***
Боль зарождалась где-то внизу живота, стальными лозами прорастала к рёбрам и со всей силы сжимала сердце. Каждый его удар гулом отдавался в груди, а каждый вздох казался глотком раскалённого железа. Не то, чтобы Торину было с чем сравнить. Потрёпанные образы и далекие звуки прорывались сквозь тьму, что коконом окружала гнома. Страх ушёл, оставив после себя опустошение и желание отдаться в тёплые руки тьмы, что так нежно обволакивала его, целовала в лоб и шептала обещания мира и спокойствия. Было бы облегчением скользнуть в тёплые объятья тьмы, где ни свет, ни боль жизни не смогли бы достать его. Но тело было упрямей разума. Клинок Азога, возможно, и проткнул его насквозь, но он даровал медленную смерть. Торин ещё не скоро окажется в чертогах Махала. В отличие от его племянников. Когда нахлынула новая волна боли, выворачивающая внутренности и забивая глотку пеплом погребальных костров, гном открыл глаза и попытался сфокусироваться на мире вокруг. Торина тут же окружил холод, пробирающий до самых костей и, кажется, впивающийся своими когтями в самое естество гнома. Маслянистые лампы дрожали на ветру, что врывался в палатку с улицы, отбрасывая резкие тени. Торин пытался понять, как его разум, поглощённый жаром и безумием, может воспринимать всю эту информацию. Его пальцы слабо дёрнулись, пытаясь то ли протянуть руку к столь притягательной тьме, то ли отогнать её. Но у его тела были другие идеи на этот счёт. Усталый вздох раздался справа от него за миг до того, как Торин почувствовал крепкую хватку у себя на плече, которая вытащила его из мрачных вод забвения, назад к свету, подальше от сладких речей, которые гарантировали избавление и вместе с тем – смерть. Гном узнал руку – не маленькую Бильбо, а мясистую и сильную, которую он видел в течение всей своей жизни: чаще всего крепко обхватывающей топор или меч. На мгновение всё расплылось у Торина перед глазами, но он упрямо пытался сосредоточиться на лице перед собой. Когда он всё же увидел знакомого гнома, то пожалел, что не может просто снова закрыть глаза. Улыбка, столь редкая для его друга, не осветила лицо Двалина и не разогнала грусть в его глазах, как бывало после битвы, когда они оба понимали, что снова выжили. Борода, обычно заплетённая в строгие косы, была запутанной и грязной. Доспехи гнома были в крови, болоте и один Махал знает в чём ещё. Засохшая кровь на теле Двалина наполовину скрывала смелые линии татуировок, которые покрывали всё его тело, а под глазами залегли тени прошедших дней. – Фили, – прохрипел Торин, сломано и жалко, столь драгоценные имена. – Кили. В его словах не было ни вопроса, ни надежды. Он виновен в их смерти. Он, и только он. Кого Торин мог ещё винить? Гном мечтал о возвращении потерянного королевства, и его племянники выросли на историях об Эреборе. И вот к чему это привело их. Они погибли не за могучий «город-под-горой», а за горстку камней, пепла и драконьего дерьма. И теперь их ждал только холод каменной гробницы. Торин ждал, что Двалин склонит голову в сожалении и пробормочет знакомые и никому ненужные слова сочувствия. Он точно не был готов к тому, что массивные плечи передёрнутся в немом раздражении, и гном укажет пальцем в другую сторону палатки. – Они живы, Торин. Как и в прошлый раз, что ты спрашивал. И в тот, что был перед ним. Торин нахмурился. Его воспалённый разум пытался понять слова Двалина. Он уже просыпался раньше? Гном попытался вспомнить моменты, о которых говорил Двалин, но всё было тщетно. Он даже не мог понять, где заканчивались его сны, а где начиналась реальность. Единственное, что чётко отпечаталось в разуме Торина: лицо Бильбо, его тихий шепот и холодные руки. Почему никто из Компании не усадил его у очага, чтобы тот согрелся? – Двалин, они погибли. Я видел это собственными глазами… Двалин приподнял брови; бусы в его волосах зазвенели, когда он яростно покачал головой. – Ты видел то, в чём пытался убедить нас тот кусок орочьего