игры у меня из ушей и глаз не течет кровь, а это уже большое достижение. У Саймона проскользнул нервный смешок, но он тут же сделал вид, что откашливается. — А каковы следующие… кха-кха, причины? Казалось, Призраку даже понравилась реакция виконта, поэтому он продолжил уже беззлобно. — Я могу учить наиболее подходящих для этого людей и иногда пишу партитуры. Благодаря наметанному глазу новый директор не без удивления заметил в интонации неизвестного хорошо скрытое за маской отстраненности и властности смущение. — Получается… вы личный композитор театра? Призрака передернуло, теперь он отвечал, скорее, раздраженно. — Нет. Вы всё не так поняли. Я не собираюсь становиться одним из тех, кто будет лизать руководству ботинки. Скорее, сам заставлю, если мне это понадобиться, — с нажимом и уверенностью сообщил он, — я пишу музыку только тогда, когда у меня есть вдохновение, а это бывает не так часто. Выставив руки в успокаивающем жесте, виконт несколько раз согласно кивнул. Кажется, он понял, с кем имеет дело. — У меня осталось ещё много вопросов, но, как я вижу, ваше терпение иссякает. Позвольте задать последний. Молчание. Что ж, это не категоричное «нет». Тогда можно попытаться. — К чему вся эта аура таинственности? Вы ведь обычный человек. Послышался шорох закрываемого зеркала. Беседа теперь совершенно точно подошла к концу.

***

Саймон не помнил, как вернулся в свой кабинет. На ватных ногах он дошел до письменного стола, сел в кресло, и только тогда смог осознанно сфокусировать взгляд на документах, требующих его подписи, несколько раз моргнул. Ему всё ещё с трудом удавалось поверить в реальность происходящего. Хоть так называемый Призрак и отрицает свои обязанности перед театром, виконту стало интересно, какие именно партитуры тот успел написать или закончить за других композиторов. Музыкальной насмотренности и наслушанности у Саймона, благо, достаточно для понимания того, есть ли в работе нечто гениальное или то был всего лишь фарс. Мыслей в голове роилось слишком много, он собирался всё обдумать по дороге домой в кэбе, но сейчас решил кое-что для себя. Виконт медленно встал с кресла и потянулся к бумажнику. Одна, две, три крупных купюры… на камине лежало ровно восемнадцать тысяч франков — десятую часть жалованья виконт уже отдал мадам Сон, согласно завещанному письму Призрака. Бесшумно покинув рабочее место, Саймон закрыл кабинет на ключ и спустился в холл. Теперь он внутренне надеялся на фокус со свечками, но ничего такого не случилось. Уже во время поездки до отеля парень позволил себе углубиться в размышления. Получается, Призрак — весьма эксцентричный и, несомненно, творческий человек. У всех творческих людей есть своего рода замашки, «психи», как называли их в кругу знакомых Саймона. Один мог петь, например, только в ванне, но это получалось у него чуть ли не божественно, поэтому в одной из постановок специально для певца вытащили ванну на колесиках. Всё спихнули на режиссерское виденье. Другой писал музыку во время расставания с девушками. Вот появлялось вдохновение — и всё тут. И чем лучше были произведения, тем более безумные выходки совершали создатели, композиторы… в общем, как бы сказал современный человек, прямая зависимость прослеживалась. А если уж Призрак весь из себя такой загадочный, никого к себе не подпускает и общается, откровенно говоря, только по праздникам, это действительно должен быть гений из гениев. Или напыщенный самовлюбленный наглый месье со скверным характером. Однако подобное умозаключение не отменяет того факта, что Призрак, возможно, является преступником, скрывающимся в стенах театра. Саймон старался запомнить каждое слово собеседника, чтобы затем тщательно проанализировать услышанное, но после разговора он понял только одно — Призрак, скорее всего, опасен настолько же, насколько является гением. Ведь виконт даже не почувствовал, как его шпагу забрали — не услышал ни шагов, ни дыхания, никаких признаков приближения. Это было удивительно, пугало, завораживало и манило. Хотелось разгадать эту загадку. Двадцать тысяч франков… что ж, для того, чтобы объяснить, насколько большая это была сумма, достаточно перечислить несколько вещей, которые можно было приобрести на то время за такие деньги. Маленький домик в окрестностях Эгисхайма региона верхнего Рейна, с огородом и виноградниками, в добавок безбедное проживание ещё года два, или хорошее жилье в Париже. И подобное жалованье каждый месяц… хотя, если смотреть на процент общей прибыли, то выходило, что придется отсчитывать приблизительно