дерьма. Они всё ещё живы, Торин, – Двалин усилил хватку на плече. – Послушай, что я тебе сейчас скажу. Кили и Фили всё ещё с нами. Как и ты. Тепло и облегчение, столь непривычное, но при этом не менее желанное, разлилось в груди Торина, на время затмив собой боль. Они живы. Его племянники живы. И если бы у него было больше сил, чем нужно на то, чтобы просто приподнять голову, он бы уже был у их постели. Двалин нахмурился и покачал головой, должно быть, правильно истолковав его намерения. – Не делай ничего из того, что пришло в твою глупую голову, – предупредил он. – Потому что Оин сдерёт с меня шкуру. Живьём. Торин закрыл глаза, пытаясь собрать мысли и силы в кучу. Ему понадобились огромные усилия, чтобы чуть подвинуть руку и схватить запястье Двалина. Но это стоило того. Гном почувствовал под своей рукой могущество и силу, на которую всегда мог положиться: как в жизни, так и на пороге смерти. Двалин наблюдал за Фили и Кили практически каждый день, начиная с момента их рождения. Он будет присматривать за ними днём и ночью в будущем, и с его помощью они исцелятся и поднимут Эребор из пепла. Торин не мог просить о большем. Кроме… – Взломщик? Хриплый смешок Двалина напомнил Торину о бочонке эля, распитом на двоих у костра, о непристойных шутках и ярком глубоком смехе. Это было эхо из их далёкого прошлого, редко слышимого в последнее время. И король изо всех сил боролся с тьмой, снова подступающей к нему со всех сторон, чтобы запомнить лицо своего старого друга. Которое, возможно, он видит в последний раз. – Бродит где-то с Балином. Но я думаю, что они скоро вернутся, – белозубая улыбка сверкнула во мраке. – Он будет рядом к тому времени, как ты снова проснёшься. Твёрдая убеждённость проскользнула в словах Двалина, как будто он был уверен, что этот следующий раз наступит. Они оба знали, что это ложь. Двалин видел слишком много битв, чтобы поверить, что Торин выживет. И даже если его друг мог соврать сам себе, то Торин видел своё будущее с пугающей ясностью. Он умирал. Торин был уверен, что его действия станут благородными и доблестными с помощью изящной лжи писцов. Его воспоют в легендах как одного из самых великодушных и бескорыстных гномов, который отдал свою жизнь во имя славы и чести своего народа и великого дома гномов. Но никто не упомянет о слабом израненном теле, чей хозяин, в последние часы своей жизни, был способен сделать только одну-единственную вещь. Отдать последний приказ. – Он может остаться, – захрипел Торин, ненавидя себя за столь слабый и дрожащий голос. – Хоббит остаётся, Двалин. До тех пор, пока он этого хочет. Он не изгнан, и никто… слышишь, Двалин? Никто не смеет относиться к нему с презрением. Если бы у Торина было больше сил сейчас, а его тело не напоминало хорошо отбитую свинину, готовую к костру изголодавшихся путников, то он непременно бы нахмурился в ответ на изумление, написанное на лице своего друга. Как бы там ни было, он смог только захрипеть от боли, когда Двалин низко склонил голову в ответ на приказ своего короля. – Я услышал тебя, Торин. Он остаётся, и никто не причинит ему боли. Бильбо будет под защитой нашей Компании. Я даю тебе слово. Когда Двалин поднялся на ноги, то стал не более чем размытой тенью в свете ламп. Он возвышался над Торином и, казалось, занимал собой всё пространство вокруг, но в его действиях не было ничего угрожающего. На лице гнома было задумчивое выражение, но куда бы ни привели гнома его мысли, он не стал делиться ими с Торином. Вместо этого он выпрямился и сжал кулак напротив сердца. Это был не знак уважения к королю, потерянному в безумии, а выражение преданности одного соратника другому. Двалин снова поклялся ему в своей верности, не произнеся при этом ни единого слова. После смерти Торина он принесёт эти же клятвы Фили и Кили. Двалин всегда будет на стороне его племянников. Это было похоже на прощание, и Торин позволил этой мысли утянуть себя во мрак.***
Торин не мог сказать, прошли часы или дни. Солнце и луна могли вращаться прямо вокруг него, и он бы не обратил на них никакого внимания. Вместо этого к нему пришли кошмары, поднимая из глубин его сознания события, давно покрывшиеся налетом сырости и времени. Последние блики света отразились от стали, покрытой кровью, прежде чем тьма превратилась в знакомые образы. Звон мечей и шум битвы нахлынули на него. Торин почувствовал железный вкус крови на языке, густой и приторный, и у него даже не было достаточно сил, чтобы выплюнуть слюну и освободиться от омерзительного зловония смерти, въевшегося в его внутренности. Холод медленно сжимал гнома в своих тисках, наполняя тело болью. Это была нестерпимая пытка. Со всей силы сжимать крепко стиснутую челюсть и всё равно быть не в состоянии сдержать крики, рвущиеся из глотки и наполняющие лёгкие спёртым зловонием окровавленной земли, а голову призрачными образами десятков торчащих из камня костей и размозженных черепов, пытающихся разорвать своими пустыми глазницами его грудь и добраться до самого его естества. Торин хотел вцепиться в свою плоть, вытащить осколок, который мучил его, но он был слишком слаб для столь непосильной задачи. Единственное, что мог делать Торин, – терпеть. С принятием этого пришло понимание, что он бредит или спит, или, скорее всего, умер. Как ещё события прошлого могли так легко сменять друг друга? Или это были кошмары, рождённые его воспалённым разумом? Тени Эребора окутали его, обещая защиту и спокойствие. Здесь, в каменной гробнице, тьма была абсолютной, и ни тень, ни звук не могли достичь его. Торин задавался вопросом: был ли он уже похоронен? Или его оставили здесь ждать своего конца? Нет. Ещё нет. Свет ламп разогнал тьму вокруг. Тени уменьшились под желтоватым сиянием, и беспокойство в его груди улеглось, когда он увидел знакомые очертания. Зал сокровищ. Горы золота тянулись во все стороны. Взгляд Торина задержался на изгибах монет и резкой геометрии драгоценных камней. Необработанные камни тускло переливались в свете ламп, в то время как другие ярко блестели в вычурных оправах из драгоценных металлов. Это было вершиной усилий его народа, их гордостью и наследием. Его семья, возможно, и погибла, а численность гномов сокращалась с каждым годом, но здесь, в этих залах, их дух оставался вечным. Дрожащей рукой Торин провел кончиками пальцев по ближайшей куче драгоценностей, чувствуя силу и историю своего народа. Он сражался за это: не только в великой битве за воротами Эребора, но и в тех многих, что последовали после изгнания его народа из собственной земли. Торин сражался с неверием тех, кто насмехался над ним и его мечтами о возвращении дома. Он пожертвовал всем, чтобы вернуть Эребор. И теперь это всё принадлежало ему. – Ты ничего не получишь. Ни единой монеты. Слова грохотали, скрывая своего владельца в тени и просачиваясь сквозь щели в сознании гнома. Казалось, что они исходили из глубин горы, и волосы приподнялись на затылке Торина, когда он понял, кому принадлежит столь торжествующий голос. Он знал этот голос. Он дразнил его, когда они бежали через эти самые залы, преследуемые угрозой быть поджаренными. Нет. Этого не может быть. Смауг погиб. Отравил своей гнилой плотью воды озера. Он канул в небытие. – Ты призрак! – слова Торина эхом отразились от высоких потолков и затерялись в густом мраке, плотным коконом окружавшем его. Вокруг воцарилась тьма, и Торин понял, что спорит с тенями. – Я? – громкий рёв сотряс гнома, и он с трудом удержался на ногах. – Но я здесь, Торин, сын Траина, внук Трора. – Я победил тебя! – прорычал король в ответ, осматривая потрескавшиеся стены и не видя ничего, кроме драгоценных камней и бесконечной тьмы. – Тебя и твою болезнь! – Тогда почему твои желания привели тебя сюда? Почему холодные монеты и драгоценные камни согревают твоё сердце, даже когда смерть протягивает к тебе свои костлявые руки? Ты оплакивал потерю не своей любимой горы, а ЭТОГО! На