одну двадцатую от продаж. Не так уж много, но внушительно. А если талант Призрака того стоил, то не жалко… виконт уже привык спонсировать музыкальные дарования. Но просто так каждый месяц отдавать деньги неведомо кому Саймон считал верхом глупости. Сейчас парень сделал это, скорее, по наитию, тем более средства позволяли. Поэтому, как только забрезжил в окнах номера отеля яркий рассвет, он умылся, оделся с иголочки по последней моде — начальство ведь — и снова поехал в театр. По правде говоря, парень никогда не думал, что эта работа действительно придется ему по душе: много документов, общение с не всегда сговорчивыми актерами — вспомним ту же Карлотту, а тут еще и такие непредвиденные обстоятельства. И даже так сердце у парня билось быстрее обычного, а с лица не сходила довольная улыбка. Практически взлетая по лестнице холла, перемахивая сразу через три ступеньки, держась при этом за перила (Саймон был достаточно хорошо сложен), он проследовал в комнату дирижера, находившуюся на втором этаже. Скорее всего, тот еще отдыхал в своей постели и имел на это законное право, которое, собственно, виконт не постеснялся нарушить, громко постучав. Послышалось ворчание, а затем дверь приоткрылась на узкую щелочку и недовольный взгляд седого старичка в белой ночной рубашке и шапке с кисточкой скользнул по де Саньи. Потребовалось несколько секунд, чтобы месье Рейер понял, кто перед ним и тут же открыл, позабыв о том, что стоял в одном нижнем белье. — Доброе утро, — ничуть не смутившись приветствовал удивленного дирижера виконт и прошел внутрь, сопровождаемый неверящим взглядом. — Я ведь уже не сплю? — пробормотал месье Рейер. — Нет, нет, что вы. Прошу прощения за столь ранний и незапланированный визит, — Саймон уже нашел место, куда мог бы присесть — небольшая табуретка около рукомойника, — Видите ли, в течение дня вы будете заняты репетициями, затем выступление… и у меня есть к вам просьба. — Внимательно вас слушаю, — кивнул дирижер, закрывая дверь. — Я знаю, что Призрак Оперы, — от взгляда виконта не укрылось, как месье Рейер вздрогнул при упоминании этого прозвища, — оставлял вам свои сочинения. Дирижер медленно повернулся к Саймону, лицо его выражало крайнюю степень озадаченности. — От-ткуда у в-вас такие с-сведения? — от волнения у него не попадал зуб на зуб. — Не переживайте, я не пришел вас отчитывать, — старался выглядеть как можно более дружелюбным виконт, — меня лишь интересует ваше мнение о ценности партитур… и хотелось бы увидеть ноты лично. А также послушать их на репетиции. Собственно, об этом я и хотел попросить. Месье Рейер как стоял, так тут же практически упал на кровать, у него подкосились ноги. — Если мой директор желает… конечно, я сыграю хоть оду самого дьявола. Ноты вы сможете увидеть после репетиции. Саймон аналогии не удивился. — Большое спасибо. Еще раз прошу прощения за беспокойство, отдыхайте. Закрыв за собой дверь, владелец Опера Популер глянул на часы: семь утра. Значит, до репетиции в одиннадцать еще есть время для оформления оставшихся бумаг, да и хотелось проверить кое-что. Стараясь идти по этажу практически на цыпочках, дабы не будить работников театра и не привлекать лишнего внимания, виконт вернулся в гримерную, где разговаривал накануне с Призраком. Нужно было осмотреть зеркало. Вчера на это совсем не осталось сил, как только Саймон услышал щелчок, означающий, что дверь больше не заперта, сразу же оттуда вышел, вбирая в грудь свежий воздух. Но само зеркало точно таило в себе проход куда-то в стены театра… Он изучил предмет интерьера со всех сторон, ковырял ногтем золотые узоры, старался оторвать от стены… но зеркало словно было прибито наглухо. Саймон пробовал и стучать по стенам гримерной, простукивая на возможное наличие еще нескольких проходов, но нет. Везде звук был одинаково глухим. Само зеркало парень тоже аккуратно простучал несколько раз — никакого результата. Склонившись над полом, владелец театра стал всматриваться в непримечательные доски, поскрипывающие при каждом движении, стараясь найти хоть какое-нибудь доказательство присутствия здесь Призрака, но из-за структуры дерева даже по пыли определить следы было невозможно. Неужели таинственный житель Оперы продумал все эти мелочи, прежде чем давать здесь Лейле уроки вокала? Такая осмотрительность… необычна. Что же пришлось пережить этому человеку, чтобы так заботиться о своем инкогнито? Провозившись в гримерке около часа, де Саньи пока что оставил попытки попасть в проход. По всей видимости, только если сам Призрак будет