Торина понеслась огромная лавина из золота и драгоценных камней. Но она не погребла гнома под собой, а мягко опустилась возле его ног, принеся с собой горячий, отвратительный запах. Не чистый – плавильней и кузниц, а жжёной серы, который витал в его доме последние десятилетия. Рука Торина рефлекторно сжалась, пытаясь дотянуться до отсутствующего меча. И тьма, наконец, обрела форму. Огонь стекал по чешуе Смауга, не причиняя тому ущерба. Инкрустированный драгоценными камнями живот дракона замерцал всеми цветами радуги, когда змей развернул крылья, затмив собой всё пространство вокруг. – Это твоё проклятие, Торин Дубощит, и ты никогда не избавишься от него. Золото будет твоей погибелью. Оно поработит тебя, как и твоего деда! Возглас отрицания застрял где-то у Торина в груди. Да и какие слова могли изменить прошлое? Когда-то он уже нарушил свои обеты и отвернулся от своих самых преданных товарищей ради золота. Торин не пришёл на помощь гномам, которые умирали за стенами Эребора, умирали за него. Он прятался в этих священных залах, пытаясь преодолеть безумие, поглотившее его. Торин думал, что победил проклятие собственного рода, но искушение осталось столь же великим. Богатства горы всё ещё манили его, даже когда он был одной ногой в могиле. Но он не мог проиграть золоту. Не снова! – Как будто у тебя есть выбор. Болезненный вздох вырвался изо рта Торина, а его тело дернулось, пытаясь вырвать своего хозяина из цепких лап Смауга. Кошмар цеплялся за разум гнома, как паутина, и король метался по своей койке из стороны в сторону в горячечном бреду. Грубая рука на мгновение коснулась его лба, прежде чем её сменила столь долгожданная прохлада. Торин не смог разобрать слов, что говорила ему тень, склонившаяся над ним. Он просто не слышал их. Неглубокая деревянная миска на мгновение прижалась к его губам, и гном постарался не подавиться столь мерзкой, но необходимой жидкостью. Торин узнал этот ужасный вкус. Маковое молоко. Оно притупит боль, но также лишит ясности его разум, отправив обратно, в загребущие лапы дракона. С последней мыслью рвота вновь подступила к нему, и сильные руки тут же перевернули Торина на бок, когда желчь заполнила его рот. При внезапной смене положения раны гнома напомнили о себе, пронзив всё тело болью. – Нет, – захрипел Торин, узнавая знакомое лицо, как только тело перестало выхаркивать собственный желудок. – Хватит, Оин. – Торин… – Нет, – твёрдо ответил король, опустившись на гору лохмотьев, что заменяли ему подушки, стиснув зубы от боли. Гном предпочёл бы провести свои последние часы, зная, что происходит с миром вокруг него, с его племянниками и Компанией, чем вернуться в кошмары, наполненные правдивыми, но от того не менее ужасными словами дракона. Оин вздохнул, качая головой, и принялся убирать беспорядок на полу. Он делал это без малейшего отвращения, вздохнув только от вида крови, что смешалась с остальным содержимым желудка Торина. – Без макового молока будет сложнее перенести боль и жар, – предупредил целитель. Оин потянулся к деревянной чаше, окунул в неё ложку и поднёс ко рту Торина, давая напиться прохладной и чистой воды, которая смыла ужасный вкус макового молока. У короля защемило в груди от столь редкой заботы со стороны старого целителя. Оин действовал чётко и ровно, и вскоре Торин снова лежал с чистыми повязками на ранах. – Спасибо, – прошептал гном, когда Оин укрыл его тёплыми мехами под самое горло. – Ещё рано благодарить меня, мой король. Торин усмехнулся, услышав это обращение. – Я буду благодарен тебе, когда захочу. За моих племянников и за себя. Страх нахлынул на Торина. Двалин был рядом с ним и заверил, что его племянники живы. Но где он сейчас? Были ли его воспоминания реальны или они порождены воспалённым разумом, как попытка успокоить собственную совесть в последние минуты жизни? Собрав все свои скудные силы, Торин с трудом повернул голову вправо, рассматривая окружающую обстановку. Миски и бутылки различных форм и размеров были разбросаны по всей палатке – скорее всего, Оин использовал их в работе. Масло медленно тлело в лампах, наполняя воздух горелым запахом, который не могли перебить даже травы старого целителя. И в этом скудном свете, с трудом разгоняющем тени, он смог разглядеть столь драгоценные для себя лица. Если бы ему не сказали, что его племянник жив, то Торин был бы свято уверен в обратном. Кожа Кили посерела, и Торин слышал, с каким трудом молодой гном делает каждый вдох. Лицо его племянника исказилось: то ли от боли, мучающей его, то ли от кошмаров, не отпускающих Кили из цепких корявых пальцев. Фили, напротив, был спокоен. Он лежал чуть в стороне от Кили, его лицо было умиротворенным, а тело неподвижным. Гном не шевелился и не дёргался, и Торин только смог разглядеть синяк на его щеке, наполовину скрытый под повязкой, которая обвивала лоб его племянника и закрывала левый глаз, прежде чем снова перевести свой взгляд на уставшее лицо целителя. – Кили очнулся один или два раза, но его снова забрал жар. Я боюсь, что его кровь заражена. – Что с Фили? – Он пребывает в таком состоянии с того момента, как мы забрали его с горы. Я с трудом смог напоить его водой, но он так и не очнулся, – Оин вздохнул, поджал губы и устало посмотрел на своих пациентов. – Сколько… сколько времени? – Торин нахмурился, подбирая слова, прежде чем повторить свой вопрос. – Сколько времени прошло после битвы? Оин слишком хорошо знал, как лихорадка и травы стирают границы между днями. Здесь, где лампы горели всё время, было вдвойне сложнее понять, где заканчивался один день, а где начинался второй. – Меньше, чем ты думаешь. Прошло всего несколько часов с тех пор, как орлы принесли тебя с Вороньей высоты. Сейчас только наступил вечер. Целитель подошёл к выходу из палатки, отодвинул в сторону ткань, которая завешивала вход, чтобы Торин смог рассмотреть лагерь, освещённый факелами и кострами. Для Торина это было сродни взгляду на мир живых, яркий и красочный, будучи одной ногой в царстве мёртвых. Гномы и люди работали наравне, копошась возле таких же серых палаток. Одни помогали целителям, бегая от палатки к палатке с кучей мисок и склянок. Другие же стояли возле кипящих котлов, раздавая скудный ужин. Не было слышно голосов, распевающих песни в честь победы. Только тихие разговоры витали над лагерем, наполовину заглушённые ветром. Яркая вспышка цвета заставила Торина удивлённо моргнуть, и он уставился на эльфийку, которая быстрым шагом вошла в палатку. Её рыжие волосы ярко мерцали в свете ламп, а бледные тонкие руки сжимали несколько зелёных веток. Щёки девушки покраснели, и пот размазал грязь на её лице, но она, казалось, была абсолютно равнодушна к своему внешнему виду. Не произнеся ни слова, эльфийка направилась к Оину, который смешивал травы возле одного из столов. – Нашла? – с удивлением спросил целитель. – Как ты нашла его среди этих развалин? – Я знаю, где искать, – ответила Тауриэль, смешивая найденные травы с водой и одновременно проговаривая что-то себе под нос. Её пальцы покрывали порезы, из которых струилась кровь, капая в миску с травами, но она, казалось, не обращала внимания на собственные раны, сосредотачивая всё внимание на Кили. Удушающий стон Торина привлек её внимание, и она развернулась, чтобы взглянуть на него. Теперь гном смог рассмотреть её лицо. Он узнал её. Капитан Личной Стражи Трандуила. Эльфийка, которая бросила их гнить в подземельях Сумеречного леса. – Никаких эльфов, – захрипел Торин, желая иметь силы, чтобы встать и вышвырнуть её отсюда. Он хотел бы напомнить о предательстве её народа и равнодушии по отношению к его собратьям на протяжении всех этих лет. Но он мог только прошептать слова, надеясь, что они хоть отдалённо напоминают приказ. – Убирайся. Удивлённое выражение на лице эльфийки сменилось тихой яростью во взгляде. – А если этот эльф может спасти одного из ваших родственников? Вы всё равно прикажете мне