не против его присутствия, можно будет говорить о какой-то лояльности. В кабинете денег на камине не оказалось, никаких новых писем не было. Саймон не без улыбки вспомнил сравнение Призрака с домовым, которого вместо молока кормят франками, придуманное сестрой. — Если б вы еще и документы за меня подписывали, цены бы вам не было, — виконт сел за бумажную работу, не надеясь, что кто-то действительно может его услышать. Часы размеренно тикали. В десять тридцать в кабинет пожаловали месье Фирмен и месье Жиль, поклонились, перебросились парой дежурных светских обязательных фраз и тоже приступили к оформлению. — Я отлучусь на минут сорок, господа, — возвестил парень, поборов желание потянуться на рабочем месте перед глазами у подчиненных, — если я срочно вам понадоблюсь, ищите меня в зале перед оркестровой ямой. Старички многозначительно переглянулись, но никак не прокомментировали уход директора, лишь согласно кивнули головами. Зал встретил Саймона красным бархатом кресел, запахом дорогих духов актеров и светом прожекторов на сцене. Работники настраивали занавес, задники, проверяли реквизит, оркестр же занимался инструментами. Стоило дирижеру издалека заметить фигуру виконта, он достал несколько копий нот, аккуратно сложенных в черную кожаную папку, перевязанную красной лентой и раздал своим самым одаренным музыкантам. — Проходите сюда, месье де Саньи! Тут звук намного лучше, — помахал он рукой, — я решил н-начать сразу с вашей п-просьбы, а то под вечер музыканты могут устать. Присев на указанное кресло, парень закрыл глаза, ожидая погрузиться в музыку. Начала играть флейта. Подумать только, всего одна мелодия флейты, но Саймон уже очутился в летнем прохладном лесу. Ему слышался разговор деревьев листьями, перешептывание шуршанием травы, порыв ветра… одна мелодия. К флейте добавилась виолончель. Они играли стройно, правильно, иногда затухая, а иногда, наоборот, разгоняясь для пущего эффекта. Теперь рядом с лесом как будто текла река с неповоротливыми волнами, полными мелких рыбок. Казалось, через эту музыку можно почувствовать даже запах этого места — словно она была проводником в другое измерение, ранее неведомое. Вступила скрипка, играя основную тему. Саймон представил, что раньше на месте этого леса и реки текло море и жило много морских неведомых существ. Они плавали в воде гигантскими валунами, не представляя, что их погубит сама Земля. А теперь вместо разрушительной силы природы и океана тут растут столетние дубы и каштаны. Что же будет еще через тысячу, две или миллион лет? Музыка закончилась. Виконт открыл веки и обнаружил в замешательстве, что у него текут слезы. Перевел взгляд на оркестр — там плакали все без исключения, даже месье Рейер. На сцене приостановилось движение полностью. Артисты слушали мелодию, разинув рты, особо впечатлительных тоже проняло. А Саймон понял, что не может описать услышанное, ведь ни одно прилагательное не способно в полной мере изложить, насколько это было прекрасно. Гений — слово слишком мелкое для такого таланта. Это божий дар. Он не сомневался, что каждый услышал что-то своё в этом произведении. И, о Господи, как же ему захотелось узнать, что представлял сам Призрак, когда сочинял его. Он бы отдал гораздо больше двадцати тысяч франков, если бы такой композитор официально на них работал. — Кхм… скажите, с какой периодичностью вы получаете ноты? — спросил виконт, как только к нему подошел дирижер, а оркестр в спешке сморкался в носовые платки. — По одному произведению в год уже пятнадцать лет, — шепотом ответил месье Рейер, — несколько опер, симфоний, вариаций, циклов… все написаны чудесно. Но играть их нам не разрешал прошлый директор, — пожал плечами старичок. Он перевел заинтересованный взгляд на Саймона, — а вы что скажете? — Однозначно, я считаю, мы просто обязаны добавить в программу несколько произведений. Может быть, по одному в начале перед самими концертами и после, если публика захочет услышать бис, сыграть на выбор… а его оперы… еще надо думать. Нужно узнать сюжет. Дирижер указал рукой на сиденье, где лежала папка. — Там всё расписано подробно. Можете почитать, когда будет свободное время. А теперь, позвольте, я продолжу репетицию. — Конечно. Еще раз простите за ранний визит. Краем глаза Саймон уловил едва заметное движение наверху. Подняв голову, парень не смог издать ни звука. Прямо на него под куполом театра взирал он в бесформенной черной мантии, руками, скрытыми в перчатках, он опирался на перила, а лицо полностью прятала маска, белая, подобно слоновьей кости.