уйти? – её тихий вопрос был для Торина сродни рёву Смауга. – Вы поставите старые обиды выше жизни собственного племянника? Её пальцы сжались вокруг чаши так, что костяшки побелели, когда она подошла к его кровати, наклонилась и показала содержимое. – Кили отравляет яд, оставшийся в его груди. Он едва может дышать. Ваши целители смогли залечить рану, но не вывести отраву из его тела. – А эльфу это под силу? – у Торина не было сил на насмешку, так что он просто закрыл глаза и прислушался к её тихим шагам, когда она снова подошла к Кили. Ложка загремела, когда эльфийка зачерпнула снадобье и влила его между губ молодого гнома, но Торин всё же услышал её, слегка заглушённые шёпотом ветра, слова. – Я приложу все усилия. – Зачем? – когда он не получил ответа на свой вопрос, то повернулся к Оину, наблюдая, как старый гном садится возле его кровати. – Зачем ей помогать? Оин постучал своим рогом по ладони, проведя большим пальцем по сколу на металле, прежде чем ответить. – Она помогает, потому что её сердце не оставляет ей другого выбора. Она спасла Кили жизнь в Озёрном городе, когда его нога начала гноиться. Она помчалась к нему на помощь, когда он встретился с Болгом и тварь проткнула его клинком. Оин посмотрел в другую сторону палатки, и Торин проследил за его взглядом, чтобы наткнуться на нежное выражение на лице эльфийки, обращённом к Кили. – Она принесла его с горы, будучи раненой. Она спасла ему жизнь, когда другие потеряли надежду, потому что для неё неприемлем другой исход. Торин снова посмотрел на эльфийку, внимание которой было полностью сосредоточено на гноме, метавшемся в бреду на кровати. Она смотрела только на Кили, и король вспомнил взгляды, которые бросал на эльфийку его племянник во время их короткой встречи в лесу. Торин не обратил на это должного внимания. Списал всё на молодость Кили, зачарованного вечной красотой. Глупый король-гном счёл ниже своего достоинства и внимания даже задумываться о чём-то подобном. Каким же глупцом он был. Думать становилось всё сложнее. Дрожь вернулась в плоть Торина, выворачивая кости и сводя зубы. Его предавало собственное тело: веки медленно наливались сном, и гном пытался бороться с тьмой, снова подступающей к нему. И всё же, пересилив себя, он спросил: – Как её зовут? Оин с удивлением приподнял брови и наклонился ближе, прижимая рог к уху. – Как её зовут? – переспросил он, удивлено моргая, когда Торину удалось кивнуть головой, подтверждая свои слова. – Её зовут Тауриэль. Торин знал, что он мало что может ей предложить, и подозревал, что ещё меньше эльфийка примет из его рук. Она не возилась с Кили из-за политических соображений или из-за мыслей о награде. Она была здесь, в окружение одних только гномов и людей, из-за своего сердца. Эльфийка хотела спасти жизнь его племянника. Именно это будет её наградой. Единственной благодарностью, которую она готова принять. – У неё получится спасти Кили? Оин отвёл взгляд и устало пожал плечами. – Ну, у неё шансов побольше, чем у нас всех. Я сделал всё, что мог, ещё несколько часов назад. Она вспомнила о Королевском листе и нашла его, когда я даже не знаю, где он растёт, – Оин протянул свою мозолистую ладонь к руке короля в молчаливой поддержке. – Ещё один день и ночь, которая последует за ним, Торин. И я смогу сказать тебе больше. Торин мысленно усмехнулся словам целителя, вспоминая своё тело, разорванное клинком Азога, и жар, что медленно, но верно усыплял его. День и ночь? У него не было столько времени. Торин чувствовал, что его минуты подходят к концу, просачиваясь сквозь пальцы, как и кровь сквозь повязки, наложенные Оином. В отличие от Кили, у него не было рядом никого, владеющего магией бессмертных и имеющего возможность спасти его жизнь. Судьба его племянников остаётся в руках других. Торин верил, что Кили и Фили исцелятся и поднимутся на ноги, крепко держа меч в своих руках, чтобы править царством, которое он покидает. Его дни были сочтены.***